Читать книгу Город истин. Сборник прозы и поэзии, посвящённый 320-летию основания Санкт-Петербурга - Сборник - Страница 74

Опять война,

Опять блокада…

А может, нам о них забыть?

Я слышу иногда:

«Не надо,

Не надо раны бередить».

Не только ради красного словца

Я снова про войну пишу упрямо,

А ради светлой памяти отца

И юности, потерянной в ней мамой.

Зачем со смертью оживлять бои?

Их лучше бы из памяти изгладить.

Но там остались бабушки мои,

Навечно замурованы в Блокаде.

И только в ней под пеплом чёрным след,

У голода коварного в объятьях,

Оставили не узнанный мной дед

И тётин сын – мой годовалый братик.

Там сделал он свой первый в жизни шаг —

И шаг свой, ставший для него последним,

В том доме, где давно погас очаг,

Как в том, другом, по горечи – соседнем.

Откуда увозили малышей,

Простившихся в нём с мамочкой навечно.

И дома в мире не было пустей,

И голода того бесчеловечней…

Он иссушал и скручивал тела

И эту Мать подверг экспериментам,

Что восемь деток в муках родила,

Став бабушкой мне лишь по документам.

Дом этот бомбой стёрт с лица земли…

Война пощады вовсе не сторонник!

Но в памяти… цветы там зацвели,

В горшках, что украшали подоконник…

Должна и той я образ сохранить,

Чьей тёзкой стала, девочки Марины…

Ей тётей никогда моей не быть,

А стать она мечтает балериной!

Но, бог, девчушку эту вразуми,

Вмешайся в то, что происходит, небо!

Не дай идти за этими людьми,

Что обещают дать кусочек хлеба.

А мне ей крикнуть хочется: «Не верь!

И не меняй на хлеб свои ботинки!

Ведь за тобой навек захлопнут дверь,

А… мясо будут продавать на рынке…»

В конце войны убийц расплата ждёт!

А жертвы так по-прежнему и немы…

Я этот близкий мне, родной народ

Запечатлеть должна в своих поэмах!

Тех ленинградцев, вечно молодых,

Красивые, улыбчивые лица!

Я чётко и так ясно вижу их,

Когда пишу страницу за страницей.

Я теми не могу не дорожить,

Кто дьявольской войны закон нарушил,

В нас продолжая бесконечно жить,

Когда их обнимают наши души!

Война, продрогший город, метроном —

Звук бьющегося сердца Ленинграда…

Театр стал единственным окном

В тот светлый мир, в котором нет блокады.

Он совершил уже её прорыв,

Пусть хоть над сценой, сделав небо чистым,

Где амбразуру голода закрыв,

Сражались до победного артисты,

Отстаивая жизнь родной земли,

И хоть редело смелой труппы войско,

Надежду, словно знамя, в зал несли,

Порою на подмостках пав геройски —

Не по сюжету пьесы, вовсе нет!

Откуда смерти взяться в опереттах?

И даже если гас на сцене свет,

Фонарики несли потоки света.

Их из карманов зритель доставал,

А в светлые финальные моменты

Зал молча с мест тихонечко вставал,

Сил не имея на аплодисменты.

Да, так рукоплескала тишина,

Пусть хоть на час отодвигая голод,

Сознанье, что вокруг идёт война

С бесчинствами её и произволом.

Минутным счастьем наполнял финал

Очередной весёлой, яркой пьесы,

А если зритель с места не вставал,

То значит, что вознёсся он над креслом!

А тело отболело навсегда —

Его не напугать теперь сиренам,

Вещающим, кому, зачем, когда

Спешить в бомбоубежище со сцены…

Для зрителей звоночком на антракт

Звучал сигнал: «Воздушная тревога!

Покинуть зал!», хоть не закончен акт,

Ведь это лишь на время, слава богу.

А скоро снова пенье птиц, весна —

Всё, чтоб влюбляться силы не иссякли…

Не до еды теперь и не до сна!

Война, блокада кажутся спектаклем…

Упал артист и больше не встаёт?

Но это не нарушило программы.

Всё так же хор для зрителей поёт

И вальс звучит из оркестровой ямы!

За эту радость можно жизнь отдать,

Забыв о хлебе из древесной стружки,

Ведь музы и не думают молчать,

Хотя должны, когда стреляют пушки!

И нет конца блокадным жутким дням,

Крадущим жизни близких безвозвратно,

Но пулемётным всем очередям

Не уничтожить очередь к театру!

И мессершмиттам сколько ни кружить,

А цели их для бомб недостижимы,

И город жив, и будет вечно жить,

И жители его непобедимы.

Сезон спектаклей там назло врагам,

Мечтающим увидеть пепелище,

Где голод душит, но театр – храм,

Способный накормить духовной пищей!

Не сломят город голод, холод, тиф,

Ведь есть театр же в центре Ленинграда,

Который, невозможное свершив,

Рвёт каждый день в клочки кольцо блокады.

Рвёт и не только в зрительских мечтах,

Дав силы голод пережить и беды,

Ну а врагов ждёт в Ленинграде крах,

Театр – он тоже внёс свой вклад в Победу!

«Чтоб жизнь не умирала никогда»,

Спасенья тысяч ленинградцев ради,

Дорогу защищал у кромки льда

И бил фашистов будущий мой дядя.

В Победу веру он не дал сломать,

Для хлеба путь открыл в великий город,

Где голодали сёстры, братья, мать,

Где каждый день был переполнен горем.

Блокады было прорвано кольцо,

На месте том, где потерял он руку,

Оставив навсегда своё лицо

На фото в доме благодарных внуков.

А там, где насмерть он тогда стоял,

Откуда он вернулся инвалидом, —

Там в честь его стоит Мемориал,

Где есть о чем поведать людям гидам!

Помочь потомкам память сохранить

О тех, кто отдал молодость Отчизне!

И Хлеб, и Мир их научить ценить,

И Счастье наше так идти по жизни —

Прекрасные и долгие года,

Чтоб Жизнь не умирала никогда!

Мама, как странно,

Что стройный твой стан

В ватник дырявый закутан…

Мама, ошибся, видать, Левитан,

Что-то, наверно, напутал!

А репродуктор… да всё он наврал!

Что-то тут точно нечисто!

Мама, а как же теперь школьный бал,

Как же мечта стать юристом?

Мама, сирены завыли опять…

В бомбоубежище нужно…

Мама, тебя же совсем не узнать,

Ждёт тебя новая служба!

Вот ты спешишь,

Ну а смерть – по пятам,

В мрачный израненный город:

Трупы людей собирать по домам —

Тех, задушил кого голод…

Вместо того чтобы в школу бежать,

Мама, ты роешь траншеи,

Можешь в любую минуту ты стать,

Стать для снаряда мишенью…

Мама, не платья нарядные шить

Было дано тебе свыше,

А зажигалки шальные тушить

Молча на питерских крышах.

Мама, дано тебе было узнать

Это исчадие ада!

И научиться читать и писать

Подлое слово «блокада».

Мама всегда весела и нежна,

Мамам с детьми бы резвиться…

Мама и жуткое слово «война» —

Как же могли совместиться?

Мама одна из прекраснейших Дев —

Жертва чудовищной драмы.

Мама – и этот опилочный хлеб —

Сто двадцать пять горьких граммов.

Папу они твоего не спасли…

Как и других ленинградцев,

С воем снега их тела замели,

С жизнью заставив расстаться…

Мама… почти что бесплотный скелет —

Кости обтянуты кожей…

Мама – девчонка шестнадцати лет

Разве на маму похожа?

Мамочка, колешь ты лёд на Неве,

Пьёшь ты из проруби жадно…

Чёрный платок на твоей голове —

Моды огрызок блокадной.

Мама, скажи же, что всё это ложь:

Бомбы, фашистские танки!

Мама, по снегу ты… маму везёшь —

Мёртвую маму на санках…

Мамочка, вот ты в землянке сырой…

Как же всё дико и странно!

Мама, ты стала военной сестрой,

Вот и бинтуешь ты раны.

Стоны ты слышишь во сне до сих пор —

Боли в ушных перепонках…

Ранен в живот то солдат, то майор —

Ты им сестричка, сестрёнка.

Мама, какую уж ночь ты не спишь,

Сотни повязок меняешь…

Вот на посту ты с винтовкой стоишь,

Госпиталь свой охраняешь.

Мамочка, треск разорвавшихся мин!

Всюду и горе, и беды…

Но вот ваш госпиталь

Въехал в Берлин —

Здесь ты и встретишь Победу!

Мамочка, слышишь победный салют?

Ждут тебя, мама, награды

За твоё мужество, доблесть и труд!

Что же ты, мама, не рада?

Ты не одну заслужила звезду

В дьявольской той круговерти…

А вот теперь ты в тифозном бреду,

Снова меж жизнью и смертью…

Руки уже опустили врачи,

Ты в ленинградской больнице…

Мамочка, мама, прошу – не молчи,

Знаю, не сдашь ты позиций!

Знаю, ты сильная, ну же, крепись!

Мама, за мир ты в ответе!

Ведь впереди у тебя же вся жизнь,

Счастье семейное, дети!

Внуки и правнуки – всё впереди,

Радости время настало!

Только бы биться бесстрашно в груди

Сердце твоё не устало!

Вновь в честь тебя фейерверки и пир,

Оды слагают поэты,

Ведь на таких, как ты, держится мир,

Светлое Завтра планеты!

Эту ночь я гоню много лет уже прочь —

Лунным светом залита как ядом,

Вот такая жестокая подлая ночь,

Эта ночь ленинградской блокады.

Тишина за окном, глухота за стеной,

Призрак смерти, но кем же ты послан?

Просто голод костлявой рукой ледяной

Обнимает детишек и взрослых.

Вместо воя сирен этот каменный плен,

Тлеют звёзды, как хлебные крохи.

Только жизни взамен суждено встать с колен

Этой страшной бездушной эпохи.

Там мой дед – вот закован он в смерти печать!

Там две бабушки юных застыли…

Им мою колыбель никогда не качать,

Похороненным в братской могиле…

Вот девчонка опухшая – мама моя,

Кто ей детство и юность разрушил?

Дом её и семья стали пищей огня,

Ей обжёгшего крылья и душу.

Эту ночь я гнала столько лет уже прочь,

Пропитавшую детство мне ядом,

Мне ничем не помочь, потому что я дочь,

Тоже дочь ленинградской блокады.

Это память плетётся за мной по пятам,

Ею густо заполнены гены,

Возвращая к Пяти знаменитым углам,

В дом, где кровью пропитаны стены…

В дом в колодце – дворе, чудом выживший сам,

В это место на лестничной клетке,

Где сто двадцать и пять хлебных крошечных грамм

Не сумели спасти моих предков…

Я тогда не жила – родилась лишь спустя

Много лет после славной Победы,

Но всегда ощущаю себя как дитя

Той блокады, чей след мной изведан.

Эту ночь я гоню много лет уже прочь,

Представляя по карточкам лица,

Понимая: должна я хоть чем-то помочь,

Чтоб она не могла повториться.

Может быть, правда, есть доля вины

Белых ночей Ленинграда

В том, что не спится им —

Детям войны,

Детям войны и блокады?

Может быть, слишком душиста сирень,

А голосистые птицы

С ночью опять перепутали день?

Вот старикам и не спится!

Дети войны, дети войны,

Дети войны и блокады —

Даже их сны, беспокойные сны

Адским наполнены ядом,

Даже их сны, беспокойные сны

Адским наполнены ядом.

Вновь тишину разрывает салют

Вслед за победным парадом.

Вспышки на небе уснуть не дают

Детям войны и блокады.

Вот умирает от голода мать,

Рвутся повсюду снаряды,

В бомбоубежище нечем дышать

Детям войны и блокады…

Боли фантомные мучают их,

Память не знает пощады!

Кажется странным, что вечер притих,

Детям войны и блокады.

Множество лет мир живёт без войны —

Слышим лишь гроз канонады…

Но почему же они так грустны,

Дети войны и блокады?

Тесно за пышным столом от родни:

Все в этот день с ними рядом.

Пусть же от счастья лишь плачут они —

Дети войны и блокады!

Нету для нас их улыбок святей,

Тост поддержать мы их рады:

«Чтоб больше не было в мире детей,

Знавших войну и блокаду!»

Пускай кому-то верится с трудом,

Но знаю я, что каждое мгновенье

Коты надёжно защищают дом

И смело отражают нападенье

Любых опасных проявлений зла,

Жестокости, коварства и насилья!

Как лазер мощный, спектр их тепла

Врагов сражает там, где мы бессильны.

Там, где есть вирус смертоносных слов,

Где множится бактерий зла палитра,

Огромнейшая армия котов

За нас вступает ежедневно в битву.

Не занимать бесстрашья удальцам

В сраженьи с бессердечья анакондой,

Ведь все коты относятся к бойцам

Важнейшего невидимого фронта.

И никому их пыл не угасить,

Их преданность и верность не нарушить

В момент, когда нас могут укусить

И оцарапать сердце или душу.

Спасая нас от яда суеты

И охраняя наш покой достойно,

Незримый бой за нас ведут коты,

Предотвращая в нашем доме войны.

Защитники спокойных наших снов,

Хранители уюта нашей жизни!

И не заслуга ль кошек и котов,

Что любим дом мы, как свою отчизну?

В атаку отправляются за нас

И о любых врагах оповещают,

В кромешной тьме прожекторы их глаз

Дорогу нашу к счастью освещают.

И спят они, лишь веки чуть прикрыв,

Локаторами двигаются уши,

Ведь мнимый мир порой бывает лжив,

А хрупкие мечты легко разрушить.

И не впервой им жизнью рисковать,

Когда хозяев ослабевших ради

Им кошки помогали выживать

В самом аду – в блокадном Ленинграде.

Не прекращая тощим телом греть,

Бескровные вылизывая лица,

И отступала перед кошкой Смерть,

Как крыса, хвост поджав перед тигрицей.

Тех выживших котов наперечёт,

Не съеденных в агонии блокады.

Но вот стоит взволнованный народ,

И слёзы затуманивают взгляды —

Ведь наверху божественнейший вид:

В окне открытом в золоте заката

Мать-кошка, словно ангел, возлежит

И намывает крошечных котяток!

Ещё блокадой скован Ленинград,

Но для людей победа стала ближе:

– Смотрите, кошка родила котят,

А это знак, что шанс у нас есть выжить!

Кто знает, что могло питать сильней

Надежды тех людей непокорённых?

Но Кошка-Мать,

Как символ светлых дней,

Была гораздо значимей Мадонны!

Все знали: город снова канет в тьму,

И голод лишь на время затаился…

Но не один свидетель был тому,

Как стар и млад на Кошку-Мать молился!

И как крестились, видя на снегу

Живую кошку на руках старухи,

За то, что город не был сдан врагу

И будет поднят из руин разрухи.

Была похожа кошка на скелет,

Как и её хозяйка, схожа с тенью,

Но выжив, обе излучали свет,

Апофеоз Надежде и Терпенью.

И в городе, где съели воробьёв,

Где не осталось ни одной вороны,

Казалась Кошка миражом из снов,

Видением для взглядов изумлённых

И воплощеньем в жизнь единства вер…

Вот только что закончилась бомбёжка,

А истощённый милиционер

От посягательств охраняет кошку.

Он на веку немало повидал

И знал, как чувства ослепляет голод,

И что и для кошки впору пьедестал

За то, что душу сохранил наш город.

Котов не представляют к орденам,

В честь их побед не затевают пира,

И всё же слава и почёт котам —

Защитникам любви, покоя, мира!