Читать книгу 4 года - Саша Золочевская - Страница 2

Барселона

Конечно, я приехала на такси.

Хост встретил меня под дверью № 8. Не отрываясь от телефонного разговора, подмигнул вырезу на оранжевой кофточке (хотя из него особенно ничего не выглядывало). Округляя глаза, выдохнул: «Уф». Это уже относилось к моему чемодану. Русский парень помогал снимать его с ленты выдачи багажа со словами: «Едешь сюда, будто отсюда».

Дверцы, а затем решетку лифта открыл и закрыл консьерж.

– Говоришь по-английски?

– Да, конечно! Но я устала после перелета.

– Ах, аклиматизацьон.

На пятом этаже мы развернулись, «француз» предложил мне открыть дверцы и решетку на противоположной стороне, а сам выкатил большой красный чемодан, распрощался с кем-то на другом конце («Ciao, Ciao»[1]) и достал ключ от моего нового жилища на три месяца.

Я заняла отдельную спальню со шкафом, картинами и книжными полками. На другом конце апартаментов в мое ведение поступил холодный зал с окнами во всю стену, балкон и вид на Саграда Фамилия. Антикварный стол, обдуваемый декабрьским ветром из щелей, стал «точкой сборки» на многие ночи.

Утром прислушалась к проявлению жизни вокруг. Выходить на кухню и коммуницировать не хотелось. Когда остаюсь наедине с собой, я «в домике». Нагая ем в постели. Накапливаю силы (а беседа на незнакомом языке – их расход).

Заболел живот. Что сказать? Взяла в руки тетрадь – несколько уроков английского от Дианы, те самые, что выручили летом в рыбацком районе. И, перелистнув страницу, по которой готовилась к встрече с Люком, написала: «На каком языке говорят твои родители?»

– Сегодня не думай о готовке. – Люк закинул несколько яблочных долек «в топку», машина загудела, добывая сок. – Ко мне придут друзья: две русские девушки и немец Виланд. Айри что-нибудь приготовит.

– Home party[2]?

– Si[3].

– Ты знаешь, что я русский?

– Да ладно! Ты не произнес ни одного слова по-русски!

– Я русский еврей, родители эмигрировали в Париж из Одессы, потом переехали в Милан. Дома у меня говорили только на французском и итальянском.

– Хочешь – научу!

– Хм, не уверен. Сейчас изучаю иврит. Кроме того, знаю испанский, каталанский, португальский. Пауло Коэльо читал в оригинале.

– А я только начинаю говорить по-английски («И жить», – подумала, но не сказала).

– По пятницам надеваю шапку (он положил ладонь себе на темечко) и хожу в синагогу. В субботу занимаюсь йогой в своем кабинете, в воскресенье – йога-курсы outside[4]. Также два раза в неделю – кино и встречи с друзьями в ресторане, еще бассейн, бег (тут он поставил передо мной стакан с соком и открыл холодильник). Мой диетолог рекомендовал особое питание (начал вытаскивать по очереди артишок, сельдерей, затем морковь и брокколи). Для тебя здесь «Гиннес» и фисташки.

– Предпочитаю не пить.

– Пару раз в месяц у меня командировки в Амстердам: дегустирую пиво для заказчика. Химический инжиниринг, мы создаем новые вкусы продуктов для других компаний: «Heineken», «Coca-Cola», «Danone», «Lays», «Dior»… Многое из того, что ты знаешь, прошло через нашу лабораторию (он открыл дверцу холодильника еще шире, как и мое сознание). Например, мы разработали холодные супы – гаспачо (указал на несколько цветных тетропакетов). А затем без гордости или хвастовства, как школьный учитель приоткрывает детям секреты планеты Земля, произнес: «Черничный йогурт!» И, дождавшись моей реакции, добавил: «Также – чипсы и духи. Пойдем, выберешь себе флакон».

Смиренно последовала за ним в свою спальню. На ручке белого шкафа громыхнула тяжелая табличка с надписью: «Think before you open!»[5]. Там хранились подушки, свежие тапочки из отелей с надписью Holland и те самые духи. Выбрала самый пряный аромат в треугольном заводском бутыльке и максимально дружелюбно поблагодарила моего 57-летнего друга. Дядька расцвел.

Гугл-карта подсказала второе удобство моей вписки – местоположение. Двухуровневая норка итальянца Федерико располагалась на расстоянии 15-минутной прогулки по Avinguda Diagonal[6].

В первый раз мы встретились с Феде летом на Carrer de Santa Clara[7] в Барселонете.

– Стоит. Под фонарем. Смотри-ка, широкоплечий, кучерявый. – На четвертом этаже Игорек из Мукачево сидел на корточках и через железные прутья балкона разглядывал кандидата. – Напиши ему смс на испанском: «Si llegarás más tarde[8]… эээ».

– Зачем? – В крохотной жаркой гостиной в одной моей руке тряслась стопка с коньяком, в другой – тетрадка, раскрытая на уроке «Знакомство». На столе закуска – лимонные дольки, приправленные солью и растворимым кофе.

– Пиши дальше: «Me iré a la cita con los demás»[9].

– И что это означает?

– Если ты опоздаешь, уйду на свидание с другим.

– Пишу.

– Он!

Это благодаря Игорю я зарегистрировалась на «Мамбе» и, как следствие, шла на свидание. Это в его квартире на две недели снимала келью: открываешь дверь – и сразу ложишься на кровать. Двести евро, но зато море за углом.

Там в булочную я стартовала прямиком из душа, надевая что попалось под руку, порой без трусов. Там каждый день горели мусорные контейнеры. Из окон смело торчали кусты марихуаны. А старики, жившие за этими окнами, обтирали лица платками и твердили: «Mucho calor[10]».

Игорь считал обычным делом, что кто-то истошно орал по ночам: «Please!!! Help!!![11]»

«Наверное, его обокрали, возможно, немного порезали, – скучающим тоном говорил он. – Здесь случается, привыкнешь».

Ближе к утру, когда стихал гомон party и мотоциклетный шум, оживали жирные белые вороны. Крики этих тварей врывались сквозь стены, я боялась выйти из комнаты: а вдруг наш балкон облепила стая морских собак из порта, они гадят в цветочные горшки и гор-лаят «кау-кау-ау!!!!!!».

Я тужилась, пытаясь придумать закрученный сюжет. Девять друзей из Барселоны должны спасти мир от заговора масонов. Или: восемь разных судеб объединит девятая героиня. Писать не получалось, да еще зацикленность на разводе, который предстоял по возвращении 19 сентября.

Оставалось загорать и выписывать цитаты из книг. На пляже повсюду стояли таблички с просьбой не курить травку, но я все равно приносила из дома заготовленный легкий косяк, вжималась в песок и курила. Ближе к отелю «Парус» – неформальная зона без детей с ведерками. Парни, через одного в чем мать родила, и сиськи. Много сисек.

В один из дней позади расположилась пара. Они читали книги в тени полосатого зонтика. Может быть, им за 50, а скорее, за 60. Меня необъяснимо притягивали некоторые взрослые женщины. Кожа уже не та, лицо, шея, руки покрыты глубокими морщинами. Но сколько в них жизни! Внутренней красоты, магнетизма. Сумасшедшая харизма! Хочется подойти и познакомиться, впитывать длинные истории, учиться, дружить, просто находиться рядом. Слушать, как она зачитывает вслух отдельные отрывки, и смеяться вместе с ней. Называю таких «Софи Лорен». Великие женщины. Муж спрятал половину лица за раскрытой книгой, а над ней водил глазами вправо-влево, влево-вправо. Тик-так, тик-так.

Игорек иногда делился неприглядностью эмигрантской жизни. Рассказывал, как попытался подружиться с соседями, взял ведро с тряпкой и вручную на карачках вымыл все четыре площадки с лестницей. Стоит потом на балконе довольный, курит, а внизу собираются люди и кричат: «Вызовите скорую!» Одна бабушка поскользнулась и что-то сломала.

А однажды Игорь вышел из комнаты с каким-то гвоздодером в руках. «Это крюк, которым снимают магниты с вещей в примерочной». Реакции не последовало, но внутри меня клокотало негодование, внутреннее чувство справедливости, противостояние осознанному воровству.

Барселонета многому меня научила. Там, в свои 28, я стала старше.

В память навсегда впечатались не только свист горячих испанцев из бара: «Hola, Guapa!!!»[12], но и рыдание матери над сыном, которого сбил мотоциклист напротив моего подъезда: «El niño!!!»[13]. Нет меж нами никакой разницы, у нас у всех общие радости и общая боль, мы все хотим жить. И не стареть.

В пляжном баре нам принесли ледяной кувшин «Es Sangre del Diablo!» (исп. «Это кровь дьявола!»), за изобретение которой по легенде сожгли на костре итальянского солдата Хелио Габала. Сожгли, конечно, не по легенде, но испанцам милее версия о том, что первыми сангрию придумали крестьяне в Ла-Риоха с не менее кровавой историей.

Напиваться на первом свидании – моя традиция. Нет, не на том свидании, когда ты думаешь: «Пойду поем». А на том, когда флюиды ракетницами взлетают вверх и тлеющими искрами оседают в радиусе десяти метров, когда очень-очень хочется переспать.

Федерико спрашивал меня, почему хожу на носочках.

Я из тех, кто репетирует свой выход. Мысленно. Самое важное – хорошо вступить: улыбка, поза, жесты, первые фразы. Ты, как гамельнский дудочник, ведешь за собой «зрителя».

Итальянец стоит под фонарем, из подъезда напротив должна выпорхнуть я в маленьком бежевом платье и прозрачных силиконовых сандалиях. И почему бы не на носочках?

Ветер трепал лоскуты матерчатой крыши. Официант складывал белые стулья вертикальными башнями. На дне стеклянного кувшина покоились мятые окрашенные вином дольки апельсинов и зеленых яблок. Вокруг становилось все меньше и меньше пластиковых стульев. Последним посетителям бара пора покидать насиженные места. Переходить на новый этап. Долгожданный поцелуй у кромки кучерявого прибоя. И мы бы растворились друг в друге прямо там, если бы не свет фар машины для очистки песка. Затем на время нас приютила ярко освещенная набережная с длинными рядами пустующих лавочек. До тех пор, пока мой желтый клатч в бабочках не схватил «марокканский» воришка. Совсем мальчишка. Догнать его не составило труда, и ребенок отшвырнул в сторону добычу, даже не успев достать телефон.

«Марокканцами» условно называли всех темнокожих длинноногих парней. Днем они торговали сувенирами и фейковыми сумками, разложив их на белых простынях практически во всех туристических точках. Главное – открытое пространство. По приезду полиции они хватали четыре конца простыни так, что та мгновенно складывалась со всем содержимым, и исчезали на улицах быстро и скачкообразно. Каждый со своим белым мешком за спиной. У подножья холма Монтжуик вокруг Национального дворца они предлагали воду и пиво. Ночью, курсируя на велосипедах вдоль моря, снабжали прохожих наркотиками.

Наше знакомство не омрачилось кражей, потому что Федерико целуется с открытыми глазами (какой ужас).

Его скорбно сдвинутые брови разгладились, когда напомнила, что живу не одна. Романтичная киношность – подниматься по лестнице в спальню. Ну как «спальню»: кровать, комод и дверь во второй санузел.

Кристина – рыцарь. Он просыпается в ней и спасает свидания от неловких моментов. Дает подсказки. «Где у тебя душ?».

Мы прожили дней пять, наверное.

Слово «муж» снова стало для меня чужим, далеким и непонятным, как японский иероглиф.

– Видишь? Во-он там море. – Феде одной рукой обнимал меня, второй указывал на пространство между домов.

– Это небо!

– Не-ет, это море, смотри!

На террасе стояли кадки, фикусы и пальмы, потрепанные солнцем. Они просили влаги и новой земли. А еще стол. За столом мы. На завтрак сыр, хамон и белое вино.

– Какие у тебя планы на день? – спрашивает Феде.

Три дня до отъезда, Carrer Arago[14], пришло твое время.

– Я пойду в музей Тапиеса.

– Tapas?

– No, tapas[15]! – смеюсь я. – He is artist[16] Антони Тапиес.

Второй раз встречалась с ним сегодня для декабрьского ланча на пересечении Tusset and Trav. de Gracia[17]. Федерико гораздо лучше говорил по-русски, гладко выбрит и стильно одет. Новая оправа Prada не сочеталась с коричневой полуспортивной обувью. Эти «тапки» были на нем и летом на нашем первом свидании. Заметила седые волосы. Рано. Кажется, ему 35. Он не любит, когда трогают его шевелюру. Странно такое не любить.

Все это время во мне жила благодарность и память о тех чудесных днях – с пастой, вином и старыми комедиями его родины. Он свалился, возможно, с небес в самый нужный момент и вдохнул жизнь в мое костлявое истерзанное стрессом тело.

Camarero бежал в сторону барной стойки и кричал: "Cappuccino!!! " Да, хочу капучино, а не «cafe con leche»[18]!

Федерико моргал и задавал вопросы о моей жизни в Барселоне. Отвечала на невнятном английском, причмокивала, мычала и незаметно потела. Разговор не клеился, блюда казались невкусными. Иногда он ревновал: «Этот твой друг знает русский?»

Почему кто-то должен говорить по-русски? Я что, такая тупая? Когда у меня есть мотивация, стремлюсь против течения, сражаюсь, совершаю подвиги!

После ланча направилась в солярий на Universidad[19].

Он стал рядом со мной в вагоне метро, достал скрипку и под фонограмму заиграл Вивальди «Времена года». Кажется, это был «Февраль». Звук неизбежно слился с настроением. Кинула в стакан пятьдесят центов и через остановку вышла.

Виланд, Наталья и Айри пришли с тортиком и авокадо. Добавив это к нашим запасам еды, накрыли полноценную поляну.

Айри – натуральная блондинка из Риги, «тонко настроенный» дизайнер одежды. Мечтала о подиумах уже упомянутого испанского города и о любви 42-летнего итальянца. Беда в том, что он не осознавал свое счастье в виде Айри. Возможно, Люк был не прочь (о, как он вертелся с красными щеками и задором возле ее круглой попы, пока она доставала из банки анчоусы).

Потом мы с ней сбежали от всех в его кабинет – покурить и посплетничать. Айри вольно открывала окна: «Ничего страшного. Проветрит». Комната наполнялась дымом от красного «Мальборо» за 4,25, а она показывала маленькие пальчики, которые могли рисовать, шить, лепить, но никак не крутить папиросную бумагу с табаком.

В малом кабинете мы устроили раздевалку, там стоял только раскладной стол, закрывающий почти весь периметр, еще Айрин раскрашенный эльфами чемодан и груда платьев для показа. Она выгибала русые брови, зажимая губами английские булавки и всегда находила, что еще можно подколоть. В зале с эркером и камином я дефилировала под общие аплодисменты.

Не раз пускала слюнки на этот камин, когда сидела за антикварным столом в ста одной одежке в обнимку с маленькой тепловой дулкой. В дни без гостей мою мечту загораживала сушилка с трусами и рубашками, а Люк в ответ на мой вопрошающий взгляд щелкал языком и говорил: «This doesn’t work»[20].

Во всем облике, фигуре и лице Виланда читалось: немец. В этом никто не смог бы сомневаться, настолько его образ отпечатывался в голове единственным, что помню из школьной программы, – De Bundes Republik Deichland[21]. Он через предложение говорил: «Поехали ко мне в Германию, а у нас в Германии…». На что все по очереди вежливо отвечали ему: «Как-нибудь в другой раз…»

Стройный, медленно стареющий Виланд предпочитал женщин с выдающимся бюстом и хорошей каталонской родословной, именно такое фото хранилось в его телефоне, причем не понятно, он грезил об этой особе или спал с ней.

Наташа – дочь учительницы английского языка. Раньше я не дружила с такими девочками, решила не начинать.

Легкое party, к счастью, непроизвольно завершилось, меня просили не говорить по-русски, но долгие чужеземные беседы утомляли. Гости дружно вышли, чтобы закончить в баре, а я спустилась посмотреть машину Виланда.

Прежде чем Люк ушел спать, у нас состоялся эпический диалог.

– Как тебе мой друг?

– Nice car[22].

Мне приснилось продолжение свидания с Федерико. Телевизор бесшумно проецировал на стены черно-белые спектакли, мы разложили диван и валялись без простыней. Он говорил по-русски без акцента, повторяя любовные пассы моего бывшего мужа. Кипящий компот с плодами удовольствия и неприязни. Отстранялась: «Прекрати, говори на английском!». Но он смеялся и не прекращал.

За стеной храпел Люк. До рассвета часа три. Его ночной ритуал хождения в туалет и на кухню за йогуртом со злаками в маленьких бутылочках уже завершен. Это значит, что мое бодрствование будет не замечено и я не услышу в очередной раз о дороговизне электричества. Накинула шубку на махровый банный халат и, освещая путь телефоном, пошла через длинный коридор в зал, чтобы выйти на единственный малюсенький балкончик, а потом вернуться под одеяло.

В канун 2013 года Одноклассники пестрили информацией о грядущем конце света, пришлось изменить статус на своей странице, поддерживая всеобщую истерию: «Не могу умереть, купила сумку от Хуго Босс». Да, я сделала себе подарок, а еще был клатч от Иванка Трамп, ботфорты от Калвин Кляйн, три блузки, жакет из пайеток и кожаные лосины.

Наличие собственных карманных денег и хорошей одежды поднимало мою «цену» среди женихов Европы. Накопления на дебетовой карте и ежемесячные алименты по договоренности грели разорванное в клочья сердце. Остаться в России, купить в кредит машину с коробкой «автомат», снять квартиру и работать тренером по продажам – это план «А». Организовать собственный бизнес – план «Б», но ноющие желания снова привели меня в Барселону, где был только один план.

Озадачила Феде просьбой распечатать некоторые страницы моей будущей книги и вечером пошла забирать их. «Давай просто выпьем кофе», – предложил он.

И вот мы за кухонной стойкой сидим на высоких стульях напротив друг друга макбук к макбуку. Он ковыряет прыщик на лбу и нервно стучит по клавиатуре. Тоже не отстаю в стучании, зачем-то описываю воображаемый сеанс у психоаналитика. А мое розовое белье с черным кружевом тянет вверх по лестнице в спальню.

На кровати заняла благородную позу, но вместо того, чтобы наслаждаться зрелищем, Феде открыл дверь в санузел и изучал в отражении свой зад. Потом спину. Напрягал бицепсы. Похоже, его беспокоила подступающая полнота.

Зима плохо действовала на итальянца, четыре месяца назад со мной был другой человек. Взяла с собой косметику, зубную щетку, белье с леопардовым принтом. Думала, выйду на улицу через два дня. Но возвращалась к своему Люку, по пути заходя в магазины. С увеличением количества бумажных пакетов прирастала моя самооценка. Шоппинг, как и секс, отлично разгоняет женскую грусть.

А в основном Люк корил меня за то, что часто остаюсь дома. Заходил в зал и спрашивал: «Сколько сегодня написала?»

Да откуда я знаю? Топчусь по одним и тем же предложениям. Может, из этого вообще ничего не выйдет! Время, которое хочется провести наедине с собой. Отмазка, чтобы меня никто не трогал. Занята делом – ясно?! А еще по ночам курю папиросы и смотрю сериал «Секс в большом городе».

Так появился Керро. Молодой каталонец девятнадцати лет. Смирный, учит русский, хочет работать в России и жалуется, что в Испании кризис. Что жизнь здесь не так уж и хороша, как кажется туристам. А из Москвы приезжают богатые люди.

Он DJ, кстати, играл в «Парусе» и обещал мне проходку. Керро разбирается в технике, мог бы быть звукорежиссером, оператором на радио или телевидении. Рассказывал, что жил в столице какое-то время. Не зацепился, даже каучсерфинг не предложили. Зачем-то зазывал к родителям на Новый год. Разъясняла ему, что, мол, чувак, я с юга, до Москвы далеко, и там мало кого знаю. Тогда он клал руку мне на колено и расспрашивал о Ростове-на-Дону: сколько жителей, сколько ночных клубов, какой гонорар у диджеев.

Так вот каково это чувство? Теперь понимаю мужчин, когда они видят в женщине надежду: ты – мой билетик в счастливую жизнь!

Но я приехала сюда БРАТЬ, и делится в мои планы не входило. У него была двухместная серая «Бешка» с откидным верхом. А у меня – желание посетить Монсеррат.

«Золотой пилой ангелочки распилили эти скалы,

чтобы построить Тебе дворец» (с)

Договорились о том, что утром в субботу еще раз приедем на Монсеррат: послушать орган и подняться на гору. Я, как «ленивое мудло», проспала.

Наверх вели ступени, высеченные в скале. Навстречу нам спускались люди с палками в касках и наколенниках, а я – в шубе, платье и ботинках. Мой парень в черных туфлях и классическом костюме даже не предполагал «восхождение». Мы все улыбались и здоровались: «Hola!»

Керро прижимался к правому краю. Втягивал голову в плечи. Тяжело дышал и просил повернуть назад. То ли действительно у него была астма, то ли просто боялся высоты. А я говорила: «Давай вперед, мы не успеем до заката!»

Узкие каменные ступени разного размера закручивались вокруг скалы, как винтовая лестница, кое-где стояла ограда из деревянных палок, кое-где ее не было. Не такая уж я и crazy[23], на самом деле у меня все под контролем: наступала четко посередине ровной стопой, ставила вторую ногу рядом, фиксировала свое положение и только потом смотрела по сторонам. Не размахивала руками, не делала резких движений. Прикидывала, сколько времени осталось до захода солнца и сколько нужно, чтоб спуститься в сумерках, до наступления полной темноты. Я перестала фотографировать. Керро ныл.

По пути пыталась понять разницу между испанским и каталанским, приставая к парню с вопросами: «How to say[24]: хочу спеть песню, люблю горы, какие в Испании ты знаешь горы и т. д.»

Люди спускались и спускались, а мы все поднимались и поднимались.

После очередного дружеского предупреждения о том, что нас в любом случае скоро развернут, еще немного поднялись и пошли вниз.

Очередное сожаление – не дошла сто метров.

Хочется доесть, допить, докурить, долюбить, досмотреть, догулять… В следующий раз.

Я лохушка – проспала орган и не поднялась на Монсеррат.

Чтобы всегда хотелось вернуться.

Что ты чувствуешь, когда видишь подсвеченную статую распятого Иисуса в монастыре Монсеррат? О чем просишь Ла-Моренету, прикасаясь к ее пальцам?

Слушая молитву на каталанском языке через установленные по периметру динамики? Чувствуешь здесь присутствие Бога?

Голос молящегося священника звучал торжественно и трагично. Впала в транс. Поплыли картины из моей первой курсовой работы на историческом факультете. Писала о причинах и последствиях инквизиции в Западной Европе. Цитировала «Молот ведьм» и Вальтера Скотта. Меня бы точно сожгли в младенчестве. Одни только россыпи родинок – уже достаточная причина. А про форму черепа с рожками (под прической) вообще молчу.

Какой бы ты была, Испания, если бы не уничтожила своих очаровательных женщин?

Впереди пожилой мужчина громким шепотом заполнял паузы ведущей молитвы из динамиков. И они вместе четко следовали друг за другом, будто радийное интервью. Не только молящийся слышит молитву, но и ведущий молитву слышит молящегося.

Никогда не ходите в церковь с теми, кому это неинтересно. Пока вы беседуете с Богом, проникаетесь историей, хотите запечатлеть этот особенный момент на бумаге, вас просто ждут. Ждут, пока вы закончите.

Каждый колокол звучит по-разному, у каждой церкви своя будоражащая песнь.

Господи, ты рад, что я пришла к тебе после заката в Монсеррат?

Для пробежки по вечернему городу вышли маленький «старикан» 57 лет в салатовых шортах и длинноногая девица в черных лосинах. Я в голубых китайских кроссовках на размер больше рванула с места, а Люк резко затормозил, и моя конструкция забавно налетела на его спину. «Follow me»[25], – сказал он и махнул рукой.

Забежали на парковку и поздоровались с работниками за стеклом. Потом навестили парк с собранием заводчиков редких собачек, поздоровались и наматывали там круги. Люк повернулся боком и начал скакать приставными шагами, я за ним, затем следующие полкруга другим боком.

Когда мне заметно надоели одни и те же декорации, мы еще раз приставными шагами обогнули фонтан и выпорхнули из ворот парка.

В Испании приобрела привычку кивать машинам, когда они уступают дорогу, и показывать им предупредительные жесты о том, что пересекаю ее.

Мы переместились в короткий освещенный проулок уже без транспорта и устроили там спринт-марафон.

– Ты все время вспоминаешь бывшего мужа. И на первой же встрече говоришь, что развелась. Это неправильно. Сейчас, в данный момент, ты одна?

– Да, абсолютно.

– Тогда при чем здесь бывший муж? Меня зовут Люк, тебя Кристина, ты single[26] и I am single[27].

Все это очень мило, но такая перспектива с семейным положением надолго меня не устраивала.

5 сентября он подмигнул мне на сайте знакомств, именно в этот день я покидала Барселону (возвращалась в Россию для развода).

Тогда до рейса Барселона-Киев оставалось сорок минут.

В очереди на регистрацию во мне прорастал баобаб, превращая ноги в крепкий ствол. Его корни разламывали мраморный пол, спускаясь этаж за этажом, минуя парковку, с жадностью входили в землю. «Пик-пик», – дернулся телефон, но я не спешила смотреть, а вдруг это Llamaya movil[28].

– Hola!

– Hola! Por favor, una café solo[29].

«… ya tebya dumaiu…» – сообщило смс от Федерико.

Когда прилетела в донецкий аэропорт, меня встретил тот же таксист, что и при вылете. По его словам, в первый раз выглядела так, будто хотела повеситься в этой Барселоне. А сейчас – засияла. Его заинтересовало, что же за изменения со мной произошли за столь короткий срок.

Отношения с Феде и Испания меня перезарядили. Но я решила не покидать бывшее семейное гнездо так рано. Продолжила работать тренером. С напарницей Дианой колесили от Ставрополя до Петербурга, у каждой было по два увесистых фирменных чемодана с косметикой класса «люкс», и на ее основе мы прививали навыки успешных презентаций перед публикой.

Российские автовокзалы отличаются труднодоступностью выхода на перрон, но понимаешь это, только оказавшись перед длинной лестницей, уходящей вниз, одна с этими же двумя чемоданами, сверху каждого по сумке, еще отдельно ноутбук, дамская ручная и стенд в упаковке. Как в песне: «Я маленькая лошадка, тащу свою большую повозку с того на этот берег».

Все встречающие-ожидающие взволнованно смотрят, кто-то полез за телефоном в надежде «взорвать» ютьюб.

В этот момент истины объявляют, что посадка на мой поезд заканчивается, и мне нужно не просто бежать, а телепортироваться. Кричала с лестницы, чтоб не собирали подножку, как только увидела единственный вагон, где она еще стояла. Излюбленная писателями и поэтами-песенниками фраза «вскочить на подножку уходящего поезда» обретала сакральный смысл.

Диана тоже отличилась: перепутала платформу, потом пробиралась к нужной через рельсы и заскочила в ближайший к ней вагон на такую же последнюю спасительную лесенку. С криком «Подождите!». А потом продиралась по узким коридорам до своего места, хлопая межтамбурными дверями.

Эта рабочая поездка в Пятигорск в плацкартном вагоне запомнилась надорванным животом, пассажирами и проводником, который хотел ссадить нас в Кисловодске из-за опечатки в билете моей напарницы (ее муж помогал заказывать билеты и забыл, что у них разные фамилии).

Плохо спала, имея привычку отключаться от действительности только в самолете или машине. В три часа ночи загорелся свет, давая возможность собраться перед большой станцией. Как и положено в плацкарте, сильно воняло носками, дошираком и сигаретным дымом, последнее самое приятное.

Напротив проснулась бабушка, настоящая милая русская бабушка (таких помещали в сказки нашего детства), в белом платочке. Она села и зашуршала полиэтиленовым мешочком, который прятался под одеждой и привязывался к веревочке на шее. Затем отвернулась к окну и, не участвуя в общей возне соседей, прикрыв глаза, зашептала молитву.

И я закрыла глаза и погрузилась в эти едва различимые слова. Они напомнили мне первые два класса школы в санатории для туберкулезников на Черном море. Не то что бы я была по-настоящему больной, там были разные дети, в том числе и сироты. Все шло к развалу СССР, и мой терапевт сказала, что это последняя бесплатная путевка, и она жизненно мне необходима. Я чахла, усыхала и чернела от печали, никогда не видя, что мои родители счастливы друг с другом.

Отчетливо помню, что тогда мне семилетней в руки попал листочек с напечатанной молитвой «Отче наш», и он стал моим проводником в мир веры и надежды. Просила у Бога, чтобы мама приезжала почаще. И брата не убили на войне.

О чем она молилась?

Просто выполняла ежедневный ритуал?

Просила за сына, внуков? Нас, двух девчонок с огромным багажом? За мир во всем мире?

В левое ухо вливались слова: «И ныне, и присно, и во веки веков…», а в правое ворвалась через коридор нестройная песня: «Ты ж меня пидманула, ты ж меня пидвела, ты ж меня молодого с ума-разума свела». Это пели мужики, разомлев от съеденного «Доширака» (бабушка говорила, что они уже неделю едут из Тынды – неизвестные мне люди неизвестной национальности, говорящие между собой на абсолютно незнакомом языке. «Широка страна моя родная, много в ней лесов, полей и рек! Я другой такой страны не знаю…»).

Список остановок возле купе проводника был огромен и изобиловал трудно читаемыми сочетаниями букв. Мы с Дианой тыкали в него пальцем, находя все новые и новые непроизносимые названия населенных пунктов нашей необъятной Родины, и хохотали: Тыя, Мыя, Жыя, Дыждрынкое…

В тот момент во мне стало зарождаться ноющее желание посмотреть Россию, перед глазами плыла географическая карта: Байкал, Алтай, Камчатка, Енисей…

Вот так на поезде, обязательно в плацкарте. Несмотря на все его минусы, есть в нем великая прелесть, близость людей и их историй. И за это я готова платить отсутствием комфорта.

Когда-то лежала на резиновой кровати в пустой, не своей комнате с высоким потолком. В прихожей – сумки и чемоданы с вещами. Через день покину дом, где прожила ровно четыре года. Это какой-то кармический круг: познакомиться и развестись в один и тот же день – 19 сентября.

Дом, где любила, работала, накапливала мебель, где вышла замуж и развелась. Уже сменились домашние животные, висели картины и фотографии… здесь хранила свой букет невесты из оранжевых роз и узкое кремовое свадебное платье. Дом, где было все по-моему, по-твоему и по-кошкински, а сейчас – голые стены с изъянами, нет даже штор. Продала все за несколько месяцев на интернет-барахолке. Все, и даже рушник для каравая, с которым по русской традиции встречала свекровь. Продала много другого невероятного добра по сходной цене. Азартно сохраняла телефоны, не жалела упаковки, делала скидки за объем и всегда улыбалась. Многие приезжали ко мне по четыре раза.

Помню девушку, ее привела с собой на необычный шоппинг моя постоянная клиентка. Как она задумчиво бродила, рассматривая разбросанные вокруг предметы: «Как так можно всю свою жизнь продавать? О боже, жить, а потом раз и все продать. Всю свою жизнь». Я не ответила ей: «Жизнь – это мы! Это я, нагая, с кишками и сердцем, и мне ничем не поможет ваза или тумба для обуви, кроме вырученных за них денег, чтоб купить билет на самолет».

Жажда перемещения по карте мира превышала все допустимые нормы, спасла, зашила мои раны.

Смотрю в потолок и не верю, что скоро отпущу прошлое, что изматывало многие месяцы удушливыми приступами. Казалось, мои внутренности находятся в неисправной «мясорубке», застряли между ножами, красный густой сок стекает по стенкам, машина гудит.

Боль пробурила в груди километровую скважину и качала по баррелю в день, но дыра не стала сквозной. Фокусировалась на проведении тренингов «Успешный презентатор», продажах и изучении английского.

Общалась с бывшим мужем почти каждый день. Иногда истерики, иногда секс. Эти встречи манили и не способствовали излечению, скважина углублялась, увеличивались объемы «нефти».

Видеть меня в таком состоянии – это постоянно испытывать чувство вины. Ревела, он просил прощения – вот финал наших встреч.

Унижала себя и мучила его.

Не могла простить.

Посмотри на наши свадебные снимки, разве это мы? Такие счастливые в загородном клубе в стиле прованс.

Все стало лишь воспоминанием, а оно равно иллюзии.

Смотрю в потолок и уже ничего не чувствую, может, нечто, что страданием и не назовешь, так – легкая грусть. Как завещал Курт Кобейн: «Все можно пережить, если подобрать нужную песню».

Итак, 5 сентября мне подмигнул аргентинец: белая рубашка с закатанными рукавами, часы и сладкий прищур карих миндалевидных глаз. Чувственный настолько, что хочется лизнуть экран с его фотографией.

Хосе наклонил крышку ноутбука для лучшей видимости и запрыгал, как бабуинчик.

В скайпе был виден номер отеля в горах, где он работал управляющим, и его неудержимый восторг по поводу нашего знакомства. Он хватал предметы, расположенные в разных концах комнаты, и называл их на русском: «Книга, халат, лампа, стакан…» Подскочил к темно-зеленому креслу, взялся за деревянный подлокотник и подтащил его ближе к компьютеру – «Кресло!».

Однажды в Москве он месяц учился на языковых курсах. Москвички называли его пупсиком. Я хвалила аргентинца, мне не терпелось на него напасть.

Он пригласил меня на кофе в воскресенье, а я его на футбол в пятницу (в бар). «Claro, Guapa!»[30] – ответил Хосе и скинул ссылку ночного клуба на набережной Барселоны.

И вот уже надеваю шерстяную тунику, машина без крыши ждет меня у ворот на via Augusta[31]. Во вторник Керро везет меня в «Парус». Стандартная программа, когда ты диджей в каком-то клубе. Лифт, два танцпола, бар посередине и крыша с ошеломляющим видом. Громкая музыка, медленный несвободный разговор.

Там танцевала парочка. Она – в коротком максимально открытом со всех сторон белом платье, и он – тонкий, модный. Кажется, они хотели сожрать друг друга.

Хосе стоял возле распахнутой двери такси. Когда подошла ближе, втянул носом воздух, подал мне руку и опустил ресницы. Традиционный контакт: легкое поглаживание руки в машине и ненавязчивое общение: «Как дела, Guapa?»

Потом трясла бедрами под электронную музыку, аргентинец в такт терся об меня и кружился вокруг. Его друг, музыкант и арт-директор этого клуба, смеялся над нами и говорил Хосе: «Зачем она тебе такая большая, она мне больше подходит по росту».

Сижу на белой крышке унитаза в белом халате с логотипом отеля, согнутые ноги упираются в стену, спина – в противоположную. В туалете могу включить свет и писать.

Ловлю эмоции: как попробовать клубничный мохито с базиликом. Это чертова страсть к стремлению почувствовать что-то особенное, а потом облечь в слова.

Третье свидание – ему можно довериться, расслабиться и раствориться в сиесте. До сих пор помню его приветственный кунилингус. Хосе – красивая копия моего бывшего мужа.

Будто вернулась домой – две кошки и мягкая кровать. When we are together time stops[32].

Он спит, как ангел (откуда вообще эта мания подглядывать за спящими людьми?). Возможно, люблю его. Розовая воздушная любовь, как сладкая вата в парке старинных аттракционов на горе Tibidabo.

Ночью мне показалось, что он сказал по-русски «Я тебя люблю!». А я в темноте рыскала в поисках ручки, уронила его часы на пол, поцеловала и побежала в санузел – спешила записать то, что потом удалю.

– Не могу поверить, мы идем в синагогу! Ни с кем не ходил, это первый раз!

– А что такого? Мне интересно.

– Да, но ты не еврейка!

– Место встречи с Богом может быть разным.

На втором этаже в бархатных красных креслах сидели только женщины, до начала молитвы они говорили на французском, а потом покорно повторяли нужные слова, иногда поглядывая в книгу.

У меня книги не было, постеснялась ее взять. Любовь к Богу в сердце. Закрыв глаза, начала думать о жизни, поступках, которые совершаю, или о том, что стоило бы совершить некоторые из них. Вспомнила родителей. Подумала о том, с теми ли людьми провожу большую часть времени, а может, забыла тех, с кем следовало бы.

Мы приходим в церковь, чтобы почтить память Иисуса, отдавшего жизнь за грехи наши, но думаем о своей жертве. Каждый раз в новом месте разговариваю с Богом. Представляю, будто Он мой приятель. Мне кажется, Он говорит: «Присаживайся и чувствуй себя хорошо в этих удобных креслах, смотри, как все здесь устроено, а в конце тебя обязательно представят раввину».

По окончании служения на первом этаже в «холле» (если можно так выразиться) стоял стол, заставленный стопками с красным вином и печением. Люк представлял меня всем (и с раввином удалось поговорить), прихожане сомкнули круг, расспрашивали, нравится ли мне Барселона и на каких языках говорю. Город хорош, а вот я не полиглот, они удивились, ведь русские здесь, как минимум, говорят по-испански и по-английски.

Хосе две недели не приезжал в Барселону, мы постоянно общались – селфи-мелфи. Приближались рождественские каникулы, и Люк рекомендовал по возможности покинуть этот город, так как он улетал в Милан к родителям. Возможность у меня была: выбрать любую европейскую столицу.

Знаю ли кого-нибудь в Лиссабоне? Хм, это никогда не являлось причиной посещения того или иного места.

Купила билеты, написала на сайте для путешественников открытый запрос и начала набивать огромный красный чемодан тряпьем на все случаи жизни.

В итоге выбор «дивана» пал на 47-летнего фотографа Пауло. Судя по многочисленным отзывам на его странице, девушки любили португальца, а он их. Если есть машина, значит, можно исследовать окрестности и выезжать к океану, получить мастер-класс по фотографии. А еще его стол ломился от кубков. Он – марафонец.

Пауло сидел в маленькой машинке на парковке аэропорта. Тупила и долго не могла найти эту стоянку. Мы созванивались, я тратила деньги, продолжая блуждать между бетонных столбов. Именно в тот момент слово outside навсегда записалось в памяти.

Но мы встретились – и весело защебетали.

А когда села за белый круглый столик возле реки Тежу с видом на вантовый Ponte Vasco da Gama[33], размешала коричной палочкой кофе в микроскопической чашечке, поняла, что попала в руки к профессиональному гиду. Под солнцем во мне растекалась истома.

Подбирались к городу ближе и ближе. Длинная уличная очередь переминалась с ноги на ногу на черных буквах из тротуарной плитки – «Pastéis de Belém 1837[34]». Местная достопримечательность: за голубыми козырьками – знаменитое кафе. Здесь каждый день выпекает десятки тысяч лучших в мире «пирожных» Паштель де Ната. Уникальный рецепт. Секретная технология. Аура традиций. Повсюду сидели и стояли жующие люди. Они жмурили глаза, держа двумя пальчиками чашечку кофе, и делали, как я: «Ммммм…»

Солнце упало за висячий Ponte 25 de Abril[35].

«Завтра приедем сюда бегать».

«Согласна!»

Я спала в зале на диване, утром Пауло открыл шторы и сказал: «Вставай, Принцесса, солнце уже высоко!» «Сколько у меня времени до выхода?» – спросила деланно бодрым голосом и закрылась в любимой комнате – ванной. Место, где можно хоть недолго побыть голой.

Поехали в торговый центр, поднялись на самый верхний этаж. Он встал в очередь, чтоб зарегистрироваться на марафон, а я пошла шляться по соседним магазинам. Конечно, они были спортивные. Купила лосины, майку и толстовку для бега. Вернулись домой, переоделись и отправились бегать на набережную.

– У тебя 15 минут, чтобы добежать до того памятника, и еще 15, чтобы вернуться обратно.

– А если за 15 минут не добегу до памятника?

– Значит, ты идешь пешком, ленивая черепаха, разворачивайся и двигай назад к машине.

Несложно догадаться: я оказалась черепахой, и он подгонял меня всю обратную дорогу. «Через день увеличивай время на 5-10 минут, – наставлял меня Пауло. – Сегодня поедем есть и пить! Без сигарет».

– Ооо, это жестоко.

– Тебе откроются новые наслаждения. Португальский ресторан или итальянский?

– Португальский.

– Отлично, значит бакалау с луком и vino verde.

Вечером гуляли, как кошки, по крышам. Переезжали и переходили с площадки на площадку, одна была выше и таинственней другой. Фонтаны сменялись церквями. Кажется, целовались, но точно не запомнился этот момент, а значит, не понравился. И спать снова легли порознь.

На следующий день пошли в итальянский ресторан специально за лазаньей, а после слонялись по Бару-Альту, дегустируя коктейли. Там Пауло приревновал меня к бразильцу, который учит русский, так как пишет диссертацию о Достоевском. Там первый раз услышала имя Фернандо Пессоа. Вот в кафешке, где он сидел и писал, на улице железный столик и он железный за ним, будто сидит и пишет.

На третий вечер снова собралась спать на диване, и мы знали, что завтра в обед уезжаю к другому хосту. Пару раз Пауло как-то многозначительно прошелся так, что обратила внимание на его шортики и голый торс: все его худое длинное тело состояло исключительно из мышц. И еще глаза у него лисьи, зеленые-зеленые. Между нами что-то промелькнуло, булькнуло в колодец желания. Почувствовала его жар. Как мужики это делают? Словно забрасывают огненные фаерболы.

Пауло сидел на диване и делал вид, что листает журнал, но сам искоса поглядывал то на меня, то на мой красный чемодан.

– Зачем тебе так много одежды, ведь носишь одно и то же?

– На всякий случай.

– Ну и где тебя будет ждать этот придурок?

– Дома, он итальянский профессор и пишет диссертацию о Фернандо Пессоа.

– Да, и снимает квартиру, в которой раньше жил я. Это уникальное совпадение.

– Угу.

– В Лиссабоне похолодало, ветер с океана. Буду вспоминать тебя. – Он произнес это на одном дыхании, встал, взял мой чемодан за ручку и покатил к двери.

На улице в ареоле потрескавшейся Азулежу стоял слегка лысеющий относительно молодой итальянец, но даже после, когда он хотел меня удивить кухней северной Португалии (а это вареная картошка с бакалау), он не стал для меня «итальянцем». В моем восприятии он остался заботливым человеком в очках, которому я должна книгу Фернандо Пессоа, скорее всего, оставленную у Люка.

Еще той ночью стало действительно зябко. В квартиру и под одеяло заползала непереносимая сырость. В такие дни не покидает ощущение, что на улице гораздо теплее.

Еще один камень преткновения – система пользования душем.

Сначала вода должна «сбежать», затем нужно уменьшить напор, когда она станет заметно теплее. Но каждые десять секунд струя становилась то горячей, то ледяной. От отсутствия комфорта меня душили слезы.

С трудом нашла среди чулок и шелковых туник тряпки из хлопка, надела все сразу, легла и накрылась с головой. Жаловалась Хосе на свой суровый быт и решила, что завтра перееду в отель, где можно наболтать кондиционер на +30.

Но осталась еще на один день: впереди маячил ужин с итальянскими друзьями и ночь в Бару-Альту, такое пропустить нельзя. Их было трое и мы с Педро, все страшненькие, но и в новый роман не верила (в будущем у меня родится теория о том, что хороших любовников Боженька дает только раз в год).

Когда принесли первые блюда, от хлеба с маслом уже ничего не осталось. Они реально много ели, такое ощущение, что хотели наестся на неделю вперед.

«Ты знаешь какое-нибудь слово на итальянском?» – спрашивают они. Знаю, одно: «Vedremo»[36]. «Ооо, какое нужное слово!» И мы дружно ржали. Шутка была заготовлена. А еще был заготовлен рассказ про Реджо-ди-Калабрия, фотографии которой наклеены у меня в книгу мечты. И я попала в точку – один парень оттуда родом.

Откуда-то снизу запахло травкой. Девушка с красными глазами протянула «Прииивеет!» и «Будешь?», передала мне косяк. Я? Всегда буду.

– Колумбия.

– Россия.

– Я курю пятнадцать лет… – сказала она и немного завалилась вперед. – А ты?

– Не знаю, курю, когда есть.

Все знали эту даму из Колумбии, и она тоже будто бы знала всех или просто относилась ко всем одинаково.

Потом к нам подошла черно-белая пара – он из Бразилии, она из Швейцарии. Все стали спрашивать: «Как вы встретились?» Они отвечали с улыбкой: «Это Лиссабон». Тонко подмечаю: «Это Бару-Альту».

Одно из правил тусовки в этом районе – не зависать долго на одном месте. Берешь коктейль, пару минут рассматриваешь тех, кто внутри, и вываливаешься, так как вокруг шумно и тесно, а если и есть пространство, то оно занято какой-нибудь рок-группой. На улице, где каждая дверь – это бар, такой же, из которого ты вышел, тебя подхватывает мигрирующая толпа, и добавку заказываешь уже у другой стойки. И так кочуем до тех пор, пока не закроется последняя дверь.

На вечер с итальянцами у меня была идея фикс – спеть вместе «Лашатами кантаре» (конечно же, на итальянском). В течение ночи периодически оставалась с кем-то тет-а-тет из нашей компашки и подговаривала их сделать это.

«Русский язык такой грубый, – говорит мне один из итальянцев. – Вот, например, английский – eyes, а русский – ГлаЗа». «Русский язык – это еще и оЧЧи, – парировала я. – Что сродни итальянскому "occhi». «Но сейчас же говорят – ГлаЗа!». «Еще неизвестно, что вы через двести лет говорить будете», – на этом исчерпала тему.

С другим итальянцем у меня состоялся разговор о Реджо-ди-Калабрия, ну и про песню, ясное дело. С Симоне мы просто пили Текилу Санрайз и хихикали. Педро-хост пообещал спеть перед тем, как уйти домой. Ключи у меня есть, приду сама.

В итоге концерт состоялся, нам аплодировали и снимали на телефоны, а еще мы спели «Очи черные», от души.

Когда закрылась последняя дверь, из знакомых мне хоть как-то людей рядом был только Симоне. Мы поехали искать «автопати». Парнишка всю дорогу воодушевленно пиарил мне клуб – самый-самый, чуть ли это не лучшее, что может со мной случиться в Лиссабоне. Думала: «Ну, ладно, удиви меня».

И вот мы выгрузились из такси и стоим на красной ковровой дорожке перед входом в многоуровневый ангар, нам преграждают путь две молодые португальские дамы в черном с огромными абсолютно одинаковыми губами в алой помаде. Они сестры, что ли? Или их на кастинге ртов выбирали? И их красные рты сообщают нам на английском: клуб закрыт – у нас частная вечеринка. Симоне аж слегка присел от обрушившегося облома. Ржала и тянула его за рукав в обратном направлении по ковровой дорожке, такой, будто ее только что пропылесосили. Мне было жаль Симоне: пойдем, мы веселые пьяные чуваки и нам нечего делать среди пафосных мудаков.

Меня не пустили в клуб! МЕНЯ! Ту, у которой был кабинет, водитель и наглость заявляться позже всех на совещание к генеральному с мокрой головой, как бы говоря начальникам служб комплекса: а мне еще по статусу и номер выдали!

Не отвечала на звонки. А потом рассказывала, что была на радио, хотя сама курила в подвальчике вместе с художником, который делал эксклюзивные костюмированные шоу.

Мой непосредственный директор наверняка понимал, что на радио так часто ездить необязательно и что я откровенно кладу на него хуй, которого у меня нет, каждый раз притаскивая на ужин разных типов, не очень-то вникая, деловым или романтическим этот ужин предполагался. Он говорил, намекая на увольнение по собственному: мне не важно, как ВЫ (вдруг!) относитесь ко мне, мне важно, как Вы относитесь к работе, мне важно, что Вас попросту НЕТ!

Чушь собачья! Никто не думает об отношении, когда идет рентабельность, когда кто-то оживил неизвестное, непривлекательное место! Меня подвинул тот самый художник, которого я опрометчиво привела на один из ужинов. Человек, которого называла «братан», с которым честно делилась и, несмотря на штрафы, бесплатно кормила всех его «братанов».

В отеле на reception с первых минут обзавелась поддержкой в мужском лице. На завтраке он добавлял бутерброды и убирал кофейные чашки со столов. Мы дружили глазами. Порой его широкая улыбка сопровождалась внутренним посылом: только моргни – и я твой раб. Не моргала. Просто, как многие женщины, мгновенно обрастала самцами, способными на символические подвиги.

В номере, конечно, после пяти дней каучсерфинга ходила голая. И под музыку из ВКонтакте дефилировала перед зеркалом, примеряя по очереди три пары стильной непрактичной обуви. Среди них были туфли на каблуке, полностью облепленные золотистыми пайетками. Вертелась в них и пыталась представить на себе короткое золотое свадебное платье.

Близился Новый год, ужинала по очереди во всех ресторанах в шаговой доступности и заказывала по полпорции вариации на тему бакалау и пила, несмотря на удивленные взгляды, не вино, а фреш из манго или ананаса.

Мне пришло письмо с сайта CouchSurfing[37] – некий Рикардо организовывал новогоднюю вечеринку. Кликнула на строку – оплата наличными. Записала адрес и, воодушевленная новым приключением, пошла подбирать блузку к кожаным лосинам.

Рикардо под каменной аркой встречал гостей со списком. «Да, я из России». Еще долго думала, что бы такое надеть, не хотела выделяться из толпы. Но как может не выделяться худая девушка ростом 171 см в леопардовой блузке с цепью на шее, начесом на длинных волнистых волосах и «smoky eyes[38]»?

Внутри было людно и шумно. Рядом со мной сидел афроамериканец, напротив – Рикардо и две туристки из Китая, которые у него квартировались, вокруг за столами – еще около ста каучсерферов. И, конечно, одни и те же разговоры: кто откуда, где был, что видел и куда едет.

Перед десертом вышла покурить на уличную лестницу с перилами. Стою, считаю: раз, два, три, четыре… выходит мальчонка: «Вы из Польши?». «Нет». Считаю дальше… Еще один, ничего не спрашивает… Считаю… Вот он, длинноруконогий блондин, немец. Сказал, что Маркус и: «Привет, Россия!». В общем зале он подкатил ко мне со своим пирожным и пытался говорить по-русски, кое-что у него получалось.

– Мой дед был в Сталинграде.

– А мой дед – в Берлине!

«Значит, тебе точно не дам», – подумала я.

Все несколько часов до полуночи по очереди вставали разные группы людей, кричали что-то типа «Ура!!!» и пили. Мой взгляд был прикован к барной стойке, где блондин покупал шампанское с пластиковыми стаканчиками. Я молодец. Правильный выбор.

И мы под ручку зашагали своими длинными ножищами в сторону главной площади. Болтали на русско-английском. Было любопытно, если он перейдет на немецкий, пойму ли что-нибудь? Мы попробовали, он позвонил другу в Германию, я узнала только приветствие и цифры с предлогами. А вообще в школе 4–5 по немецкому было. Может быть, по европейским меркам я не такая образованная не потому, что училась плохо, а потому, что меня как-то не так учили?

Мы потерялись, слева и справа не было нашей толпы, ни одного человека. Маркус позвонил Рикардо, но тот не брал трубку. Мы переглянулись, взялись за руки и рванули в середину праздной португальской массы.

В полночь небо озарилось «поющим» салютом под трек «гомномстайл», чокнулись, выпили на брудершафт и поцеловались с языком. Это ошеломило. В голове начал зреть план отступления (но ночь только начиналась).

С каучсерферами встретились в очереди перед клубом. Рикардо стоял на входе и снова обладал спасительным списком.

Маркус все время мешал танцевать и активно обновлял мой мохито. Он загораживал меня от танцующих своим длинным телом, поднимал руки вверх и всей своей плоскостью прижимался ко мне, ерзая вверх-вниз. Самым привлекательным в нем после этого осталась только белая рубашка.

Меня устраивало все, даже музыка. Все, кроме немца, но party[39] продолжалось. Мы ушли, когда непереносимо захотелось есть. В пустоте между зданиями (это был целый конгломерат ночных заведений) на корточках расселились парочки, поедая шаурму (главное в ней – это количество мяса и кукуруза. Самая вкусная в мире шаурма там, где ты максимально голоден). Потом зигзагами долго искали такси, до моего отеля (а Маркус хорошо говорит по-португальски).

И тут пришла пора провожать моего кавалера. Задача архисложная, и к ней я заблаговременно подготовилась: пока мой приятель с reception ловил такси, предупредила его, что вернусь пьяная и не одна, и мне понадобится помощь.

Но настойчивый ухажер пробился аж до моего этажа и уже подпирал дверь номера, как снова явилось спасение с более агрессивным настроем, чем у входа в отель.

Маркус капитулировал.

Уже в безопасности уменьшила мини-бар на одну колу и набрала ванну горячей воды. Не терпелось смыть с себя вражеский пот и слюни. Повертела в руках заровские лосинки – одна штанина почти оторвана по поперечному шву – и выбросила их в ведро под раковиной. Вот и все, Дед Мороз улетел на оленях в Лапландию. Потерялась одна серьга – жаль, хотя нет – дешевка. Чистила зубы и смотрела на выдающиеся ключицы и почему-то неразмазанный макияж на осунувшемся лице.

С позднего завтрака утащила йогурт и пару бананов, чтобы никуда не выходить до следующего утра. Завтра туристы вернутся домой, а я перееду в Алфама – лучшее место для уединенной жизни зимой. Там сквозь бесконечные отвесные лабиринты видна небесно-морская синь.

С каждым переездом выбрасывала различные вещи. Сейчас дошла очередь до ботиночек с серыми носиками – подарок свекрови (уже, получается, бывшей). Лиссабонские каменные мостовые изодрали их каблуки глубокими бороздами.

Таксист, говорящий на португальском, привез меня по адресу, но, судя по эмоциональным высказываниям, очень сомневался, что где-то здесь есть отель. Поэтому на всякий случай оставил свой номер телефона и уехал. Подкатила красный чемодан к красной двери с номером 21 без вывески и других опознавательных знаков.

Стучала и звонила первые полчаса, потом села на сумку, закурила и написала смс Маркусу. «Это Кристина, у меня проблемы, не могу попасть в отель, никто не открывает дверь. Позвони по номеру +311213****17 и узнай, в чем дело, пожалуйста. Адрес: отель Alfama Typical, rua de **** 21».

Порой, когда остаешься с Лиссабоном один на один, начинаются проблемы. Он относительно быстро ответил:

«Я сванил и ани буден открит скоро».

Это обнадеживало. Безумно хотелось есть, рядом на холме, покрытым брусчаткой и деревьями, в ресторане жарили рыбу. Давилась слюной в отчаянии, понимая, что не допру туда свой чемодан.

Так просидела на улице часа два, потом подъехал миловидный мотоциклист и сказал, что у него ключи от моих апартаментов. Даже если бы он дал мне ключи от своих, я бы согласилась. Его звали Бенисиу, он тащил вверх мой чемодан, улыбался и рассказывал про окрестности и о том, как мне крупно повезло. Увидев, где буду жить, тоже решила, что мне повезло, и даже хотела пробить у него травки, но потом передумала, я же готовлюсь к полумарафону.

Проснулась в Alfama на улице S. Miguel, где растут три апельсиновых дерева, такие аккуратные, что вполне могли бы украсить собой Диснейленд. В маленькой студии с батареей, душем и кухней. Милый домик в самом сердце старого города.

Бом-бом-бом-бом. Песнь колокола не дает забыться на диване, гонит прочь, проникает со всех щелей. Церковь, площадь перед ней, каменные ступени, уходящие вверх к смотровой площадке, а затем к замку Святого Георгия, фотоаппараты и французская речь.

Дверь номер шесть. Нумерологическое дежавю.

Мой быт был прост в те дни. Просыпалась под уже описанный звон, в котором часу непонятно, и сразу делала апельсиновый фреш. Затем пробежка, после – бесцельное блуждание без карты. Если долго не выходила к дому, поднималась вверх до тех пор, пока не увижу свою церковь, а затем спускалась в нужном направлении.

В магазин ходила отдельно по другой дороге. Возвращаюсь однажды, вижу, как туристы обступили экскурсовода возле стены и рассматривают рисунки. Я в короткой пестрой шубе тащу пакет с апельсинами, так они с отвисшими челюстями провожали меня взглядом до двери, пока не скрылась за ней.

Паста с консервированным тунцом, овощи, сыр, темное пиво с фисташками, тосты, сладкие бисквиты и кексы. Ела я очень много, пока находилась дома. Отращивала свою шарообразную попу и другие не менее прелестные части тела. По возвращении из своего турне хотела поразить Хосе, чтоб он увидел принцессу, а не ее тень. Героически бегала через день, увеличивая время. Женихи поселились в моем телефоне и настойчиво выпытывали новый адрес, зазывая на свидание.

Помню мой первый ужин в том ресторанчике, который мне показал Бенисиу, эти пожилые люди кем-то ему приходятся. И я вернулась туда. Меню только на португальском, два стола со светлыми скатертями, за одним сидит португальский дедушка и смотрит португальские новости. За второй села я, но не сразу, не смогла, стояла на улице, курила и ждала, пока дожарится дорада в оливковом масле.

Однажды с мужем уже бегали по этим улицам, заглядывали в окна, но не заходили. А я всегда мечтала побывать в таком типичном месте – и вот! Трам-папам! Одиночество как явление для меня негативное старалась трансформировать в уединение. Первое для меня означает отсутствие кого-то, второе – наслаждение только своим обществом. Всему есть своя цена. Иногда она не прямая, в виде евро. Иногда некая сила обстоятельств отрывает от твоей жизни кусок, а ты уж сам разбирайся – «За что?».

Возвращаясь с того самого ужина, медленно, под зеленым вином, впитывая редкие звуки и запахи, услышала португальское Фаду (Fado [‘fadu]). «Ме-у Фаду, меу Фаду, ме-у Фаду-у…» – пела она и у нее это «у» так звенело. Прислонилась к стене переполненного ресторана с живой музыкой рядом с потрепанными мужиками. Словно сами моряки сошли на берег, чтоб услышать эту песнь. Словно она приманила их, как сирена. Мы стояли долго, окутанные пленом виноградных лоз и рыдающими аккордами. В этом они похожи на нас, русских, только мы поем «Выйду ночью в поле с конем…».

Первым приехал Маркус и ждал ниже церкви. Он пытался перехитрить меня и выследить, где живу, но у него ни черта не получилось. Знаменитый трамвай № 28 был пуст, приветлив и романтичен. «У тебя есть талончик?» – спросил немец. «Нет», – ответила я. А подумала: «И что, после этого он думает, что я ему дам?»

Почему с ним пошла? Мое чувство безопасности запрещает мне одной гулять по ночному городу, я из Ростова-на-Дону, мы пешком после заката не ходим.

И снова начались крыши, виды, огни и приятная запущенность. Добрались до Бару Альту – сумасшедшего смешения культур и стилей. В ресторане под названием Gandi Palace в бордовом оформлении соседствуют плитка Азулежу, фотокартины Тадж Махала, Колизея, Пизантской башни и статуи Будды. И все они вместе с елкой окутаны мерцанием гирлянд. И два мало знакомых человека, русская и немец, смешали португальский суп, испанскую сангрию с итальянской лазаньей под звуки Болливудского кино. В Лиссабоне все всегда чертовски перемешано и сделано это как-то по-португальски.

Возле моей двери мне долго пришлось препираться и сидеть со Стефаном на каменных ступенях. Но Бастилия не пала. Зашла домой нескоро после его ухода, сидела, смотрела на звезды и вслушивалась в ночь.

На следующее утро у меня настал день замедления, когда ем практически в постели и пью много фреша. Относительная бережность к телу вместе с занятием профилактикой. И леность.

Много писала о разводе в те дни, долго подбирала слова. Каждое из них казалось недостаточно сильным, чтобы максимально передать мои страдания.

В моей семье после четырех лет счастья наступил первый серьезный кризис. Точнее, сначала этот кризис начался у меня в голове. Прыгала на одной ноге, вторая была в бинтах, из нее росла какая-то штука, которую понадобилось вырезать два раза. Нервничала из-за уроков вождения в мороз, снегопад и гололед на «девятке» без переднего бампера.

Потеря интереса к семейному бизнесу. Построение сети независимых дистрибьюторов меня больше не привлекали. Секс тоже. Только набирающие обороты тренинги и эгоистичное «яканье». Сказала это, сказала то. Представляешь? Они заплакали, а потом хохотали. Придумала фразу про это и про то. Одна стена в нашей кухне состояла из белых пластиковых панелей, она вся была исписана моими цитатами, графиками роста бизнеса (мужу следовало бы позаботиться об этом) и цифрами, которые нам понадобятся, чтобы осуществить все запланированные мной путешествия. Рисовала зеленым маркером пальмы и наш будущий шалаш на Бали. Он говорил, что боится, что у нас ничего не получится, это слишком смелые цели.

Сутками до и после вождения на кухне вместо того, чтобы готовить, курила, просматривала отели, машины, маршруты, бронировала, покупала. И когда он приходил домой, встречала его не горячим ужином, а восторженными рассказами о том, как будет замечательно есть устриц в Аркашоне и устроить фотосет на дюне Пила.

Думала, что таким образом смогу все склеить. Но тебе не нужны были устрицы потом, ведь сейчас за тебя боролись, ублажая минетом и супом из шпината. А я боролась за себя, боролась с кризисом среднего возраста, который так рано постучался и обрушился не щадя. Ты бы тоже мог бороться вместе со мной за меня, но мы большие эгоисты, и в твоем случае, возможно, лучше поверить в душещипательную легенду о пятилетней любви.

Впереди – круиз по Адриатическому морю, и он действительно был, только не такой, как себе представляла. Думала, к нам вернется страсть, отдых даст новые силы и новые мечты, мы построим новые деловые планы на будущий год. Взяла с собой столько платьев, которые ты никогда раньше не видел. Но в самом красивом из них стояла одна на верхней палубе, сгибаясь под влажным ветром с бутылкой красного вина. Было уже около полуночи, весь лайнер бесновался на гала-ужине.

В этом есть определенная романтика: встать в самый неожиданный момент, взять со стола бутылку красного и направиться к лифту.

Рыдала очень громко, втайне надеясь, что кто-нибудь придет за мной и спасет. Мечтательное перекладывание ответственности. Но вопли заглушал рев шторма, меня жутко трясло от холода, а может, от всего сразу.

А в другом платье телесного цвета и таких же открытых босоножках на шпильке плавно выбирала позу, чтоб пообещать всю себя сразу. Слышала, как ты говоришь этой овце по телефону: «Котик, я соскучился…», но продолжала тебя соблазнять, твоя еще не бывшая жена. Хотя тем, кого разлюбили, положено отступить. Король умер! Да здравствует король!

Вторым приехал Пауло, которого впустила в честь его Дня рождения, хотя доподлинно неизвестно, паспорт не проверяла. Он заглядывал в мой холодильник и фотографировал, как делаю макияж, смотря в круглое зеркало напротив душа.

Мы вдвоем поехали в клуб, получше, чем тот, что был на Новый год. На пляже припарковали маленькую машинку и прошли по красной ковровой дорожке, которую обрамляли высокие тонкие факелы с живым огнем. Внутри было людно, через раз диджей сводил трек «Носа, носа»[40], а девчонки в такт крутили задницами и фигурно притопывали.

Я тоже вертела задницей, вертеть у меня получалось, но все же как-то по-другому. Пару раз два парня цепляли меня, проходя мимо. Пауло ничего не заметил, на нем был когда-то модный, светло-серый пиджак и джинсы. Вообще он классный, но не мой. Мы – случайные пазлы, которые кто-то достал из коробки и пытается скрепить между собой, на нас нарисованы картинки, суть одна – дырочка и палочка, но все же они разного размера.

На следующий день мы с Пауло поехали в Обидуш для мастер-класса по фотографии и покупки жинжиньи. Все полтора часа от Лиссабона мы торговались: я выпрашивала его авторскую фотокнигу «Дакар», он предлагал расплатиться «честью».

Возле каждой «лавочки» с темно-вишневыми бутылками стояла бочка, а на ней – шоколадные чашечки для дегустации вожделенного напитка. Там было что сфотографировать: живописная крепость, разноцветные непохожие двери, подоконники с горшками фиолетовых и малиновых маргариток.

Вот черный кот в проеме желтой лестницы, вот я среди камней, покрытых мхом. Был и закат на крепостной стене, как же без него? На обратной дороге Пауло признался мне, что среди многочисленных девушек, которые останавливались на его диване, еще только с одной он ездил в Обидуш и она тоже русская. Да, русские – они такие.

Я продолжала бегать. Влево вдоль «Соломенного моря» (бухта порт. Mar da Palha) – вокзал; вправо – красный мост Ponte 25 de Abril. Через полчаса сбавляла темп и поворачивала в город. Ужинала еще как-то в том же ресторане с бабушкой, дедушкой и телевизором. Часто скайпились с Хосе. Каждый день Рикардо спрашивал, где я, писал, где он, и мы никак не могли встретиться. Я же принцесса, привыкла, что меня вынимают из башни и убивают дракона. По-другому не понимаю. Это не мой язык любви, поэтому с Рикардо мы так и не встретились.

Вечером возвращаюсь в Барселону. Пауло перед аэропортом заезжает к океану, январский sunset[41]. Небо, затянутое пепельно-синими тучами, и малиновая полоска заката сообщает, что солнце там. И он, Атлантический, шумит. Прощальные пирожные Паштель де Ната в кафе у дороги. И мысли о том, что бы сделала в следующий раз, окажись здесь.

Поднялась в город в центре и пошла по Пассейч де Грасия, счастливая от суеты машин, людей и Гауди.

Вечером Люк позвал меня выпить в баре «Berlin» на Diagonal con Muntarell[42]. Нарядилась как положено: замшевые португальские ботильоны, лосины, белая прозрачная туника и короткий жакет, сотканный из блестящих черных пайеток. Вот такая русская мамзель.

Мы сидели, прибывали только парни (наверное, шли с работы). Еврей начал нервничать, предположив, что это гей-бар! Смотри, вокруг одни мужики! А я ему отвечаю: «Расслабься, они все смотрят на меня и на барменшу – милую улыбчивую каталонку, породистую, как редкая лошадь, в хорошем смысле этого слова».

Но Люк ушел домой. А я осталась выполнять свою программу. Менять точку сборки с Лиссабона на Барселону. Второй бармен Оскар делал мне коктейль со льдом и текилой, что-то типа «Маргариты», потом интервьюировал, параллельно предлагая улучшить вкус напитка.

Уже рассказала ему, что пишу книгу о своей истории (тогда не знала, что моя история только начинается). Он сразу дал мне свой номер телефона со словами: «Просто позвони мне и скажи, что все готово, пойду и куплю твою книгу». После двух бокалов особенно приятно это слышать.

Курила на улице, но в бар было открыто окно, через которое получалось брать новую порцию веселящей жидкости. Люди все прибывали и прибывали, со стойки партиями по шесть бокалов уходил «джин-тоник». И потом к полуночи все смешивалось, невозможно однозначно сказать, кто приходил один, а кто – с шумной компанией. Вокруг каждого появлялись люди, готовые общаться. Все стали одной большой тусовкой. В России так редко случается.

Следующим этапом для меня в таких вечерах следовала травка. И вот я стояла в окружении пяти мальчишек за углом бара и передавала по кругу косяк. Накуривались все, а они – в столь юном возрасте, когда все еще хихикаешь во время употребления. Один парень 19 лет праздновал День рождения. Они разогревались перед клубом и активно тащили меня с собой. Конечно, чисто гипотетически я не против по истечении ночи устроить в каком-нибудь номере сцену из фильма «Парфюмер» с грудой голых тел, но отказалась. Для меня важнее дождаться четырех утра, когда Оскар закончит работу в баре, и накуриться с ним и, возможно, с породистой барменшей.

И вот вернулась, находясь в любимом мной состоянии духа, достала блокнот, тщательно размешала содержимое высокого стакана с Текилой Санрайз и зажала в зубах палочку с пестрым бумажным зонтиком. Настраивала свое радио на нужную волну.

Мы сидели на бетонном пороге под закрытым баром «Berlin» с бардовым козырьком и курили с Оскаром жирный косяк. План этого дня я выполнила.

Вдруг свет фонаря загородила вставшая передо мной каталонка. Она шумно выдохнула дым, сверкнула большими белыми зубами и спросила: «А о чем твоя книга?»

– О женщине, которая ищет себя.

Все молчали: Оскар, каталонка и еще одна девушка.

– Мне интересно, хочу почитать, – вдруг сказала каталонка.

– Жди.

– Сколько?

– Хуй знает.

– Просто пиши, – очнулся Оскар. – Хочу в твою книгу, – добавил заговорчески на ухо.

«Хочу ли я в твою…». Предприняла попытку встать при помощи какого-то выступа, переставляя руки, словно скалолаз. И села назад. Мне стало смешно, внутренне. Я неудачница. Сейчас меня, как пьяную девку (а, я получается, она и есть) Оскар поведет к такси. И, скорее всего, уже никогда не попадет в книгу.

На выходных мы с Люком съездили в Сиджес (наконец-то увидела его синий седан представительского класса, нужный парень и хорошая машина – такое редкое сочетание).

На парковке выбиралась сама.

– Ты в порядке?

«Да, блин, в порядке, попробую не обтереть своей шелковой туникой твою машину или соседний мерседес», – мысленно ответила я.

Ели их знаменитые вафли с шоколадной подливой. Честно, потом съела бы что-нибудь посущественней, но на набережной в кафе заказали только кофе. Еще к нам зачем-то должен был подъехать его друг, который очень любит русских девушек, но, слава богам, неизвестный друг не приехал.

В городе много мужских сладких парочек, они гордо ходят c цветами, чаще в компаниях минимум по шесть человек. Может, они туда профсоюзами отдыхать приезжают?

Сегодня вечером сорок пять минут бегала вдоль моря. Волны лизали носки серебристых кроссовок, оставляя на них мокрый песок и немного пены. Черно-синее небо можно отличить от черно-синего моря только наличием Ориона в виде песочных часов, звезды Сириус в Большом псе и, конечно, по красно-оранжевым огням самолетов, летящих в аэропорт El Prat.

В эту минуту один пассажир прощается с городом, другой, прилетающий, готов целовать каталонскую землю и отправляет друзьям по WhatsApp[43] снимок с восторженной подписью: «I am here!»[44]. Кто-то еще обязательно прильнул к иллюминатору и ищет свой дом на невообразимой карте Барселоны. Если сильно увеличить фото, то можно разглядеть на нем меня в розовом капюшоне, успокаивающую дыхание под гипнозом волн.

Мы с Хосе оказались на Tusset неподалеку от бара «Берлин». На этой улице несколько ночных заведений. И встретили там друга Хосе. Буквально столкнулись с ним. Друг его смотрит на меня круглыми глазами будто увидел призрак королевы. А Хосе вдруг, как бросится ему на шею и давай обнимать. (Надо же как соскучился по другу. Что же он шепнул ему на ухо?)

Имея опыт неудачного брака с мужчиной, встреченным, когда он был женат, знала: если не хочешь услышать ответ, который тебе не понравится, не следует задавать вопрос.

В клубе, еще пустом, но уже с DJ, мы заказали коктейли. Хосе гладил ладошками мои длинные блестящие волосы, бегал пальчиками по плечам и рукам. Он прикасался ко мне, как к богине, проверяя таким образом ее существование, преклоняясь пред ее волшебством.

А потом спрашивает: сколько мне было лет, когда вышла замуж?

Последнее время воображение Хосе занимала моя свадебная фотография, хотя в первую нашу встречу он восхищался совершенно другим снимком, где я на побережье Коста Бланка в легкой серой тунике дефилирую среди яхт. Со временем предпочтения меняются.

Хосе начал говорить о том, что у нас не любовь, а влюбленность. Точнее, не у нас, а, получается, что у него ко мне. А еще спросил, не страдаю ли после развода. Ответила, что нет (и вспомнила Федерико).

Он никогда не разбрасывает вещи и даже утром складывает мои, застилает постель в отеле, тщательно укладывает волосы (за что определила его как стопроцентного визуала). И каждый раз после душа использует крем для тела, что говорит о безумной кинестэтике. И как настоящий аудиал присылает мне ссылки на сладкоголосые песни о любви. Его было много и редко, и мне это нравилось.

А я спросила у него, где он живет, зная, что это где-то под Барселоной. Мы оба получили простые ответы. И вдруг поняла, что не очень хочу знать подробности его личной жизни. Не хочу слушать о проблемах на работе, о том, что он ел на завтрак и ужин, о том на какие электронные письма он отвечает за обедом, сколько стоят его рубашки и как появилась вмятина на двери машины.

Не хочу знать абсолютно ничего, кроме слов, касающихся нашего прекрасного совместного времени, меня, места следующей встречи, разговоров о еде, ресторанах, путешествиях – ничего не значащая, неглубокая болтовня.

Наша отдаленность и недосказанность рождала потрясающую гармонию отношений, которые никогда не перерастут стадию конфетно-букетного периода. Всегда боялась написать лишнее. После развода стала идеальной любовницей. Кто бы мог подумать.

К Люку прилетали родственники из Милана, и снова мне рекомендовалось свалить. Он дал мне чемодан поменьше на время моего трипа, и в центре Passeig de Gracia я спустилась под землю, чтобы сеть на поезд в Жирону.

В уличном кафе на площади встретилась с одним-единственным хостом, больше никто на мой открытый запрос не среагировал. Хост не улыбался. Мы курили и пили кофе за круглым железным столиком на круглой площади. Не понимаю людей, которые не улыбаются. Помню, как учила себя этому. Гуляла по ростовским улицам и улыбалась. Первое время болело лицо.

Мы друг другу не понравились (или, может, он сразу понял, что без вариантов).

Квартирка в средневековой части города, снаружи – аутентичные стены, внутри – малогабаритное современное жилье. Комната оказалась только одна, жуткий душ, в котором не уходила вода, повсюду грязь, и гора немытой посуды собиралась вывалиться из раковины на пол.

После любезно разогретого им ужина он посетовал на январский холод, дождливость, серость, кашлянул и предложил посмотреть японский фильм. В фильме пузатые японцы ели суши с голых длинноногих грудастых тел блондинок, а главные герои отчаянно трахались в специальных автобусах с шестом. И под это интересное дело он попытался взять мою руку и погладить. Да иди ты на хер! Погладь себя в туалете!

Моя постель располагалась на полу, но я всю ночь несла вахту, курила в кухонной зоне сигареты и пыталась писать. С рассветом все бабайки отступают – хост ушел на работу, и я готовилась к переезду. Днем он позвонил с трагичным сообщением, что его бабушка находится в госпитале, и он вынужден приостановить гостеприимство. Мы с явным облегчением расстались в баре. Мне никогда не скучно – в компании темного пива искала отель в пешей доступности. Моя новая каморка – на Joan Maragall[45].

В сумерках вышла с «Никоном» и получила новый эпизод самообмана. Увидела Хосе.

Зимой в девять вечера понедельника провинциальный город абсолютно безлюден. Ни весело, ни грустно, ни одиноко, как-то странно… Казалось, что ты где-то здесь и я тебя обязательно встречу. А вдруг увижу выходящим из ресторана под руку с любимой женщиной? Снова прилетел вертолет, разбрасывая мешки со словами, как гуманитарную помощь. И пока я собирала эти мешки, десятки образов нашего столкновения мелькали перед глазами. На перекрестке что-то заставило меня повернуться и бесцеремонно заглянуть в подъехавший автомобиль. Внутри почему-то горел свет, отчетливый силуэт в синем свитере, коричневых джинсах и профиль взорвали мое сознание. Стоит ли говорить, что мощеная улица ускользала из-под ног, а ноги от меня. Этот призрачный спектакль длился несколько секунд, по сценарию наши взгляды не встретились. Не дожидаясь зеленого сигнала, пошла прочь. Глаза имели право не верить, как и уши некоторое время назад.

И зачем ты включил свет, ты не читал, не искал ничего, просто вцепился в руль и смотрел перед собой?

Зачем хотел показать себя?

Чтобы я, вспоминая тебя, не пошла на свидание с другим?

Чтобы снова написала песню на английском или начала новую главу?

Лучше бы не включал свет. Но нет, тебе хотелось поделиться со мной этим настроением.

Ну спасибо тебе, призрак с улицы Jaume I!

Что ж, увидимся в Барселоне через неделю.

В Жироне лил дождь, о пробежках не могло быть и речи. Начала курить. И подолгу засиживаться в баре. Но, как всегда, нашла свой идеальный закат на крепостной стене. Встретила пожилую пару из Канады, поговорили о Барселоне и моей книге. Они спросили, где можно почитать отрывки из нее, ответила, что не выкладываю ее в Интернет, только несколько цитат в соцсетях. Они удивились, а я им – свою заготовку на такой случай: «Мама говорила, что есть сладкое перед едой – это перебивать аппетит к основному блюду». Они меня поняли и мораль басни заценили.

Хотела уехать в Каркассон, потом в Перпиньян. «Билетов нет», – ответили мне из-за стекла. Спросила, куда есть билеты, кроме Барселоны? В Фигерас. Согласилась.

Обычная электричка. Подсела к испанскому мальчику. Станции не объявляют, в ночь периодически шагают люди из вагона. А мне когда идти? Разобрались втроем: я, мальчик и проводник.

Вышла. Куда дальше? В центр, в город, там, где огни. Качу чемодан и заглядываю в окна закрытых баров. И вот – шум пьяных голосов, запах сигарет, вай-фай и жареная картошка с пивом – то, что нужно одинокому путнику. Русская официантка думает, я здесь работаю (здесь – в смысле в своем компе, такой у меня умный вид). По скайпу поболтала с Хосе, пока ужинала, договорились заняться любовью в отеле, который уже забронировала, посмотрела по карте: это практически соседняя дверь, так что сегодня напьюсь, можно.

На третью ночь вышла из отеля на улице Рамбла к музею. Для туристов Фигерас – путешествие одного дня. Мне же некуда было спешить. Растягивала удовольствие. Смаковала каждую эмоцию. Дали для меня – это нечто особенное. Доела хлеб с хамоном и прошлась до конца аллеи с… до сих пор название этих странных деревьев мне неизвестно. Даже днем они выглядели устрашающе. Концы их толстых ветвей венчали «кулаки», грозящие небу. Голые страшные узловатые ручищи.

Дали – это страница из учебника по истории мировой культуры. Я сейчас здесь. Закурила и побрела вокруг музея с яйцами на крыше. Думаю, у меня не получится описать словами то эхо внутри. Цепь событий, что с годами привела сюда, мелькала и улетучивалась. Сложно что-то вымолвить, пребывая в эстетическом опьянении. Завтра что-то там внутри изменит меня навсегда. Затащить сразу в постель – это грозит потерей интереса.

Могла ли я, сидя за школьной партой, помыслить, каким путем доберусь сюда (если вообще доберусь). Детские мечты – они другие, они не превращаются в цели с конкретными сроками. Я будто вновь девочка без завтрашнего дня, которая не хочет принимать социальные схемы. Мне нравился блондин, сидящий за последней партой, а ему явно нравилась другая. Это все, что меня тогда интересовало, это и был весь мир.

Утром устроилась напротив стеклянной стены, через которую просматривался внутренний двор с кадиллаком и золотыми скульптурами в оконных пролетах.

Выше, сквозь прозрачный купол, – обрамленная небом колокольня той самой церкви, в которую я ворвалась на закрытии и сидела совершенно одна, окутанная ладаном.

Прямо над головой – огромная картина, вызывающая ассоциации с бездушным человеком, – с такой дырой вместо духовных «внутренностей». «Эскиз к декорации балета "Лабиринт"». Дыра с сосками. Читала, что это вход в лабиринт Минотавра. Нить Ариадны помогла Тесею не заблудиться, что поможет не заблудиться мне? И кто тогда мой Минотавр? А может быть, я сама Минотавр, пожирающий своих мужиков? Судьба подкидывает мне новых людей, а я возмущенно перегрызаю им глотки: не подходит, не годится.

Она была русской – знаменитая муза, жена и роковая любовь. Ее дух витал здесь не меньше, чем дух Дали. Он создавал то, что видел, как любой другой творец интерпретировал мир на свой лад. А она жила, дышала, улыбалась, показывая зубы и грудь. Любовь не отделима от искусства, а искусство – от страстей.

А кто ты?

Тряпичный Иисус в платье, расшитым пайетками, золотые стрелки, мерно ползущие за его спиной.

Прошлое – не страна, куда можно прилетать снова и снова.

А могла бы я стать чьей-то музой? Пыталась поставить себя в эти картины. Чего стоит один только мой нос, а мои тонкие руки можно сюрреалистически завить вокруг мужской фигуры с хоботом слона вместо головы. Наверное, я бы осознавала себя частью чего-то, имеющего значение. Наверное, гадала бы, что почувствуют те, кто увидят меня?

В центре совершенно пустого зала блуждают «под гипнозом» несколько пар посетителей. Это кажется невероятным, но сейчас, в январе, в музее Сальвадора Дали в Фегейрасе нет очередей, опоясывающих его летом. Какая удача.

«Мягкий автопортрет с жареным беконом» 1941 года. Изгибы света, золотисто-коричневые тона, черно-серые муравьи, отбрасывающие тень и поедающие пустые глазницы. Ни одного мазка. Однородно разлитое масло, как гигантский гениальный плевок. Он захватывал дух и притягивал. Долго стояла наедине с ним в темноте.

Через пятнадцать минут у меня чекаут. Пустой мини-бар, пустой кошелек, пустая дебетовая карта, в сумке – один евро. Заканчиваю макияж, телефон делает «пи-пи»: бывший муж прислал алименты на карточку (нет, у нас нет детей, просто маленький кусочек моего сетевого бизнеса не подлежит разделу). И ровно в 13:00 спускаюсь на ресепшен, а затем возвращаюсь в Барселону.

Двадцать второго января в Барселоне из помятого неба капает дождь.

Время подводить итоги пришло вместе с водой, льющейся с небес. Малиново-синие тучи распростерлись над пляжем, Диагональю и Саграда. Крупные холодные капли падают на мои волосы, принося долгожданное успокоение. Сегодня посчитала: если буду двигаться в таком же темпе, то до окончания книги еще два года и два с половиной месяца.

Дом Мила по-прежнему стоял на своем месте, но мой мир поразил бутик Jimmy Choo с его розовым замшевым чудом. Представила эти босоножки на своих загорелых ногах. А будут ли у меня насколько дорогие вещи?

У меня в детстве была маленькая картонная девочка. Кукла носила разноцветные одежки и обувь из бумаги. Они крепились к ней бумажными полосками, растущими из маечек и юбочек. С помощью нехитрых инструментов во главе с карандашами я делала свои первые шаги в предпочтении форм и оттенков. И сейчас мое воображение прикрепляло к виртуальному образу все новые и новые бумажные одежки.

Dolce & Gabbana, Gucci, Valentino… Чувственная строгость зеленого комбинезона волновала. Уникальный цвет напоминал сочность весенней травы, изумруды и что-то еще, не существующее на этой планете. Ткань состояла из плотных силуэтов роз в окружении сетки, не призванной скрывать чье-то безупречное тело.

Новая круизная коллекция Chanel: неповторимый голубой, единственный в своем роде. Он вызывал во мне душевные порывы, которые сродни тем, что испытываю, глядя на картину известного художника. Что-то легкое и нежное щекотало мое сердце, как предчувствие первого свидания, как весеннее солнце, как брызги фонтана на Марсовом поле в Париже, отражающие вспышки камер и небо.

Картонная кукла ожила, едва к ней прикоснулось бледно-лиловое коктейльное платье с поясом из страз. Ажурные рюши казались сладкими и манящими, лиловый граничил с опереньем фламинго или цветами. Это было второе несбыточное свидание, когда от скромности неудержимо тянуло к любимому слову тоже на букву «с» – страсти.

Даже не знаю, что тревожило больше: форма или оттенок. Сразу вспомнился эпизод из фильма «Дьявол носит Prada», когда Андреа хихикает над словами ассистенток: «Выбрать трудно, они совершенно разные», хотя ей эти пояса казались одинаково бирюзовыми и бесполезными штуковинами. «Я еще не разбираюсь в этих тряпках», – говорит Эндрю, после чего ей и всему миру Миранда Присли объясняет, что на самом деле каждый «мешковатый голубой свитер», надетый якобы для подчеркивания своей независимости от моды, когда-то был эксклюзивом, рожденным дизайнерами. Который потом дошел до магазина уцененных товаров, где его и выудили.

В такие минуты приближалась к пониманию и преклонению перед великой кузницей, где создается нечто большее, чем мода. Ведь мода – это всего лишь французское слово, которое означает совокупность вкусов и взглядов господствующих в определенной общественной среде обычно недолгое время.

Через неделю (после глюка в Жироне) мы ели пасту в итальянском ресторане напротив моего дома на via Augusta, удачное расположение, учитывая высоту моих португальских ботильонов. Мы не задавали запрещенных вопросов, а лишь обсуждали приятные для обоих темы сферы обслуживания, учили друг друга новым словам и смаковали подробности прошлых выходных. Только сказала, что скоро уеду и, не дождавшись ответа, перешла к панна-котта и американо. Таким образом измерила температуру воды, нуждаясь в понимании, стоит ли нырять в этот водоем с головой: нырять не стоило, но книга нуждалась в продолжении.

Повезло тем, кто влюбился рано и смог сохранить свой брак. Мы же, все остальные динозавры, теперь довольствуемся игрой в прятки под названием «свободные отношения», в которых не принято задавать много вопросов и получать долгожданные ответы.

В любви, как и в продажах, никто не хочет услышать «НЕТ».

Настало время съезжать от Люка, и у нас состоялся прощальный ужин outside. Они сидели слева за крохотным круглым столиком так же, как мы, вдвоем. Ох, эти европейские рестораны, все так близко, что порой путаешь, с кем именно ты пришла на ужин. И вдруг она спросила моего кавалера, говорит ли он по-французски. Говорит, как на родном. И они защебетали, а я, как часто случается, – мило улыбаться и украдкой разглядывать. Он был чудовищно уродлив и противен, тот мужик, муж француженки. Не стар, но отвратителен. Огромные выпученные разные глаза, огромные очки со стеклами толщиной в сантиметр, наверное. Жирный, пальцы, как толстые сосиски, губы, как два огромных масляных вареника. Он сосредоточенно ел.

Конечно, аппетит меня покинул, переключилась на француженку. За тридцать, кожа хороша, скорей всего, не курит, полностью натуральна и симпатична, ни грамма помады или пудры. Отсутствие красок на ее лице и в одежде делало ее черно-белой, и это уже не так классно. Когда ты юная черно-белая француженка, после тридцати это уже серость. Я развлекалась тем, что начала мысленно выщипывать ей брови, подбирать цвет волос, укладку, макияж. Она выглядела счастливой, расспрашивала о том, где купить самую крутую испанскую обувь.

На ее пальце признала знаменитое обручальное кольцо от Carrepa&Carrepa.

Да, нам так не жить. И не очень-то хочется.

Съехала недалеко: на Muntarell к молодому андалузцу Мигелю. Предварительно днем в кафе мы посмотрели друг на друга и обсудили правила нашего существования в его квартире ориентировочно дней на пять. «Мы когда-нибудь будем спать вместе?» – спрашивает у меня Мигель, глядя в глаза. Меня немного трясет, но твердо отвечаю: «Нет». «Никогда?» «Никогда». «Хорошо, тогда ты гладишь, готовишь, моешь посуду…» – он загибал пальцы. Короче, сошлись на том, что готовим мы через день, я мою посуду в любом случае и… не сорю.

На барселонских улицах +21, подготавливаю террасу к загару: стол, кресло, комп, фреш, сигареты, полотенце. Пока убирала белье с сушки, заметила белую женскую блузку. Бренд русский. Ясненько.

Вечером он открывает дверь и бросает на пол книжку с изображением желтого «Порше». Сижу на диване, работаю с черновиками, смотрю на этот буклет и думаю: кого ты хочешь наебать?

А потом за моим винегретом, в который я по ошибке вбухала оливковое масло с красным перцем, Мигель рассказывал, что он одинок и хочет завести собаку. А собаке нельзя сидеть на переднем сидении рядом с хозяином, а в его «Порше» только два места. Так он принял решение продать машину. К слову, ключей ни от каких машин дома не было. И он грустил и томно смотрел на меня. Понимающе кивала. Скорбела, так сказать, вместе с ним и расспрашивала о его будущей собаке.

Когда мужчина понимает, что ему не светит, он меняется. Метаморфозы порой происходят неожиданные. Мигель перестал укрывать меня своим одеялом по утрам, говорил, что через тонкую (фанерную) дверь он слышит, когда не сплю и набираю текст. Раздражался на плохой английский, закончились совместные просмотры фильмов и коктейли в баре.

Мужчины не хотят тратить время и надежды, предпочитая направить все усилия на поиски нового увлечения, чем на развитие отношений со старым. Кто-то считает, что средства не оправдывают цели, я – что не хочу растрачивать себя на подобные впечатления. Современные холостяки полагают, если они зарабатывают более 2–3 тысяч евро, весь мир должен крутиться вокруг них и их съемной квартиры в центре Барселоны. Их еще не настиг кризис среднего возраста, их жизнь удалась, они получили перспективную оплачиваемую работу в одном из прекраснейших городов мира. Знание более одного языка расширяет возможности не только бизнеса, но и любви. Поиск сексуального партнера не ограничивается только гражданами твоей страны. Тебе, как в Яндексе, становятся доступны абсолютно все страницы с необходимыми совпадениями. Это снимает комплекс безбрачия и поднимает самооценку до небес. Новые перспективы для романтики.

Мигель залез на диван, встал и позвал меня: «Кристина, иди сюда, посмотри на мою коллекцию Тарковского!» Встала рядом с ним. Он воодушевленно брал с полки диски и тряс ими перед моим лицом. «Почему Тарковского не переводят на другие языки? Здесь говорят только на русском!»

Осталась на диване с темным пивом и любовно приготовленной Мигелем пиццей, а он ушел в соседнюю комнату и продолжил работать за компьютером, поглядывая на меня через проем.

В фильме – проселочная извилистая дорога, уходящая вдаль, бревенчатый покосившийся забор, женщина в белом платке. В моей голове – бабушка, дедушка, ручной белый козлик Андрюшка, корова, послушно идущая домой после выпаса, лес, река, ландыши, запах люцерны и тонких горячих блинов, сдобренных маслом и сахаром. Воспоминания из моего детства наслаивались.

Он забежал в комнату: «Ты же понимаешь, о чем они говорят? Да?»

По экрану плыли испанские субтитры, а по моим щекам – слезы.

В каждом человеке тебя цепляет какая-то небольшая деталь. Восхищает, умиляет, врезается в воспоминания и навсегда следует в паре с этим человеком в коридорах памяти. Когда Мигель впервые произнес «Мадре Миа!» с особой интонацией, поняла: это именно та деталь.

Вот и сейчас в русско-испанском салоне красоты рядом с моим новым домом наблюдаю в зеркало, как мои коричневые локоны превращаются в цвет цыплячьего пуха, и чувствую, как кожа головы изнемогает от неожиданного напора осветлителя. И повторяю вновь и вновь «Мадре Миа!!!».

Работа над моими волосами заняла весь вечер. Сначала меня красила испанка, потом химию смывали несколько раз и делали маски, чтобы волосы не отвалились прямо там. Жертвы никому не нужны. Мигель зашел за ключами. Они были у нас одни на двоих. Когда Мигель озарил присутствием салон, жизнь в нем замерла, оказалось, что он чертовски красив. Как это я не замечала? Какие волосы (да, высокий испанский «ирокез», ставится гелем), какие длинные ноги! Ноги, ну и что? Разве это главное в мужчине? Мне они куда нужнее.

Колдовство над моими волосами затягивалось, испанский мастер ушла домой. Я покурила в туалете с вытяжкой. Потом русский мастер, она же хозяйка салона, делала последние штрихи, тонировала все волосы, потом еще отдельные пряди, затем – легкая стрижка кончиков и придание формы. Мы закончили к полуночи. Еще около девяти в стеклянные двери стала стучаться бабулька и ругаться, что она нашлет на нас профсоюз, что мы не имеем права работать допоздна. Ох уж эти сумасшедшие русские, все время работают!

На утро шестого дня Мигель попрощался со мной возле двери подъезда, как только я вышла с чемоданом. Пошла на улицу, параллельную Диагональ, чтобы не столкнуться с Люком. И просто брела по ней в сторону центра города, вглядываясь в наклейки на дверях кафешек. Вай-фай найден, и кофе бодрит. Нашла недорогую гостиницу, самую дешевую, в которой мне когда-либо приходилось жить, и в пешей доступности. Потом заказала столько еды, чтобы уже точно сегодня никуда не выходить. Внутри гостиница напоминала госпиталь из американских фильмов. Такие специальные пластиковые двери и за ними белые шторы, чтобы скрывать комнату от посетителей. И в центре – двуспальная раскладушка. Матрасы тоже необычные: тяжелые, ватные, стеганные. Погрузилась в интернет, редактировала и выкладывала фотографии в соцсети и решила сделать увлажняющую маску на свои восхитительные темно-блондинистые кудри. Маска была для лица, ну почему нет, эффект мощнее будет. Легла спать и совсем забыла подумать о том, что буду делать завтра. Продлить номер здесь или куда-то переезжать?

Утром на рецепции сообщили, что гостиница переполнена, мне нужно съезжать, причем уже сейчас, потому что это и есть время чекаута. А у меня на голове волосы слиплись от чего-то белого. Я девочка не жадная до косметических процедур, не пожалела средства, густо нанесла его по всей длине. Так и выехала. С чемоданом и с этими волосами ворвалась на барселонские улицы. Снова кафе с интернетом и поиски жилья. Ах, еще нужно было делать вид, что все в порядке, под контролем и не оправдываться, что со мной что-то не так. Улыбаюсь и сохраняю дзен.

Gracia – это район, где одеваются в черное и едят сэндвичи на ходу. В этом независимом каталонском квартале живут художники, музыканты и студенты, там пахнет анархизмом и марихуаной. Заселилась в небольшую малозвездную гостиницу, где никто не звонит по телефону по поводу позднего выезда, так как этого самого телефона нет, и упала на кровать, которая больше напоминала ту самую двуспальную раскладушку, только уже с пышным матрасом, и заснула до утра следующего дня.

Когда проснулась, запаниковала: в жалком квадрате, где мне предстояло проводить большую часть времени, не было стола, рядом с тумбочкой и ночником сразу начиналась дверь туалета. И еще не могла понять, где конкретно нахожусь, потому что штора плотно закрыта. Барселона, Лиссабон, Жирона, Фигейрас? Отодвинув ткань, поняла, что я в Грасия и хочу пробежаться, а потом найти кого-нибудь с его неповторимой историей.

Вышла из отеля в розовой толстовке, разминая на ходу кисти, и побежала в сторону «Берлина». Суть бега по городу – просто бежать на зеленый. Как это напоминало движение по жизни.

Медленно или быстро – не имеет значения, если какие-либо условности вынуждают нас сделать остановку. Не зависящие от нас, существующие для порядка, во избежание хаоса, для поддержания нашего взаимодействия друг с другом, для нашей же пользы. Когда знак «STOP» возникает у меня на пути, предпочитаю поворот. Мне нельзя – готовлюсь к полумарафону, в часовом беге не предусмотрены перерывы.

Все условности условны, если немного скорректировать маршрут, не нарушать правила и учесть свои интересы, не подвергать жизнь риску, но и ничем не жертвовать. У меня нет проблем в городе, всегда бегу на зеленый.

В любом случае смотрю по сторонам, обегаю прохожих, наблюдаю за реакцией собак, держу в голове карту города и бегу, бегу, наслаждаясь процессом, имея только одну цель – продержаться заданное самой себе время.

Сделала почетный круг на Diagonal, увидела заветные бордовые козырьки и манящий свет, но заходить не стала. Вечером в свете огней в этих улицах особое очарование. И отличная погода для первых чисел февраля.

На следующий день пешком изучала окрестности. На большом перекрестке – мини-сквер, где стоят металлические загогулины в форме булавок с ушком. Вспомнила, что уже однажды видела их.

Хосе подвозил меня домой утром на своей машине, в приемнике играл диск Веры Брежневой. Он высовывался в окно и вместе с ней пел: «Солнце светит всем одинаково-о!»

А потом спросил: «Когда мы чик-чик, ты кончаешь или нет?».

Ответила правду: «Нет».

Он расстроился.

И почему его занимает этот вопрос? Мне хорошо с ним. Это моя проблема. Точнее, даже не проблема, а вопрос скорости моего раскрепощения и доверия. Мне нужно отдаться, а я, видимо, никому полностью отдаваться не собиралась. Хотя на самом деле для этого требовалось еще одно свидание. Так уж исторически сложилось. Правило трех свиданий.

Однажды Хосе пел в баре, когда мы там завтракали. Все смотрели на нас и улыбались, а я думала, ну почему ты мне написал только 5 сентября, почему не на пять дней раньше? Тогда бы не встретила кучерявого, в Барселонету на «Santa Clara» приехал бы аргентинец. Нас разделили несколько дней, и из-за этого потом четыре месяца, мы встретились только зимой. А этот холостой кучерявый живет не так далеко, а во мне – задняя мысль о том, что что-то делаю не так.

Лежала на постели, ела сдобные вафли с начинкой, пила сок и писала. Хосе приехал в Барселону, решил вечером заявиться в мой отель. Осознала, что не хочу его видеть среди этой обстановки – это мой мир, с развешенными носками и трусами, которые я постоянно стирала, баночками косметики, обувью. Это моя нора. Никто не должен заходить в комнату принцессы, она живет в замке, а что там внутри происходит – тайна за семью печатями. В ушах заиграл трек Полины Гагариной «Спектакль окончен», даже сразу нашла ее клип в ютьюбе – и как все эти слова легли на мое настроение. Просто вдруг поняла, что… «спектакль окончен, гаснет свет и многоточий больше нет, останови музыку, хеппи энд…».

Все началось в Барселоне и в ней же закончилось, не хочу ничего увозить из нее. Бывают же односерийные фильмы, не подразумевающие продолжения. Я сожгла все мосты без сожалений, отношения подходили к концу. Хорошо, что нет воспоминаний, потому что иногда наша жизнь похожа лишь на воспоминание о ней.

Последние четыре дня ходила по замкнутому кругу: отель, китайский ресторан, пакистанский магазин, отель, китайский ресторан…

Откуда берется привычка оседлости? Привычка посещать одни и те же места раз за разом. Одну и ту же страну, город, пересадку (для меня всегда это неизменно Прага), ночной клуб, бар, садиться за один и тот же столик в кафе, меняя лишь сторону посадки в зависимости от того, идет ли футбол или новости. Выход из метро, несмотря на то, что время от времени удобен совсем другой выход.

Это женское, возрастное, сентиментальное, это от одиночества, скуки или страха? Мы хотим там встретить людей, которых уже знаем, и продолжить рассказ о себе, встретить людей, которые тоже приходят туда, ведомые одним из этих чувств.

Почему привязываемся? Почему нам важно быть где-то, где нас узнают и от привычного «Hola!» переходят к «Que tall?[46]»? Большинству из нас на самом деле хочется постоянства, нежели разнообразия. Желания узнавать и быть узнанным, но иногда все же мы изменяем своим привычкам, когда понимаем, что засиделись, когда притупились ощущения и хочется новых впечатлений, новых людей и новых «How are you?[47]».

Этот сигнал приходит внезапно, не имея, казалось бы, на то объективных причин, а только малообъяснимые инстинкты. В голове загорается зеленая лампочка, дзынь – все, пора собирать чемоданы и плыть к новым берегам. Затем оседаем на некоторое время, но лишь на некоторое. Два чувства идут неизменно рука об руку, манипулируя нами время от времени, – постоянство и любопытство.

Постоянство пахнет древесным углем, рыжими листьями в парке, шоколадом и сандаловыми палочками. На звук это треск камина, голос Джона Леннона, мурлыканье кошки и брюзжание соседок. На вкус это итальянский капучино, паста, донские раки и красное полусладкое. Постоянство заставляет нас звонить после, казалось бы, одноразового секса, признаваться в любви, выходить замуж, заводить домашних животных и, садясь за стойку, говорить: «Мне как обычно».

Любопытство имеет запах морских водорослей, мускуса, кофе соло и темного пива. По звуку оно похоже на крики чаек, рев двигателя самолета, сэт Дэвида Гетто и сигнал приходящих сообщений по WhatsApp. На вкус это все то же темное пиво и кофе соло, а еще это картофель фри и креветки. Проявляется на сайтах знакомств, первых свиданиях, изменах, кинопремьерах и магазинах, куда мы заходим в поиске чего-нибудь с пустой дебетовой картой.

Для меня никогда не было проблемой выбирать что-то из чего-то, шопинг был одной из моих немногочисленных страстей. Собирать и разбирать чемоданы для тренингов, путешествий и поездок по бизнесу иногда становилось ежедневным занятием. Но в свое большое путешествие по Европе на три месяца взяла столько вещей, что они едва поместились в старый красный чемодан и две голубые сумки для шоппинга. Одну такую сумку вместе с мягким плюшевым мишкой мне пришлось оставить у подруги на Родине, остальное рискнула увезти с собой. И в аэропорту парень, который помогал переместить мою ношу с ленты выдачи багажа, спросил, как собираюсь возвращаться назад. Если бы знала… Может быть, предпочла бы не возвращаться.

Но решение пришло само собой, ибо маски, кремы, лаки, помада и шампуни заканчивались, а одежда надоедала и переходила из разряда «надену дома или под пиджак» в разряд «не могу больше смотреть на это барахло». Иногда, перемещаясь между городами, я, как змея, сбрасывающая шкуру, оставляла в отеле заколки для волос, лосины, безвкусно раскрашенные золотистыми тигровыми всполохами, одежду с названием «водолазка».

Выбирать из очевидного гораздо проще, потому что не бывает равноценных вещей и ситуаций. В крайнем случае можно воспользоваться старым проверенным методом, написав на листочке все плюсы и минусы, решив простой арифметикой сложную жизненную дилемму. Именно это я предложила бывшему мужу, когда он якобы через четыре месяца вернулся ко мне, но по факту просто перевез вещи в квартиру, даже не удосужившись снова надеть кольцо. Он так страдал от разлуки, так спешил на новые свидания, что я решила пойти ва-банк с этой арифметикой. Не буду перечислять подробности списка, скажу лишь, что, изучив его, он резюмировал: «Твои плюсы – это ее минусы, ее плюсы – это твои минусы». Да, сиськи третьего размера это мой минус. У меня их попросту нет.

А я, глядя на этот чертов список, в очередной раз поняла, что проиграла, все рухнуло, нахожусь на нулевом меридиане.

Первый раз все рухнуло, когда заперлась в туалете и впервые за четыре года залезла в его телефон. Он выламывал дверь и орал: «Не читай!» Я читала. Все с самого начала и до «победного» конца. На кухне начиналась вечеринка, шумел миксер, измельчая бананы для дайкири. Она уже сидела там, моя новая подруга в юбке мини, которая уже вовсю еблась с моим мужем. Перечитав все два раза, попыталась оторвать москитную сетку с окна, но безуспешно. Хотела сбежать прям так – босиком, с забинтованной ногой, невзирая на снег и легкую блузку.

Потом мы закрылись в гардеробной, он валялся в ногах и просил прощения, я швыряла в него приготовленные к тренингу туфли.

– Может, тебе вина сюда принести, – предложил муж.

– Какого вина?!

– А что, ты жива-здорова, выглядишь так же. От тебя что ли что-то убавилось?

– Да, блять, от меня убавилось!

– Что?

– Вся моя жизнь нахуй от меня убавилась!

Что дальше? Хромая вышла из дома. Первый человек, кому хотелось позвонить, – его мать, но у нее сегодня день рождения. Позвонила ее мужу, молодому отчиму. Мы сидели в джипе в подземном гараже. Он говорил, что понимает и сам был в подобной ситуации. А сейчас совсем другая счастливая жизнь. Дал мне визитку отеля в центре и деньги, чтоб снять там номер. «Заеду утром, приеду с продуктами и спрошу твое решение». На полусогнутых ногах, поскальзываясь в снежной жиже, напевала Кипелова: «Я свободен, словно птица в небесах, я свободен, я забыл, что значит страх…»

Это оказался «Сауна-Отель». Все выглядело, как в сериалах про бандитов, настоящий бордель. Плотно закрытые темно-зеленые шторы, такое же покрывало на двуспальной кровати. Все-все имело затхлый запах водки и сигарет. Если есть шкала по концентрации отвратительных запахов, то это была десятка.

Я боялась к чему-либо прикасаться. Расстелила на кровати свой широкий палантин и короткую пеструю шубку, свернулась калачиком и приказала себе заснуть. Со всех четырех сторон меня окружал соответствующий обстановке шум. Из-за внутренних стен с разной периодичностью раздавались женские крики, достойные жесткого порнофильма. С улицы – матюки и разборки. В коридоре – беготня и пьяный смех с повизгиванием. Трагикомедия. Наконец мое сознание исчезло в черной пустоте.

Утром мы сидели на кровати, уставившись на коричневую стену с серебристыми блесками. Я не могла разжать зубы даже при виде сочной клубники. Пила жидкий йогурт и сказала, что развода не будет.

А еще в круизе был Дубровник. Каменистые горы, наполненные запахом сосен и трав, маки и тысячелистники. Бирюзовое море, оранжевые крыши и порт с 15-палубными круизными лайнерами. Ресторан под крепостью, многочасовой дождь и вереницы туристов с желтыми зонтиками. Огромные черные мидии с луком и томатами. Было и темное пиво.

Он отодвигается от меня, делает селфи и отсылает своей подруге. Моей подруге. А у меня – острое чувство того, что я – словно второй сорт. Будто меня променяли. Отказались. Спасибо, не нужно. Кто-то счастлив без тебя. И я спрашивала себя, что меня делает несчастной. Ведь на самом деле от меня ничего не убавилось. Я – это я. Продолжаю дышать и смотреть по сторонам. Большая и неизвестная жизнь ждет впереди. И когда-нибудь лягу в постель с другим человеком, а потом еще кто-то, совсем другой, однажды мне прошепчет «люблю», а я – ему. Хочется закрыть глаза, загадать желание, открыть их – и уже оказаться там, в светлом будущем, которое мне обязательно уготовано.

А сейчас нужно быть воином. Нужно сохранять дисциплину и зачеркивать крестиками каждый квадратик в календаре. И приближаться к дню, когда проснусь утром и пойму, что дыра затянулась.

Тогда был май. Тогда не знала, что в сентябре все-таки состоится развод, а летом со мной случится Барселона и мой первый итальянец. Тогда не знала, что приму решение оставить карьеру, проведу последние тренинги, освобожу квартиру от вещей и себя и улечу зимовать в Барселону. Не знала, что встречу аргентинца, который будет напоминать мне бывшего мужа. Не знала, что брошу курить и начну бегать. Все, на что хватало сил, это не рыдать. Просто держать тяжеленный глиняный сосуд на голове и не пролить ни капли. Не сейчас.

А еще в круизе была Венеция. Весь внешний мир – декорация. Она совершенно не воздействовала на мое внутреннее зеркало. Эмоции генерируются вне зависимости от того, что меня окружает. Причем абсолютно не важен уровень красоты и величия. Одинаково паршиво в кровати и на Венецианской площади Сан-Марко в процессе поедания «Семифредо» (якобы самого божественного десерта).

Плыву в гондоле (круг по Гранд-каналу за 100 евро) в том самом городе, куда действительно мечтала попасть. Сосредоточие настоящей романтики, уже недостающей в Париже. На мне белая майка с героем из Симпсонов с надписью «I love music»[48], белые штанишки, белые балетки, белые капроновые носочки в сеточку и широкая улыбка. Борюсь с желанием выкинуть его телефон, а потом его самого в непрозрачные воды канала.

Путешествие каждый раз открывает что-то новое в нас самих. Каждое ранее неизведанное чувство вытачивает причудливые грани самопознания. Думаешь: «Не может быть! Неужели мы настолько глубоко можем погружаться в собственное горе?»

Стояла в самом центре, выбирая лучший ракурс для фото Кампанилы, голуби хитро подбирались в надежде получить традиционную кормежку. Спрашивала себя: «Что делает тебя несчастной?»

Прости меня, Венеция, обязательно вернусь, куплю золотую маску с перьями и в таком вот виде, развлекая туристов и их фотоаппараты, продефилирую вплавь по большому каналу с широкоплечим гондольером в полосатой тенниске. Как говорят у нас в России: «Не прощаемся!»

Утром в 4:25 моя блондинистая голова окунется в новую ростовскую жизнь: никаких воспоминаний, разбитого сердца и ожидания смс, только полный чемодан модных вещей, встреча с друзьями, о которой не нужно договариваться за неделю, и планы на будущее. Мы убегаем на край земли в поисках себя, но чем дальше мы от дома, тем дальше от нас это «себя».