Читать книгу Время памяти - Сергей Александров - Страница 6

– Вот загораю я как-то на лавочке на Чистых прудах. Погодка хорошая. Менты не гоняют. Птички щебечут. За пазухой четвертинка сердце греет. В кармане полкруга колбасы ливерной.

Тут садится рядом старик. Высокий такой, под метр восемдесят, сухой, жилистый весь. На пиджаке награды сияют. А на щеках щетина недельная.

Ну, думаю, щас табличку какую нацепит – и попрошайничать начнёт. Видали мы таких! Знаем…

А старик сидит, ничего не цепляет, ни у кого ничё и не просит. Просто веки прикрыл, видно – отдыхает просто.

Расслабился я – а то хотел было уж уходить. Не люблю, знаешь, конкурентов…

Вот мы сидим, молчим. И вдруг старик поворачивается ко мне, протягивает в руке деньги, и говорит:

– Друг, сходи в аптеку, пожалуйста, нитроглицерину купить. Он-то у меня на исходе. А сердце что-то прижало…

Во, думаю, дурошлёп старый, первому встречному деньги суёт. А купюра-то тысячная. Куплю я тебе, как же! Ты меня здесь до морковкина заговенья ждать будешь…

А старик вдруг глянул мне прямо в глаза. Что он в моих глазах увидал – не знаю. Но вот в его глазах полыхали огоньки – как трассеры от пулемёта…

Вот так мы и познакомились.

Лукич уж дней пять по Москве шарахался. Ну, у нас и притулился. Я ведь тоже с Солнышка. Но бомжевал тогда уж лет семь-восемь. В Москве легче бомжевать…

Пенсию свою он оформил в сбербанке на карточку, да почти все деньги с неё отправлял дочкам и внукам, оставляя себе всего одну тысячу рублей. Из этой тысячи сотку оставлял себе. Остальные сдавал в общий котёл…

Как-то так получилось, что через некоторое время все стали его слушаться. То ли опыта жизненного у него было больше, то ли командирская хватка с фронта осталась. Сам знаю – довелось во Вьетнаме повоевать… А может – и то, и другое…

Раза два-три в неделю Лукич наш ходил выстаивать к Думе. Пару раз у Кремля был. Караулил депутатов, совал в руки им свои бумаги. Его гоняли. Все охранники и менты у Думы знали его в лицо. И оберегали от него покой этих самых народных избранников.

Как-то, после одной такой вылазки, в каком-то из московских проулков, на него налетела стая обкуренных пацанов.

Он отбивался.

Но силы были уже не те.

Выдрав с мясом награды с пиджака, они долго пинали лежащего старика, пока кто-то из проходящих мимо не вызвал милицию.

Лукича, как последнего бродягу, три дня мариновали в обезьяннике – и всё потому, что в той драке он сломал кому-то из гадёнышей руку. А папенька того ублюдка был какой-то шишкой в той самой Думе…

Но всё ж Лукича отпустили. Есть, есть всё ж у некоторых ментов совесть…