Читать книгу Русский язык, которого мы не знаем - Сергей Балыбердин - Страница 3

В последнее время все бо́льшую популярность набирает так называемая «народная этимология», которая находит объяснения чуть ли не любым словам через другие похожие слова, порой крайне далекие друг от друга по лексическому значению, или даже созвучные слова других языков. В научной и околонаучной среде на подобную «этимологию» смотрят с сожалением, ведь она зачастую нарушает даже элементарные языковые законы. В большинстве случаев обычного школьного образования достаточно, чтобы усомниться в правильности подобной «этимологии». Ведь нельзя же всерьез воспринимать утверждения о происхождении слова, например, «администрация» от слов «ад» и «министр», слова «буква» от слов «бук» и «вода» или слова «смысл» от слова «семя». Однако в сети интернет распространение информации подобного рода приобрело массовый характер. В сети стали доступны многие старые издания по лингвистике XIX века, когда эта наука еще только зарождалась и очень многие языковые законы, известные в научных кругах на текущий момент, были еще не открыты. Сегодня выводы стопятидесятилетней давности, основанные на порой очень субъективных взглядах на русский язык их авторов, ложатся в основу новых учений. Используются, например, работы П. А. Лукашевича, нашедшего так называемое «чаромутие», в котором слова можно читать в прямом и обратном порядке, получая при этом дополнительный к основному смысл. Довольно часто можно увидеть ссылки на «Славянорусский корнеслов» А. С. Шишкова, выводы которого уже давно признаны наукой ошибочными. С одной стороны, подобные упражнения «народных этимологов» ничего, кроме улыбки, не вызывают, но с другой стороны, они доносятся до широкой публики различными СМИ и заставляют многих людей поверить подобным зачастую ничем не обоснованным выводам. Такая ситуация, на наш взгляд, стала возможной вследствие общего падения уровня образования, а также недоступности свода даже простейших языковых законов и истории русского языка в среднем образовании. В профильных вузах их, конечно же, изучают, но абсолютному большинству людей эти дисциплины неизвестны. Им остается лишь доверять «уважаемым людям», полагаясь на их опыт и знания. Подобным образом становятся «общепринятыми» толкования, например, слова «язычник» в виде сочетания двух слов: «языче» и «никакой». Первое «переводится» некоторыми толкователями как «носитель языка», а второе как «не наш», «чужой». Сложение этих «переводов» приводит толкователей к понятию «носителя чужого языка» или «носителя чужой веры», которые затем легко трансформируются в понятие «иностранец/иноземец». Такое объяснение выглядит обоснованным, ведь превращение слова «язык» в «языче» не кажется нам чем-то невозможным, как и укорачивание слова «никакой» всего до трех букв. То, что подобное «превращение» оставляет от слова «никакой» всего лишь приставку «ни» и только первую букву корня, в расчет не берется. Однако так думают не только «народные этимологи». Например, чешский лингвист З. Оливериус в своей книге «Морфемы русского языка», выпущенной в Праге в 1976 году, выделяет в слове «никакой» корень именно из одной буквы «к». Большинство лингвистов с подобным выводом, конечно же, не согласны, выделяя в этом слове корень «как», но опереться в своих выводах «народным этимологам» в научной среде есть на кого. Другие толкователи, напротив, находят в том же слове слияние слов «язык» и «народ» только лишь на том основании, что суффикс «-ник» начинается на ту же букву, что и слово «народ». Подобные «открытия», допускающие непосредственные лексические связи между словами всего по одной букве, не выдерживают даже поверхностной критики, но все же существуют и даже находят своих сторонников. Тем не менее насколько бы ни казались правыми первые и неправыми вторые, ни одно из указанных толкований нельзя применить к осмыслению слов, например, «родник», «всадник», «сапожник» или «передник», в которых есть все тот же суффикс «-ник». Этот же суффикс присутствует и в слове «понедельник», которое «народные этимологи» осмысляют как «день, идущий после недели». При этом про суффикс «-ник», осмысляемый ими чуть раньше как сокращение от слова «никакой», почему-то сразу забывают. Очередное сокращение слова «после» всего до одного первого слога снова заставляет задуматься о верности сделанного такими толкователями утверждения. Ведь от слова «после» была взята все та же приставка «по», которая есть и в слове «понедельник». То есть конкретной приставке, которая есть во множестве слов, был придан единственный смысл подходящего в конкретном случае слова, которое к другим словам может и не подойти. Слово, например, «поход» осмыслить как фразу «после хода» у нас точно не получится, ведь слово «поход» имеет диаметрально противоположное лексическое значение.

На наш взгляд, сложившейся ситуации способствует, как это ни парадоксально звучит, сама лингвистика. Об отсутствии в среднем образовании освещения хотя бы основных языковых законов, написанных простым и понятным языком, мы уже сказали выше, но дело не только в этом. Дополнительным стимулом для поиска новых смыслов слов и связей между ними служит отсутствие простых и понятных правил русского языка. Практически на любое правило находится с десяток исключений, подтверждающих лишь наличие самих правил, а общий свод правил письменной формы нашего языка по своему объему может поспорить с романом Л. Н. Толстого «Война и мир». При этом исключения никак не объясняются, их нужно просто запомнить. Морфемное членение слов тоже оказывается многовариантным. Недавно нам пришлось столкнуться с необходимостью морфемного разбора наречия «небрежно». В результате опроса двух преподавателей русского языка мы получили два разных варианта морфемного разбора! Проверка по справочникам подтвердила, что каждый из учителей оказался по-своему прав. Электронные словари поражают еще бо́льшим количеством вариантов морфемного деления этого слова. Они находят в нем основу «небреж» в вариациях: суффикс «но», суффиксы «н» и «о», суффикс «н» и окончание «о». Источник такой информации для нас остался загадкой. Некоторые электронные словари соответствуют «Словообразовательному словарю русского языка» А. Н. Тихонова и обнаруживают в данном слове корень «небрежн» в вариациях: суффикс «о» или окончание «о». Второй вариант возникает, вероятно, из попытки представления рассматриваемого слова кратким прилагательным, ведь согласно современным правилам, наречия окончаний не имеют. При таком количестве вариантов неискушенному читателю, который вряд ли сегодня станет листать бумажную версию академического словаря, остается лишь сделать произвольный выбор и надеяться, что он будет правильным. Найти электронную версию «Словаря морфем русского языка» А. И. Кузнецовой и Т. Ф. Ефремовой, в котором данного слова нет, но представлен ряд однокоренных слов с выделяемым корнем «бреж», нам не удалось. Возможно, кто-то догадается о наличии здесь приставки «не», а кто-то, полностью доверившись доступным электронным словарям, этого сделать не сможет. Про лексическую связь со словом «бережливый» вспомнит не каждый, ведь это слово начинается на «береж», а не на «бреж», и здесь нужно еще вспомнить правила «беглых» гласных. В словари древнерусского языка, в которых без труда можно найти слово «НЕБРЕЖЕНИѤ» со значениями «нерадение, небрежность, невнимательность», а также слово «БРЕЖЕНИѤ» со значениями «попечение, забота», заглянет исчезающе малый процент людей, а среди школьников таких любознательных, скорее всего, не будет вовсе. Те же словари подскажут, что слово «БРЕЖЕНИѤ» еще имело вид «БРѢЖЕНИѤ», что делает его основу очень похожей на старославянский вариант русского слова «берег» – «БРѢГЪ». Стоит лишь вспомнить о возможном «чередовании»1 букв Г и Ж, как придет осознание того, что и лексические значения слов «БРЕЖЕНИѤ» и «БРѢГЪ» довольно близки, как близки они и к лексическому значению слова «БЕРЕЧИ» (беречь), в котором проявляется еще одно «чередование» согласной последнего слога. Однако для подобных выводов человеку необходимо сделать достаточно много дополнительных действий и не всегда очевидных. Если бы словари и учебники объясняли «чередование» Г, Ж и Ч не просто вариантами первой палатализации как констатацией фонетического изменения слова, а сделали бы слоги с такими «чередующимися» согласными самостоятельными суффиксами со своими значениями, то в указанных выше словах обнаружился бы общий корень «БРЕ» (именно с конечной гласной).

Преподаватели профильных вузов могли бы обращать особое внимание будущих учителей русского языка на то, что раньше в русском языке краткие гласные звуки О и Е имели буквенные обозначения в виде Ъ и Ь соответственно, а на заре письменной эпохи почти во всех словах древнерусского языка соблюдался принцип открытого слога, которому полностью соответствовал общий для всех славянских языков праязык. В этом случае было бы намного легче объяснить даже детям, что корни «БРЕ» и «БЕРЕ» в современных словах «небрежный» и «берег» являются формами одного и того же древнерусского корня «БЬРЄ», который до появления в нашей азбуке буквы Ь имел вид «БЄРЄ», а форма корня «БРѢ» является всего лишь его же старославянским вариантом. Такие учителя, на наш взгляд, могли бы донести до своих учеников много больше полезной информации о нашем языке, не ограничиваясь лишь механической передачей им свода его правил. На школьных уроках истории русского языка можно было бы рассказать, что наш современный язык возник не на пустом месте, а является на удивление равноправным сочетанием двух языков: древнерусского и старославянского2. Поэтому пары слов «голова-глава», «город-град», «голод-глад», «холод-хлад», «берег-брег» и многие другие являются не просто примером письменного безразличия нашего языка к формам слов, а являются прямым следствием смешения этих родственных, но разных языков. В ряде подобных пар и сегодня можно заметить лексические отличия, а раз они присутствуют, то фраза «буквальный смысл» перестает быть просто устойчивым выражением, а становится прямым указанием на то, что каждая буква может придавать слову то или иное лексическое значение. Будущим учителям можно дополнительно объяснять, в чем заключаются самые общие отличия между консонантными и консонантно-вокалическими языками и что наделение смыслом только сочетаний букв, обозначающих согласные звуки, справедливо лишь для первых, а для вторых, к которым относится и русский язык, не меньшее значение имеют буквы, обозначающие гласные звуки. Иначе слова, например, «копать» и «копить», «лазать» и «лизать», «гнать» и «гнить», «вор» и «вар» должны попарно обозначать примерно одно и то же. Не лишним было бы рассказать, хотя бы вкратце, что еще до XVI века на Руси тексты писались без пробелов и каких-либо знаков препинания. Можно предложить студентам подумать над возможными способами чтения таких текстов. Рассказать немного и про новгородские грамоты, которые являются древнейшими письменными памятниками нашего языка, а также про то, что в некоторых грамотах сплошной текст почему-то поделен двоеточиями на слоги3 или слова4, чем сильно облегчается его чтение, а, возможно, и понимание. Если с делением на слова все понятно, то деление сплошного текста на слоги заставляет нас предположить, что текст, в котором не выделены слова, мог пониматься читателем и по слогам. Вся эта информация, которая считается сегодня лишней в школьной программе, могла бы сильно сократить число верящих в то, что слово «буква» образовано от сочетания слов «бук» и «вода», и возбудить больший интерес людей к нашему родному языку.

В конце 2012 года подобные размышления привели автора данной книги к совершенно ненаучной мысли о том, что отдельные слоги и даже отдельные буквы могут обладать собственным лексическим значением. Наличие в русском языке служебных слов и местоимений, состоящих всего из одной-двух букв, стало для нас дополнительным стимулом для поиска этих значений. Главной нашей задачей стало определение способа, с помощью которого мы смогли бы выявить смысл минимальной единицы письменной формы языка – буквы. Перебор всех слов, содержащих конкретную букву, и попытка по их лексическим значениям понять ее смысл показались нам заведомо ошибочным решением. Во-первых, общее количество слов нашего языка слишком велико, чтобы в таком разнообразии лексических значений попытаться выявить что-то общее, относящееся к конкретной букве. Во-вторых, такой подход похож на попытку понять предназначение процессора по предназначению устройств его содержащих. Означает ли факт наличия процессоров в компьютерах, сотовых телефонах, игровых приставках, фотоаппаратах и еще множестве электронных устройств то, что процессор умеет производить вычисления, передавать нашу речь по воздуху, выводить на экран телевизора игры, фотографировать и т.п.? Нет. Процессор только выполняет вычисления, а все эти возможности обеспечиваются комплексом тех или иных электронных компонентов, которые этот процессор окружают. Если вместо процессора представить конкретную букву, а вместо всей электроники слова, то получится похожая картина. К появлению самых разных слов со своими лексическими значениями приводит определенное сочетание слогов и букв, но никак не наоборот. По нашему мнению, только внешний вид букв может являться источником информации об их смысле. Поэтому нам необходимо выявить систему построения их графики и понять, что они означают. Анализу графики букв русского языка с последующей проверкой правильности определенного нами их смысла и будет посвящена данная книга.