Читать книгу Поэты и прозаики земли Русской - Сборник - Страница 4

Игорь Тарасович Ларин (Шевченко) – хирург, общественный деятель, поэт. Имеет много высших образований: медицина, социология, лингвистика и экономика, управление и бизнес. Профессиональный путь уникальный и выдающийся: работал врачом-хирургом, руководил здравоохранением целого района, площадь которого превышала размеры Москвы на треть. Дважды избирался главой города и района, возглавлял думу, побывал в нескольких обкомах, работал экспертом Госдумы по вопросам природопользования. Потом бизнес, несколько заводов… Женат, двое прекрасных сыновей, трое внуков. Жена не просто жена, а любовь, смысл жизни и муза.

Общая библиография Игоря Ларина – более 40 книг, среди которых поэтические издания: «Мелом на асфальте», «Во мне два “Я”», «Перекрёсток». Лауреат множества российских и международных конкурсов: Гран-при Московской премии-биеннале, Гран-при «Серебряная нить» (СПб.), вице-Гран-при Специальной премии к 85-летию В. Высоцкого, дипломант 35-й Международной книжной ярмарки, лауреат Российской литературной премии в номинации «Лучший поэт» (2022), конкурса «Мастера пера России», премии Льва Котюкова, гран-при конкурса «Вдохновение».

Член Союза писателей России, Интернационального Союза писателей.

* * *

Бежишь навстречу пробуждающемуся рассвету,

Волосы по плечам пополам с ветром.

Руки, как крылья, распахнуты в стороны,

Касаясь земли едва, паришь

невесомая,

С улыбкою лёгкою, чистою, как первоцвет.

И танцуешь, и смеёшься, и счастливее нет

На земле. И даёшь остальным света лучик,

А сама – отражение солнца и даже лучше.

Ярче, потому что живая и радуешь.

И вселяешь надежду, и собою облагораживаешь.

И поёшь, и раскрываешь чистую душу,

Разбиваешь преграды и темницы рушишь.

Пустоту содержанием наполняешь и смыслом.

Там, где ещё не зажглось, даришь искру.

Мгновение и очищающее пламя,

Огонь, сжигающий недоверие между нами…

И любовью греешь, и ободряешь сердца.

И зарождаешь жизнь новую в продолжение

цикла земного и природы движения.

И всё по кругу, и снова,

и без конца…

Но ведь это и есть

вечность и воля творца.

И не надо искать лучшего определения

Тому, как природа с чудом повенчана.

А итог? А итог – это она, Женщина!

Обычный прожит день очередной,

Сижу и на столе расслабил руки.

Мне что-то говорят и просят внуки,

Бурчит кипящий чайник за спиной,

И лампочка в разбитой старой люстре

Трещит, мигая светом надо мной.

Всё так идёт неспешно и покойно,

Размеренно и с чувствами в ладу.

Почти ничто меня не беспокоит,

Ну разве иногда за ерунду

Сорвёшься криком – и поймёшь, что зря.

…Переживая и себя коря –

За старческую вспыльчивость и строгость,

А видя детскую обиду, страх и робость,

Себя винишь и знаешь наперёд –

Всё позабудется, как раньше, вновь придёт

Забота, и любовь, и трепетная жалость,

И понимание, что, может быть, осталось

Не так уж много дней, отпущенных тебе,

Подаренных, расписанных в судьбе

По строчкам, по мгновеньям мимолётным,

И точно в яблочко, и промахам бессчётным,

Которых не исправить, не восполнить.

…И каждый миг об этом надо помнить.

Исход

Я теряю покой, я не сплю, я хожу и гадаю –

Почему и зачем метрономом пульсирует кровь.

Уезжает мой сын, и друзья за кордон улетают,

Утекают мозги, честь и совесть, а с ними – любовь…

Миллионы сердец вполовину и надвое рвутся,

Сотни тысяч семей машут вслед белокрылым судам.

Наверху в облаках они верят ещё, что вернутся,

Лбом прижавшись к стеклу, тихо шепчут чего-то богам…

Есть и мать, и отец, но они у державы сироты –

Как птенцы на камнях, на холодных чужих берегах.

Всё, что дорого им, незаметно ушло в анекдоты,

Промелькнуло внизу в перелесках, деревнях, стогах…

Что потеряно? Что им готовят чужие пенаты?

Что они и когда обретут для себя, что найдут?..

Ростропович с Вишневской вот так уходили когда-то.

Но ведь это вдвоём. А теперь миллионы уйдут!

Кто останется здесь? Кем же Родина сможет гордиться?

Для кого всё кругом и зачем расцветает весна?

Озираясь вокруг, вижу серые хмурые лица,

На которых печать застарелого душного сна…

9.05.2022

Николаю Гумилёву

Сижу за столом, а на чайнике кукла надета.

Листаю тетрадь, и нетронутый стынет обед…

Здесь копии всех документов по делу поэта,

Которые ждали меня и пылились на полках сто лет…

Серебряный век. Серебрились виски у мальчишек…

Растоптанных судеб, растерзанных в клочья семей.

Каких начитались с наганами «кожанки» книжек?

Хватило ли собранных ими… надгробных камней?..

Двадцатые числа (конца окаянного лета),

Начало безумных, окрашенных скверною бед.

Последняя песня в слезах и с надрывом допета,

Ногтями на стенке написан прощальный сонет.

Кому повезло? Тем, что сдались, а может, уплыли?..

Бистро и гитара, про русское поле шансон,

Вокруг всё не то – про луну и про снег позабыли,

Щелчком подзывают, шутя обращаясь «гарсон».

Упали на скатерть кровавые капли варенья,

И папка в руках, и ком в горле, и замерший взгляд.

Подшитый листок недописанного стихотворенья

(О том, как в Египте феллахи под пальмой сидят).

И «выстрел» под ним – приговор приведён в исполненье…

Август 2021-го – 100-летие расстрела Н. Гумилёва.

Иосифу Бродскому

Потерянная любовь, пронесённая через жизнь стихами,

Которые читали на питерской набережной и на пляжах

Майами.

Душа в оковах, рвавшаяся наружу

В надежде на везение и что ещё кому-то послужит,

Увидит живыми тех, кого любит без меры

И с кем не удастся встретиться всё равно.

И есть тому многочисленные примеры…

Почему? Я думаю, не было суждено.

Не отмерено кем-то, и согласие не получено

Ни на земле, где всегда царит равнодушие,

Да, видимо, и на небе, где тоже есть серые и заблудшие –

Ангелы падшие, пасущие такие же души.

А может, зависть и злость давит кого-то и душит?

А может, хочется унизить поэта и мольбы его слушать?..

Этим, кто подписывает бумажки и дарует визу,

Ставит штампики с серьёзным лицом для вида.

А за этими корочками и маленькими листочками –

Чья-то жизнь понапрасну перечёркнута строчками,

Обретающими жуткий смысл своей каллиграфией.

Для кого-то рутина, а для него – приговор, эпитафия.

Для поэта, давящегося сухими слезами,

Проглотившего стон, уткнувшись в подушку глазами.

И сердце, почти задушенное инфарктами,

Да и без них ранимое и битое разными фактами,

Фатально преподносимыми и горестно ожидаемыми,

Но всегда невыносимыми и скандальными.

Тебе что-то подарено и отобрано что-то.

Как оценить дары и то, что ушло безвозвратно?

И это не подтвердить математическими расчётами

И не обсудить при личной встрече, приватно.

А может, вымолить у гадалки и звездочёта

Или сухими щелчками сбросить костяшки на счётах…

Вот мне, к примеру, уже пятьдесят девять.

А что он, Иосиф Бродский, сумел бы сделать

За подаренные ему, а не мне три года?

Будь это милость Божия или просто природа,

Случай, желание или уже усталость.

А три года – целая тысяча дней или всё-таки малость

В нашем водовороте и безумной гонке событий?

Не скажет никто… и зачем? Всё равно – нам не быть… Им.

«Война и Мир»

Скажите, вы читали про Войну?

Потом о Мире – пухлые два тома

(Они по школе будут вам знакомы) –

От графа русского, от Льва Толстого.

Он дал нам факты, форму, глубину

Любви… переживаний, чувств и боли.

С лихвою ими переполнены страницы,

Где весь сюжет в характерах и лицах –

До мелочей, навзрыд прописанные роли

Пришедших из историй и рассказов,

В которых ложь и правда вместе – сразу.

От автора, не ментора святого,

А от того, кто знал и славил слово,

Внося божественную искренность и силу,

Рождённую в переживаниях и вере

(Блажен, кто в свет и мудрость их поверил).

И солнце поднялось, и осветило,

И обнажило чувственную нежность

И откровенность, страстность и безгрешность

На шпаги острие, в повествованье книги:

В глазах священника и на руках расстриги.

Падение ядра, вращенья бесконечность,

Компот из вишни, летний сад, беспечность

Спеша сливаются в одной судьбе и жизни,

В цветущей юности, служении Отчизне.

Итак, который будет вам дороже?

Скажите честно, если про Войну, –

Я вам поверю, и про Мир – пойму.

В одном – любовь, в другом всё жёстче, строже.

Который том роднее, ближе вам, по нраву?

Рожденье, смерть, что вас волнует, право,

И чувства дарит ярче и острее?

Во что вы верите, что примете скорее –

Войну? А восхищаясь, радуясь… чему?

Потере жизни, помутнению рассудка?

Там лишь одно ночное время в сутках

И верить можно только одному –

Себе. Любой другой Войною занят,

А если обещает, то обманет…

Во всём великий смысл и острота порывов.

Для чувств таких, как жалость, доброта, к сочувствию позывов,

Здесь места нет совсем… Не время!

А чтоб собрать хоть что-то – это бремя.

И надо всем парит старуха-смерть

И каждому в глаза спешит смотреть.

Старается вовсю, играет с жизнью,

А на кону судьба, оконченная тризной, –

Финал естественный, когда приходит срок.

А здесь? Когда ещё не время и урок

Наш не окончен первый… и пока

Не ждём финала, перемены и звонка:

На перерыв, антракт, на передышку…

Но жизнь уйдёт, и смерть захлопнет крышку –

Ей (смерти) всё равно и не нужны конфузы.

Кого приветствовать, что русских, что французов,

То попадающих под руку эфиопов,

Ей всё равно – лишь приобнять кого-то

И проводить к паромной переправе.

А там монеты две – и вновь назад,

Туда, где можно лгать и править

Свой чёрный бал – на людях… и приват.

Как в домино – две краски маскарада

И на земле рисуют круги ада –

Где мерзости отчётливо видны

Во всех кровавых «подвигах» Войны…

Вот взрыв – и юноша упал, во взоре страх,

Мгновеньями бегут сюжетов вспышки.

А сколько их… о, бедные мальчишки…

Между прологом с эпилогом – боль и прах.

Ну всё, с Войной понятно стало,

Хотя бояться мужу не пристало –

Но не она для нас пристанище души.

Нам Мир с любовью будут идеалом.

О Мире и любви скорей пиши –

Без взрывов, стонов, в неге и тиши.

Так хочется на юность посмотреть,

На молодость в наивной страсти первой.

А самому красиво постареть,

Не поклоняясь ни Аресу, ни Минерве.

Стремление к полёту, вере, чистоте –

Вот то, о чём поют писатель и поэт.

О нежности, душевной теплоте

Мечтают воин, пацифист, эстет…

А первый бал Наташеньки Ростовой?

Что лучше для сюжета для простого!

И первый поцелуй, и детские желанья,

Улыбки, танцы, девичьи мечтанья…

В любви, Войне есть общее – экстаз!

Но если первая есть жизни продолженье –

Стремленье к идеалам, чистоте,

Искусству и природной наготе…

То во второй… от идеалов отреченье,

Души падение и саморазрушенье.

И в этом убеждались мы не раз.

Война и смерть – как сёстры, две подруги.

Когда я в церкви на венчание смотрю,

То понимаю, что нас движут к алтарю

Любовь и Мир – в гармонии, на пару.

Война ж нам дарит ненависть, отраву,

Озлобленность, пороки и недуги.

Что автор нам даёт, во что он верит сам?

Какие движут им подспудные идеи?

Иль только образы и темы им владеют

И всё расписано по планам и часам?

Довольно… всё уже предельно ясно –

Есть Мир, в котором жить непросто, но прекрасно,

И есть разлучница – могильщица Война,

Что с чёртом под руку и с ним обручена.

Уходим

Мы бежим, задыхаясь от страха, обиды и злости,

То намётом летим, то, храпя, переходим на шаг.

Мышцы рвутся от боли, и гнутся и крошатся кости,

И спасает внезапно упавший в низину овраг.

Здесь так сыро, темно и безмолвно, предательски тихо,

Тут любое движенье раздастся – как выстрел в ночи.

Нас давно уже ждёт и бормочет голодное лихо,

Продираясь в подлеске, клюкой по деревьям стучит…

На подобранных лапах, к земле животом припадая,

Распахнувшая пасть и горящие пяля глаза,

К нам по склонам стекает живою волною шиза,

Всё подмяв на пути – постепенно овраг заполняя.

Мы уходим ручьём по засохшему старому руслу,

Окровавленный след за собой оставляя – как метки.

Нам теперь всё равно, лишь бы прочь от запретов и

клетки –

Путь наш труден и долог, тернист и потерями устлан.

В чём же наша вина и кто счёт предъявляет заочно?

Почему мы должны (ничего не прося, не беря)?

…Это просто охота, забава, и знаем мы точно –

Там внизу, на границе, у леса… стоят егеря.

Первая любовь

Ей принесут цветы с карточкой от меня.

Посыльного потом попрошу рассказать,

Как приняла букет, как читала, —

чтобы понять,

Осталось ли чувство, а может, надеяться зря

На свидание, назначенное в записке,

Такое желанное. Но всё больше сомнений,

Как только становится уходящим

…время,

И ожидание, и понимание намерений.

Стать снова кем-то, а не просто знакомым старым,

Который давно уже от этой жизни усталый –

Хочет погреться у прежнего, неостывшего очага.

А может, это снова молодость и на картине стога?

И в музее почти пусто и ничего лишнего.

А может, это всё забытое и пронзительно личное?

Которое не описать и не передать словами.

А может, лучшее – это расстояние и молчание между нами?

Ведь сколько прошло – сорок лет, пятьдесят?

Но часы на башне, как прежде, стучат.

И голуби те же снуют под ногами –

Как тогда, когда мы по брусчатке сбегали

Вниз и смеялись, не стесняясь прохожих,

Нарочно, чтобы им стало понятно тоже –

Как нам хорошо и всё в мире – у наших ног.

И что не предложит теперь сам господь бог…

У нас уже есть – и другого не надо.

Одна ладошка твоя у меня в руке,

На вторую дышу, целуя, а сам

Согреваюсь твоим взглядом,

Васильками, плывущими по реке,

Глазами, горящими над листопадом.

Наверное, это не повторить,

Впрочем – как за оградой…

Пусть лучше останется тихая память,

Как над речкой пришлось молодыми плавать –

Сплетаясь руками и лицами над водой…

Но теперь мы уже не напротив друг друга,

Разделённые временем и всяческой ерундой.

Я теперь для тебя просто друг,

Ну а ты для меня лишь подруга,

а может быть… всё-таки, ну а вдруг…

Да нет, лишнее видеться нам с тобой:

Слишком поздно и в ощущениях сложно,

Да и адреса нет – я давно позабыл адрес твой.

Скажешь: «Не может быть!» Да, теперь и такое возможно!

Поэты России

Тяжело поэтом быть в России,

Рифмовать страдание и боль…

Почему всегда они просили

Милостыню, право на любовь?..

Где-нибудь ещё (помимо дома)

Им сулили цепи и тюрьму?

А к кому не липла идиома –

Подавали посох и суму?..

И в каком ином, скажите, царстве,

У каких пределов и границ –

Жить в гоненьях, муках и мытарствах,

От бессилья выть и падать ниц –

Разбивая в кровь своё лицо…

На котором всё как на картине:

Замерзать в огне, гореть на льдине,

Умерев ребёнком – стать отцом…

Говорить, не думая о смысле,

Проходить сквозь горы напрямик.

Не считать, а плавать в море чисел,

Знать, когда уйдём, как мир возник…

Ты не бойся, что они умнее,

И не надо их боготворить.

Им скажи спасибо, что умеют

Души грешные слезой

омыть.

* * *

Чашка кофе и первая сигарета,

Ты в кровати и ещё не одета.

На столе наброски лёгкие, осторожные,

Которые ждёт детвора восторженная

В коротких платьицах и штанишках.

А может, это автор переживает о книжках,

О сроках и просит ускорить процесс,

Который скорее похож на инцест

Между мыслью и графикой на листке,

С которыми – как прутиком на песке.

А потом берёшь в руку ластик

И вымарываешь на асфальте классик.

И двигаешься от предмета до композиции,

Удовлетворяя желания автора и амбиции,

Договор подписывая от лицензиара.

И не думаешь о получении гонорара.

Обсуждаешь с внуками меню и сюжеты,

Успевая к компьютеру и переворачивая котлеты.

И по телефону, и так разговариваешь,

И при этом никого не расстраиваешь

и успеваешь…

Быть художником, и бабушкой, и женою,

И громоотводом между детьми и мною.

А ещё совещания и селекторы,

И ковид, и какие-то строительные проекты!

Так бежит, так летит время, наверное.

Ведь не у всех судьба такая необыкновенная.

И терпения не у всех и на всё хватает,

и таланта…

Ну а Лариса? Могла быть художником и музыкантом…

И в ней – то гармония, то всё без края –

И она везде, она единственная такая!

Александру Гриценко

Что лучше музыки, когда она звучит –

Триумф гармонии над жизненной рутиной!

А живописец с кистью у картины?

Поэта муза тоже не молчит!

Как выбрать мне меж нотами и слогом,

Сольфеджио смешав с литературой

(Как между правилом размера, партитурой),

Не ошибившись с выбором, определённым богом?

Как то, что мы хотели бы в судьбе

Чуть изменить, попробовав исправить,

Так реквием, написанный себе,

Вас может и унизить, и прославить.

Что лучше, пасть на взлёте, не наскучить –

Иль прозябанием себя душить и мучить,

Построив всё по правилам и планам,

И жить со скукой, ленью и обманом?

Каких ещё насмотримся обрядов:

Пороков низменных, проклятий, травли, ядов,

Которые легко в бокалы льются

И другу лучшему… и брату подаются

Авансом будущих своих грехов,

Освободясь от совести и чести – от оков,

Которые мерилом быть должны, оценкой –

От медиума – Мастера Гриценко,

Ушедшего безвременно, внезапно…

Так хочется мне повернуть обратно время,

Чтоб не давило тяжким грузом бремя

Потери, ощущенья пустоты,

Чтоб вновь покрылись строчками листы…