Читать книгу Серебряный век русской поэзии - Сборник - Страница 4

Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце

  И синий кругозор.

Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце

  И выси гор.

Я в этот мир пришел, чтоб видеть Море

  И пышный цвет долин.

Я заключил миры в едином взоре,

  Я властелин.

Я победил холодное забвенье,

  Создав мечту мою.

Я каждый миг исполнен откровенья,

  Всегда пою.

Мою мечту страданья пробудили,

  Но я любим за то.

Кто равен мне в моей певучей силе?

  Никто, никто.

Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце,

  А если день погас,

Я буду петь… Я буду петь о Солнце

  В предсмертный час!

Будем как Солнце! Забудем о том,

Кто нас ведет по пути золотому,

Будем лишь помнить, что вечно к иному,

К новому, к сильному, к доброму, к злому,

Ярко стремимся мы в сне золотом.

Будем молиться всегда неземному

В нашем хотенье земном!

Будем, как Солнце всегда молодое,

Нежно ласкать огневые цветы,

Воздух прозрачный и всё золотое.

Счастлив ты? Будь же счастливее вдвое,

Будь воплощеньем внезапной мечты!

Только не медлить в недвижном покое,

Дальше, еще, до заветной черты,

Дальше, нас манит число роковое

В вечность, где новые вспыхнут цветы.

Будем как Солнце, оно – молодое.

В этом завет красоты!

Я – изысканность русской медлительной речи,

Предо мною другие поэты – предтечи,

Я впервые открыл в этой речи уклоны,

Перепевные, гневные, нежные звоны.

  Я – внезапный излом,

  Я – играющий гром,

  Я – прозрачный ручей,

  Я – для всех и ничей.

Переплеск многопенный, разорванно-слитный,

Самоцветные камни земли самобытной,

Переклички лесные зеленого мая —

Все пойму, все возьму, у других отнимая.

  Вечно юный, как сон,

  Сильный тем, что влюблен

  И в себя и в других,

  Я – изысканный стих.

В коих песнопеньях – журчанье ключей,

  Что звучат все звончей и звончей.

В них – женственно-страстные шепоты струй,

  И девический в них поцелуй.

В моих песнопеньях – застывшие льды,

  Беспредельность хрустальной воды.

В них – белая пышность пушистых снегов,

  Золотые края облаков.

Я звучные песни не сам создавал,

  Мне забросил их горный обвал.

И ветер влюбленный, дрожа по струне,

  Трепетания передал мне.

Воздушные песни с мерцаньем страстей

  Я подслушал у звонких дождей.

Узорно-играющий тающий снег

  Подглядел в сочетаньях планет.

И я в человеческом – нечеловек,

  Я захвачен разливами рек.

И в море стремя полногласность свою,

  Я стозвучные песни пою.

Почему в языке отошедших людей

  Были громы певучих страстей?

И намеки на звон всех времен и пиров,

  И гармония красочных слов?

Почему в языке современных людей —

  Стук ссыпаемых в яму костей?

Подражательность слов, точно эхо молвы,

  Точно ропот болотной травы?

Потому что когда, молода и горда,

  Между скал возникала вода,

Не боялась она прорываться вперед, —

  Если станешь пред ней, так убьет.

И убьет, и зальет, и прозрачно бежит,

  Только волей своей дорожит.

Так рождается звон для грядущих времен,

  Для теперешних бледных племен.

Солнце удалилось. Я опять один.

Солнце удалилось от земных долин.

Снежные вершины свет его хранят.

Солнце посылает свой последний взгляд.

Воздух цепенеет, властно скован мглой.

Кто-то, наклоняясь, дышит над землей.

Тайно стынут волны меркнущих морей.

– Уходи от ночи, уходи скорей.

– Где ж твой тихий угол? – Нет его нигде.

Он лишь там, где взор твой устремлен к звезде.

Он лишь там, где светит луч твоей мечты.

Только там, где солнце. Только там, где ты.

Я ненавижу всех святых, —

Они заботятся мучительно

О жалких помыслах своих,

Себя спасают исключительно.

За душу страшно им свою,

Им страшны пропасти мечтания,

И ядовитую змею

Они казнят без сострадания.

Мне ненавистен был бы рай

Среди теней с улыбкой кроткою,

Где вечный праздник, вечный май

Идет размеренной походкою.

Я не хотел бы жить в раю,

Казня находчивость змеиную,

От детских дней люблю змею

И ей любуюсь, как картиною.

Я не хотел бы жить в раю,

Меж тупоумцев экстатических.

Я гибну, гибну – и пою,

Безумный демон снов лирических.

В углу шуршали мыши,

Весь дом застыл во сне.

Шел дождь, и капли с крыши

Стекали по стене.

Шел дождь, ленивый, вялый,

И маятник стучал,

И я душой усталой

Себя не различал.

Я слился с этой сонной

Тяжелой тишиной.

Забытый, обделенный,

Я весь был тьмой ночной.

А бодрый, как могильщик,

Во мне тревожа мрак,

В стене жучок-точильщик

Твердил: «Тик-так. Тик-так».

Равняя звуки точкам,

Началу всех начал,

Он тонким молоточком

Стучал, стучал, стучал.

И атомы напева

Сплетаясь в тишине,

Спокойно и без гнева

«Умри» твердили мне.

И мертвый, бездыханный,

Как труп задутых свеч,

Я слушал в скорби странной

Вещательную речь.

И тише кто-то, тише,

Шептался обо мне.

И капли с темной крыши

Стекали по стене.

Вербы овеяны

Ветром нагретым,

Нежно взлелеяны

Утренним светом.

  Ветви пасхальные,

  Нежно-печальные,

  Смотрят веселыми,

  Шепчутся с пчелами.

Кладбище мирное

Млеет цветами,

Пение клирное

Льется волнами.

  Светло-печальные,

  Песни пасхальные,

  Сердцем взлелеяны,

  Вечным овеяны.

Я полюбил свое беспутство,

Мне сладко падать с высоты.

В глухих провалах безрассудства

Живут безумные цветы.

Я видел стройные светила,

Я был во власти всех планет.

Но сладко мне забыть, что было,

И крикнуть их призывам: «Нет!»

Исполнен радости и страха,

Я оборвался с высоты,

Как коршун падает с размаха,

Чтоб довершить свои мечты.

И я в огромности бездонной,

И убегает глубина.

Я так сильнее – исступленный,

Мне Вечность в пропасти видна!

  В красоте музыкальности,

  Как в недвижной зеркальности,

Я нашел очертания снов,

  До меня не рассказанных,

  Тосковавших и связанных,

Как растенья под глыбою льдов.

  Я им дал наслаждение,

  Красоту их рождения,

Я разрушил звенящие льды.

  И, как гимны неслышные,

  Дышат лотосы пышные

Над пространством зеркальной воды.

  И в немой музыкальности,

  В этой новой зеркальности,

Создает их живой хоровод

  Новый мир, недосказанный,

  Но с рассказанным связанный

В глубине отражающих вод.