Читать книгу Уголовный розыск. Петроград – Ленинград – Петербург - Сборник - Страница 6

Очерк «Дело шайки Леньки Пантелеева» был напечатан в далеком 1925 году в журнале «Суд идет». Автор статьи, к сожалению, неизвестен, но то, что он был активным участником ликвидации банды, не вызывает сомнений. Все факты полностью соответствуют документам, хранящимся в архиве Информационного центра ГУВД Санкт-Петербурга и Ленинградской области.

В 1922–1923 годах налеты стали обыденным явлением – грабили в квартирах, грабили на улицах.

Нэпманствующая обывательщина была до того напугана этим увеличением числа налетов, что устраивала у себя в квартирах электрические сигнализации, ложилась спать, держа топор под подушкой, не ходила в театр и в гости, потому что боялась, что ночью ее разденут на любой улице – даже на Невском проспекте.

По статистике угрозыска, число налетов в то время достигало 40 в месяц, причем многие из них были «мокрые», т. е. сопровождались убийствами или тяжелыми ранениями.

Профессор Л. Г. Оршанский в своем докладе на Всесоюзном съезде невропатологов и психиатров о наблюдениях над преступниками, которые проходили через Диагностический институт, указал на весьма своеобразный состав налетчиков 1922 и 1923 годов. Больше половины из них до своего первого налета никогда никаких преступлений не совершали. Этим и объясняется, что громадное большинство таких преступников попадались в руки органов дознания сразу же – или при выходе после налета, или при продаже награбленного на толкучке, или, наконец, в первом попавшемся трактире, где они делили между собою добычу.

Налетчиков-рецидивистов было очень мало. Преступники-рецидивисты – все эти многочисленные городушники, домушники, малинники и форточники – никогда на налет не отваживались, и, когда во время допроса им предъявляли обвинение в участии в каком-нибудь «мокром» деле, они обиженно заявляли:

– На «мокрое» дело никто из нас, гражданин инспектор, вы сами знаете, никогда не пойдет…

Надо считать, что налетчики были совершенно новой группой преступников с особой психологией и со своеобразными методами совершения преступления.

Многие из них, пожалуй даже большинство, наставляя на хозяина квартиры «шпалер», были уверены, что стрелять им не придется и что испуганный обыватель сейчас же покажет им, где хранятся ценности, и послушно позволит себя связать и запереть в ванную или уборную.

На дознании, а затем и на суде, где они фигурировали уже как убийцы, налетчики утверждали, что убивать не хотели, и что на это их вынудила необходимость самообороны, ради собственного спасения от возможного ареста.

Но и в этой массе первичных, или «случайных», налетчиков еще в 1922 году организовалась шайка налетчиков-рецидивистов. Почти легендарную славу получила так называемая шайка Леньки Пантелеева.

Ядро шайки насчитывало десяток хорошо подобранных хулиганов. Ближайшим сотрудником Леньки Пантелеева, или его «адъютантом», как он сам себя хвастливо называл на допросах в уголовном розыске, был Дмитрий Гавриков.

В Леньке Пантелееве нельзя было, конечно, отрицать некоторых организаторских способностей. Он сумел не только создать в шайке железную дисциплину, но и прекрасно распределял роли, которые каждый из бандитов должен был играть в налете. Кроме того, по всему городу у него были разбросаны «конспиративные» квартиры, или, как их называют на воровском языке, – хазы. Попасть в эту хазу можно было, только зная пароль. Пантелеев, после первых же своих налетов имевший сведения, что его ловят, менял хазы чуть ли не ежедневно.

Обывательские россказни старались придать этому хладнокровному и жестокому налетчику черты какого-то героя. Утверждали, например, что на улице он грабил только богатых, а бедным, которых останавливал он или кто-либо из его шайки, он даже давал деньги. Такие же легенды распускались и про его неуловимость. Обывательская фантазия считала, что каждый налет, совершаемый в это время в Ленинграде, – дело рук Леньки Пантелеева.

Понятно, это было преувеличение – у страха глаза велики. Но все-таки дел у Пантелеева было немало.

Начал «работу» Ленька Пантелеев со своей шайкой с вооруженного налета на квартиру богатого ленинградского меховщика Богачева в дом № 39 по улице Плеханова (Казанской).

Около 4 часов дня 4 марта 1922 года в квартиру Богачева кто-то постучался. К двери подошла прислуга, Бронислава Протас, и спросила:

– Кто там?

Ей ответили вопросом:

– Дома ли мадам с Симой и где Эмилия?

Протас ответила, что Богачевой нет дома, а Эмилия лежит больная. Затем она спросила:

– Кто это там, не Ваня ли?.. (Знакомый Эмилии.) Голос из-за двери ответил:

– Да.

Бронислава отперла дверь.

В квартиру вошли двое неизвестных и сразу же обратились к дочери Богачевой с возгласом:

– Ах, Симочка!

В этот же самый момент они наставили револьверы на трех женщин и, загнав их в последнюю комнату, связали.

Один из вошедших, в военной шинели, руководивший налетом, приставил револьвер к виску Протас и потребовал указать, где лежат ценности и дорогие вещи.

– Если ты этого не скажешь, я прострелю тебе, как цыпленку, голову, – пригрозил налетчик.

Но Протас ответила, что не знает, где хранятся «господские» ценности. Тогда налетчик в военной шинели сказал:

– Мы и без тебя все, что нам нужно, найдем.

Взломав хорошо заточенным стилетом шкафы, грабители забрали меховые и ценные вещи и, сложив их в корзину, взятую из кухни, вынесли ее с парадного хода.

Налетчик в серой шинели был Ленька Пантелеев.

Это было его первое бандитское дело.

У Богачевых было похищено на очень крупную сумму. Но при дележе добычи Пантелеев сказал своим сообщникам, что на всем этом деле «взяли всего фунт дыму».

Наводчице, указавшей на квартиру Богачевой и нарисовавшей Пантелееву расположение комнат, Ленька Пантелеев уделил из «фунта дыму» черное платье, шелковый костюм и несколько штук мехов.

18 марта того же года около девяти часов вечера в квартиру, принадлежащую доктору Я. М. Грилихесу, позвонили и на вопрос прислуги «Кто там?» ответили, что доктору принесли записку из штаба.

Прислуга открыла дверь. На кухню вошли двое. Один из них протянул прислуге какую-то бумажку. Другой тем временем направил на нее револьвер и сказал:

– Говори: одна дома или нет? Только не ори.

Получив ответ, что дома никого, кроме нее, нет, грабители взяли горничную за руки и повели по комнатам, требуя указать, где спрятаны деньги.

Прислуга ответила, что она этого не знает.

Тогда налетчики стали брать все, что попадалось им под руку, – белье, одежду и пр.

Уложив награбленное в узел, один из налетчиков пошел за извозчиком, а другой остался сторожить прислугу.

По возвращении они связали прислугу полотенцами по рукам и ногам, положили на кровать и, приказав молчать и не шевелиться, скрылись.

Так же, как и при первом налете, наводчицей была женщина. Характерная черта: Ленька Пантелеев говорил, что лучшие сведения и указания давали ему всегда женщины. Этим он на допросе объяснял, что у него так много сожительниц.

– Каждая наводчица, – говорил он, – моя сожительница. Это выгодно, потому что с нею не нужно делиться. Она никогда не выдаст. В благодарность за удачное дело подаришь ей какой-нибудь пустяк: колечко с брильянтом или соболий палантин, и она тебе по гроб предана.

После этого налета до июня месяца 1922 года Пантелеев как бы прекратил свою деятельность. Потом, на допросах в уголовном розыске, он говорил, что в это время чувствовал себя очень плохо и все время болтался на хазе у девчонки, играл на гитаре и пил пиво.

В июне же в угрозыск поступило заявление бывшего сотрудника ЧК тов. Васильева, что в трамвае № 9 на Загородном проспекте он видел известного бандита Пантелеева. Пантелеев, заметив, что Васильев его узнал и пытается задержать, соскочил с трамвая на ходу. За ним сейчас же выскочил и Васильев, догнал его и схватил за тужурку. Пантелеев сильно рванулся и побежал по Загородному проспекту, юркнув в проходной двор Госбанка. Васильев бросился за ним, крича: «Держите его!»

Пантелеев на бегу дважды выстрелил в Васильева и выбежал на набережную Фонтанки. Ему наперерез бросился один из охранников Госбанка, но бандит двумя выстрелами из револьвера убил его и скрылся в одном из переулков.

Убитый оказался караульным начальником охраны Госбанка Б. Г. Чмутовым.

В то же время в угрозыск поступило заявление от некоего Вольма-на о том, что известный налетчик Пантелеев скрывается в доме № 8 по Эртелеву переулку – в квартире № 6 у своей сожительницы.

Сотрудники угрозыска произвели в этой квартире тщательный обыск, который, однако, не дал никаких результатов.

После обыска были задержаны сожительница Пантелеева – Валентина Цветкова (бежавшая из засады) и написавший заявление в угрозыск Вольман.

Этот арест дал угрозыску указания для раскрытия еще двух квартир, в которых скрывался Ленька Пантелеев. Были произведены дальнейшие аресты его сожительниц и наводчиц.

Кольцо вокруг Пантелеева неумолимо сужалось.

Эго не помешало ему, однако, 26 июня совершить дерзкий налет на квартиру доктора Левина в доме № 29 по Большому проспекту Петроградской стороны.

8 квартиру под видом пациента позвонил неизвестный матрос, а через несколько минут вновь раздался звонок, и вошли еще двое матросов.

Попросив подождать вошедших, доктор Левин занялся медицинским осмотром первого матроса, как вдруг в кабинет ворвались двое ожидавших, приставили к его груди два револьвера с возгласом «Руки вверх! Ни звука, а то смерть!», а затем связали по рукам и ногам.

Через полчаса в квартиру позвонила жена доктора Левина, которую впустили, связали и бросили в ванную комнату.

To же проделали грабители и с пришедшей в квартиру жиличкой. На все звонки приходивших к доктору они отвечали, что доктора нет дома.

Закончив разгром квартиры, который продолжался свыше двух часов, грабители взяли с собой чемодан и корзину, наполненную вещами, вынесли на улицу и, сев на поджидавшего их лихача, скрылись.

Наводчиком в этом налете был Раев, один из родственников Левина.

Рассказывая об этом налете на допросе, Пантелеев говорил, что за последнее время его стали преследовать неудачи. В налете на доктора Левина, сопровождавшемся для Пантелеева и Гаврикова большим риском, он взял гроши. Львиную часть награбленного получил Раев.

9 июля Пантелеев вместе со своей шайкой совершил налет на квартиру Аникиева в доме № 18 по Чернышеву переулку. На этот раз он явился уже не как налетчик с наведенным револьвером, а как агент ГПУ. Находящимся в квартире Пантелеев заявил, что, по имеющимся в ГПУ сведениям, у Аникиева очень много золотой валюты, что Аникиев имеет сношения с заграницей и что на основании этих сведений они приехали произвести обыск.

Они предъявили ордер на производство обыска, произвели тщательный обыск, отобрали найденные деньги, а затем для соблюдения всех формальностей составили протокол обыска, копию его за надлежащими подписями оставили хозяевам квартиры.

Что это был не обыск, а налет, выяснилось совершенно случайно. Ордер на производство обыска был выдан на имя Алексея Георгиевича Тимофеева, а на протоколе обыска расписался Николай Тимофеев. Это несоответствие вызвало у Аникиева сомнение, и он обратился в ГПУ, где выяснилось, что никакого ордера на производство обыска в квартире Аникиева дано не было и что Тимофеев в числе сотрудников ГПУ не значится.

Через несколько дней такой же вооруженный налет под видом обыска, но теперь уже по документам особого отдела ПВО Пантелеев совершил на квартиру Ищенс в Толмазовом переулке.

Но эти яркие вспышки дерзкого бандитизма были лишь мгновенными успехами разбойничьей удали – осторожное планомерное окружение органов дознания смыкалось вокруг Пантелеева и его шайки.

Каждый день розысков давал новые аресты или наводчиков пантелеевской шайки, или его бесчисленных сожительниц-соучастниц. Пантелеев на дознании говорил, что в то время, т. е. в начале осени 1922 года, он чувствовал себя как затравленный зверь.

Это не помешало ему, однако, продолжать свои налеты.

Он только изменил способы их совершения.

25 августа, около 4 часов утра, на Марсовом поле он и Гавриков, вооруженные револьверами, остановили извозчика, на котором ехали граждане Фистуль, Семенова и Шварц. Грабители под угрозой револьверов сняли с них верхнее платье, отобрали деньги, трудовые книжки, часы и обручальные кольца. Забрав все это, Пантелеев приказал извозчику ехать поскорее и не оглядываться.

Такое же ограбление Пантелеев произвел на улице Толмачева (Караванной) у клуба «Сплендид-Палас».

В эту же ночь начальником конного отряда милиции Никитиным был задержан неизвестный, проходивший по проспекту Нахимсона.

Поводом к задержанию послужил крик из толпы, что «это налетчик». Неизвестный бросился бежать и открыл стрельбу из револьвера, однако был настигнут в парадной одного из домов, где был схвачен и обезоружен. У него был отобран револьвер системы кольт. Так как неизвестный был ранен, то он был отправлен в Мариинскую больницу, где вскоре и умер.

Умерший оказался одним из ближайших соучастников Пантелеева, Дмитрием Ивановичем Беляевым-Беловым.

4 сентября было роковым днем для Пантелеева.

На углу Морской и Почтамтского переулка около полудня двумя неизвестными, вооруженными револьверами, был остановлен артельщик пожарного телеграфа Манулевич. Налетчики вырвали из его рук чемодан, в котором были деньги, и приказали под угрозой смерти не кричать и не оглядываться. Налетчики скрылись.

В тот же день около 4 часов дня в магазин, принадлежащий «Кожтресту», на углу проспекта 25-го Октября и улицы Желябова, вошли двое неизвестных и попросили показать им сапоги. Продавщица Васильева одному из неизвестных, одетому в кожаную фуражку и тужурку, принесла ботинки, которые он стал примерять.

Когда уже стали писать чек, в магазин вошел квартальный 3 отделения милиции, который вызвал к себе заведущего. В это же время по лестнице в магазин подымался помощник начальника 3 отделения Бардзай, который, увидев неизвестных, закричал им: «Руки вверх!»

Неизвестные приказания не исполнили и опустили руки в карманы.

Квартальный выстрелил.

Неизвестные тоже открыли стрельбу, во время которой был тяжело ранен Бардзай, вскоре скончавшийся.

Неизвестные, несмотря на отчаянное сопротивление, были задержаны и оказались знаменитыми Ленькой Пантелеевым и его «адъютантом» Дмитрием Гавриковым.

Сразу же после ареста они были заключены в ДПЗ, а потом переведены в 3-й исправдом.

Через три недели после задержания начался суд над пантелеевской шайкой. Они с бахвальством заняли место за решеткой на скамье подсудимых и, посмеиваясь и о чем-то перешептываясь, стали ожидать начала заседания.

Зал Петроградского трибунала был переполнен. Но это была не обычная судебная публика, посещающая процессы. В большинстве это были или мелкие воры, или постоянные посетители «огоньков», и среди них, трусливо озираясь по сторонам, были вкраплены те, кого давно искал уголовный розыск. Вся эта разношерстная публика с подобострастием рассматривала того, который так долго и так много заставлял о себе говорить.

– Он убежит, – говорили они, глядя на независимое лицо «героя процесса».

Говорили об этом не потому, что допускали возможность побега, а потому, что не верилось, чтобы он, Ленька Пантелеев, сдался так просто.

Все меры к предупреждению побега были приняты. Скамья подсудимых постоянно была окружена усиленным отрядом конвоиров. За каждым движением Леньки Пантелеева следили, и, куда бы он ни шел, за ним обязательно шли два конвоира.

Он не мог убежать…

На суде оба они – и Пантелеев, и его спутник Гавриков – признали себя виновными, заявив лишь, что с их стороны не было вооруженного сопротивления при аресте.

Несмотря на все его страшные дела, Пантелеев произвел на всех весьма благоприятное впечатление. В прошлом наборщик Пантелеев до своих бандитских выступлений ни в чем дурном замечен не был, вел честный образ жизни, и нельзя было сказать, что в 18-летнем юноше заложены такие «возможности».

Когда была организована Красная Армия, Пантелеев поступил добровольцем, был отправлен на фронт, попал в плен, бежал и снова вступил в ряды Красной Армии. Затем он работал в органах Чрезвычайной комиссии, где занимал подчас ответственные посты и выполнял весьма ответственные поручения. Так было до 1921 года, когда он свихнулся. Было ли какое-либо основание, или это были только слухи, но его заподозрили в соучастии в налете. Он был арестован; участие его установить не удалось, его освободили, но на службу, конечно, обратно уже не приняли.

Тут наступил перелом. Пантелеев познакомился с рецидивистом Беловым и выработался в преступника-налетчика.

Долго рассказывал Пантелеев суду о том, как и какие были им совершены налеты. Он ничего не отрицал, но и ничего не прибавлял к тому, что было добыто с тяжелым трудом предварительным следствием. Он лишь не признавал вины в убийстве начальника охраны Государственного банка Чмутова, говоря, что убил его совершенно случайно.

Он, вполне понятно, избегал взять на себя «мокрое дело» и хотел сохранить за собой ореол бандита, но не убийцы.

Пантелеев жаловался, что ему не везло. «Не везло» с точки зрения бандита: там потратил много трудов, а взял на небольшую сумму; в другом месте как будто бы все обстояло благополучно – как, например, в деле налета на квартиру доктора Левина, где была взята крупная сумма, – но испортил дело наводчик, племянник доктора Раев, надувший его и забравший себе большую часть награбленного.

Вообще, по рассказам Пантелеева, «деятельность» бандита – удовольствие дорогое: всюду приходится «смазывать», за дешевку продавать маклакам ценности, содержать несколько квартир. «Неприятностей» не оберешься…

Допрос Пантелеева закончился, и он снова занял свое место на скамье подсудимых рядом с Гавриковым. Цепь, которая была на время допроса снята, снова была скреплена, и Гавриков вместе с Пантелеевым опять были связаны. Заседание трибунала было в тот день закрыто.

Конвой удвоен. Револьверы на изготовку, шашки наголо. И за этой непроницаемой стеной сверкающих кольтов и обнаженных шашек Пантелеев, а за ним и вся его свита выведены были из здания трибунала.

Пантелеев, конечно, не убежал.

Бежать было немыслимо, и, когда за «партией» закрылись тяжелые двери 3-го дома заключения, когда Гаврикова, Пантелеева и других развели по камерам, все успокоилось. Самое трудное сделано. Теперь Пантелеев в надежном месте за решеткой, за многими дверями, за крепкой охраной…

Комендант трибунала, сопровождавший «партию», с чувством исполненного служебного долга возвратился обратно.

Еще полчаса, и в исправдоме все стихло.

Это была памятная ночь – с 10 на 11 ноября 1922 года. Памятная, конечно, для 3-го исправдома, так как в эту ночь свершилось то, что редко случается в исправдомах…

Пантелеев и Гавриков в 12 часу ночи были приняты начальником исправдома и районным надзирателем и размещены по камерам, которые были закрыты на ключ. Пантелеев был заключен в камере № 196, Гавриков в камере № 185 – оба в четвертой галерее.

Утром, когда заседание трибунала вновь открыли, еще очень немногие знали о том, что произошло в эту ночь.

Весь зал замер, когда председатель трибунала огласил телефонограмму начальника исправдома о бегстве Пантелеева и Гаврикова.

Несколько минут было тихо. Потом все взоры невольно обратились на скамью подсудимых как бы для того, чтобы проверить, действительно ли место Пантелеева и Гаврикова пусто. Думали, что их умышленно не ввели в зал или что их доставка задержалась. Никто не верил в возможность этого невероятного побега.

Пантелеев и Гавриков бежали…

И хотя еще никто не знал, как это произошло, но все себе представляли, что это было какое-то головокружительное бегство, что и бежал Пантелеев «по-пантелеевски»…

Трибунал продолжал свои заседания.

Все были уверены, что Пантелееву далеко не уйти, что его сегодня же поймают. Все знали, что о бегстве сообщено всюду, что охраняются вокзалы, что все агенты уголовного розыска брошены в город на поиски.

Оставшиеся на скамье подсудимых обвиняемые, каждый по-своему, старались использовать бегство главаря шайки. Спасая свою шкуру, каждый из них старался взвалить все на Пантелеева, и некоторые даже в увлечении настолько перебарщивали, что приписывали Пантелееву какое-то невероятное влияние, при помощи которого он из них, «честных и порядочных людей», сделал бандитов.

Так Бартуш, человек с достаточной инициативой и даже организаторскими способностями, скромно потупив глаза, говорил о своем вчерашнем начальнике как о гнусной личности, которая его не то силой, не то нравственным воздействием заставила принять участие в «деле». Он даже говорил, что Пантелеев угрожал ему револьвером, и ссылался при этом на участницу шайки Друговейко. Последняя, однако, наотрез отрицала это и подтверждала, что Бартуш был совершенно самостоятелен.

Сама же она, в свою очередь, отрицала соучастие в налете и взваливала всю вину на подругу свою Луде (впоследствии разысканную и судившуюся по делу пойманного Гаврикова), которая, мол, не хуже ее знала расположение комнат в квартире Богачевых.

Простачком рисовал себя участник шайки Варшулевич. Он жил в одной комнате с Ленькой, но ничего не знал о его деятельности. Да, он продавал меха, взятые у Богачевых, но откуда он мог знать, где их взял на самом деле Пантелеев, и почему ему было не верить Пантелееву, что меха его собственные.

Также и в налете на квартиру доктора Грилихеса наводчики Франченко и Михайлова совершенно отрицали свою вину, подтверждали, что показания на следствии они давали под угрозой револьвера… доктора Грилихеса, который присутствовал при допросе.

По этому эпизоду допрашивался герой наркоманов с угла Пушкинской и проспекта 25-го Октября известный кокаинист Вольман. Но не только кокаин был предметом оборота «торгового дома Вольмана». Он был подручным Пантелеева во всем что угодно. Пантелееву нужно было продать взятые у Богачева меха – Вольман к его услугам. Пантелееву нужны патроны – Вольман их достает. Нужен револьвер – опять Вольман.

Пантелеев и Вольман были связаны старой дружбой, знакомством по тюрьме, когда Пантелеев сидел по подозрению в налете, а Воль-ман – по подозрению в спекуляции. И уже тогда Вольман знал, что собой представляет Пантелеев.

Вольман, однако, хитер. Пантелеева нет, и он, отрекаясь от своих показаний на следствии, валит все на забывчивость и на то, что говорил он раньше из боязни мести Пантелеева…

Так целую неделю трибунал разворачивал одно за другим дела Пантелеева без Пантелеева. Все это были самые обыкновенные налеты, мало чем разнившиеся от дел других бандитов.

К расстрелу трибуналом был приговорен участник одного из дел Акчурин. Вольман и скупщик краденых мехов Кузнецов были приговорены к 6 годам лишения свободы. Акчурину впоследствии по амнистии расстрел был заменен 10 годами заключения со строгой изоляцией, а Вольману, Кузнецову и другим наказание было сокращено на одну треть.

Члены шайки, исполнители были изолированы, а «душа» шайки гулял на свободе. Пантелеев исчез.