Читать книгу Стоп. Снято! Фотограф СССР. Том 1 - Саша Токсик - Страница 2

Глава 2

Оглавление

– Алик, офонарел, что ли?! – источник шума улетает в репьи, и теперь, лёжа там громко возмущает, – А если б я пиджак порвал? И ещё не факт, что не порвал!

– Нефиг напрыгивать, – уклончиво отвечаю я.

Всё вокруг мозг воспринимает странно. С одной стороны, я понимаю, что это действительно происходит со мной. С другой – смотрю на события словно со стороны, как будто оказался в фильме с собой в главной роли. Поэтому и действую немного механически, как будто в игре.

Трудно поверить, что я действительно только что закончил десятый класс и иду в школу. А ещё устраиваю разборки с таким же недорослем, как и я, в антураже бурьяна и покосившихся заборов.

– Да ты всегда задумчивый, как слон, – доносится в ответ из репейника, – проехал бы на тебе немного. Не развалился бы!

Кто же ты такой? Друг или враг? О юности отца я не помню ничего и сейчас понимаю в какую жопу угодил. Ведь все вокруг меня знают, а я, наоборот, нихрена не понимаю в местной системе взаимоотношений. «Синдром самозванца» в полный рост.

Агрессии в голосе не чувствуется, и я подаю топтуну руку, чтобы тот смог подняться. Тем временем разглядываю его, чтобы составить мнение. На задиру непохож, скорее непоседа-троечник. Вместо белой рубахи с галстуком, на нём лихая ковбойка, и я ему отчаянно завидую. А что, так можно было? Неужели, отец был "ботаником"? Хотя упоминания матери о Лидке-шалаве говорят об обратном.

Коренастый, плотный на две головы ниже меня, но по весу, пожалуй, что и потяжелее. Тёмно-русый, на самой грани рыжины. Щёки покрывают весёлые веснушки, а нос отчаянно курносится.

Эти веснушки выталкивают из памяти имя. Дядя Женя. Евгений Ковалёв – друг отца. Фарцовщик, ларёчник, а потом воротила агробизнеса. Бывал у нас дома в мои школьные годы, а потом пропал, как и всё, что связано с папой.

– Женя? – осторожно спрашиваю я.

– Чего? – сопит он, – извиняться будешь? Даже не пытайся! Я это тебе припомню и страшно отомщу. Жди! И вообще, Копчёный обещал тебе башку отбить, ты в курсе?

– За что? – изумляюсь я.

– За Лидку, конечно, – поясняет Женя. – Настучал ему кто-то уже, что ты с ней вчера опять ходил. Ну вот нахрена тебе это, а? Знаешь же, что сегодня она с тобой гуляет, завтра с ним, а послезавтра с Максом из Заречья. А ты без башки останешься.

Женя относится к тому типу людей, которым нужен не собеседник, а свободные уши. Я только киваю, когда возникают паузы, а он вываливает на меня потоки информации, произошедшей с момента нашего с ним прошлого расставания. Большая часть внимания уделяется ветреной Лидке, и я уже сгораю от любопытства перед встречей с местной фемме-фаталь.

Площадка перед школой полна народу. Выпускной класс, двадцать два человека. Сама школа, типовое двухэтажное здание, сияет новой побелкой и свежевымытыми окнами. Пожилая женщина, очевидно, наша классная руководительница, пытается выстроить великовозрастных оболтусов в две шеренги, но через секунду они расползаются вновь в бесформенную толпу.

Не выдержав, она разворачивается и уходит в здание за подмогой. Мы с Женей вливаемся в толпу одноклассников. Он жмёт кому-то руки и хлопает по плечам. Я стараюсь не отставать, внимательно приглядываясь к окружающим и стараясь их запомнить.

– Ветров, Ветров, ты меня уже в упор не замечаешь? – слышится за спиной ехидный голос. – Прошёл мимо и даже не поздоровался!

Я оборачиваюсь и в первую минуту теряю дар речи. Чёрные волосы, пухлые губы. Она очень похожа на девушку с афтепати. Не так чтобы одно лицо, но вполне могла бы быть её младшей сестрой.

Так вот ты какая – Лида, за которую мне грозят голову отбить. Пожалуй, в свои семнадцать я бы рискнул.

Простое школьное платье не скрывает достоинств вполне созревшей фигуры. Замечаю, что у Лиды подол юбки сантиметров на десять короче, чем у остальных. И это явно не фабричный брак. Брюнетка знает свои сильные стороны и умеет их использовать.

Впечатление портит косметика. Вряд ли советским школьницам разрешали краситься каждый день, но сегодня ради выпускной фотографии сделали поблажку. У Лиды яркие голубые тени, словно подрисованные детским цветным мелком, а губы горят как декабрьская рябина.

Прелестница районного масштаба трактует паузу по-своему.

– Язык проглотил? – вредничает она.

– Привет, – отвечаю.

Другого она пока и не заслужила.

Вокруг нас собираются зрители. Сериалов в это время ещё не придумали, так что народ ловит адреналин в живом общении.

– Привет?! – удивлённо гнёт она тонкую бровь, – И это всё?! Где извинения? Где букеты роз? Где раскаяние и осознание своей вины?

У меня вдруг по правде перехватывает горло, сердце начинает колотиться как сумасшедшее, а глаза щипать. Ещё секунда и рухну перед ней ниц и стану умолять о прощении.

Ничего себе, как у меня гормоны шибают! Взяла папеньку в оборот эта профурсетка. Хорошо, что молодой и растущий организм к инсульту не склонен, а то лопнет в башке какая-нибудь жилка от таких эмоциональных нагрузок, и досвидос.

Я взрослый и серьёзный знаю, как сбивать с таких охреневших особ понты и ставить их на место. Но тело подростка не желает это понимать. Его бросает то в жар, то в холод. Ему хочется прямо сейчас полететь в космос и принести ей оттуда звезду.

Один способ прийти в себя я знаю. Представляю себе лесное озеро на закате. Вода чистая и прозрачная. На дне виден каждый камешек. Я легко могу разглядеть лицо этой сучки, которое я держу под водой. Она выпускает ртом пузырьки… буль…буль… буль…

Фууухх… волнение отпускает. Становится смешно. Меня пытается строить какая-то малолетка. Ничего, сейчас тебе отольются страдания безответного Алика.

– Прости, – виновато склоняю голову, – не узнал тебя в гриме.

Лиза сначала благосклонно принимает извинения… А, потом до неё доходит! Она хочет бросить что-то резкое, и тут в нашу беседу вторгается громкий ржач.

– «Не узнал в гриме», – Женька держится за живот от хохота, – это как в "Иван Васильевич меняет профессию"? Лидка, а может ты Иннокентий Смоктуновский?!

Вокруг нас начинают хихикать. Красотка становится пунцовой. Она резко разворачивается на каблуках и уходит, гордо вскинув подбородок.

Не теряя времени, Лида удаляется к компании пацанов, которые стоят в стороне. Один из них смолит окурок, поглядывая, чтобы училка не спалила, когда вернётся. Остальные плюются семечками и громко гыгыкают, игнорируя окружающих.

Местные плохиши. Аристократия помойки. Тело Алика реагирует на них чересчур бурно. Били его, что ли?! А, нет, вон оно в чём дело. Лида подходит и начинает шептать что-то на ухо одному парню, то и дело бросая взгляды в мою сторону.

А вот и Копчёный. Я представлял себе этакого громилу под два метра ростом и с пудовыми кулаками. Вместо этого вижу смуглого парня чуть ниже среднего роста в рубашке канареечного цвета с большим воротником, торчащим поверх пиджака. Модник.

Тёмные волосы Копчёного свисают длинными прядями, а над верхней губой пробиваются редкие усики. Ими он, по-видимому, очень гордится. Я заметил, что у многих парней причёски удлинённые. Не совсем до плеч, но уши прикрывают. "Как у Битлов", – снова вплывает в голове голос бабули.

Сходство с Ливерпульской четвёркой действительно наблюдается. А ещё, почему-то с мультиком «Приключения бременских музыкантов». Словно одноклассники сейчас извлекут откуда-нибудь винтажные гитары и запоют: «Мы к вам приехали на час…».

У нас с Жекой затылки и виски выбриты, что соответствует примерно современной канадке. Я снова делаю неутешительный вывод, что Алик – типичный «ботан». Интересно, что в нём, а теперь уже во мне нашла такая фифа, как Лида? Она тут, похоже, всем классом вертит как хочет.

А интерес присутствует. Вот как суетится, пытаясь Алика на эмоции раскрутить. Брюнетка громко хохочет над неслышными мне словами Копчёного, всем видом показывая, что разговор идёт обо мне, и пару раз невзначай задевает его бедром.

Организм Алика бурлит от возмущения, но я уже приноравливаюсь перехватывать его душевные порывы. Так что равнодушно отворачиваюсь и завожу разговор с ближайшей ко мне одноклассницей.

Это оказывается блондинка с круглым простоватым лицом и курносым носом.

– А чего мы ждём? – спрашиваю её.

– Говорят, фотограф на обеде задерживается, – охотно отвечает она.

При словах «фотограф» и «обед» у меня возникает плохое предчувствие. В моё время существует негласное правило, кормить и поить творческих людей, таких как фотографы, видеооператоры или журналисты, нужно ПОСЛЕ того, как они сделают свою работу. Иначе случаются форс-мажоры.

Наша учительница возвращается вместе с невысоким, коренастым мужчиной в спортивном костюме и со свистком на шее. Тот быстро принимается за дело. Свистит в свисток, перебивая все разговоры, и командует построиться.

Становимся по росту, что, мне кажется, очевидной тупостью. Я, кстати, не сразу нахожу своё место. Оказываюсь четвёртый по росту. Неплохо. И рост, и осанка у отца хорошие, этим он не похож на традиционного зубрилу. А вот физически он себя, конечно, запустил.

Мужской коллектив, он со времён пещерных не сильно изменился. Авторитетом всегда пользуются те, кто может своё мнение подкрепить ударом кулака. Хотя бы по столу. Алик этим пока похвастаться не может, но это дело поправимое.

Физрук, а никем другим персонаж со свистком быть не мог, лихо тасует нас, ставя высоких в задний ряд, а коротышек вперёд. Все тут же начинают меняться и перемещаться. Учительница всплёскивает руками, физрук хмурит брови.

И тут со стороны сквера к нам приближается процессия.

Впереди, гордо, как линкор в чужих территориальных водах плывёт женщина с бульдожьим лицом и высокой причёской. «Степанида», – шушукаются одноклассники. Оказывается, это директор школы. Вид у неё недовольный.

За ней, сгибаясь под тяжестью штатива и сумки через плечо спешит мужик средних лет с ранней лысиной и сизым носом. На лысине выступают капли пота. День сегодня жаркий. Мужик останавливается, чтобы промакнуть их большим клетчатым платком, а потом устремляется вслед за Степанидой.

Следом семенит молодая девушка в лёгком летнем платье и легкомысленными светлыми кудряшками. Она похожа на всех героинь фильмов про Шурика сразу. Явная спортсменка и комсомолка. Кудряшка практически примиряет меня с эпохой, в которой нет инстаграма, кабриолетов БМВ и виски Чивас Регал двенадцатилетней выдержки.

Дело в том, что мои одноклассники и особенно одноклассницы определяются моим тридцатидвухлетним мозгом как дети. Даже прелестница Лида не вызывает никакого желания её поцеловать, а тем более чего-то большего. Я чту Уголовный кодекс и этот набор статей вбит буквально в подсознание.

Вид у кудряшки виноватый. Ей что-то нудно выговаривает сутулый субъект в костюме цвета детской неожиданности. Она кивает головой и краснеет. Накосячила в чём-то.

– Ида Степановна! – выскакивает наша училка, – выпускники для фотографирования построены.

Степанида к ней даже не оборачивается. Она окидывает нас тяжёлым взглядом.

– Лиходеева! Иди умывайся! Стеганцева, тоже! БЕГОМ!

– Ида Степановнааа… – канючит Лида. – это же фотооо… На памяять…

– Вот-вот, – Степаниду сбить с толка невозможно, – у всех память останется, что ты размалёванная, как матрёшка.

Лидка краснеет от возмущения и убегает в сторону школьного здания. За ней следом плетётся ещё одна жертва гламура. Надо же, слово «гламур», тут ещё не знают, а жертвы уже есть.

Мой коллега из прошлого выставляет штатив. Сверху взгромождает футуристического вида камеру. Фотик выглядит так, словно сбежал из научно-фантастического фильма. «Человека-амфибии», например. Основательный металлический корпус. «Зализанные» обводы. Вот бы его в руках покрутить, а ещё лучше опробовать…

Грешен, люблю красивые вещи. Такими и пользоваться приятнее, и работают они, как правило, лучше, потому что сделаны с любовью. Не зря итальянцы чтут промышленный дизайн не меньше, чем технологии. Но здесь, явно отечественный производитель, и это заставляет пошевелиться внутри червячку сомнения. Таким ли убогим был «совок», как принято считать?

Он что, переставлять нас не будет? Так и оставит стоять, где физрук построил? Я затылком чувствую, как со спины фигачит солнце. Пересвет же дичайший, в наше время, это даже дети знают. Задник за спиной будет беленький, а наши лица – чёрненькие и никаким фотошопом это не вытянешь. Сомневаюсь, что у этого парня будет фотошоп.

Сколько раз выезжая на съёмки мне приходилось слышать: «Какой сегодня отличный солнечный денёк! Повезло вам!». Бесят такие высказывания неимоверно. В солнечную погоду все здания и пейзажи получаются плоскими, словно их рисовал ребёнок, не имеющий представления о перспективе. А на лицах, наоборот, залегают глубокие тени. Чернота под глазами, дыра под носом и куча других приятностей.

В этих случаях выручают тень, отражатели и прямые руки. Но ничего из этого списка я сейчас не наблюдаю. «Отмахнись, как оно есть». Фотограф колдует над своей камерой, выставляя экспозицию, ухватившись за штатив, как за спасательный круг. Беднягу штормит. Да он пьян в хламину!

– Может быть, перенесём съёмку? – с сомнением говорит Степанида. – Товарищу бы передохнуть перед таким ответственным делом.

– Никак нельзя, – встревает виноватая девушка, – у товарища фотографа автомобиль ждёт, товарищу в область сегодня надо.

– Всё намана! – рапортует товарищ фотограф, – Мастерство не пропьёшь.

Смотрю на всё это с умилением, словно вернулся в свою фотографическую молодость. Сколько таких коллег мне пришлось понаблюдать за свою профессиональную жизнь. Мне-то на эту общеклассную фотографию наплевать. Я с этими людьми восемь классов не заканчивал и сегодня вижу в последний раз. Если всё окружающее, конечно, не бред умирающего мозга и не рассыплется, когда моя душа отправится на собеседование к апостолу Петру.

А вот среди девушек начинается паника. Громче всех слышно оторву Лиду. «Он же пьяный… меня значит, умываться отправили, а сами… что же с фото будет?!».

– Ща! – фотограф завершает процесс подготовки и решительно поднимает руку.

– Улыбочку! Ещё раз! Отлично! – он протягивает вверх большой палец, – Стоп, снято!

– Это всё? Можем расходиться? – послышался гомон.

– Всё стоим, никуда не уходим! – командует классуха.

Она подходит к Степаниде и начинает с ней о чём-то шушукаться. К ним подтягиваются остальные действующие лица.

Фотограф сделал своё чёрное дело и пошатываясь бредёт в сторону. Он присаживается на бордюр, потом откидывается спиной на траву и замирает в неподвижности.

– Устал, бедняга, – комментирует Жека.

– Да что это такое?! – со слезой в голосе говорит Лида, – я сегодня два часа накручивалась и всё зря.

– Ребята, спокойнее, – встревает худенькая очкастая блондинка с пышной, как пакля, причёской. – Видите, тут товарищ Комаров из райкома. Он во всём разберётся. Не надо сеять панику!

– А ты, Аллочка, не на комсомольском собрании, – тут же шипит на неё Лиза, – так что не командуй тут. Твой "товарищ Комаров" что, встанет и сам нас сфотографирует?

Не знаю, что служит причиной. Может то, что я до сих пор не воспринимаю окружающий мир как реальность и плевать мне пока и на Степаниду, и на товарища Комарова. Может профессиональная гордость и презрение к таким вот пентюхам. Ну а может, желание Алика выпендриться перед Лидой и перед всем остальным классом до кучи.

Только ноги сами выносят меня вперёд.

– Ветров, ты чего?! – разворачивается ко мне навстречу учительница, – я не разрешала никому уходить!

– Позвольте, я сфотографирую, – говорю со всей возможной убедительностью, – я умею.

Стоп. Снято! Фотограф СССР. Том 1

Подняться наверх