Читать книгу Мама Мирра. Повесть о доле вечной женской… - Сергей Антонович Кравченко - Страница 7

Семья и дом будут другими без Мирры.

Семья развивалась и строился под нее дом.

Дом и семья очень похожи, как форма и содержание, но когда нет одного из них, то что происходит? Семья без дома – жалкое зрелище, дом без семьи – еще хуже.

Какое будущее ждет наш дом без меня?

В самолете мысли о детях сменились мыслями о новой семье, которая может возникнуть в доме после ее отъезда.

Мужа не было прошедшей ночью. Теперь не будет и ее. Он узнает быстро. Водитель непременно расскажет ему о ранней поездке в аэропорт. Зная жену как местную газету, он сразу увидит в произошедшем что-то необычное.

Асхан все поймет, но не примет как должное. Он рассчитывал на терпение Мирры, то терпение, что видел он у своей матери. В его поведении не было ничего особенного с традиционной точки зрения. Вторая семья с молодой женой для мужчин его круга, где деньги уже особенно не считают и имеют большую власть над людьми, – естественное дело. Более того, такое поведение было свойственно и его предкам, чему свидетельница его мать – маленькая молчаливая старушка, которая теперь смиренно живет в их доме и всем старается служить. В свое время она узнала о второй жене мужа, закипела, засуетилась, заплакала. Плохо спала и ела, пыталась что-то мыслить злое и планировать месть, но постепенно свыклась, потухла и потерялась. Стала тенью своего мужа и его новой жены, прислугой своему ребенку, а потом – внукам. Образ ее прожитой жизни невольно витал в семье сына, напоминая о традициях предков и толкая старую женщину воссоздать старые степные обычаи в доме нового времени.

Мирра знала о подобных историях в других семьях в прошлом и настоящем времени, но надеялась, что ее семьи это не коснется. Зря надеялась. В глубине души не верила своим надеждам.

Ей стало зябко, и она, обняв саму себя, вжалась в кресло и прикрыла уставшие глаза. В такое утреннее время многие годы обычно к ней прикасались теплые руки детей, пробудившихся ото сна. Она же обнимала их маленькие плечи и расчесывала их всклокоченные волосы. По дому разносился запах кипяченого молока, теплого хлеба и кофе. Под ногами у нее мягкий, пушистый ковер, и она улыбается от счастья, она так счастлива от домашнего уюта…

Но вдруг распахивается высокая белая дверь и стремительно входит Асхан с большими блестящими глазами, а за ним вваливается толпа безликих существ – грязных, шумных и смрадных. Они толкаются, кричат, воняют, поют, жрут и пьют на ходу, разбредаются по дому с кусками мяса в руках с потеками жира, падают на шелк ее кровати, похабно орут о сокровенных тайнах семьи и дома, хохочут и тычут полуобглоданными костями в портреты на стенах, гадят в углах, разжигают костер в спальне посреди толстого светлого ковра…

Она вздрогнула и очнулась.

Дом станет другим, и семья в нем станет другой. Новая женщина появится в нем? Это катастрофа всему.

Как будет жить мой дом? Смогу ли я найти себе новый дом в пустыне мира? Любому человеку сложно отыскать новый безопасный дом, а женщине – вдвойне.

А может ли человек без дома остаться человеком и сохранить свое достоинство? Бездомный человек рано или поздно теряет и себя. Лицо и дом – очень подобны. Дом подобен лицу. Мой дом подобен мне, нам. Теперь я не буду отдавать столько души и сил, денег и времени ему.

Смогу ли быть собой без своего дома?

Дом – не просто лицо семьи, что в нем живет, дом – сознание, подсознание и сверхсознание хозяина дома. Мирра проектировала и строила свое жилище. У нее были на это деньги, и он, несомненно, отражает ее личность, сознательную и неосознанную структуру ее души…

Мы могли бы подробно описать, как устроен дом семьи Мирры, и это было бы очень интересное путешествие по лабиринтам души нашей героини, но не станем этого делать по двум причинам. Во-первых, дом отражает прошедшее хозяйки дома, которое ее сейчас беспокоит, и то настоящее, от которого она уходит. Во-вторых, такое отступление отвлечет нас от нее. Она же находится в состоянии, которое требует нашего внимания.

Я сделаю все, чтобы сохранить свою женственность без дома. Это возможно? Женщина во мне сильнее любого дома. Видимо, именно по этой причине слабая женщина остается в своем доме при распаде семьи.

Не потеряет ли мой дом уют и смысл, свет и тепло, которые я вносила в него?

В нем может появиться другая женщина. Она все перевернет по-своему. Все будет наполнено запахом ее духов, криками и плачем ее ребенка. Ее одежда и обувь будут в моем шкафу, ее отражение – в моем большом зеркале, ее тело – на моей уютной кровати, ступни ее ног – на моем мягком ковре. Это нестерпимо!

Память обо мне постепенно уйдет. А я призраком буду бродить и хозяйничать; плыть из комнаты в комнату, встречать по ночам каждого, кто идет на кухню попить водички или в туалет; ронять чашки, что оставили на краю стола. или скрипеть креслами в полной тишине; завывать потоком ветра в приоткрытой форточке или с шумом захлопывать дверь, словно сквозняком; гасить свечи и сжигать лампочки в самый неподходящий момент или обрывать тонкую нить картинки на стене; звенеть стеклом рамы, скрипеть паркетом, стучать на потолке, бормотать по ночам и задвигать тапочки под диван.

Мой дом всегда будет большим и светлым. Дом без меня все равно будет моим домом. В нем будет семья, пусть и без меня.

Будет ли в нем семья?

Пора просыпаться моим домочадцам. И они уже проснулись. Мама мужа всегда встает первой. Старшая женщина в доме, но в роли добровольной слуги, уступающая всем лидерство. Так не было заведено испокон веков. Но так установилось в нашем доме. Я в последнее время позволяла себе нежиться в постели до последнего, но вскакивала сразу же, как только слышала ее шаги. Когда мы встречались, она не смотрела на меня, опускала глаза, понимая, что живет в доме, где иные законы времени, иные вещи. В своем закрытом взгляде она хранила свои устои, другое понимание вещей и отношений.

Но одновременно с полным осознанием своей силы и молодости, которыми я наслаждалась много лет, я чувствовала, что мой дом меня подавляет. Как могло такое случиться? Может ли быть иначе? Я строила свой дом пятнадцать лет, но он начал мной управлять? У меня есть, была, своя комната. Она же и моя тюрьма в последнее время. Я ее любила, но в последнее время плохо за ней следила. Она меня начала стеснять. Я пыталась вырваться за ее пределы с помощью книг, вина, телевизора, фотографий и дел, но как-то не совсем успешно.

Все кажется таким фальшивым.

Карнавал вокруг не прекращается ни на минуту. Все в масках. Человек с голым лицом – чужак. Его толкают со всех сторон сказочные герои. Морды животных и люди без лиц пытаются привлечь внимание к себе. Они творят жизнь, в которой нет долга, достоинства, чести и ответственности.

Тем, кто без масок, тут же предлагают их. Кто-то снимает свою и отдает. На его же лице остается еще одна личина, еще более ужасная. Многие меняются лицами при совместной жизни. Даже дети примеряют тряпки, бумагу, пластмассу и фольгу на свои чистые и наивные личики. Старики, столкнувшись в слабости и болезни со своим лицом, стремятся закрыть его хотя бы обветшалыми кусками крашенного картона и ветоши. В храме, на работе, перед сном, на экране телевизора – все играют, фальшивят и скрывают то, чего, вероятно, никогда и не знали. Некоторые не осознают, что они прячут свое лицо, так как носят маску давно и она приросла, изменив личность под себя.

Некоторые усердно ищут свое Я, не снимая, по незнанию, с себя весь этот хлам и не очищая душу от лжи.

Но вот и маска смерти мелькнула! Она остужает веселье, меняет не только чувства и мысли ее обладателя, но и состояния тех, кто увидел ее со стороны. Изнутри ощущают ее и ведут сами себя в преисподнюю, отражаются в лицах наблюдателей и видят свое отражение в других как в зеркалах, распространяя себя в первую очередь среди своих близких, детей и внуков.

Быть открытым, искренним и естественным считается неприличным, словно быть голым, что простительно только маленьким детям в бане и на пляже.

Кто-то в порыве страсти споткнулся и приоткрылся, что сделало заметным его страдание – состояние и переживание, причиняющее боль от раны, гибели или смерти.

Сама жизнь под маской многим невыносима, особенно если она надета не по своей воле, например, в момент страшного события.

Привычка носить маску стала сутью души – чуждое приросло к сокровенному и стало частью лица.

Бесконечное множество скрытых трагедий людей, впадающих в несчастье по ошибке, тогда как изначально они были наполнены и пропитаны природной чистотой и маленькой семейной славой.

Мирра приоткрыла глаза и увидела себя над облаками. Земля осталась внизу, глубоко от нее. С каждым мгновением она удалялась от ее жизни. Казалось, она улетает от самой себя. Заложило уши, заныли суставы в плечах и в руках. Она набросила на себя тонкую шаль, и кажется, согревалась.

В аэропорту суетились люди, двигались лестницы, мелькали переходы, мельтешили ограничения, указатели и правила, все немного отвлекло Мирру. Физические проблемы облегчают боль души. Когда же самолет оторвался от земли и все немного успокоилось, вновь пришли воспоминания и состояния, которые сложно назвать жизнью. Мир переживается словно во сне. Прежнее окружение – дети, дом, мама мужа, автомобиль и дела, словно в тумане душу с ее сердцевиной окружила толстой оболочкой пустота. Ее крик миру не слышит никто. Люди прячут головы в свои дела. И даже если кто и слышит, по лицу невозможно понять, что понимает.

Одиночество.

Одиночество в комнате с портретами родных людей и умерших предков. Комната для истории семейного древа и корней. Полумрак, а единственное окно затенено летом большими деревьями сада. Осенью листья осыпаются и света прибавляется.

Мирра сидит в просторном кресле комнаты и одновременно в кресле самолета с закрытыми глазами. Она бы свернулась калачиком, если бы можно было, но сейчас только так – слегка сгорбившись и склонив голову, охватив себя руками, узлом переплетенными с шалью.

Комната с портретами бабушек и дедушек, матери и отца, дяди, детей…

Вновь навязчиво приходит уже знакомое сновидение со степью, ветром и худосочными стеблями травы под свинцовым небом. Мирра идет медленно и не знает, куда идти. Все вокруг одинаково, глазу не за что зацепиться. Бог убрал все привлекательное и манящее. Она поворачивается спиной к ветру, гонимая всем миром, склонилась, подобно трепещущей на ветру траве.

Спина начинает замерзать, и наваливается страх умереть от холода. Надо идти, идти и бежать куда-то от этого страха, стремиться туда, где его нет, в особое место, где можно спрятаться от трепета в душе. Рука тянется сорвать сухие тонкие стебли травы, прижимает их к груди. Собрала и остановилась. На коленках пытается уложить собранное смятое сухое богатство за подкладку плаща. Руки не слушаются, а ткань, такая крепкая и очень красивая в сравнении с мертвой и хрупкой травой, сопротивляется…

Не будем подробно рассказывать, как наша героиня все же утеплила свой модный плащ тонкими стеблями травы и надела это одеяние на дрожащее тело. Вот она уже в нем движется в темнеющей степи на согбенных ножках, словно бабочка, что ищет убежище перед зимней спячкой.

Возможно, вам, мой уважаемый читатель, жаль ее, как и мне, а данная сцена навевает грусть, что отвращает от текста моей повести. Но прошу вас, не покидайте ее. Так как она, я уверен, преодолеет все испытания судьбы.

Настойчивый запах еды разбудил Мирру. По салону самолета разносилась пища и напитки. Другие пассажиры уже активно их поглощали. Что-то поставили и перед Миррой. Выпила что-то, откусила что-то и она. Потом, обхватив горячую чашечку двумя руками, вновь прикрыла глаза и ушла в свои мысли и чувства.

Весь мир – пустынное и холодное поле, нет никого и ничего, только ветер подсказывает направление. Как долго она идет в пустоте и одиночестве? Где выход из этого безвременья? И есть ли он? Темнеет в бесконечном поле жизни.

Но вот вспыхнула точка на горизонте – она, мерцая, взбудоражила сердце.

Чья-то живая душа греется у огня.

Мирра ускорила свой шаг и даже порой немного бежит, спотыкаясь в ночи, падая и поднимаясь, не спуская глаз с живого огонька. Страх неизвестности порой возникает в ее душе, но быстро сменяется надеждой на лучшее, надеждой на тепло и уют дружественной беседы.

У костра сидит седой человек с широкой спиной и кормит огонь масками деревянными, бумажными, пластмассовыми, железными, волосатыми и лысыми, красочными и не очень, большими и мелкими, человеческими, масками животных и другими, непонятными с первого взгляда. Она остановилась в темноте, не смея подойти.

– Я давно жду, – промолвил он, слегка повернув голову. – Подходи и присаживайся, дом твой теперь здесь.

– Кто вы? – так тихо произнесла она, что порыв ветра совершенно стер ее голос.

– Я услышал твой крик, – отчетливо произнес седой человек.

Мирра обошла согретую огнем полянку с другой стороны и рассмотрела лицо хозяина очага. Он был похож на того идеального человека, что много раз предвосхищала она в своем воображении, и у него мечтала получить совет и поддержку. Его белая борода у костра светилась, длинные волосы растрепал ветер по высокому лбу, а темные цепкие глаза щурились от неровной улыбки, и ее нельзя было назвать только доброй. В ней были и горечь, и усталость от опыта, и уверенность хозяина настоящего, прошедшего и будущего времени жизни, и обреченность тем, что больше некому помогать Мирре.

– Будущее уже наступило, – сказал он.

Колени подогнулись, и Мирра присела на согретую землю. Усталая, замерзшая, изуродованная страхом и ночью.

– Я,.. – хотелось ей что-то сказать, но другие слова исчезли.

– Я все о тебе знаю, – сказал хозяин костра, – ты бездомная женщина, что бросила семью.

– Нет,.. – хотела сказать Мирра, но голоса не было.

– Тебе тоскливо и неопределенно! Ты потеряна…

– Да, – попытался вырваться звук из глубины сердца, но утонул в слезах.

«Какое оно, мое наступившее будущее?» – подумалось ей.