Читать книгу «Время молчания прошло!» Пять веков Реформации в меняющемся мире - Сборник статей, Андрей Владимрович Быстров, Анна Владимировна Климович - Страница 11

«Dominus et magister noster Iesus Christus dicendo, Penitentiam agite etc.’ omnem vitam fidelium penitentiam esse voluit / Господь и Учитель наш Иисус Христос, говоря «сотворите покаяние» и так далее, желал, чтобы вся жизнь верующего была покаянием»106. Именно этими словами начинаются 95 тезисов Мартина Лютера, ставшие отправной точкой для Реформации107.

Разумеется, Реформация была лишь одним из явлений многообразной и драматической трансформации общественно-политической, экономической и культурной сфер жизни той эпохи. Без связи с остальными преобразованиями раннего Нового времени рассматривать ее будет неправильным108. Более того, и религиозная Реформация отнюдь не была однородной. Призыв к реформам был модным девизом того времени109, ему по-своему пытались следовать даже представители тех религиозных кругов, которые были непримиримыми противниками Лютера. Так, папа Адриан VI заявил в 1523 г.: «Нам известно, что на священном престоле уже в течение долгих лет совершались многие отвратительные злоупотребления в духовной сфере и преступления против Божественных заповедей, что, в сущности, все было извращено <…> в первую очередь должна быть реформирована [папская] курия, из которой изошло все зло»110. Таким образом, справедливо, что для правильного понимания реформационных процессов, связанных с именем Лютера, необходимо анализировать их в широком контексте.

Однако в отечественной (а порой и в зарубежной) науке нередко преобладает изучение, так сказать, внешних социально-политических, экономических и культурных рамок Реформации, а также недифференцированное рассмотрение всех религиозных процессов того времени в одном ключе. Собственно богословские аспекты остаются вне поля зрения исследователей. А между тем, именно лютеровская Реформация привела к радикальной смене религиозной парадигмы и религиозного мышления, подобную которой трудно найти в человеческой истории. Благодаря Лютеру появился или был заново распознан абсолютно новый религиозный принцип, противоречащий привычным и доминирующим до сих пор религиозным представлениям. Традиционно речь идет о реформаторском учении об «оправдании по милости Божьей через веру». Пауль Тиллих назвал его «протестантским принципом»111. К сожалению, радикальная новизна такого подхода к религиозным вопросам (именно в силу своей принципиальной инаковости) остается нераспознанной вне лютеранства, а часто и внутри его внешних границ112.

Своей задачей я вижу показать уникальность и мощь реформаторского прорыва Лютера, сделав это на примере темы, которая представляется мне ключевой, – покаяния. Именно данная тема стала «спусковым крючком» реформаторских процессов, как мы это уже видели на примере первого из 95-ти тезисов. Она же оставалась принципиально важной для Мартина Лютера вплоть до последних часов его жизни. Однако его отношение к покаянию в определенный момент меняется радикальным образом.

Я не буду останавливаться на обширной дискуссии между сторонниками ранней и поздней датировки реформаторского прорыва113. Отмечу лишь, что, отдавая дань оригинальности и огромной ценности ранней теологии Лютера 1514–1517 гг., я все же считаю, что только его зрелая теология может считаться подлинно реформаторской. Соответственно, нужно будет признать, что 95 тезисов отражают еще дореформаторские взгляды Лютера114.

В любом случае, размышлять о взглядах Лютера на покаяние невозможно без предварительного рассмотрения этой темы в вероучении и практике средневековой западной церкви.

У нас нет возможности остановиться на этом ее учении хоть сколько-нибудь подробно, рассматривать его нюансы или различные, существовавшие в тогдашнем богословии варианты. Назову лишь самые ключевые моменты, причем максимально упрощенно.

Contritio, или покаяние из любви к Богу, служило необходимым и достаточным условием спасения от вечного проклятия. По-настоящему раскаявшийся в своих грехах верующий после смерти в ад уже попасть не мог. Путь его души лежал либо непосредственно на небеса, либо – скорее всего – в чистилище, откуда, однако, после соответствующего внутреннего очищения он все же неизбежно попадал в рай. Таким образом, для спасения от человека, в конце концов, требуется всего лишь искренне раскаяться в своих серьезных грехах115. Однако именно такое учение мучило и буквально доводило до безумия монаха Мартина Лютера и множество его современников. Чтобы понять источник этих внутренних терзаний, нам необходимо, прежде всего, осознать, что мы говорим о людях, которые относились к своему спасению предельно серьезно. Этот вопрос для них (в отличие от большинства даже весьма религиозных людей сегодня) был бесконечно важным116.

Если они придерживались описанного учения, то перед ними вставало как минимум две непреодолимых трудности. Первое: а каков критерий истинности и глубины покаяния? Верующий был обречен на постоянное самокопание, которое все равно не могло принести уверенности в достаточности своего покаяния. Лютер, как известно, мог исповедоваться по шесть часов подряд, поскольку никогда не мог быть уверен, что он раскаялся достаточно117.

Второй вопрос, возможно, впервые по-настоящему распознанный именно Лютером, был куда трагичнее. Главная заповедь в христианстве – любить Бога всем своим существом. Но любой человек по своему жизненному опыту понимает: полюбить по приказу невозможно. Тем более под угрозой адского наказания. Можно изо всех сил стараться любить, притворяться, что любишь, поступать, как если бы ты любил. Но собственно – искренне и бескорыстно – любить нельзя. Поэтому само наличие требования любить Бога делает его исполнение невозможным. Просто по факту. Чем больше человек будет стремиться его исполнить, тем больше, если он будет предельно честен, он будет обнаруживать, что притворяется и на самом деле ненавидит Бога, требующего от него принципиально невозможного. Это заколдованный круг118.

Именно таким и был опыт Мартина Лютера: исполнить первую и самую главную заповедь невозможно уже в силу ее существования. Говорить об остальных тогда попросту бессмысленно. В ХХ веке это состояние очень точно выразил лютеранский богослов Вернер Элерт: «То, что нам говорится о законе, обретает весь свой ужас, когда мы это применяем к себе. Здесь мы можем только повторить, что перед Богом, который, взывая нас к жизни, одновременно влагает нам в руку оружие, которым мы должны бороться с Ним, который затем давит нас, потому что мы с Ним боремся, который к тому же восклицает, обращаясь к нам: «Это твоя вина!», что перед таким Богом мы можем только испытывать ужас. Это Deus absconditus. Теперь мы знаем, что его сокрытость имеет основание не в лености нашего ума или в слабости нашего разума. Его сокрытость парадоксальным образом является содержанием Его собственного откровения. Она есть неузнаваемость в самом страшном понимании этого слова. Узнавание в самом глубоком смысле всегда направлено на другое Ты. Оно есть всегда узнавание в любви. Если мы узнаем Ты другого человека, пусть он даже имеет множество слабостей, пусть его лицо некрасиво, измождено, состарено, как лицо нашей матери, – то все равно наши глаза начинают светиться и наше сердце становится радостным. Но если мы наше желание узнавать направляем на этого Бога, тогда в наших глазах темнеет и сердце замирает. Мы не можем узнать тогда никакого родства с нами, никакой любви, никакого милосердия, но лишь противоположность всему этому. Deus absconditus – это никакая не гипотеза: ни иллюзия, ни разрушение иллюзии. Он – это абсолютная противоположность ко всему, что мы о нас самих знаем, имеем, думаем, чем мы являемся, чего хотим, что мы должны и можем. Он – это абсолютно Чужой, к которому нет никакого моста, никакого пути, никакой возможности достичь взаимопонимания. Мы знаем лишь, что Он предстоит перед нами. Перед Ним мы абсолютно одиноки. Он – это Тот, кто нас умертвит»119. Непосредственно опыт Лютера Элерт описывает таким образом: «Ужас, который испытывает человек, когда внезапно в ночи на него устремляется взгляд двух демонических очей, полностью парализующий его и наполняющий уверенностью: это глаза того, кто сейчас тебя умертвит. В этот миг исчезают и оказываются забыты <…> все святыни и сокровища церкви»120.

Это познание остается в силе и для более поздней реформаторской теологии, становится ее исходным пунктом, выражаясь в учении о полной искаженности человеческой природы первородным грехом: «Item docent, quod post lapsum Adae omnes homines, secundum naturam propagate, nascantur cum peccato, hoc est, sine metu Dei, sine fiducia erga Deum et cum concupiscentia, quodque hic morbus seu vitium originis vere sit peccatum, damnans et afferens nunc quoque aeternam mortem his, qui non renascuntur per baptismum et spiritum sanctum»121.

В описанном выше состоянии (еще раз: это не были интеллектуальные игры, а глубочайшие экзистенциальные переживания) Лютер приходит к тому, что сегодня именуется его ранней теологией.

Ее суть заключается в следующем: если мы будем предельно честны, то должны признать, что мы не можем исполнить заповеди Бога и поэтому обречены на вечное проклятие. Мы впадаем в смертельный ужас, ощущаем чудовищный груз греха и богооставленность. Но так мы экзистенциально оказываемся в той же ситуации, что и распятый Иисус Христос, а тем самым соединяемся с ним122. Оказавшись на кресте, он сошел в эти глубины греха и отчаяния, чтобы встретить нас именно там. Лютер (говоря о себе самом в третьем лице) так описывает подобные переживания: «Я знаю человека, который уверяет, что он часто испытывал неимоверные муки. Они длились недолго, но были такими сильными, воистину адскими, что об этом не может рассказать никакой язык, и описать этого не в состоянии никакое перо, и поверить в это не может ни один человек, разве только он не переживал подобного <…> кому выпадет испытать подобное, низвергается в преисподнюю, его кости как бы превращаются в пепел. В этот момент является страшный в своем гневе Бог <…> Некуда убежать, нигде – ни внутри, ни вовне не найти утешения. Все обвиняет вас <…> В такие страшные моменты душа не в состоянии представить себе, что она когда-нибудь будет спасена. Она ощущает только одно – нескончаемые муки. Они вечны, душа понимает это и не считает их преходящими. Ей не остается ничего другого, как только лишь вопиять о помощи и издавать воздыхания ужаса, потому что неизвестно, где искать спасение. Тогда душа растянута на кресте вместе с распятым Христом, так что можно пересчитать все ее ребра. Нет в ней уголка, который не был бы исполнен смертельной горечи, ужаса, страха, печали – и кажется, что все это будет длиться вечно»123. Соединяясь с Христом, с Сыном Божьим, мы оказываемся причастны Богу и, тем самым, спасены. Но это спасение sub contrario, под видом противоположного. Спасен, согласно ранней теологии Лютера, только тот, кто искренне страдает от того, что считает себя проклятым и обреченным аду124.

Это сложная, элитарная и еще вполне монашеская теология. Именно исходя из нее, Лютер и выступает против продажи индульгенций, ведь они дают пусть и призрачные, но утешения, некую видимость гарантий в отношениях с Богом, в то время как верующего надо, наоборот, подталкивать к бесконечному сокрушению и самообвинению, которое и является истинным покаянием. Первый тезис из 95-ти я уже приводил, приведу заключительные два: «Следует увещевать христиан, чтобы они стремились унаследовать от своего главы Христа страдания, смерть и ад. И следует более доверять тому, что в Царство небесное можно войти после многих испытаний, чем обнадеживанию, что нет никакой опасности»125. Главное, что принес Христос – это «страдания, смерть и ад», через которые и только через которые мы обретаем спасение. А прохождение через них, в том числе и через адские мучения в экзистенциальном смысле, – это и есть покаяние.

Следует отметить, что подобные богословские настроения вновь всплывают в начале XX века в связи с движением «Лютеровского ренессанса»126, вдохновленного берлинским профессором истории церкви Карлом Холлем127. В своей статье «Что Лютер понимал под религией?» он, например, так – с глубоким пониманием и симпатией – описывал опыт раннего Лютера: «Такое Лютер мог постичь только на личном опыте. Должно было быть мгновение, когда среди его мучений его пронизало ощущение, что Бог ищет его и привлекает к себе именно через эти страдания. Эта мысль и стала его спасением»128.

Однако в ходе развернувшейся дискуссии, очевидно, в 1518 г. в мышлении Лютера совершается новый переворот, в ходе которого он и формулирует те воззрения, которые становятся основой лютеранского вероисповедания и которые уже отчасти намечены в приведенных выше словах Карла Холля. Этот переворот в обширной переписке реформатора маркирован сменой его изначального имени Лудер на «Лютер». Дело в том, что имя «Лютер» является соединением его имени с греческим словом «Элеутериос», которое означает «освобожденный» и которым он начинает теперь подписывать свои письма129.

Очень кратко, новые воззрения Лютера таковы: он по-прежнему убежден, что человек – это обреченный на ад грешник, уже хотя бы потому, что не способен любить Бога. Однако Бог сам любит и спасает человека, без всякого его участия. Христос умер за людей. Его смерть искупила все человеческие грехи, и теперь они не могут быть вменены верующему в дарованное ему спасение.

Ключевой текст Лютера, проясняющий его новую позицию, – это знаменитая работа «О свободе христианина». Лютер пишет: «Таким образом, обетования Божьи дают то, что заповеди Божьи требуют, они исполняют то, что закон предписывает, чтобы все сущее могло быть только Божьим, – как заповеди, так и исполнение заповедей. Он один заповедует, и Он один исполняет. Таким образом, обетования Божьи принадлежат Новому Завету. В самом деле, они являются Новым Заветом. Поскольку эти обетования Божьи являются святыми, истинными, праведными, свободными и мирными словами, наполненными добродетелью, душа, которая примкнет к ним с твердой верой, будет столь близко слита и поглощена ими, что она не только разделит с ними всю их силу, но они просто насытят и опьянят ее. Если прикосновение Христа целительно, то насколько же это нежное духовное прикосновение, это всепоглощение Слова будет сообщать душе все, что принадлежит Слову. Вот каким образом только через веру и без дел душа оправдывается Словом Божьим, освящается, делается истинной, спокойной и свободной, исполняется всеми благословениями и воистину делается чадом Божьим»130.

Однако обратим внимание на то, что речь идет лишь об обещании Бога, promissio, о фактически ничем не подтверждаемом на практике слове. Среди множества утверждений Библии, среди множества заповедей и требований, угроз и увещеваний, в ней есть и эти слова. И вот мы буквально хватаемся, цепляемся за них. Мы как бы «ловим Бога на слове». Придя на его суд, мы будем ссылаться не на наши добрые дела и духовные совершенства, не на глубину своего покаяния или степень своей веры, а только на это услышанное нами обещание Бога. Мы верим ему вопреки всему: вопреки знанию о собственной греховности; вопреки миру, где царит закон воздаяния; даже вопреки множеству библейских заповедей, сопряженных с угрозами наказания за их невыполнение. Мы полагаемся только на это сказанное нам извне слово обещания – verbum externum131. Наше спасение и вечная жизнь даются только и исключительно извне нас, extra nos – в обетовании Бога, в Его Слове. Именно поэтому лютеранскую церковь именуют «церковью Слова»132. Крупнейший исследователь лютеровского богословия Освальд Байер справедливо утверждает: «Убежденность веры основывается на устности и публичности спасительного слова, отличного от слова осуждения. Согласно Посланию к Римлянам (4: 7), вера была неуверенной, поскольку promissio оставалось для нее целиком непостижимым. Теперь же она надежно утверждается на взаимном обетовании прощения»133.

Если раньше наша единственная надежда, согласно Лютеру, строилась лишь на крайней степени самообвинения, теперь она базируется на, так сказать, «голом» обещании Бога спасти всех ради Иисуса Христа. А вера – это не некое духовное качество, а упование – упование вопреки всему – на это обещание. И вот только теперь, полностью отказавшись связывать свое спасение со своими качествами и усилиями, мы оказываемся способны – пусть частично, фрагментарно – но все же исполнить ту самую первую заповедь о любви к Богу, – именно потому, что для достижения спасения любить Бога больше не нужно! «Отсюда вы еще раз видите, что многое приписывается вере, а именно – то, что лишь она одна может исполнить закон и оправдать без дел. Вы видите, что первая заповедь, которая гласит: «Да не будет у тебя других богов, кроме Меня», может быть исполнена только верой. Даже если бы вы полностью, с головы до ног состояли бы из одних добрых дел, вы все равно не были бы праведными, не служили бы Богу и не исполнили бы первой заповеди, поскольку Богу невозможно служить по-другому, кроме как приписывая Ему всю верность и все добродетели, которые принадлежат Ему по праву. Это невозможно исполнить делами, но только лишь верой сердца. Не совершая дел, но веруя, мы прославляем Бога и признаем Его верность и праведность. Поэтому только вера является праведностью христианина и исполнением всех заповедей [Божьих], ибо тот, кто [таким образом, т.е. верой] исполняет первую заповедь, без труда может исполнить и все остальные»134.

В этой ситуации любые попытки связать спасение с самим собой, со своим внутренним или внешним состоянием будут грехом, отвлекающим нас от Божьего обещания и не дающим нам уповать только на него. Человек должен перестать копаться в себе и положиться исключительно на Бога. Раньше вера была взглядом внутрь себя, бесконечным самообвинением, теперь она становится взглядом на Христа. Получается: то, что раньше было основой спасения, теперь понимается Лютером как грех и дело сатаны. Обращенного внутрь себя человека он именует homo incurvatus in se ipsum, а соответственно одним из определений первородного греха и является теперь incurvatio135.

Теперь истинное покаяние Лютер понимает не как сокрушение о собственном грехе, ввергающее в, так сказать, спасительное отчаяние. Теперь покаяние для него – это, следуя греческому значению данного слова в Новом Завете, «метанойя», т.е. «смена перспективы», «разворот»136. Для Лютера это разворот от себя ко Христу. Раньше спасение понималось как экзистенциальное внутреннее соединение со страдающим Христом, теперь Христово распятие становится для человека внешним событием, возвещенным верующему во внешнем слове и именно потому – надежным залогом спасения, ибо оно не зависит от меня с моими слабостями и переменами настроений и чувств.

В этом смысле покаяние в прежнем значении и вера становятся противоположными понятиями. Услышать обещание спасения, принять и держаться его, вопреки тому принципу воздаяния, что царит в мире, и вопреки угнетающему мою совесть знанию о собственном грехе, – это и есть вера в лютеранском понимании. Известный церковный историк Ганс Шварц в своем классическом труде о Лютере утверждает: «Считать веру собственным решением в пользу Бога – неслыханная самонадеянность <…> Слово Божье находит человека в его богооставленном состоянии, требует от него ответа верой и дает возможность дать этот ответ»137. А крупнейший консервативный лютеранский богослов XX века Вернер Элерт, которого мы уже цитировали, пишет: «Вера – это убежденность в том, что проповедуемое Слово, а тем самым его как информативное, так и увещевающее содержание относится ко мне»138. Приведем слова из статьи также уже упомянутого Карла Холля «Какое значение имеет учение об оправдании для современного человека?»: «То понятие о Боге, к которому сводится учение об оправдании, содержит в себе парадокс. Наряду с мыслью о святом, непреклонно требующем Боге, контрастно присутствует также иное воззрение, согласно которому Бог исполнен удивительной благости. Оба аспекта необходимо мыслить с совершенной отчетливостью и полнотой, не стремясь к внутреннему уравновешиванию. Но этот парадокс представляет собой не что иное, как сущность христианской веры в Бога. Иисус представил мысль о Боге в таком же непримиримом контрасте гнева Судьи и милосердной любви Отца. Противоречие есть для нас единственная форма, с помощью которой мы способны осознать всю глубину идеи Бога. Благодать, милующая человека, должна выделяться на фоне божественной святости как нечто совершенно новое, как непостижимое чудо. Только в этом случае любовь Божия является чем-то большим, нежели простое снисхождение или слепое отцовское благоволение <…> все эти представления о посредничестве не могут никого избавить от того вопроса, который неизбежно возникает в конечном итоге: можно ли действительно поверить в то, что Бог милосерд настолько, что проявляет милость даже ко мне? Здесь начинается личная борьба, которую каждый должен выдержать сам за себя. И чем более серьезную она принимает форму, чем более непосредственное столкновение человека с Богом здесь возникает, тем лучше для человека. Однако честным итогом этой борьбы за Бога никогда не может быть логически последовательный результат. Последним всегда остается даруемое свыше мужество – принять невероятное за истину»139. Здесь, на мой взгляд, соединяются воззрения зрелого Лютера и, соответственно, классическое лютеранское учение об оправдании с характерной экзистенциальной окрашенностью ранней теологии реформатора.

Следуя зрелому Лютеру, можно решиться и на следующее утверждение: вера – это упование на Божье обещание в определенном смысле вопреки самому Богу! Тут можно вспомнить размышления Лютера о Deus absconditus, сокрытом Боге. В своей работе «О рабстве воли», а также в ряде своих других трудов Лютер утверждает, что последняя воля Бога сокрыта от нас и, таким образом, как бы вновь ставит спасение верующих под вопрос140. Однако тем самым он лишь подчеркивает экзистенциальное дерзновение веры на открытую нам во Христе волю Бога, на Слово, на обещание Бога спасти нас, – в том числе и вопреки сокрытой от нас последней тайне Божества. В экзистенциальном плане слово Бога оказывается более значимым, чем его сокровенная природа и его величие. Лютер пишет: «Бог свершает много такого, о чем Он не объявляет нам в своем Слове, и желает много такого, о чем Он не желает объявлять нам в своем Слове. Так, смерти грешника Он не желает как раз по Слову своему, однако по своей неисповедимой воле Он ее желает. Ныне нам надлежит смотреть на Его Слово и оставить в стороне Его неисповедимую волю. Надо, чтобы нами руководило Его Слово, а не Его неисповедимая воля. Кстати, кто мог бы руководствоваться волей, которая совершенно неисповедима и непостижима? Достаточно только знать, что у Бога есть некая неисповедимая воля, однако, что она такое, по какой причине и чего она хочет – до этого ни в коем случае доискиваться нельзя, об этом нельзя спрашивать и печься, этого нельзя касаться, а можно только бояться и молиться»141.

Покаяние и жизнь верующего теперь – не концентрация на своем грехе, а упование исключительно на милость Христа. Это можно, например, проиллюстрировать тем, что в своей работе 1519 г. «Проповедь о подготовке к смерти» Лютер пишет, что всякий умирающий неизбежно сталкивается с тремя навязчивыми образами – это «ужасающий образ смерти», «отвратительно-многообразный образ греха» и «невыносимый, но неизбежный образ ада и вечного проклятия». Если для его ранней теологии важным было бы принять эти образы и ощутить через них свою отверженность от Бога, надеясь именно таким переживанием обрести спасение, то теперь задачей верующего становится решительно гнать от себя эти образы, заставляющие его усомниться в своем спасении. Автор этих образов – дьявол. Причем, утверждает Лютер, пока человек еще полон сил, дьявол прячет от него такие мысли и картины. Поэтому нам нужно при жизни постоянно помнить о них. Но не для того, чтобы постоянно себя ими угнетать и отказываться от радостей жизни. Напротив! Для того, чтобы научиться справляться с ними. Так в момент смерти, будучи слабыми, мы окажемся достаточно «натренированы» для этого. В противовес трем этим губительным образам верующий в момент смерти призван сконцентрироваться на единственном спасительном образе: на образе распятого за него Иисуса Христа142.

Интересно, что сам Лютер не так ясно, как мы сегодня, осознает всю радикальность совершившегося переворота и, считая, что развитие его взглядов шло, скорее, эволюционно, подчеркивает преемственность по отношению к своему раннему учению143.

И в определенном смысле он прав, поскольку как в его ранней теологии, так и в теологии зрелой в центре внимания находится именно вопрос о покаянии. Лютер по-прежнему твердо убежден в том, что покаянием должна быть вся жизнь верующего. В своем Малом Катехизисе 1529 г. он почти буквально повторяет ключевую мысль 95-ти тезисов: «Живущий в нас ветхий Адам путем ежедневного сокрушения и покаяния должен быть утопляем и умервщляем со всеми своими грехами и похотями, а вместо него же должен ежедневно возрастать и воскресать новый человек, живущий вечно в праведности и чистоте пред Богом»144. Однако теперь «ветхий Адам» – это как раз укорененное в извращенной грехом человеческой природе стремление самому заслужить свое спасение или как-то духовно «дорасти» до него: будь то делами, будь то верой, будь то самоосуждением.

При этом Лютер прекрасно отдает себе отчет в том, что такое стремление практически неистребимо, поэтому он добавляет к процитированным словам ту фразу, что стала заголовком моего доклада: «Но имей в виду: эта бестия умеет плавать»145. Справиться с ней совсем не просто. В самом знаменитом лютеровском хорале Ein’ feste Burg, «по выражению Карла Динста – «сигнале протестантской идентичности»146, а по определению Генриха Гейне – «Марсельезе Реформации»147, после впечатляющего описания силы, могущества и ярости дьявола, который выступил против верующих, Лютер утверждает: «Своей силой мы ничего не добьемся, мы вот-вот потерпим поражение»148. А его предсмертная записка завершается словами, которые фактически стали завещанием реформатора и квинтэссенцией его богословия: «Никто не сможет понять Буколик и Георгик Вергилия, если не был пастухом или крестьянином на протяжении пяти лет. Я утверждаю, что никто не поймет писем Цицерона, если не занимался важными государственными делами на протяжении двадцати лет. Пусть никто не думает, что глубоко вкусил Священного Писания, если не руководил праведно церквями на протяжении ста лет. По этой причине, впечатляет пример Иоанна Крестителя, Христа и Апостолов. Не пытайся объять эту божественную Энеиду, а смиренно поклонись ее следам. Мы нищие. Hoc est verum (Это истина)»149. Мы нищие. Это истина. Покаяние – это непрестанная тяжелая борьба, постоянный прорыв к Иисусу Христу сквозь присущую человеку концентрированность на себе самом. В этой борьбе мы снова и снова терпим поражение, но важно, чтобы именно это поражение снова и снова давало нам ощутить свою полную нищету перед Богом и абсолютную нужду в его милости.

Известный церковный писатель и поэт XX века Йохен Клеппер, описывая в своих дневниках еще одно богословское понятие реформаторской теологии – «освящение», высказывает мысли, которые вполне могут быть применены к понятию покаяния (в каком-то смысле – решусь на подобное отчасти рискованное утверждение – в лютеранском богословии эти два понятия сходятся воедино): «Вера возникает во все новых и новых прорывах, каждому из которых предшествует угроза полной внутренней катастрофы. Освящение становится не сохранением и подтверждением веры, но снова и снова должно быть выстрадано»150. Покаяние в таком понимании – это постоянное обретение веры, происходящее порой драматическим образом.

Итак, именно покаяние является темой, которая пронизывает виттенбергскую Реформацию: от 95-ти тезисов до предсмертных слов Лютера. При этом в 1518 г. представление Лютера о покаянии радикально меняется. Оно больше не самоуничижение и самообвинение, а стремление к (почти полностью немыслимому) отказу связывать свое спасение со своими качествами. Однако, невзирая на этот перелом, Лютер сохраняет преемственность со своими прежними взглядами в том, что покаянием должна быть и является вся жизнь верующего человека. Покаяние – это никогда не прекращающийся процесс, непрерывная борьба. Причем для зрелого Лютера – это череда постоянных поражений, заставляющих нас снова и снова отказываться от всяких претензий на собственные усилия и качества и уповать исключительно на незаслуженную милость Бога. Лютер пишет – и этой цитатой я закончу свой материал: «Ничто не может более повредить верующему, как убежденность, что он уже достиг цели и не нуждается более в поисках <…> Эта [земная] жизнь – не совершенство, но постоянное усовершенствование. Не здоровье, но постоянное выздоровление. Не сущность, но становление. Не покой, но упражнение. Мы еще не обрели бытие, но лишь его обретаем»151.

СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ

Лютер М. О рабстве воли // Мартин Лютер. Избранные произведения. С. 185–382. [Lyuter M. O rabstve voli // Martin Lyuter. Izbrannyye proizvedeniya. S. 185–382.]

Лютер М. Свобода христианина // Мартин Лютер. Избранные произведения. СПб., 1994. С. 16–54. [Lyuter M. Svoboda khristianina // Martin Lyuter. Izbrannyye proizvedeniya. SPb., 1994. S. 16–54.]

Тихомиров А. Истина протеста. Дух евангелическо-лютеранской теологии. М., 2009. [Tikhomirov A. Istina protesta. Dukh yevangelichesko-lyuteranskoy teologii. M., 2009.]

Фаусель Г. Мартин Лютер. Жизнь и дело. Т. 1: 1483–1521. Харьков, 1995. [Fausel’ G. Martin Lyuter. Zhizn’ i delo. T. 1: 1483–1521. Khar’kov, 1995.]

Шварц Г. Мартин Лютер. Введение в жизнь и труды. М., 2010. [Shvarts G. Martin Lyuter. Vvedeniye v zhizn’ i trudy. M., 2010.]

Bayer O. Martin Luther’s Theology. A Contemporary Interpretation. Cambridge, 2007. P. 44–67.

Idem. Promissio. Geschichte der reformatorischen Wende in Luthers Theologie // Der Durchbruch der Reformatorischen Erkenntniss bei Luther. Neuere Untersuchungen / Hg. B. Lohse. Stuttgart, 1988. S. 154–166.

Bornkamm H. Thesen und Thesenanschlag Luthers: zur Frage des 31. Oktober 1517 // Geist und Geschichte der Reformation: Festgabe Hanns Rückert zum 65. Geburtstag dargebracht von Freunden, Kollegen und Schülern/ Hg. H. Liebing, K. Scholder. Berlin, 1966. S. 1–40.

Confessio Augustana // Die Bekenntnisschriften der evangelisch-lutherischen Kirche. Göttingen, 1979.

Cornelius-Bundschuh J. Die Kirche des Wortes. Zum evangelischen Kircheund Gemeindeverständnis. Göttingen, 2001.

D. Mart[inus] Luth[er]: Geistliche Lieder auffsnew gebessert zu Wittemberg. XXXIII [1533]. Репринт: Das Klug‘sche Gesangbuch 1533 / Hrsg. von K. Ameln. Kassel; Basel, 1954.

Elert W. Der christliche Glaube. Grundlinien der lutherischen Dogmatik. Hamburg, 1960.

Hamm B. Theologie und Frömmigkeit im ausgehenden Mittelalter // Handbuch der Geschichte der evangelischen Kirche in Bayern. Bd.1: Von den Anfängen des Christentums bis zum Ende des 18. Jahrhundert / Hg. G. Müller, H. Weigelt, W. Zorn. St. Ottilien, 2002. S. 159–212.

Heine H. Zur Geschichte der Religion und Philosophie in Deutschland // Heine H. Historisch-kritische Gesamtausgabe der Werke. Bd. 8/1. Hamburg, 1981.

Hempelmann H. Wie wir denken können. Lernen von der Offenbarung des Dreieinigen Gottes für Wissenschaftstheorie, Sprachphilosophie und Hermeneutik. Wuppertal, 2000.

Iserloh E. Luther zwischen Reform und Reformation. Der Thesenanschlag fand nicht statt. Münster, 1968.

Klepper J. «Ziel der Zeit». Die gesammelten Gedichte. Witten; Berlin, 1967.

Klepper J. Unter dem Schatten deiner Flügel. Aus dem Tagebüchern der Jahre 1932–1942. Stuttgart; Zürich; Salzburg, 1956.

Lohse B. Luthers Theologie in ihrer historischen Entwicklung und in ihrem systematischen Zusammenhang. Göttingen, 1995.

Luther M. Ausgewählte Schriften / Hg. K. Bornkamm, G. Ebeling. Bd. 2: Erneuerung der Frömmigkeit und Theologie. Frankfurt; Leipzig, 1995.

Luthers Werke in Auswahl. Studienausgabe / Hg. O. Clemen, A.Leitzmann. Bde. 1–8. Berlin, 1950.

Mühlen K.-H. Reformation und Gegenreformation. Teil I. Göttingen, 1999.

Repp A.C. The Trinity as Gospel in Lutheran Theology // Лютеране в России: к 300-летию распространения лютеранства в Сибири. Сб. докладов Международной научной конференции. Омск, 9–10 октября 2014 г. Омск, 2014. С. 72–74.

Riess R. Auf der Suche nach dem eigenen Ort. Mensch zwischen Mythos und Vision. Stuttgart, 2006.

Roper L. Der Mensch Luther. Die Biographie. Frankfurt, 2016.

Schilling H. Martin Luther. Rebell in einer Zeit des Umbruchs. München, 2013.

Schwarzwäller K. Sibboleth: die Interpretation von Luthers Schrift De servo arbitrio seit Theodosius Harnack. Ein systematisch-kritischer Überblick. München, 1969.

Tillich P. Die Religiöse Substanz der Kultur: Schriften zur Theologie der Kultur. Gesammelte Werke. Bd. IX. Stuttgart, 1967.

Wallman J. Kirchengeschichte Deutschlands seit der Reformation. Tübingen, 1985.