Читать книгу Пером по воде - Сборник - Страница 19

Шаг в болото

Валентина определённо тонула. Она хотела надеяться, что нащупает в чёрной торфяной жиже опору, хотя бы утонувшую кочку или тонкое бревно, всё в слизи и каповых наростах. Но ноги, потерявшие уже и резиновые сапожки, и даже один шерстяной носок, болтались в болоте как в невесомости. Рукам тоже не за что было ухватиться, и они беспомощно шлёпали по торфу в попытках схватить, что попало, например, гадюку. Ближайшая лежала на камне в абсолютной недосягаемости и щурила подслеповатые глазки.

– Смотришь, гадина? – вяло сказала Валентина.

И гадина… И смотрит… И ничего с этим поделать нельзя. И если сейчас младшая научная сотрудница ИВП РАН утонет в новгородской трясине, то последней, кто увидит её жалобный взгляд, будет эта змея.

Пальто из ретро-ткани под названием «букле» в поход по лесам Валентина надела, конечно, зря. Перво-наперво, она нацепляла на узелки шерсти, равномерно распределённые по основе, всякого мусора: паутины, иголок, какой-то серой плесени… а, нет, не плесени. Это был лишайник, старый и засохший, который ссыпался на неё с мёртвой осины. Причём в самый пиковый момент, когда Валентина присела по естественной человеческой надобности. Тогда же к ней за шиворот упали четыре удивлённые переменой жизни «лосиные мухи». Со злости на Валентину, мстя за нежданную миграцию, они искусали своей наезднице всю шею, которая немилосердно зудела и, ожидаемо, вспухла. Пальто только больше натёрло кожу. А сейчас, раскрывая весь свой потенциал, моментально намокло и потащило хозяйку ко дну – если у этого болота вообще было дно.

К трясине Валентину привёл голод. Сначала она нашла на кочках и основательно поела сладкой, лопающейся на губах черники. Потом – полуспелой брусники и клюквы, вязких и даже горьких, от которых во рту начала скапливаться слюна. Вот-вот вырвет. Нашла три ягодинки морошки и грибы, похожие на моховики. Разломила: грибы покраснели. Валентина тоже покраснела и выкинула ядовитую гадость, а потом долго-долго тёрла пальцы папоротником, пока они не позеленели и не покрылись веснушками коричневых спор. В этом кикиморском виде – зелёная, опухшая, в паутине и коричневых точках, она и вышла к тому, что показалось тропой. Вдоль тропы были натыканы вешки из обычных палок. Потом они закончились, и начались вешки из красных круглых бляшек, вроде пластиковых монеток в домашнем лото. Когда кончились и эти вешки, Валентина не заметила, потому что загляделась на чёрные, обгоревшие стволы деревьев, страшно торчащие из глубин топи. Конечно, это только казалось, будто их корни уходят к центру земли. На самом деле, эти обломки бывшего леса, уже родившиеся и выросшие на болоте, были слабенькими. И корни у них были слабенькие, едва цепляющиеся за кочки, всплывшие брёвна да островки мха-сфагнума. Вот как сейчас цеплялась сама Валентина, стараясь не заорать во весь голос – стыдно же… А почему, собственно, стыдно? И она закричала во всё горло:

– Па-ма-ги-те-е-е-е-е!

Вот прямо так и закричала, скоро уже целый кандидат наук, и почти доцент – года два осталось, максимум. Валентина Андреевна. Валечка Лисёнкова, специалист по озёрной фауне и экосистемам русского Севера, ихтиолог широкого профиля. И чего кричала? Тишина… Болото чвякнуло, глубже засасывая кандидата наук всероссийского Института водных проблем, само являя пример самой настоящей водной проблемы в микромасштабе.

– Воль, на голову ей мешок надень, пока она не перебаламутила тут всех, – раздался из-за спины мужской басок. Валентина даже удивиться не успела, а повернуться и вовсе бы не смогла, как на голову ей действительно накинули мешок, причём не пустой, а доверху налитый водой. Опешив, Валентина сделала сразу и вдох, и глоток, а потом – ещё один: сознание её помутилось и, ускользая в обморок, она подумала, что странно в наше время, в конце 21 века, быть утопленной на болоте неизвестным убийцей. Последнее, что она видела – зелёный зрак змеи, пустой и недвижный, будто стеклянный.

Следующий кадр был такой: вокруг вода. И сама Валентина в этой воде, как русалка. Руки в бинтах, ноги в бинтах. Хвост, правда, не отрос. И снится Валентине, что подплывает к ней благообразный русал с серебристым хвостом, в очках, похожий на профессора Преображенского из фильма, и что-то спрашивает, спрашивает… А она ему улыбается только и рукой машет. Русал раздражённо фыркает и уплывает, а Валентине опять становится хорошо, только она так и не понимает, почему у неё-то хвост не вырос? От этакой лютой обиды, она начинает плакать масляными слезами, и, упиваясь обидой, засыпает…

– И скажите на милость, зачем вы её притащили, олухи? – действительно профессор, но не Преображенский, а Галицкий, Иван Семёнович, ругался на аспирантов, одновременно стаскивая подводный скафандр комфортного передвижения, ПОКОС.

– Нет, ну вы мне объясните! Да, тонула. Но вынули бы из грязи, отчистили, сопроводили до пункта «Авдошки», там круглосуточно волонтёры из Лесмониторинга. И всё… Всё! Но нет, вы притащили её на исследовательский объект, использовали на девушке экспериментальное средство – макромолекулярную плёнку, перерезали её о коряги как варвары какие, пока тащили…

– Иван Семёнович, – сказал баском один из ругаемых аспирантов, тот, что пониже. – Так она бы нас увидела, неизвестно как бы отреагировала в таком состоянии. А мы змей кормить пришли…

– И что?!

– Так их там уже с полтысячи! Полтыщи гадюк – не шутка, пусть и киборгизированных. Она и одной-то напугалась, которая вообще монитор…

– Всё равно, простите, не могу и понять не могу! – рычал профессор Галицкий, пиная серебристую ткань ПОКОса[1], «хвоста», как его называли в Алатыре сами разработчики. – Куда её теперь девать?

– Оставим, а, Иван Семёнович? – тихо предложил второй аспирант. – Много не съест.

– Перун милосердный! – воздел руки к потолку профессор. – Причём здесь еда? Причём, я вас спрашиваю? Я что, морской царь, который рыбам учёт ведёт? А вы что, крестьяне-утопленники, которые до своего благополучного утопления ели раз в три дня и слаще морковки ничего не видали? «Много не съест!» – передразнил он аспиранта, которого, как можно предположить, звали Волькой. То ли от Владимира-Вольдемара, то ли от Олега.

– Да хоть бы и всё слопала, весь склад, – устало добавил профессор Галицкий, упав в полусферу-сиденье. Гигантский гелевый шар принял форму колыбели и потемнел, успокаивая хозяина, – дело в другом: на неё ведь холокон пришёл, из Китеж-града.

– Да ну? – оба аспиранта подались вперёд.

– Хвосты салаке гну, – ответил профессор. – Поймали вы знатную ершицу, ребята. Девушка эта ваша, русалочка, маэстро рыбоводства и икрометания. Водорослезнатица и волшебница мальковых яслей. В общем, ровно та самая мечта, которую мы вымечтовы… вымечтыва… Короче говоря, в нашем с вами сложном положении – это тот самый «специалист нужного профиля». Палочка-выручалочка. Полгода же просил, не было кандидатов. Отказ за отказом – и вот такая оказия!

– И что вы ответили на холокон? – полюбопытствовал бойкий аспирант. Звали его «Федо́ра», с ударением на второй слог – не из-за вечно немытой посуды – какая тут под водой может быть немытая посуда?! – а из-за шляп старомодного фасона, которые он носил, даже погружаясь на дно в тяжёлом скафандре. Понятно, что шляпе после такого обращения приходил конец, но Федо́ра был человеком принципиальным.

– Не ваше дело, вообще-то, мальки… Но скажу. Ответил, что в глаза никого похожего не видел.

– Соврали!

– Соврал, – не стал отказываться профессор. – Но это же наш охотничий трофей, пусть и добытый браконьерским путём. Если мне приходится охотиться на мозги, за отсутствием таковых в ваших черепушках, то так и быть. Рискну и совру.

– В смысле, «вам приходится»? Ведь вы же даже… – поперхнулся Федора.

– «Выже-даже, ёжа-вкоже»… Идите, голубчики, – махнул рукой профессор Галицкий. – А я буду писать записки и отписки. Идите, идите, поспите пару часов.

Пропавший кандидат

В подводном Ильменском купольном поселении Китеж-град тихо разгорался скандал: так и не доехала до деревни Горные Морины Валентина Лисёнкова, представитель Российской академии наук. Не явилась она ни в Ракомо, где её ждало беспилотное такси. Не видели её ни в Козынево, ни в Курицко – а туда первым делом отправляются гидротуристы и дайверы. Милиция зафиксировала похожую девушку в деревне Ситница, так то – 200 километров с гаком: час на вертолёте, на электрокаре – все три. Даже проверять не стали такую чепуху. Пропал человек, как и не было.

– В наше время, – наставительно говорила комендант Китеж-града поисковой бригаде, – люди пропадать не могут. А это значит: идите – и ищите. Шум пока не поднимайте. Задействуйте систему «Сокол», разрешаю взять оба роя.

Честно говоря, Суро́ва Дмитриевна[2] уже имела версию случившегося. Какую? Очень простую – детективную, с элементами криминала. Сманил перспективного рыбовода беспринципный Галицкий, так называемый исследователь и учёный! А почему такой вывод? Да потому, что стоит деревня Ситница, возле которой видели Лисёнкову, на берегу карстового озера Ямное, которое через систему пещер выходит прямо на Яковищенские ключи. А в пещерах Яковищенских ключей три года назад Агентство стратегических инициатив построило суперсекретный город Алатырь для проведения биотехнологических экспериментов и тренировки космонавтов для глубокого космоса. Национальным проектом назвали. Нет, конечно, это всё важно, и белок этот изолированный, и тренировочные проходы пещер, и ловля рыбы в поно́рах голыми руками… Неизвестно, чем они там ещё занимаются, но пока снетковые фермы переживают сложные времена, а популяция ершей угрожает экосистеме озера Ильмень, тут, знаете ли, не до баловства.

Сурова защёлкнула ласты, влилась в нанокостюм, и шагнула в шлюзовую камеру кабинета: статус мэра позволял воспользоваться любой из пяти транспортных труб: хочешь – лети к неровному срезу Ильменского глинта[3], ищи динозаврьи кости. Хочешь – к песчаным отмелям, где разводят пресноводных жемчужниц. Но сейчас надо было в Чертицко: там, в круто изрезанной бухте, стояли три самые крупные снетковые фермы и питомниковый завод на три миллиона мальков. И именно эти мальки ни в какую не хотели жить больше недели. В прошлом году зарыбление маточных бассейнов пришлось проводить трижды, в этом – уже четыре раза. Гибла и взрослая рыба. Часть меняла окрас, багровела со спины, чего со снетком раньше никогда не случалась, и ломала маршруты миграции, уходя по рекам против течения – в Псковскую область и дальше, в Эстонию. Икры такой снеток не метал, но, умирая в конце пути, выбрасывался на берег, покрывая его на несколько километров быстро разлагающейся вонючей субстанцией. Травились ею небрезгливые медведи и оголодавшие лисы. Гибли, выпив заражённой воды, бобры, лоси и птицы. Ниже по течению в деревнях людям доставляли питьевую воду в цистернах, а о рыбе говорить вовсе не приходилось – на месяц-два она уходила в другие реки.