Читать книгу Высокие ступени - Сборник - Страница 32

Блестит луна на дне колодца.

Над лесом тает волчий вой…

В такую ночь к избе крадётся

С ума сошедший домовой.

Как стал он портить харч и платье,

Как бить посуду стал охоч,

Хозяин cотворил заклятье

И выгнал домового прочь.

Но и без этого, однако,

Любой на домового лют.

Ни кот, ни лошадь, ни собака

Его своим не признают,

Не пустят рядом на солому

И не поделятся едой —

Все помнят, как был тяжек дому

С ума сошедший домовой.

А он, вины своей не чуя,

В ненастье, в холод, на жаре

По ближним рощицам кочует,

Полёвок ест и спит в норе.

И нет покоя домовому:

Рассудком тягостным не здрав,

Всё к дому тянется он, к дому,

Любовь и ненависть смешав.

Ах, эти моцарты, пушкины, кафки!

Каждый – как дальней кометы осколок,

К нам залетевший случайно… Для справки:

Жизненный путь их обычно недолог.

Гения тронь – зазвенят отголоски

Детского стресса, страсти минутной —

Фокусы дедушки Фрейда… Для сноски:

Жить рядом с гением, ох, неуютно!

Хвалит наставник, а папа печален:

Сын-де замечен в пустом разгильдяйстве!

Что? Гениален? Ну пусть гениален,

Но не усерден в домашнем хозяйстве!

Женщины к гению валят толпою! —

Сереньким нам это очень обидно…

Но, если женится гений, не скрою,

Участь супруги его незавидна.

Гений и выгода редко совместны:

Смотрит на звёзды, а жизнь дорожает,

Дети растут, чем кормить – неизвестно,

Ну а жена всё рожает, рожает…

И кредиторы, и глупость, и зависть —

Лужа, в которой валяемся все мы!

Где же берёт он прекрасную завязь

Музыки, формулы, мысли, поэмы?

Кто он, сей баловень чудных мгновений,

Саженец странный средь поля людского?

Чёрт захохочет: – Ужо тебе, гений! —

И замолчит, чуя Божие слово…

На вершину Бро́кена в безлунье,

Где на ша́баш багровеет мгла,

Как-то раз прабабушка-ведунья

Молодую ведьму привела.

Юный чёрт на узенькой шпажонке

Мясо жарил, как на вертеле,

Для косящей, худенькой девчонки,

Лихо танцевавшей на метле.

Но куда значительней персоны

Обращали взгляды на неё:

Бесы, маги, тёмные бароны —

Опытное, хищное зверьё.

Щерились клыки, скрипели жвалы,

Сыпались заклятья, капал яд…

Правильно прабабушка сказала:

– Страх почуют – в жабу обратят!

Оттого она ещё задорней

Тьму взметала, будто простыню.

Усмехался сам Великий Чёрный

Наглости безродной парвеню.

Он-то знал, чего ей это стоит —

Без могучих близких и друзей

Колебать извечные устои

Ша́баша и всех его князей.

Озорует! Но какие губы…

Будто не боится ничего! —

И в холодной, неизмерной глуби

Дрогнуло бездушие его.

Сузились зрачки калёной стали,

Приподнялся бро́ви полукруг,

И мгновенно перед ним предстали

Трое ко всему готовых слуг.

Был он повелителен со свитой,

Как тому и надлежало быть:

– Зваться сей плясунье Маргаритой,

Жить в Москве и прошлое забыть.

Отыскать у предков юной девы

Голубую кровь и царский дом,

Без которых титул Королевы

Невозможен на балу моём.

Господа, к утру закончить дело…

– Да, Мессир, – осклабился Фагот.

– Да, Хозяин, – клацнул Азазелло.

– Пустяки! – мяукнул Бегемот.

Взмыли в небо три метеорита,

Расступилась над Москвою мгла,

И сказала утром Маргарита:

– Кажется, я что-то проспала!

Щёлкали дрозды в рассветной сини,

А потом на город пала тень,

Как когда-то в Иерусалиме,

В тот ниса́н, в четырнадцатый день…

Мне бес вдохновенья нежданные строки принёс

Про озеро Чад, что изрядно забыто теперь.

Там топчет траву, не заботясь о грации поз,

Пузатый, прожорливый зверь.

Зовут бегемотом (в девичестве гиппопотам),

И так он велик, что пугает друзей и врагов,

А если бросается в воду навстречу волнам,

То озеро Чад выливается из берегов!

Малы его глазки, багрова бездонная пасть,

Огромны клычищи, а шкура груба и толста,

И нрав его страшен! – немедля готов он напасть

На всех забредающих в мокрые эти места.

В воде будто остров, на суше подобен горе, —

Он грозно ревёт, он в ответе за самок и чад,

И он неуместен в расчерченном сером дворе,

Как, впрочем, и я неуместен на озере Чад.

И если уж нам не досталось отдельных планет,

То нечего шляться по чуждым домам и лесам!

(Наверно, от этих стихов содрогнётся эстет.

Я, честно признаться, от них содрогаюсь и сам.)

Но истина в том, что не грёза наш мир, не парад,

Ни райских долин в нём, ни снами овеянных вод.

Ну разве что в сказках… Послушай: на озере Чад

По шёлковой глади прекрасный скользит бегемот!

Опустив на витрину магический стенд

С «Лучшей в мире едой для собак»,

В размышлениях, как провести уик-энд,

Гарри Поттер заходит в кабак.

Раньше рыжий хозяин – простая душа! —

Гостю бурный выказывал пыл,

Лучшим элем поил и не брал ни гроша,

А потом про восторги забыл.

Да и только ли он? Гром ликующих труб

Ненадолго озвучил судьбу.

Всё прошло. И не прячет лысеющий чуб

Застарелого шрама на лбу.

Тёмный Лорд позабылся, как тягостный сон:

Кто-то… где-то… у нас…? не у нас…?

То ли Поттер его, то ли Поттера он, —

Кто ж, помилуйте, помнит сейчас!

Было время – любой пятиклассник учил

Тему «Гарри и Лорд», но затем

Педсовет при Министре её исключил

Из числа обязательных тем.

Да и в школе волшебников тоже твердят,

Мол, избыточен список наук!

Зелья, магия… Главное – корм для щенят,

Кобелей и беременных сук!

Жизнь при корме собачьем пуста и смешна.

Что осталось в ней – грустный вопрос.

Дети писем не пишут, стареет жена

И спивается вроде всерьёз.

Пьёт помалу, но медленный этот процесс

Посильнее магических сил.

Вот и Рон, нализавшись, к дракону полез.

Тот принюхался – и закусил…

Гарри Поттер глядит в заоконную мглу.

Ничего, он привычен к теням.

Гарри Поттер садится за столик в углу,

Надвигает фуражку на шрам,

И неспешно бутылку до дна осушив,

Он себе признаётся опять:

Жаль, что тот Змееустый ни разу не жив.

Вот бы встретиться, потолковать…

Сквозь туман и сумрак на болоте

Огонёк блуждающий скользит.

Мерлин спит в своём подземном гроте.

Мерлин спит…

Мерлин спит, и ржавчина покрыла

Меч, добытый им для короля.

Женщина, что Мерлина любила,

Серым пеплом пала на поля.

Мерлин спит. Столетья и мгновенья

Здесь бессильны против высших сил.

Дней и рек провидел он теченья,

Ход суде́б, затмения светил.

Мерлин шёл через миры иные.

Отступали мрак, огонь и зверь.

Даже смерть… Но смертны остальные,

И душа устала от потерь.

– Что нам делать, маг, – она сказала, —

В мире без друзей и без врагов?

Все нашли, а было их немало,

Свой приют у дальних берегов.

Не вернёшь ушедшую денницу,

И навеки утекла вода.

Прежнее уже не повторится

Никогда, о Мерлин! Никогда…

– Никогда, – печально и негромко

Повторили облако и плёс.

Старый маг снял старую котомку

И шагнул в раскрывшийся утёс.

Сквозь граниты серых подземелий

Он держал последний тайный путь

К той уже давно готовой келье,

Где душа хотела отдохнуть.

У Мёртвого моря от соли белы берега,

Вода его медленней, чем летаргический сон,

И отмели блещут, как будто на солнце снега,

И грозами пахнет густой мезозойский озон.

А всё-таки странно, что смертны бывают моря,

Что вместо прибоя колышется жаркая стыть.

И мёртвое имя назначено морю не зря:

Живые не могут воды этой горькой испить.

Хоть издали волны и ласковы, и зелены,

Они отторгают любое дыханье и плоть.

Недоброе чудо средь маленькой, жаркой страны —

Таким его создал сюда нас пославший Господь.

И с каждым закатом яснее становится нам,

Как близится то, что апостол увидел во сне:

Земля заповедная, Мёртвое море, а там…

Там всадник с косою на бледном и страшном коне.