Читать книгу Осеннее равноденствие - Сборник - Страница 5

Ирина Горбань

Оглавление

Поэт, писатель. Родилась и живёт в Макеевке. Окончила Глуховский государственный педагогический институт по специальности «Преподаватель дошкольной педагогики и психологии». Работала ведущим специалистом в отделе реализации социальных проектов в Министерстве информации ДНР. Автор рассказов о погибших и раненых детях Донецкой области (проект «Ангелы», «Пёрышко Ангела»), очерков о погибших защитниках Донбасса. Одно из направлений – «Белые журавли», где ведётся активная работа по увековечению памяти ополченцев, защитников Донецкой Народной Республики.

Автор 10 сборников стихов и прозы. Книги «В зоне видимости блокпоста» и «В осколках отражается война» издательства «Картуш» – г. Орёл – презентовала в Москве на Красной площади на фестивале «Красная площадь – 2019» и в Рязани на фестивале книги «Читающий мир».

Член Союза писателей России, Союза писателей ДНР, МСП и «Нового современника». Лауреат литературных премий «Молодая гвардия», им. Михаила Матусовского, им. Людмилы Татьяничевой, им. Владимира Даля.

Лик

Разлетелись мелким крапом

Разномастные осколки,

На кустарниках повисли

Пожелтевшие плоды,


Оцарапало вдруг щёку,

Словно острою иголкой,

Потянулся кровью склизлой

Шрам до самой бороды.


Только рана ведь не рана,

Это так, одна бороздка,

Это словно от помады

Несмывающийся след.


Только поздно или рано

Вдруг арта взорвётся хлёстко,

И осколки звездопада

Превратятся в сухоцвет.


Ближний бой – горячий самый,

Как мартеновские печи.

Ближний взрыв сметает угли

И уносит в облака,


И, укутав в звёздный саван

Окровавленные плечи,

Подмигнёт и вдруг растает

Светлый лик из-под платка.


Стариковое

Я боюсь тебя, знаешь, война…

И жалею в тебе не себя,

Дом мой – выжженная сторона,

Безоконные стены дымят.


Я боюсь оборвать кружева

Паутин, как связующий шанс,

Как я выжила, как я жила,

Принимая «плюсов» дисбаланс!


Я боюсь тебя, мирная жизнь,

Ведь не помню в тебе ни-че-го,

Это вечное слово «держись»

Не работает, словно мертво.


Я себя, так и быть, не боюсь,

Ведь я выжила в этом аду,

Вот бы только увидела Русь,

Что я тоже к победе иду.


Осеннее

Вот и закончилось лето,

Город охвачен обстрелом,

Жизни сплошная рулетка

Новой машиной сгорела.


Снова дымятся газоны,

Свалены в кучу деревья,

Нам убежать бы – резонно,

Только в кончину не верим.


Верим: останемся живы —

Стержень стальной у Донецка.

Струнами тянутся жилы:

Дом догорает соседский.


Больше листву не сжигаем:

Каждый огонь – испытанье,

Мы по прилётам гадаем.

Смерти холодной дыханье.


Вот и закончилось лето,

Осень походкою робкой

Бродит на выселках где-то

К дому протоптанной тропкой.


Шар

И снова бой: прилёты и ответки,

И жёсткий мат ничем не приглушить,

Вдруг рядом взрыв – до судороги меткий

И пульсом в венах:

выжить…

выжить…

жить…


А где-то солнце в облаках пылает,

И сквозь ресницы небо фосфорит,

И часть осколка, как геенна злая,

Горит свечой, и всё вокруг горит.


А мне не жарко.

Мне до боли зябко,

Я стон подальше в пекло уберу,

И полевых цветов нарву охапку,

И во всё горло в небо заору.


Мне больно…

больно,

мне до боли страшно,

И я тону в предутренней росе,

А впереди сцепились в рукопашной

Мои сыны на красной полосе.


И только кровь решает в этой битве,

Кому земля, кому полнеба в дар,

И, поклонясь в заутренней молитве,

Я обниму

земной

воздушный

шар.


Кусочек дома

А давай померяемся болью:

Расскажи мне, что сейчас болит?

У кого сейчас осколок доли

Улетел подальше от земли?


У меня взлетел кусочек дома,

У тебя сарай и огород,

Город потерял крыло роддома,

И земля теряет свой народ.


А давай померяемся счастьем:

У кого огромнее оно?

Если много – подели на части,

Ветру раствори своё окно.


Пусть в него летит победы эхо,

У истории на то свои права.

Если ты, оставив дом, уехал,

Вспомни: только дома твой привал.


Ти. Ши. На

Безвозвратно потерялась

В лабиринтах отражений,

И не выбраться наружу —

Из-под ног уходит дно.


Под бомбёжками сравнялось

Двух миров самосожженье,

Только птицы в небе кружат —

Так давно заведено.


Лет, пожалуй, этак десять

Лабиринтами окопов

Ходят парни и девчата.

Им бы жить ещё лет сто,


Но войне неведом кесарь.

Ни петрушки, ни укропа,

Ни домов, ни адресата,

Только танк взамен авто.


А изгибы лабиринтов —

Не кроссворды и задачи,

Здесь давно себя изжило

Новых правил решето.


Где-то правят сибариты,

Где-то празднуют удачу,

Здесь на вытянутых жилах

Рвутся тросы шапито.


Десять лет на нитке кукла

Вместо лампы в потолочье,

От порога нет тропинки,

И обрыв давно без дна,


Из стены, от взрыва «впуклой»,

Арматура рвётся в клочья,

Рвётся кукла в четвертинки —

Так приходит Ти. Ши. На…


Мы

Война подзатянулась не на шутку,

Ей торопиться вроде не резон,

И как бы не лишиться нам рассудка

И на простой не перейти жаргон.


Амбре войны испробовав с лихвою,

Мы от духов воротим тонкий нос,

Где аромат не лебеды с алоэ,

Здесь лёгкий дым отстойных папирос.


И пусть у града есть свои намётки,

И пусть громит периметра дугу,

Мы горизонта левый край нечёткий

Не отдадим ни чёрту, ни врагу.

Всё медленнее бьют по нам зенитки,

Всё реже рвут безоблачную тишь,

Мы снова мокнем под дождём до нитки,

Но не ушли.


А разве устоишь?

Мы устоим. Мы сильные. Мы можем!

За нами Родина, за нами мать с отцом,

И мы к победе новый путь проложим.

Пусть не на танках. Мы пойдём пешком.


Барвинок

Ты меня не нашёл, не увидел, не встретил.

То ли ты невнимателен был, то ли зол,

Я давно не живу в этом доме, на третьем,

Я, как птица, мечусь между вымерших зон.

Я латаю сандалии ниткой суровой,

Каждый новый стежок кровоточит и жжёт,

И вовек не пройти мне дорогой Христовой,

Мне то узок корсет, то сандалия жмёт.

По дорогам бредут вездесущие люди,

Среди них нет меня, мне их путь незнаком.

Нашей встречи с тобой в этом мире не будет,

Неживые цветы мне шептали о том.

Новый век, новый год – время бронежилетов,

У войны нет дорог – у победы есть цель,

Я мечтаю тебя увидать этим летом,

Не могилу украсив барвинком, – постель.


Платье из ситца

Вновь совещание, мамы нет, можно играть подольше,

Пусть на столе только винегрет, завтра сварганит борщик.

Завтра надёжнее, чем вчера, завтра на день постарше,

Будут и ночи, и вечера, что-то немного страшно…


Платье из ситца, из ситца бант, впрок и трусы нашиты,

Школьный отряд – трудовой десант, только не для элиты.

А впереди ещё медсанчасть, кровь, нашатырь, зелёнка,

Будут лечить, а потом встречать маленькую Алёнку.

Мама с сестрой и ещё пацан – добрый соседский парень.

Жаль, что не помню его лица, выехал в Заполярье.


В стареньком клубе идёт кино, зал переполнен. Душно.

В цыпках запястья и насморк, но дождь проливной снаружи.

Здесь мне тринадцать. Ещё дитя, а за порогом юность,

Бабки глазами потом съедят, если не оглянулась.


Что им, познавшим беду войны? Что мне, войны не знавшей?

Главное – вовремя не заныть: будет война и наша.

Вот уже тридцать и первый взрыв. Вот вертолёты кружат,

Клубы закрыты на перерыв, стынет в подвале ужин…


Я теперь мать, как судил меня Бог. Я для дитя – опека,

Снайпер убил меня. Как он мог, дом превращая в пекло?

А за порогом играет туш странный оркестр-моно.

Слышишь мелодию? Не нарушь звуками телефона.


Письмо

Счастье – иметь такой вид из окна:

Кота и оранжевую канарейку.

Знаешь, мой друг, приезжай-ка ты к нам,

Смотаемся вместе с тобою на реку,


Где в каждой песчинке и каждой волне

Отметины ставит моё мирозданье,

Где целый пролёт разбомблённого зданья

Живёт, отражаясь в тебе и во мне.


Где в каждой лягушке царевны намёк,

Где наши Иваны не стрелами бьются

И, солнечный жар выливая из блюдца,

Снарядов огонь подаёт «Солнцепёк».


Знаешь, мой друг, этот вид из окна…

Эти лягушки, принцессы и кошки…

Я пошутила с тобою немножко.

Не приезжай. В наших окнах – война…


Молитва о бабе Зине

То ли чётки в руках, то ли бусы,

То ли шёпот её, то ли крик,

Бабе Зине ноябрь улыбнулся,

Лучик света из тучи возник.


С новой силой под шарф проникая,

Обнимает ноябрь холодком,

И наотмашь – колючая капля,

И по нервам – убийственный гром.


Каждый день ощутимей предзимье

И слышнее снарядов полёт…

Я тихонько шепну бабе Зине:

Пусть ещё на земле поживёт.


Пусть погост, от войны ненасытный,

Простоит много лет без неё,

Пусть ещё почитает молитвы

С бабой Зиной моё старичьё.


Пусть родные просторы ковыльи,

Словно бабий морщинистый лик,

Под окопы лопатой изрыли,

Превращая дорогу в тупик.


Оберегом, молитвой, крестом ли

Сохранить родниковую стынь…

Баба Зина поёт до истомы

Не убитую «Градом» Псалтирь.


В этом городе

В этом городе всё по-особому,

Где промозглая серая стынь

Облаками над клёнами собрана

И в туман погрузились мосты.


А мосты здесь особенно траурны,

Фонари – оригами из слёз,

Здесь аллеи украшены мрамором,

Здесь воюют ребята всерьёз.


В этом городе воздух особенный,

Звёздней небо, река холодней,

И пока до конца не угробили,

Есть дорога – мы ходим по ней.


Разве можно сравнить несравнимое?

Всех роднее – промозглая стынь.

Ах ты, Родина, сердцем хранимая,

Место Иверских чистых святынь.


Осеннее равноденствие

Подняться наверх