Читать книгу Сто дорог к истине. Сборник участников V-ого Всероссийского фестиваля русской словесности и культуры «Во славу Бориса и Глеба» - Сборник - Страница 9

Родилась в 1996 году, живёт в городе Елец Липецкой области. Студентка 3-его курса Елецкого государственного университета им. И.А. Бунина.

На сцену!

Примеряя разные серьги и бусы, Ирина искала подходящий образ для своей роли в новой комедийной постановке. Мачеха, тщетно пытающаяся отбить у падчерицы жениха. Эта роль ей совершенно не нравилась. Ужасно примитивная. Каждый раз, когда девушка пыталась внести в неё что-то своё, наполнить новым смыслом, режиссёр останавливал репетицию и кричал на неё, чтобы она не смела портить его картину своей ерундой. Новая метла метёт по-новому. Директор театра не знал, куда приткнуть своего слишком самоуверенного и амбициозного племянника, а потому отдал ему режиссёрское кресло, когда Аркадий Леонидович заболел. Он проболел всего две недели, а когда вернулся, оказалось, что больше не нужен. Так и закончилось для Ирины её счастливое время. Время грандиозных пьес Грибоедова, Чехова, Горького и многих других гениальных драматургов. Пришло время низкопробных комедий, которыми режиссёр разбаловал зрителя настолько, что они, казалось, начали тупеть на глазах. Больше не над чем было думать, не из чего было делать выводы. Театр стал местом отдыха, развлечений и смеха. При этой мысли Ирина бросила все серьги и бусы на стол и отвернулась. Уже никому не нужны настоящие душевные страсти, личные страдания человека, всем подавай бестолковых мачех и красивых дочерей, безыдейного старика и кичливого жениха. Ирина не гналась за главными ролями, ей не нужен был бенефис и громкая слава. Ей просто хотелось играть, играть так, как она чувствует. Ей хотелось не спать ночами, разгадывая душу своего героя, хотелось прожить и перечувствовать всё то, что чувствовал её герой. Она понимала, что даже в банальном сюжете можно найти новые остроты, новые мотивы. Но было бы кому искать! Андрей Дмитриевич никогда не шёл дальше сюжетной линии, никогда не выстраивал линии души.

– На сцену! – вдруг раздался крик за дверью.

Звучало как «на эшафот». Ирина вновь повернулась лицом к зеркалу. Ей ужасно не нравилось это вульгарное платье и жуткий грим. С отвращением глядя на себя, она надевала серьги и бусы багряного цвета в тон своим искусанным губам.

Каждый выход на сцену давался тяжело. Не удавалось прожить, только сыграть, думая о том, когда же закончится действие. Андрей Дмитриевич за игрой почти не наблюдал, разговаривая вслух со своим знакомым. Они сидели на первых рядах. Свет не падал на них, и лишь по контурам тела можно было догадаться, что там кто-то сидит. Когда репетиция закончилась, режиссёр поднялся по ступенькам, как всегда приобнял молодую актрису, игравшую дочь, что-то шепнув. На остальных он почти не обратил внимания, сказав, что сегодня они играли чуть лучше, но всё равно ужасно. Ирина усмехнулась и пошла в гримёрную. Репетиция была поздняя, а потому соседние столики пустовали. Это было огромным счастьем. Ирина переоделась, несколько раз умылась, смывая косметику, забросила все украшения в ящик стола и поспешила удалиться.

Была уже осень, и вечереть стало раньше. Ирина запахнула пальто плотнее и направилась к дому, низко опустив голову.

– Ирина Львовна! – Вдруг услышала она знакомый голос позади.

Девушка обернулась и увидела Аркадия Леонидовича. Будь она чуть более мягкой, она бы наверняка расплакалась, потому что не видела этого доброго старика вот уже больше трёх месяцев. Аркадий Леонидович подошёл к ней и взял под руку.

– Что это вы так поздно из театра уходите? И вставать, небось, завтра рано. Так ведь недолго и заболеть, не говоря уже о том, что цвет лица испортится. Вы же должны понимать, как это вредно для актёра, а тем более для такой молодой актрисы как вы.

– Я уже не так молода, – улыбнулась Ирина, – есть актрисы и помоложе.

– Да тут дело не в годах, Ирина Львовна! Но это, в общем-то, долгий разговор и требует больше времени, чем у нас есть. У меня к вам будет просьба, совсем небольшая, но я пойму, если вы откажете, ведь уже так поздно…

– Говорите, Аркадий Леонидович, что за просьба, – встрепенулась Ирина, ведь для неё не было большего счастья, чем помочь человеку, который так помог ей.

– Видите ли, ко мне приехал мой сын с женой. Они недавно сходили в театр и ужаснулись. Придя домой, они мне заявили, что в театре нет ни одного приличного актёра. Я ушам своим не поверил, говорю, неужели Ириночка моя ушла. Они тебя, конечно же, не знают, не смогли ответить. Я вот решил сегодня прийти и подождать тебя. Ты же знаешь, я старик азартный, а потому поспорил с ними, что приведу им такую актрису, от которой они ахнут! Ты уж извини меня, глупца, но я на тебя поспорил. Звучит это некрасиво, и мне стыдно за это, но уж не могу назад повернуть. Скажите, Ирина Львовна, не согласитесь ли вы прочесть монолог из «Чайки», ваш любимый монолог?

Ирина расцвела буквально на глазах. Даже дыхание у неё сбилось.

– Что за глупости? Даже извиняться не следует! Мне это за честь. Так приятно, что вы выбрали именно меня. Я… даже слов больших не могу подобрать… Когда?

– Если вы позволите, то прямо сейчас у меня дома, – улыбнулся старик.

Ирина занервничала.

– Прямо сейчас… Мне бы хоть повторить, а то вдруг запнусь, вас опозорю…

– Что вы! Я уверен, что вы всё хорошо помните, это же ваш любимый монолог! И не переживайте, я вас провожу потом до дома.

Об этом-то Ирина волновалась меньше всего. Она так давно не читала монолог, как бы не запнуться, не перепутать… Ирина начала вспоминать и проговаривать его про себя, почти не слушая Аркадия Леонидовича. Но они подошли к дому слишком быстро, чтобы Ирина могла повторить весь монолог. Ирина и Аркадий Леонидович уже поднимались по порожкам, а в её сознании обрывками мелькали отдельные куски, фразы.

Как она разделась в прихожей, как её встретили сын, невестка, как она с ними знакомилась – всего этого Ирина совсем не запомнила. Осознание происходящего пришло к ней только в тот момент, когда она села напротив своего режиссёра и его сына с женой. Девушка глубоко вздохнула, успокоила свой нервно бившийся пульс, закрыла на секунду глаза и начала читать.

– Я – чайка. Нет, не то. Я – актриса.

Она читала вдохновленно, вставала и ходила. Каждое движение было полно смысла. В каждом мускуле было напряжение, а лицо менялось так, будто она действительно разговаривает с Костей, будто всё происходит в реальности… Речь её была плавной, она ни разу не запнулась, как вдруг строчка оборвалась на половине, и она замолкла. В голове образовалась пустота, руки сразу задрожали. Ирина беспомощно посмотрела на Аркадия Леонидовича, в лице которого она прочла настоящую муку.

– Извините, я… забыла.

Она сорвалась с места и помчалась в прихожую. Аркадий Львович остановил своих детей, которые со словами утешения уже готовы были бежать за ней. Старик, забыв о своём пальто, выбежал за ней на улицу и остановил на дорожке.

Ирина плакала. Он слегка приобнял девушку, и тогда она совсем упала духом. Она уткнулась ему в плечо, чтобы Аркадий Львович не видел её заплаканного лица.

– Ирина, успокойтесь, с кем не бывает. Вам нужно только повторить, и всё будет…

– Не будет! – Выкрикнула она и вырвалась из объятий. С диким выражением боли она решила сказать всё, о чём болело сердце, – это мой любимый монолог, который ещё три месяца назад я читала каждый вечер, а теперь открываю только в редкие дни. Каждое слово этого монолога я чувствовала, как своё родное, словно бы я сама его говорила! А теперь… все эти жуткие комедии, фарсовые постановки, они сгубили меня! Нет, я сама позволила им меня сгубить! Не сопротивлялась, не боролась – и вот результат… Забыла! Не провожайте меня, я хочу быть одна…

С этими словами она развернулась и быстрым шагом пошла к дому. Аркадий Леонидович остался стоять около дома и наблюдал за ней, пока она не скрылась за поворотом.

Сначала девушка всё никак не могла справиться со слезами, потом они закончились сами, и в итоге наступило полнейшее безразличие к происходящему. Ей стало всё равно, актриса она или нет, играть в «Грозе» или бестолковом фарсе. И само ремесло актёра вдруг стало ей казаться чем-то ничтожным. Нужно лишь делать движения, правильные движения, и хватит. Никому не нужны твои душевные страдания. Зачем сопротивляться, если всё равно ничто от твоего бунта не изменится. Ирина подумала, что отныне будет делать на сцене только то, чего хочет новый режиссёр. Она подумала, что вся её вера в великое предназначение театра – ничтожество, театр лишь для развлечений.

Вера…

Ирина уже поднималась по лестнице, как вдруг вспомнила:

– Я теперь знаю, понимаю, Костя, что в нашем деле – всё равно, играем мы на сцене или пишем – главное не слава, не блеск, не то, о чём я мечтала, а уменье терпеть. Умей нести свой крест и веру. Я верую, и мне не так больно, и когда я думаю о своем призвании, то не боюсь жизни. Я верую.

Девушка зашла домой, закрыла за собой дверь. Она разулась, сняла пальто, устало прошла в комнату. Прямо перед ней висело зеркало. Ирина подошла к нему, посмотрела на красное заплаканное лицо и вдруг сказала:

– Я верую! Пусть правит нами ничтожество, пусть играем мы убогие комедии, но я верую! Верую, что театр не убили, его только ранили. Ранили глубоко, но если я сдамся, то эта рана станет только ещё глубже… Нет, театр не в здании, театр в актёрах. Пока я верю в силу театра, в его могущество, я даю ему силы жить.

Сказав это, Ирина еще несколько минут молча смотрела на себя. Затем она усмехнулась. Сказать – это мало, теперь дело за главным – не дать умереть всему, что ей так дорого. Девушка подошла к книжной полке, которая уже порядком запылилась. Не обращая на это внимания, она взяла «Чайку» и начала читать. С самого начала, с самых первых строк.