Читать книгу Непогребенные - Сергей Антонов - Страница 7

Лишь когда выключили большинство лампочек и платформу осветило лишь дежурное освещение, Томский вздохнул с облегчением. Яркий свет резал глаза, вызывая прилив крови к голове. Пульсирующие удары в висках мешали думать. Не позволяли сосредоточиться на какой-то конкретной мысли. Теперь стало значительно легче.

Весь остаток дня Толик просидел на корточках в углу клетки. Впрочем «угол» был здесь понятием абстрактным – клетка стояла в центре платформы. Куда бы ни приткнулся узник, он все равно был на виду.

Решившись наконец сменить позу, Томский застонал – ноги затекли, превратившись в деревянные колоды. Прошло несколько минут, прежде чем их удалось выпрямить.

Неподалеку от клетки сидел часовой. Новый, незнакомый парень. Его волосы, остриженные еще в Берилаге, не успели отрасти. Может, из-за этого, а может, из-за мягких, почти женственных черт лица он выглядел очень беззащитно, даже с автоматом в руках. Арестантские брюки ему удалось сменить на поношенные, но еще крепкие хаки военного покроя с накладными карманами на коленях. А вот новую куртку парень получить не успел – так и щеголял в полосатой арестантской робе. Толя даже видел светлый прямоугольничек оторванной нашивки с номером узника концлагеря. Ничего. У него все впереди. Одежда – дело наживное.

Часовому очень хотелось спать. Он то и дело начинал клевать носом, опускал отяжелевшие веки, но потом резко вскидывал голову и смотрел на Томского. Наверное, считал, что герой-освободитель, с легкостью переквалифицировавшийся в жестокого убийцу, способен выкинуть любой номер.

«Не боись, паря. Я исчерпал список своих номеров. Не сбегу, потому как бежать мне некуда. Не способен я больше на фокусы. Если ты думаешь, что в клетке сидит Анатолий Томский, то очень ошибаешься. Перед тобой только его оболочка. Видимость. Человека больше нет».

Часовой словно услышал мысли Толика. Поставил автомат между колен, прислонился к нему щекой, закрыл глаза и засопел. Этот звук окончательно вернул Томскому душевное равновесие, если в его положении вообще можно было вести речь о каком-то равновесии.

И все же самое трудное осталось позади. Пятнадцать минут, которые ушли на то, чтобы спуститься из вестибюля и пройти через платформу, показались Толе вечностью. Он шел к клетке в сопровождении Русакова и Аршинова. Причем оба выглядели так, словно были виноваты не меньше Томского.

Поначалу жители станции не поняли, в чем дело. Даже несмотря на то, что Толя специально, напоказ, заложил руки за спину. Лишь когда он вошел в клетку, а комиссар запер решетчатую дверь на навесной замок, по платформе прокатился глухой ропот.

Томский занял свое место в углу. Опустил голову на колени, чтобы не встречать ни сочувственных, ни враждебных взглядов. Самыми тяжелыми оказались несколько первых минут. До ушей доносились обрывки сказанных полушепотом фраз. Отдельные слова. Томский. Мальчик. Убийство.

Когда люди вернулись к работе и разговоры заглушили удары ломов, стало значительно легче. Прошел день. На ночь клетке приставили часового. Томский знал, что это произойдет, но появление человека с автоматом все равно стало для него событием.

Из клетки хорошо просматривалось место, где утром лежал мертвый Мишка. Глядя туда, Томский сделал важное открытие. Именно там, в своем видении, он встретился с Желтым. Там догорал разожженный монстром костер.

«Ничего удивительного. Ведь ты, Толян, и Желтый – одно и то же. Ты выдумал этого монстра, чтобы переложить на него собственную вину. Где ж ему еще сидеть, как на месте убийства мальчика?»

Да, все сходится. И все-таки… Желтый – не совсем его выдумка. Первым о нем сказал долговязый часовой.

Толик напряг память, пытаясь очистить ее от шелухи галлюцинаций. Вспомнить, как все было на самом деле. Не смог. Разум раз за разом натыкался на глухую стену. Сложенная из кирпичей реальности, она была скреплена цементом сумасшествия. То, что Томский хотел увидеть, находилось по ту сторону стены. Слишком длинной, чтобы ее обойти, чересчур высокой, чтобы перелезть, и очень уж прочной, чтобы пробить.

Толик продолжал смотреть на место убийства. Он вглядывался так напряженно, что, несмотря на полумрак, уже различал осколки кирпичей и обрывок колючей проволоки, в котором запутался утром. Там ничего не изменилось… Стоп! Откуда взялся кусок брезента? Почему он топорщится так, словно под ним что-то есть?

Томский встал, подошел к решетке. Теперь он отчетливо видел багровые пятна, проступавшие на брезенте. Разве тело Мишки не унесли? Кто додумался оставить труп, прикрыв его брезентом?

«Чушь. Не увиливай, не ищи для себя лазейку. Тело мальчика убрали еще днем и уже наверняка похоронили».

Довод звучал вполне убедительно, но не смотреть на брезент Томский уже не мог. Ему казалось, что под ним что-то шевелится. Обман зрения? Нет. Существо, которое пряталось под брезентом, уже ползло к клетке. Оно больше не пыталось оставаться незамеченным.

– Эй, парень, проснись! – крикнул Анатолий часовому. – Посмотри на это…

Часовой продолжал мирно посапывать. Прикрытый брезентом монстр подполз к клетке. Рука в желтой перчатке вцепилась в стальной прут. Стрежень в добрых три сантиметра диаметром начал изгибаться. Еще немного, и расстояние между прутьями станет достаточно большим, чтобы чудовище могло протиснуться в клетку. Продолжая наблюдать за желтой рукой, Толик пятился в дальний угол. Монстр разжал пальцы. Выпустил прут и встал во весь рост. Брезент с шуршанием упал на платформу. Толик ожидал увидеть старого знакомого, но вместо него у решетки стояла… Клавдия Игоревна. Глаза ее пылали ненавистью и безумием. Смерть сына вновь превратила женщину в Мамочку – легендарное страшилище Метро, героиню жутких баек.

Она просунула руки через прутья.

– Ближе, Томский. Подойди ближе, убийца! – шипела Мамочка. – Я обещала выцарапать тебе глаза и сделаю это. Не пытайся забиться в угол. Иди сюда!

Толик пытался остаться на месте, но ноги ему не повиновались. Он двинулся навстречу Мамочке. Шаг. Еще один.

– Эй, ты чего?! Назад! Назад, я сказал!

Из состояния транса Толика вывел часовой, который наконец соизволил проснуться. Он схватил Клавдию Игоревну за плечо, пытаясь оттащить от клетки. Ответная реакция была молниеносной – Мамочка ударила парня кулаком в подбородок. Часовой крякнул и приземлился на задницу. Пока он изумленно хлопал глазами, женщина вновь просунула руки сквозь прутья. Правда, теперь огоньки безумия в глазах ее потухли. Исчезла и ненависть.

– Толя… Ах, Толя…

Клавдия Игоревна опустила руки. Уткнулась лбом в прут решетки, сползла по нему вниз и застыла.

– Часовой, черт бы тебя побрал! – рявкнул Томский, забыв о том, что он арестант. – Хватит сидеть! Помоги! Разве не видишь? Ей плохо!

Парень повиновался. Подбежал к Клавдии Игоревне, коснулся пальцами ее шеи.

– Она умерла!

– Что?!

– Умерла, я говорю…

Томский застонал. Теперь на его совести было две смерти. Впрочем, вновь погрузиться в бездну отчаяния ему мешала одна деталь… Кусок брезента с пятнами крови бесследно исчез.

Сны и реальность вновь переплелись. Так тесно, что отделить их было невозможно. Умерла ли Клавдия Игоревна на самом деле или это был очередной кошмар?

По ушам резанул металлический лязг. Часовой зачем-то отпирал клетку.

– Выходи, Томский!

– Зачем?

– Затем, что смерть стала твоим неизменным спутником. Разве ты не считаешь, что пора это остановить?

Толик посмотрел на часового. На нем по-прежнему был наряд из штанов цвета хаки и полосатой робы. А вот лицо разительно изменилось. Вместо глаз поблескивали круглые стекла противогаза, а его гофрированный хобот вырастал прямо из лица. Фиолетовые губы кривила язвительная усмешка.

– Опять ты? – сил на гнев у Томского уже не было, и он просто вздохнул. – Тебе нравится надо мною издеваться?

Рука в желтой перчатке стиснула локоть Толика. Монстр потянул его за собой.

– Сидя в клетке ничего не добьешься. Не пора смотаться в Академлаг?

– Это место существует?

– Скажу больше: оно совсем рядом. Рукой подать.

– Не может быть. Академлаг – легенда.

– Метро-2 – тоже почти легенда. А ведь тебе довелось в нем бывать.

Аргумент Желтого был весьма весомым. Толик замешкался с ответом. Чудище продолжало тащить его за собой. Туда, где нашли труп Мишки.

В мире иллюзий, порожденным больным воображением, это место было чем-то вроде центра, вокруг которого вертелся хоровод видений. Точкой, где пересекались сны и явь. Оно обладало особой аурой и могло видоизменяться. Теперь на месте затухающего костра зияла огромная дыра в форме пятиконечной звезды. «Пятерка», как сказал Берзин.

Толик собирался остановиться на краю провала и лишь заглянуть вниз, но Желтый столкнул его тычком в спину. Падение длилось недолго, а удар о дно ямы был не слишком болезненным. Томский сразу выпрямился во весь рост.

Он оказался в огромном помещении. Дыра в потолке исчезла. Теперь там горело множество ламп без плафонов, подвешенных к потолку. Цемент с оштукатуренных стен частично осыпался, обнажив кладку из красного кирпича. Стены были увешаны анатомическими плакатами. На одних изображался мозг человека в самых разных ракурсах и разрезах, другие показывали строение центральной нервной системы. Кроваво-красные линии нервов были испещрены кружками, нанесенными от руки.

Разнообразие в череду рисунков из анатомического атласа вносил большой плакат, изображавший толстомордого мужчину с наглыми, прикрытыми стеклами круглых очков, глазами. Надпись под плакатом подтверждала то, о чем уже догадался Томский:

Конечно же, Лаврентий Берия. Создатель Академлага. Черный гений сталинской эпохи. Идол, падение которого стало смертным приговором для жителей подземного научного городка. Но где же тела или, на худой конец, скелеты? Берзин ведь говорил об отравлении «Циклоном Б». Пока Толик видел лишь ряды пустых кроватей с голыми панцирными сетками. Они занимали всю площадь зала. Лишь у стен было оставлено место для столов, на которых поблескивали стеклянные бока колб, реторт и пробирок, да в центре, на пятачке диаметром в пять метров, возвышалось что-то вроде барокамеры, обвешанной проводами, датчиками и латунными обручами, точно новогодняя елка. Толик вдруг понял, что видит увеличенную во много раз копию лаборатории профессора Корбута на Лубянке.

Как только его осенила эта догадка, Академлаг начал наполняться звуками. Сначала раздалось бульканье жидкости. Потом – нестройный хор голосов. Из цементного пола один за другим, как диковинные грибы, вырастали штативы с закрепленными на верхушках бутылками. Теперь на каждой кровати лежали обнаженные до пояса люди, а у столов суетились лаборанты в белых халатах. Когда один из них направился к кровати и принялся втыкать иглу в вену пациента, Томский узнал профессора Корбута.

– А-а, вот и ты! Давненько не заглядывал ко мне на огонек. Совсем забыл старика. Нехорошо!

Анатолий никак не мог поверить в то, что профессор обращается к нему. Он ведь даже не поднял головы! Следующая фраза Корбута рассеяла все сомнения:

– Томский, Томский! Разве ты не знаешь, что все дороги ведут в Рим? В твоем случае они ведут ко мне. Пора бы сообразить, что бегать бесполезно. Курс лечения начат, и без его завершения ты будешь… как бы это подоходчивее выразиться… Ни рыбой, как говаривали в старые добрые времена, ни мясом. Твое счастье, парень, что папаша Корбут не злопамятен. Кто старое помянет, тому голову долой.

Профессор, наконец, закончил свое дело, поднял глаза на Томского. Улыбнулся почти по-отечески. И вдруг резким движением вскинул руку. Пальцы вцепились в седую шевелюру, и Корбут снял свою голову, словно шапку. Держа ее в одной руке, второй профессор, словно перчатку, стянул с головы кожу и небрежно швырнул мерзкий комок на пол. Тонкие пальцы Корбута обхватили верхушку оголенного черепа. Несколько поворотов по часовой стрелке, и верхняя часть черепа тоже шлепнулась на пол. Обнажился розовый, покрытый синими и серыми прожилками пульсирующий мозг. Рывок – и он подлетел вверх, но не упал, а завис в воздухе.

– Полюбуйся-ка на это! – звенящий голос профессора заполнил огромный зал. – Все гениальное просто!

В руке безголового Корбута сверкнул скальпель, одним ударом разрубив мозг на два полушария. Внутри одно из них оказалось, как и положено, красновато-серым, а вот второе – черным.

– Да-да, Анатолий. Это то, о чем ты думаешь. Первую часть мы найдем у любого придурка в Метро. Вторую можно увидеть только у сверхлюдей, созданных мною.

– Гэмэчелов, – прошептал Томский, не в силах оторваться от жуткого зрелища.

– Грубо, Анатолий, – профессор вновь обрел человеческий облик, а его наглядное пособие бесследно исчезло. – Грубо, но по существу. Не я выдумал это название, но так уж вышло, что оно приклеилось к моим деткам. Сейчас, мой друг, ты находишься в подвешенном состоянии. Страдаешь. Терзаешься поисками себя. Вообрази, что произойдет, если два полушария твоего мозга станут такими, как нужно! Джекил и Хайд вновь сольются воедино. Ты наконец-то определишься и не станешь рыдать, будто нашкодивший ребенок. Так как насчет завершения процесса? Я тебя убедил? Тогда прошу в кроватку!

– Н-не-не-ет!!! Я не хочу!

Анатолий хотел развернуться и бежать, но ноги его приросли к полу. Ближайшая койка с хищным полязгиванием начала удлиняться. В считанные секунды она дотянулась до Толика, врезалась ему в колени. От удара Томский рухнул на голую панцирную сетку и увидел склонившегося над ним профессора.

– Через «не хочу», дружок, через «не хочу»…

Сверкнула игла, присоединенная к трубке капельницы. Толик схватил готовую прозрачную змею, попытался оборвать капельницу. Не вышло. И не удивительно – вместо гибкой трубки он сжимал стальной прут решетки.

Кошмар закончился. Томский стоял у стенки клетки, а часовой протягивал ему свернутое в рулон одеяло.

– Это вам жена передала. И то правда. Какое удовольствие валяться на голых плитах?

Толик взял одеяло. Благодарно кивнул парню. Приятно, что Елена о нем не забывала. Коробило лишь одно – она не пришла сама.

Томский расстелил одеяло, лег. Едва коснулся щекой шерсти, как тут же отдернул голову. Одеяло насквозь пропитал запах дома, Елены и прошлой жизни. Вдыхать этот аромат было сущей пыткой. К горлу подкатил ком, глаза увлажнились. Томский вскочил. Перенес одеяло в угол и сел, прислонившись спиной к прутьям. Закрыл глаза. Странное дело – он чувствовал, что сейчас может уснуть, не рискуя провалиться в пучину нового кошмара. Старое, изъеденное молью, сплошь покрытое заплатками солдатское одеяло защищало от вторжения в мозг чего-то инородного. Оно было… Вроде амулета, посланного добрым волшебником. Чудесного ковра-самолета, способного унести своего ездока в страну безоблачных грез. Засыпая, Толик успел улыбнуться своим мыслям. Не существует доброго волшебника, который может помочь ему. Все пути, ведущие в сказочную страну, отрезаны, все мосты – сожжены. И все-таки…

Томский почувствовал на плече тяжесть. Приятную, необременительную. Левая рука сжимала гладкий эбеновый гриф скрипки, правая – смычок. Толик раскрыл глаза. Он снова был семилетним мальчишкой, учеником музыкальной школы. Под ногами был паркет. Старательно натертый, он блестел в лучах солнца, пробившего себе узкую дорожку от щели в портьерах до коричневых босоножек мальчика-скрипача. Над этой дорожкой кружились пылинки. Движение их не было беспорядочным – хоровод солнечных пылинок строго подчинялся незатейливой мелодии, возникавшей от соприкосновения смычка со струнами. К игре внимательно прислушивались развешанные по стенам портреты знаменитых музыкантов. Мастерство маленького скрипача оценивал рояль – черный однокрылый зверюга, опирающийся на три резных ноги.

Если он не сфальшивит, то, доиграв до конца, получит пропуск в сказочную страну и двинется по солнечной дорожке наверх, к самым облакам. Метро останется просто страшным сном. А там, за белыми как молоко облаками, в стране, жители которой не болеют и не умирают, его будут ждать папа и мама. И потянутся бесконечные, наполненные тихой радостью дни. Изумрудные долины, реки с хрустально-прозрачными водами и люди с повадками птиц. Детство будет длиться веками, а единственной вещью, напоминающей о земной жизни, будет скрипка.

Смычок скользнул по струнам в последний раз. Толик сыграл без единой ошибки. Сделал первый шаг по солнечной дорожке. Замер. Все было складно, за исключением одного: он не помнил лиц родителей. Как ни напрягался, в памяти возникали не образы, а какие-то расплывчатые пятна. А между тем солнечная дорожка не собиралась дожидаться путника – она таяла, исчезала прямо на глазах. Паркет потускнел, стали видны потертости на стыках плашек. Через щель между портьерами в комнату вползали сумерки. Лица на портретах сделались неразличимыми.

Все. Он упустил свой шанс и навеки останется в комнате наедине с чудищем-роялем. И это в лучшем случае. А в худшем… От громкого хлопка мальчик подпрыгнул. Он не сразу сообразил, что захлопнулась крышка рояля. А когда понял, поводов для беспокойства прибавилось. Треснуло и рассыпалось на осколки оконное стекло. Ночной ветер взметнул занавески. Толик уронил смычок. С жалобным стоном ударилась о пол скрипка. Мальчик бросился к двери, слыша за спиной хруст битого стекла. Кто-то лез через окно с единственной целью – забрать несчастного скрипача в темноту. Толик дергал за ручку, но дверь не открывалась. Оставалось лишь обернуться и встретиться взглядом с посланцем мрака, услышать приглашение, которое будет сделано замогильным голосом. Толик действительно услышал голос. Правда, не тот, что ожидал.

– Томский! – тихо позвал Аршинов. – Эй, Томский, хватит дрыхнуть!