Читать книгу Краткая история Лондона - Саймон Дженкинс - Страница 2

Вид, открывающийся с лондонского моста Ватерлоо, представляет собой совершенный хаос – эксцентричный, стихийный, одуряющий, головокружительный хаос. В течение всей жизни я наблюдаю за его эволюцией и все еще пытаюсь понять, какие силы ею движут. Хронику этих попыток я и предлагаю вашему вниманию. Лондон, заложенный римлянами, а потом заново основанный англосаксами, беспрестанно рос и продолжает расти. К XVIII веку это была крупнейшая столица Европы, а к XIX – столица мира. После Второй мировой войны рост Лондона, казалось, достиг пределов и начал замедляться. Но на рубеже XXI века город вновь стал расти, притягивая к себе людей, финансы и таланты со всей страны, со всей Европы и со всего мира. Ожидается, что к 2025 году его население превысит 9 миллионов человек. Как бы то ни было, я уверен в одном: Лондон живет собственной жизнью.

На протяжении большей части истории Лондон и Вестминстер были независимыми административными образованиями: делом первого была экономика, делом второго – политика. Сложные отношения между ними не раз предстанут перед нами на протяжении этой книги. Первый средневековый мегаполис испытал потрясения в XVII веке с его гражданской войной, Великой чумой и Великим пожаром, но вышел из них с успехом, вступив в XVIII век, золотой век обновления и интеллектуальной продуктивности. За этим последовали потрясения, вызванные появлением железных дорог и, как следствие, взрывным ростом пригородов, подобного которому не испытал ни один другой город мира.

На рубеже XX века Лондон достиг апофеоза имперского величия, на протяжении века пережил бомбардировки двух мировых войн, после которых начался период упадка. В 3-м тысячелетии город вновь стал процветать, превратившись в мировой финансовый центр, однако спорам о том, в каком направлении ему следует расти, как он должен выглядеть и кому он «принадлежит», конца пока не видно.

Эта книга посвящена в первую очередь эволюции внешнего вида Лондона: почему сегодня он выглядит именно так – более пестрым и анархичным, чем любой другой сравнимый по величине город? Корни истории неизменно кроются в географии; физическая эволюция Лондона тесно связана с его расположением и топографией. Поколения его жителей сменяют друг друга, новые профессии приходят на смену старым, но структура города, словно неразрывная цепь, связывает прошлое и настоящее.

Везде, где собираются люди, появляется почва для волнений, но на протяжении двух тысячелетий конфликты, разгоравшиеся в Лондоне, разрешались на удивление мирно. На здешних улицах жертвами политических волнений пало меньше людей, чем в любом другом из великих городов мира. Борьба лондонцев органично связана с самим Лондоном и природой его роста, с потребностями торговли и попытками ее планирования или регулирования.

Примечательно в этой истории то, что упомянутые попытки в целом провалились. Лондон давно уже сам себе хозяин. На любые бедствия (будь то восстание Боудикки, нормандское завоевание, реформация при Генрихе VIII, чума, пожар или бомбардировки) он отвечал тем, что с головой погружался в работу и занимался своим делом – с фантастическим успехом.

В большинстве работ история Лондона рассматривается в отрыве от истории страны, столицей которой он является. Я попытался поместить историю города в национальный, а до некоторой степени и в международный контекст. Лондон всегда старался держаться в стороне от событий, затрагивавших остальную часть страны, но сыграл судьбоносную роль в гражданской войне и в сражениях XIX века за реформы. Лондонская толпа всегда говорила собственным голосом, и не следует недооценивать ее лишь потому, что ее выступления так редко принимали буйный характер.

Если выйти за пределы Сити и Вестминстера, определить, что такое Лондон, становится еще труднее. Писатель и историк Викторианской эпохи Уолтер Безант писал о двух Лондонах, о которых «никто не знает и не желает знать»: Восточный Лондон и Южный Лондон. Каждый из них по размеру превышал Манчестер, однако миллионы живших там людей никогда не пересекали границу между ними. Восточный Лондон был почти отдельным городом, где жил рабочий класс, а в Южном Лондоне, по словам Безанта, худо-бедно напоминал достопримечательность разве что паб «Слон и замок» (Elephant and Castle) – ныне, увы, исчезнувший. В последние два века возник третий Лондон, еще менее заметный. Это тихий безликий пригородный мегаполис, рожденный железными дорогами и за полвека с 1880 года увеличивший площадь Лондона вшестеро. В зависимости от того, как определять его границы, его территория составляет до 80 % от всего Лондона. Я попытался отдать должное и ему.

Лондон в целом никогда (по крайней мере, до XXI века) не имел самоуправления как единого исполнительного органа, отвечающего за работу всего городского хозяйства или большей его части. Напротив, он проявлял неизменную политическую апатию. Ответ на вопрос, почему он был столь политически инертен по сравнению с Парижем, Берлином, Веной или Санкт-Петербургом, кроется отчасти в том, что он стал центром зарождающейся национальной демократии. Как мне кажется, еще одна причина – географическая. Города – это котлы под давлением, чей предохранительный клапан – расширение. Всегда, когда казалось, что столица вот-вот затрещит по швам, начиналось активное строительство. Лондонские трущобы XIX века были ужасны, но в сравнении с парижскими представляли собой куда более скромную картину. А железная дорога давала отдушину, через которую город выплескивался на ставшие доступными территории Мидлсекса, Эссекса, Суррея и Кента. В 1854 году Королевская комиссия скучно описывала столицу как «провинцию, застроенную домами». Карл Маркс, раздумывая о судьбе лондонских бедняков, при виде тихих почтенных улиц и площадей отчаялся найти в лондонцах революционный потенциал.

Из упомянутых конфликтов самый серьезный как раз в наименьшей степени зафиксирован в источниках, а вот в этой книге ему уделено больше всего внимания. Этот конфликт разгорелся в третьей четверти XX века, когда бульдозеры послевоенных градоначальников нанесли городу куда больший урон, чем немецкие авианалеты, во время войны уничтожившие многие дома Сити и частично Ист-Энда. Проезжая сегодня через внутренние пригороды[1], вы едете по городу-призраку, в котором прежние рабочие улицы погребены под муниципальной застройкой и многоквартирными высотками. Самовластные архитекторы сносили здания и строили с нуля, накладывая собственные идеологические и эстетические шаблоны на живой, пульсирующий организм города. К тому времени как общественное неприятие и недостаток ресурсов положили этому конец, немалая часть преимущественно викторианского Лондона была опустошена, хотя многое, к счастью, уцелело.

По мере приближения к настоящему времени наш современный опыт неизбежно добавляет в рассказ новые краски. Я живу в Лондоне с раннего детства и успел пожить в четырех боро[2] – трех к северу и одном к югу от Темзы. Древние греки считали, что полис может выжить, только если его жители участвуют в управлении. Я никогда не избирался на управленческие должности, но всю жизнь описывал всевозможные грани облика столицы; работал я и в учреждениях, занимавшихся вопросами транспорта, жилищного строительства, планирования, культуры и охраны памятников[3]. Я редактировал лондонские газеты – утреннюю и вечернюю (Times и Evening Standard), трижды выполнял обязанности присяжного и дважды заведовал школой. Активизм для меня – постоянная тема, и сегодня я прохожу по городу как старый солдат, вспоминая прошлые победы и поражения. Иногда это поднимает дух, иногда расстраивает.

Мой интерес к внешнему виду Лондона – конкретный и преднамеренный. Мне интересен Лондон всех времен – не вечно одинаковый, но всегда хранящий один и тот же дух. Баталии по вопросам джентрификации[4], борьбы с бедностью, образования и жилищного строительства реальны и важны, но я считаю, что городские политики не должны угождать только нынешнему поколению. Да, у нас есть право быть услышанными. Но город, в число жителей которого мы ненадолго вошли, выживет, и важно именно то, какой город мы передадим потомкам. Я содрогаюсь при мысли о том, что скажут будущие поколения о нынешнем силуэте Лондона, так же как нас приводит в содрогание то, что сделали наши родители и родители наших родителей после Второй мировой войны. Мы не должны забывать, что, выбирая тот Лондон, который мы хотим, мы принимаем решение и за других.

Любознательность – лучший подход к истории. Я стараюсь ответить на вопросы, которые всегда интриговали меня и, надеюсь, заинтригуют читателей. Почему Сити всегда так отличался от Вестминстера? Почему Южный Лондон – всего в сотне ярдов за рекой – кажется настолько иным, почти провинциальным? Почему внутренние районы Лондона настолько разнообразны, а внешние пригороды так однолики? Как случилось, что террасная застройка[5] стала излюбленным стилем жилья для старых и малых, богатых и бедных, и почему современные градостроители настолько враждебно относятся к этой популярной форме, которую к тому же любит большинство архитекторов? Почему высотные здания Лондона разбросаны так хаотично?

Я стараюсь сохранять беспристрастность. Если можно любить то, что делишь еще с девятью миллионами человек, то я люблю Лондон. Меня огорчает отъезд из него и воодушевляет возвращение. Меня всегда завораживают его прославленные виды, открывающиеся с Парламентского холма, моста Ватерлоо или из Гринвича. Если он разочаровывает меня, я сгораю от стыда, а его радости приводят меня в восторг. Лондон призван удивлять и никогда этому призванию не изменяет. Ему свойственна величайшая из человеческих добродетелей: он никогда не бывает скучен.