Читать книгу ЛУННАЯ ТРОПА. Сказка для всё познавших - Сен Сейно Весто - Страница 10

Hаблюдая призрачный сизый ворс горной тайги, словно из иллюминатора самолета, Штиис с Гонгорой спорили по поводу человеческой глупости. Обоих немного раздражала убежденность мирных обивателей недосягаемых порогов, что техника рано или поздно вывезет там, куда успело проникнуть их вожделение, бывают такие места, куда есть надежда добраться только на своих двоих. И бывают места, куда можно проникнуть, лишь изменяясь. Лесам не было видно конца.

Труднопроходимые джунгли составляли основу главных достопримечательностей местности и гордость охотников. До перевала пришлось выслушать несколько версий истории о безуспешной попытке зарубежной экспедиции пройти здесь на многомощных джипах-вездеходах. Версии, отклоняясь в сюжете, сходились в главном: пусть каждый занимается своим делом. И это правильно. После знакомства с местными шумными ручьями в притчи вроде этой верилось легко, вездеходы тут вязли уже на подступах к реке. Потом их неторопливо смывало и уносило в неизвестном направлении. Рассказывали, путешественники, вконец отчаявшись, побросали тут все, включая дорогостоящую профессиональную камеру, с просьбой сохранить у себя на какое-то на время, но народ-то темный, грубый, что с него взять. Ее и выбросили в реку.

Гостеприимные дяги, отправляя отдохнувших странников в путь, разрешали ни о чем особенно не беспокоиться. Правда, добавляли, места дальше не очень спокойные, дикие, тут уходили до вас трое сыроедов – скалолазов, так их до сих пор не могут найти. Неспокойные места. Было не совсем ясно, зачем их надо искать, но уточнять никто не стал; все складывалось на редкость удачно, дорога шла по обрыву лесом, пару раз возникавшие как из-под земли смуглые, хайрастые и тихие сыны лесов вежливо осведомлялись, не согласились бы им странники подарить «капрон», как дяги называли любую крепкую веревку, и узнав, что нет, не согласились бы, так же вежливо исчезали. Толстые увесистые мотки свернутого кольцами троса, притороченные по бокам набитых выше голов рюкзаков, привлекали внимание, и Штиис с Гонгорой уже подумывали, не прикрыть ли это дело чем-нибудь.

Штиис настоятельно рекомендовал шевелиться, «не будить змей сознания собственной значимости», сократить привалы до предела и убираться отсюда к чертовой матери – пока не съели; Гонгора придерживался того же мнения. Хотя, в общем-то, за прошедшие трое суток, как они оставили нагретые седла и тепло, обеими руками простились с провожатым, подарив на память любимую футболку Гонгоры с надписью «I am the Proud of Kongoni» (улыбаясь, Гонгора сквозь зубы пообещал задушить Штииса во сне за инициативу), охотники больше не встречались, а попавшийся однажды пастух был немногословен, доброжелателен и внимателен, с ним было выпито несколько долгих кружек горячего чая, обстоятельно изучены достоинства крупных пород собак применительно к поимке и ловле медведей, отмечена некоторая странность трюков современного политического руководства и было рекомендовано соблюдать повышенную осторожность, змей в этот год расплодилось что-то более обычного. Шагалось не то чтобы легко, но глаз, созерцая угрюмые пейзажи, не уставал радоваться. Темные леса в верхнем течении беспокойной приблудной речки, на какие сейчас и случалось наткнуться только в акватории Больших Озер, уходили в самое сердце скалистых мрачных возвышенностей с голыми склонами и отвесными стенами, которые посещались разве только беркутом, и тянулись к далеким полупрозрачным заснеженным пятнам на горизонте.

Погода стояла великолепная, дорога оставалась временами обременительной, временами просто непроходимой, но к этому были готовы, общий рабоче-приподнятый настрой экспедиции не покидал норм приличия, но за болтовней ночами не давал уснуть. Дяги больше не попадались. Удивительное дело, контакт легко налаживался и с загадочным и не внушающим никакого доверия чухарем, и с весьма общительным – общительно-настороженным челночником с давно не чищенными зубами, представлявшимся «новым канадцем», разговорчивости которого сильно способствовал отягченный содержимым внутренний карман просторного черного дождевика; и с молчаливым монахом, странствующим босиком, аскетически худощавым, с древним рюкзачком за плечом и спокойным взглядом неподвижных умных глаз, который мог быть здесь загадочнее и опаснее всех остальных, вместе взятых. Впрочем, пара новых вибрамов была перекинута у него через плечо. То ли с кого-то их снял и берег для особого случая, то ли так было удобнее. Все говорило за то, что до каньона дошагается без особых приключений. «Мы будем дышать воздухом моей родины… Ты знаешь, дорогой, насколько прекрасен воздух моей родины? – вопрошал, качая головой и мечтательно заводя глаза, сильно расторможенный крупный мужчина в тяжелой длиннополой накидке не то из пуленепробиваемой шкуры яка, не то мамонта и с кривоватым грубым посохом в руках, бутоном распуская у носа сложенные щепотью крепкие пальцы. – И чем же будет пахнуть тогда сильнее всего? Петерзильенвурцльзуппе, дорогой…»

Здесь, в тихой сырой глуши, в неширокой ложбине, где свободно прятались в заоблачных хмурых лесах отвесные скалы и где начиналось новое взгорье, их Лунная Тропа к роси, ожидало с вечно недовольным выражением на хладном тенистом лике блюдце Кислого озера, разбитое камнем и лесом. Его легко было видеть: с базальтовыми гранеными краями, с непроницаемыми – но необыкновенно прозрачными у берегов – глубинами, уходящими отвесно вниз, на далекое дно горной трещины, с этой вялой, едва заметно вьющейся дымкой согретого тумана, с нежно искрящимся ломтиком золотисто-бледного лимончика на темной поверхности, что зернистым неброским айсбергом медленно, безмолвно перемещался в неприкрытой близости границ полусонного водоема; у Гонгоры сводило скулы, он встряхивался, оборачивался и замечал множество черных блестящих глаз-бусинок. Бусинки переглядывались. Они были задумчивы и неприязненны. Они провожали его и еще долго смотрели вслед из-под листьев травы, оставаясь в неподвижности. И уже не было над головой развесистых крон деревьев, не касалось уха шуршание острых камней под усталыми ногами и хриплого, исчезающего где-то дальше, на самом пределе слышимости, размеренного дыхания, и становилось ясно, что эти близоруко угрюмые исполинские каменные надгробия – всего лишь только эффектный призрак, дополнительный антураж к свежести бесконечного, совсем чужого, необъятного. Взгляд подозрительный и ироничный не видел здесь ничего, помимо неестественно четкой линии далекого горизонта, нескончаемого склона и трав на нем. И еще над всем этим непривычного, высокого, ослепительного, синего неба. Время пахло теплом.

День клонился к своему закату.

Штиис, согнувшись, поковырял острым кончиком томагавка землю.

– Ты не знаешь, – спросил он, – как отличить: габбро или эклогит?

Гонгора смотрел вдоль по склону, где дальше, метрах в двухстах над ними, на недосягаемой высоте слонялась беспризорная вислоухая горная овца.

– Я только знаю, как отличить базальт – по присутствию стекла. Стекло, – сказал он. – Очень легко запомнить.

– Да это тоже базальт. Тут все базальт. – Штиис осторожно постучал топориком по камушкам, усевшись на корточки.

– Стекло в базальте очень просто можно объяснить большой температурой в вулканическом разломе. Когда горную породу вынесло наверх магмой.

Штиис покачал головой.

– Вот эту штучку я где-то уже видел, по-моему, раньше, похоже на амфибол.

– Как, значит, ее выперло всю сюда, под большим давлением с самого дна, – гнул свое Гонгора, – разогретую на последнем градусе бешенства до полного опупения… Слушай, так они, наверное, все на разной глубине кристаллизовались. И под разным давлением.

– Ну, – сказал Штиис. Он глядел непонимающе.

– У тебя шпат есть полевой на руках? – спросил Гонгора нетерпеливо.

– Ну, – ответил Штиис.

– Пироксен у тебя есть?

– Ну.

– Так чего ты мне голову морочишь?

Штиис смотрел не понимая.

– Так он тут должен быть, с пироксеном, – произнес он со страшным разочарованием.

– Да? – удивился Гонгора. – Ну, тогда я не знаю. – Он смотрел наверх, быстро теряя интерес. – Тогда этого даже я не понимаю. Тебе тут не угодишь. Если все хорошо, значит что-то не так. Ты лучше скажи мне, как она туда смогла забраться… Нет, ты лучше мне скажи, как она оттуда будет спускаться, ты вот что мне расскажи…

– Кто, – спросил Штиис. Он тоже глядел наверх. Наверху никого не было.

– Уже спустилась, – пробормотал Гонгора. – Пополуденная тень деда Пихто с ведром варенья. Ну, чего решать будем?

– Кто там опять был?

– Никто. Все тебе расскажи. Потревоженный призрак Вайхерта-Гуттенберга. Мы сегодня вообще как – идем?

Штиис нехотя поднялся.

– Нет, – сказал он. – Ляжем здесь сегодня все, но не сойдем. Нет здесь ничего, – добавил он, отряхиваясь. – И не было никогда, наверное.

Кусты шевельнулись, содрогнулись вновь, с треском сошлись, и Лис, покусывая прутик, неторопливым аллюром опять замаячил в пределах уходившей вверх тропки. Он, было видно, успел не сильно перенапрячься тут в лесу на скатах и завалах. Всё, подумал Гонгора. Bсё, сейчас я нагружу тебя, как трактор, и станешь ты тогда у меня веселый, станешь жизнерадостный, как всe, конь с зубами. Особенный, что ли. Гонгора поморгал, стараясь смахнуть с ресниц набежавшую каплю. Штиис с мокрым, распаренным лицом, неоднократно уже вcё проклявший и злой, однако ни разу не заикнувшийся насчет привала, шагал впереди дальше, не очень внятно через плечо делясь пришедшими как раз по поводу на ум соображениями, насчет действенности моральных норм вообще и в непроходимом лесу, в частности. От тебя ничего другого требоваться не может, говорил он строго. Здесь рано или поздно приходится поступать в соответствии со своими убеждениями, и это серьезно. Штиис умолкал на какое-то время, пиная носком подозрительный камушек и переводя дыхание. Если, понятно, они у тебя есть, эти убеждения. Впрочем, они есть даже у вируса. Или в соответствии со своими предрассудками, если по дороге сюда не успел их еще потерять, – они должны быть у всех. В общеупотребительном смысле. Или, скажем, своими заблуждениями, от которых никуда не деться. Или иллюзиями. То есть такое впечатление, что уже не на что надеяться. И как рабочий вариант, поступать в соответствии со своими устоявшимися привычками – если нет первого и где-то успел потерять второе и все остальное… Вот так. Ну вот, уже лучше. Совсем неплохо. Ну и рефлексы, конечно, куда же здесь без рефлексов. И вот только тогда – только на самый худой конец, в самом крайнем, интимном случае, когда совсем уже ничего не остается, даже иллюзий, а рефлексы по каким-то причинам перестали удовлетворять, вот тогда остается прибегнуть к разуму. Которого нет в действительности ни у кого – разве что за исчезающе малым исключением, у единиц, который, как вдруг стало известно, свободно заменяется всем вышеперечисленным. Великий космос, с отчаянием думал Гонгора. Еще один. Когда доморощенный философ попадает в неблагоприятные условия, неизбежна еще одна книга о том, что мешает миру стать лучше.

…К концу еще одного бесконечного безоблачного жаркого дня они наконец вышли к окраинам большого каньона, истинные размеры которого начали доходить до их сознания, только когда они разглядели – где-то за туманной дымкой, далеко внизу – тонюсенькую ниточку дороги, петлявшую в пушинках зарослей вдоль речки. И нужно было поторопиться, чтобы не встретить без воды на голых камнях спуска утро следующего дня. Лесные заросли и холодная горная речка в их тени пришлась бы сейчас как нельзя кстати.

На середине совершенно местами разбитого ливнями и оползнями серпантина пришлось делать привал, все были выжаты. Включая Лиса, сильно поубавившего в прыти, который, как лошадь, тащил на себе компактный баул из пары мешков. Баул, чтоб не ерзал и не тер мозолей, цеплялся к кольцу прошедшей уже огни и воды шлейки. Улисс пробовал было возражать, но быстро утомился, и вся процессия загнанно дышала, преодолевая первую половину спуска, пока у Штииса вдруг не развязался на ботинке шнурок и не было решено, что для начала достаточно.

Казалось, спуск никогда не кончится. Едва они избавились от ноши, как откуда-то с далекого верха донеслись приглушенные расстоянием стоны и вздохи некоего грузовика, неторопливо, на тормозах преодолевавшего жуткие наклоны грунта. Без сил привалившись в тени к камням, Штиис и Гонгора с вялым любопытством наблюдали, задрав головы, за манипуляциями водителя на явно слишком узком для такого агрегата серпантине, лениво обмениваясь суждениями об уровне профессионализма местных автомобилистов. Машина шла, натужно посапывая, изредка взревывая и принимаясь неуклюже ворочаться на месте, стараясь более или менее вписаться в рамки очередного разворота и ската. Всем стало интересно. Учитывая габариты разношенной кормы и ширину разбитой каменистой колеи, было удивительным, что, в общем-то, спуск удавался и удавался как будто неплохо. По всей видимости, водителя нимало не смущало то обстоятельство, что края машины время от времени сносило и то одно, то другое колесо, то сразу весь колесный профиль целиком были готовы зависнуть в пустоте и заглянуть за пределы возможного. Спустя какое-то время доверху груженый свежими дровами крафтваген со скрежетом пронесло мимо Гонгоры, Улисса и Штииса и понесло было дальше, но в десятке метров ниже грузовик, словно зацепившись за что-то, издал серию новых стонущих звуков, кроша гравий и борясь с чудовищной инерцией, неохотно осел на передний бампер и встал совсем. В изнеможении дремавший Улисс, казалось, потерял последний интерес к окружающему миру. Штиис с Гонгорой также не горели большим желанием снова подниматься и выбираться из тени, тем более что особых территорий в кузове для размещения не усматривалось. Грузовик терпеливо посигналил, постоял, ожидая, потом в окно кабины справа высунулся по пояс спутник водителя и как-то не очень уверенно, слежавшимся языком, несколько растягивая общее вступление и гласные, сообщил, что, несмотря на загруженность, повода отчаиваться нет и можно не теряя времени располагаться наверху. Гонгора начал было уже колебаться, до леса, воды и травы хотелось бы добраться еще в этой жизни, но тут распахнулась дверца с другого борта, выпуская наружу водителя. Вывалившись, голый до пояса щуплый приземистый мужчина, держа затылок уверенно и высоко, поминутно собирая вместе непослушные колени и цепляя что-то все время над собой ладонью на пустой дверце – видимо, обещанную на ней обстоятельствами ручку, – гостеприимно просияв лицом, повел свободной рукой к себе, не то приглашая, не то желая обнять и привлечь к сердцу, поставил в известность, что он замечательно, в наилучшем виде и с ветерком доставит всех не только вниз, но и в любое другое необходимое место.

Вот это «с ветерком» его добило. Гонгоре пришлось подняться и сказать, что тут они с болью и благодарностью вынуждены отклонить предложение, поскольку кербер их по природе своей на дух не выносит чужого присутствия.

Махая вслед удалявшемуся столбу пыли, Гонгора покачал головой и вслух отнес выдвинутое предложение, с учетом обстоятельств, к одному из дорогостоящих способов самоубийства. На что Штиис сейчас же заметил, что этому способу нельзя отказать и в известной изощренности, – после чего оба в продолжение длительного времени спорили, вытянув шеи, дойдет ли грузовик до конца или нет. Грузовик дошел.

Все-таки странный народ тут временами попадался, несколько дней спустя, уже ближе к вечеру, Гонгора и Штиис сокращали себе расстояния путешествием по воде, преодолевая водные преграды на некоем подобии плота, по уши сидевшем в речке под весом наездников и рюкзаков, когда вдали был замечен движущийся объект.

По кряжистому склону, по каменистой тропке, вплотную местами примыкавшей к обрывистому руслу речки, то пропадая из виду, то появляясь снова, подпрыгивая на камнях и раскачиваясь из стороны в сторону, в клубах пыли к ним на сумасшедшей скорости неслась вниз грузовая полукрытая машина, явно надеясь настигнуть плот на ближайшем и единственном доступном повороте. Уже издали было видно, как машут и кричат что-то в машине, цепляясь за борта и валясь с ног. Предчувствуя недоброе, Гонгора и Штиис начали работать шестами, загребая от отмели.

За машиной гналась беда, гналась, не опасаясь свернуть себе шею, не взирая на градус отвеса и пересеченность местности, все говорило за то, что время прежнего бездействия ушло и от каждого теперь потребуется все, что он берег в себе, что умел и о чем, нося в себе, до этого момента не догадывался. Общий вид местных мужчин в кузове с расхлюстанным тентом, простертые руки и исполненные неподдельного отчаяния взоры недвусмысленно говорили о крушении надежд, о случившемся природном катаклизме – по меньшей мере. Они предвещали массу непредвиденных осложнений и коренную ломку прежних взглядов. Поравнявшись с плотом, грузовик изменил режим слалома, не переставая греметь и подпрыгивать, из кабины чуть не до пояса высунулся смуглый мужчина с грубым, искаженным болью мужественным лицом и, перекрывая собой надсадными голосами галдевших в кузове попутчиков с колоссальным плетеным сосудом на руках, прижимая одну ладонь к груди, а другой указывая куда-то дальше по направлению движения, едва не опрокидываясь на виражах наружу и обращаясь лицом вслед за ладонью, торопящимся умоляющим голосом зачастил:

– Очень прошу, вон там, дорогой, во-он за поворотом дальше много леса, там мой дом – зайди в гости, очень прошу, дорогой, а-абижюс, если не зайдешь, сразу за горой увидишь…