Читать книгу Стоп. Снято! Фотограф СССР. Том 1 - Саша Токсик - Страница 4

Вечером я устраиваю большой шмон в своей комнате. Теперь я уже полностью считаю её своей. Развалины дома моей несостоявшейся мамы становятся отправной точкой новой жизни. Можно, конечно, сесть и порефлексировать на тему «за что мне всё это?!». Только дело это бессмысленное и бестолковое.

Хотя нет. Меня теперь до конца жизни будут звать Альберт. За что мне всё это?!

Альбертом хорошо представляться где-нибудь в богемной тусовке, или в научной среде, а не во дворе или на танцплощадке. Вы знаете хоть одного боксёра по имени Альберт? Вот и я не знаю.

Вон тёзка с портрета на стене таращится. Язык показывает. Дразнится.

Алику прочили большое будущее в науке. Золотой медалист. Умница. В моём прошлом он политех закончил с отличием. Инженером стал, изобретения внедрял разные. Только в девяностые всё это накрылось медным тазом. Завод закрыли. Авторскими свидетельствами он у нас в квартире туалет оклеил. Такая вот ирония.

Вот только знания его мне не перешли. Как был я гуманитарием, так им и остался. А в наследство получил хилое тело. Уж лучше б, наоборот, он качком был, а я б туда свою чуткую художественную натуру добавил.

А тут минус на минус даёт не плюс, а полную жопу. Хотя девчонкам я нравлюсь, факт. Значит харизма у меня наследственная. Хотя бы это утешает.

Вернёмся к комнате. Кроме Энштейна на стене висит портрет старины Хэма в неизменном свитере. Никаких тебе постеров с рок-группами или полуобнажёнными барышнями. Ну так их и не печатает пока никто.

Под кроватью гиря в двадцать четыре килограмма. Вес отлит на гордо выпяченном чугунном боку вместе с ценой – 5 рубля 18 копеек.

Это какой же крепости и основательность должно быть государство, чтобы цену писать не на бумажном ярлычке, который любой прощелыга-продажник может распечатать и заменить, а отливать в чугунине. Как оно должно быть уверено в своей непоколебимости и незыблемости!

Не первомайские демонстрации и не портреты классиков марксизма-ленинизма показались мне символами эпохи, а эта вот чугунная гиря с фиксированной ценой.

Мы все здесь – пассажиры Титаника, который через семь лет наткнётся на айсберг по имени «Горби». И когда народ начнёт драться за шлюпки, на палубе ещё будет играть оркестр.

Пробую выжать гирю, но даже поднять её получается с помощью второй руки. Алик польстил себе, выбрав такой снаряд для занятий.

На самодельных полках книги. Коллекция для того времени очень приличная. Неизменная «Одиссея капитана Блада», Конан Дойл, Жюль Верн, Ефремовская «Таис Афинская», – единственная доступная советским подросткам эротика.

Ниже кассетник «Весна», выбивающийся из общей аскетической картины. Тычу наугад кнопку «Пуск».

«Средь оплывших свечей и вечерних молитв…»… хрипит из динамика Высоцкий.

Баллада о борьбе. Вот какими вы были, книжные дети позднего застоя. Жизнь казалась простой и скучной. Хотелось романтики и побед. Зато потом вы хлебнёте этих битв полной ложкой, аж из ушей потечёт.

А ведь он ещё жив! Мысль как обухом по голове. Владимир Высоцкий лазает где-то по подвалам в кожаном плаще и шляпе, играя Глеба Жеглова в фильме «Место встречи изменить нельзя». Может быть, я даже смогу на его концерт попасть, если напрягусь.

И Леннон жив. Медитирует где-нибудь на Тибете или трахается с Йоко-Оно, или чем он там занимался, когда подзабил на Битлз?

Одно я знаю точно. Спасать я никого не буду. Ни Высоцкого, ни Леннона ни Советский Союз. Я всегда придерживаюсь принципа «начни с себя». Так что я буду спасать Алика Ветрова и его маму.

От чего? В первую очередь, от бедности. Маленькая семья Ветровых не жила, а выживала. Мария Эдуардовна Ветрова была человеком творческим и абсолютно не приспособленным к сельской жизни.

Её небольшой участок полностью зарос цветами. Тюльпаны, нарциссы, синие и жёлтые ирисы, буйные разноцветные люпины, которые деревенские за пёстрые высокие соцветия звали «петухами», разлапистые кусты пионов росли без всякого порядка, и каждый год между ними заново приходилось протаптывать дорожки, чтобы добраться до стратегического места – уличного сортира.

Зарплату в ДК платили крохотную. На руки выходило 73 рубля, не считая копеек. «Мам, а сколько ты получаешь?.. Чего это ты заинтересовался, Алик?.. Да вот думаю, может в артисты пойти?.. Даже не вздумай, горе луковое… Политех закончишь, человеком станешь…».

Разговор за ужином вышел насыщенным. Аккуратно, как Штирлиц в тылу врага, я вытягивал из нынешней родительницы имена-отчества учителей, соседей и прочих полезных личностей. «Нам тут литераторша сказала… ну как её… Ульяна Дмитриевна?.. вот-вот, точно…».

Та, конечно, удивилась моей забывчивости, но списала всё на подростковые гормоны и на «Лидку-дрянь», которая забила мне всю голову.

Реабилитировал меня в её глазах зверский аппетит. Я уминал жареную на сале картошку с луком, так словно давно не ел ничего вкуснее.

Умереть с голоду в советском селе было нереально. Мама вела кружки по пению и хореографии. Родители учеников регулярно одаривали «некультяпистую», по их мнению, преподавательницу, то свежим молоком, то картохой, а то и куском свежего мяса.

А вот с вещами дело было худо. Про материно платье и говорить не хотелось. «Бедно, но честно». У меня самого в шкафу обнаружились пара брюк, одни шорты до колен, две простецкие рубахи без всяких рисунков и модных воротников, пара маек-алкоголичек, ботинки в которых я проходил весь день и стоптанные кеды. Зимние вещи тоже где-то были, но их я искать не стал. И так было всё понятно.

Мне даже стало стыдно за наличие магнитофона. Наверняка на него пошли сбережения ни за один год. Может, подарок на совершеннолетие?

Материальное благосостояние семьи надо было срочно поднимать. Алик, по своей подростковой наивности об этом не задумывался. Он искал ориентиры для подвигов в своих книжках. А, может быть, верил в проторённый путь: школа, институт, работа. Но я рос в другое время и знаю, что всегда можно сократить путь и срезать углы.

Вот только что я могу? Найти клад? Отродясь не слышал, чтобы в Берёзове раскапывали что-то достойное. Мне кажется, богатые люди уже много веков обходили Берёзов стороной, ибо нехрен тут было делать. Грабить некого, тратить не на что. Клады отпадают.

Замутить схему частного предпринимательства? Насколько я помню, в советское время за это могли и к стенке поставить, если в «особо крупных размерах». А если по мелочи, то закроют годика на два. Не хотело советское государство, чтобы его граждане богатели.

Единственный мой талант – это фотография. Тут я действительно силён, без ложной скромности. Но как убедить в этом окружающих? Фотограф, это прежде всего имя. «Личный бренд», как сказали бы в двухтысячные. А мне семнадцать и в моих успехах не уверены даже одноклассники.

Поэтому я и вылез вперёд во время фотографирования в школе. Не та у меня профессия, чтобы в тени отсиживаться. «Скромность, это дорога в неизвестность», как говорила одна моя коллега из будущего. Там мелькнул, здесь засветился… уже заметили, запомнили, в следующий раз пригласят. Путь наверх состоит из крохотных ступенек. Я не гордый, я трудолюбивый. Я не поленюсь наступить на каждую.

Мечтая о том, как я фотографирую Марину Влади и Барбару Брыльску в Кремлёвском Дворце Съездов, я устроил своё тело между выбоинами продавленного панцирного матраса и провалился в здоровый юношеский сон.

* * *

ТРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРР!!!!!

Вот сволочь окаянная! Кто ж тебя поставил на такую рань?! Я и поставил? Я что пьяный был вечером?

С такими мыслями я шарю ладонью в поисках тумбочки со смартфоном и не нахожу ни того, ни другого. Не открывая глаз, опускаю босые ноги на пол, и вместо привычного ласкового паласа чувствую пятками холодные доски. Твою мать! Обычный механический будильник надрывается с … шкафа. «Я-вечерний» был безжалостен к «я-утреннему», и чтобы снять эту отвратительно дребезжащую штуковину, мне надо пододвинуть табуретку и залезть на неё.

Проделав это, я окончательно просыпаюсь. На часах шесть тридцать. Натягиваю на себя сомнительного вида шорты, майку, знаменитые кеды «два мяча» и выхожу на пробежку. Утренняя прохлада бодрит, лучи невысокого солнышка оставляют красивые розоватые тени. При таком освещении очень красиво смотрятся обнажённые модели. Не обнажённые тоже, неплохо, но с первыми работать интереснее.

Так, не будем отвлекаться, а то организм чересчур бурно реагирует на такие мысли. Сейчас у нас по плану спорт. Выхожу за калитку, делаю несколько энергичных взмахов руками, чтобы вдохнуть полной грудью, и не спеша стартую.

Укреплять организм Алика я начал с бега. Во-первых, для этого не требуется никакого инвентаря, кроме ног и дороги. Можно бегать хоть босиком. Особенно в юности, пока проблем с опорно-двигательной системой ещё не накопилось.

Бег прокачивает не только ноги, но и всё тело, включая руки и плечи. Он улучшает выносливость и способность долго совершать ритмичные движения, что особенно ценят в парнях девушки.

И, наконец, от бега вштыривает не хуже, чем от наркоты, только легально и безвредно.

Вот только какой дурак решил, что кеды – спортивная обувь? Резиновая подошва не гнётся. Ноги не дышат. Одна радость, что на камень не наступлю голой пяткой.

Интересно, легендарные «адидас» в Стране Советов уже начали клепать? Знаю, что в Афгане в них даже десантура переобувалась, потому что в кирзачах по горам лазить невозможно, а берцы ещё не появились. Даже если есть, так просто их не достать. А у фарцовщиков стоят, небось, не меньше нашего с мамой дома вместе с огородом. Так что, закатай губу Алик и воспитывай характер.

В уши не долбит бодрящая музыка. Ласковый голос виртуального тренера не нашёптывает пройденное расстояние и среднюю скорость. Зато воздух вокруг чистейший. Нет в нём ни смога промышленных гигантов, ни выхлопных газов от личного и общественного автотранспорта. Проехал мимо ГАЗон, гружёный молочными бидонами, и снова тишина. Только кузнечики стрекочут, петухи орут, да соседи, завидев меня, переговариваются.

– Куда это Алик припустил?

– На электричку, видать, опаздывает!

– А в трусах чего?!

– Вот ты дура! Понятно же, что проспал и одеться забыл!

– Сам ты, старый пень! Кто ж его в трусах в электричку-то пустит?!

– Эй, Алик! Станция-то в другой стороне!

Я наивно решил, что в половине седьмого утра Берёзов будет мирно спать, и я пробегусь по улицам посёлка в гордом одиночестве. На самом деле, для селян это был пик активности.

Одни в характерной позе «раком в борозде», пропалывали огороды, чтобы успеть до полуденного зноя. Занятие это было исключительно женским, и некоторые приподнятые попы были очень даже ничего. Другие выгоняли из калиток коров, чтобы присоединить их к общему стаду. Третьи развешивали на верёвках бельё, которое уже когда-то успели постирать. Жизнь бурлила, и я вбежал прямиком в её водоворот.

Обсуждения и выкрики я гордо игнорирую, но через несколько кварталов мне приходится остановиться.

– Альберт, ты куда это в таком виде?

– Пробежка у меня, Ульяна Дмитриевна, – топчусь на месте, чтобы не сбить темп. – Не читали в журнале «Здоровье»? «Бег трусцой – будущее массового спорта» статья называется. В здоровом теле – здоровый дух!

– На самом деле, одно из двух, – хмуро парирует моя классная руководительница, и по совместительству учительница русского и литературы. – Лучше бы ты с таким энтузиазмом к экзаменам готовился.

– А они когда? – искренне удивляюсь я.

Честное слово, я думал вся эта мутотень со «школьными годами чудесными» уже позади.

– Ну вот, глупеешь на глазах, – заявляет она, – послезавтра первый экзамен. Сочинение.

Новость убивает меня наповал. Да я последний раз ручку в руках держал, когда в паспорте расписывался! Запятые расставить могу, только когда Ворд зелёненьким подчёркивает. Вот тебе и подарки судьбы.

– А бегать на стадионе надо, – добивает меня она, – в специально отведённое для этого время.

– Не люблю по кругу бегать, – отвечаю, – я же не лошадь на карусели.

Классуха недовольно поджимает губы. Может я, конечно, зря ей так. Но ещё с собственной школы терпеть не могу таких людей, которые лезут в каждую бочку затычкой. Вчера перед целым классом лепетала «ребята-ребята…», а отдельно взятого отличника строить пытается.

– Хорошего дня! – широкой улыбкой пытаюсь сгладить ситуацию, но училка только сухо кивает в ответ.

Сама мысль об экзаменах повергает меня в уныние. Выпускники школы даже в те консервативные времена старались не задерживаться возле родных гнёзд. Москва уже активно выкачивала со всей страны пассионариев, а областные, краевые и республиканские центры также пополняли их недостачу из деревень и сёл.

Белоколодецк был для всех областных искателей лучшей жизни Эльдорадо, Меккой и землёй обетованной в одном лице. Чтобы зацепиться там, провинциалы каждое лето штурмовали приёмные комиссии ВУЗов, СУЗов, и профессиональных училищ.

Из вечернего разговора с моей нынешней родительницей я уже уяснил, что оставались в райцентре совсем уже законченные неудачники, не пригодившиеся где-нибудь ещё.

Имелись в Берёзове и собственные «учаги». Две. Ветеринарная специализировалась по операторам-осеменителям крупного рогатого скота, железнодорожная по обходчикам-путейцам. Вот и задумаешься, какая карьера перспективнее: с кувалдой наперевес обходить километры путей или вступать с коровами в интимные взаимоотношения на регулярной основе.

Отец, светлая голова, поступил в политехнический институт. Но я в своих математических способностях был совсем не уверен. В последние годы, благодаря всеобщему распространению пластиковых карт, я даже мелочь в кошельке не считал. А чтобы написать выпускной экзамен, да ещё и на круглую и твёрдую пятёрку…

От дурных мыслей меня отвлекает перегородившее путь стадо. Бурёнки заполняют улицу Карла Маркса как живая полноводная река. Они косят на меня умными послушными глазами, но пропускать не собираются.

А после их ухода пробежка превращается в кросс с препятствиями. Я маневрирую между коровьих лепёшек, и мысли об экзамене начисто вылетают из головы. Насколько гибкая, всё же, подростковая психика.

Зато на следующем повороте меня ждёт приятная встреча. Перед аккуратным домиком, прямо на коротко стриженном газоне под бодрый голос и музыкальное сопровождение из радиоприёмника выполняет комплекс утренней гимнастики вчерашняя няша. На ней короткие спортивные шортики и футболка в обтяжку. Кудряшки задорно подпрыгивают, и не только они. Просто загляденье.

– Физкульт-привет! – кричу ей не останавливаясь.

Она сбивается с ритма, краснеет. Потом узнаёт меня и машет рукой. Ну просто няша-стесняша. Интересно, как она редакцией руководит с таким темпераментом? В моё время в районках те ещё зубры работали. Дремучие. Заповедные. Чтобы усмирить их, требуются тореадоры, а не впечатлительные красавицы.

Поворачиваю на центральную улицу Ленина. Под ногами теперь жёсткий асфальт, бежать легче и привычнее. Солнце поднимается всё выше, и я ныряю в тень длинной аллеи пирамидальных тополей. Она начинается у райкома и заканчивается возле клуба. По моим прикидкам я пробежал не меньше километра. Лёгкие с непривычки ноют, требуя передышки, но я жду второго дыхания.

Наконец, оно открывается. По телу волной проходит приятный холодок. Лёгкие расправляются, а тело становится невесомым, словно само летит над землёй. Я наслаждаюсь этим офигительным чувством, как вдруг сзади раздаётся топот.

Чувствуя приход беговой эйфории, я из озорства прибавляю ходу. Шаги начинают отставать, и вдруг к ним добавляется пронзительная трель свистка.

– Стоять! Милиция!