Читать книгу Сны покаянные. Продолжение. Часть 2 - Сергей Бичуцкий - Страница 3

– Сон я помню с того места, когда мы о чём-то спорили с Витей Верховцевым, – начала свой рассказ Катя. – Суть спора я не помню, но хорошо запомнилось то, что я очень обижалась на него по какой-то причине, и просила его не делать этого больше. Вероятно, он, как обычно, высмеял меня в очередной раз. Это было неприятно, и я просила его не лезть не в свои дела, хотя прекрасно знала, что просить об этом Витю бесполезно, – сказала Катя. На секунду задумалась, и радостно воскликнула, – вспомнила! Тогда как раз Крым опять стал наш, и папа в разговоре с мамой высказал мысль, что хорошо было бы съездить туда в отпуск. Никаких решений принято не было, но моя фантазия сразу же представила дело так, как будто это уже дело решённое и мы едем отдыхать в Крым. Я стала всем рассказывать об этом, а Витя попытался меня одёрнуть. Он, как сейчас помню, сказал мне: «Не надо говорить гоп, пока не перепрыгнешь!», на что я обиделась. Обиделась, хотя понимала, что Витя прав, и я могу попасть в неприятное положение, если поездка в Крым не состоится. Так оно и случилось впоследствии, но тогда для меня было важно только одно – меня с интересом слушали даже те, кто обычно не обращал на меня внимание, и я чувствовала себя на вершине счастья.

Я так рассердилась тогда на Витю, что расплакалась и у меня разболелась голова. Разболелась настолько, что пришлось попросить Светлану Васильевну, нашего классного руководителя, отпустить меня с уроков. Я вышла из школы, не зная, что делать. Идти домой совершенно не хотелось. Родители были на работе, и мне не хотелось сидеть дома одной и горевать. Мне надо было кому-то пожаловаться на несправедливое обвинение, кому-то поплакаться, чтобы меня поняли и утешили, но таких людей на данный момент не было. Все, кому можно было пожаловаться, были заняты, кто на учёбе, а кто на работе, поэтому, выйдя из школы, я бесцельно пошла по улице, куда глаза глядят. Я брела, не замечая ничего вокруг, пока ноги сами собой не привели меня в городской парк. Я шла по аллее, несчастная от одиночества. Я понимала, что ни родители, ни Лиза, меня не поймут, а также как и Витя только отругают. В тот момент мне казалось, что нет никого на свете несчастней меня. Увидев пустую скамейку, я решила присесть отдохнуть, так как стала уставать. Вместе с усталостью почему-то уходила обида, а мне так нравилось это сладкое чувство незаслуженно обиженной, что я не хотела с ним расставаться. Я присела и глубоко задумалось. Моё воспалённое воображение рисовало мне различные картины того, как все вокруг, наконец-то, поймут, насколько они были неправы по отношению ко мне, и будут просить прощения. Особенно этот задавака, Витька. Я рисовала себе картину того, как в школьном дворе выстроится вся школа, и на середину вызовут моего обидчика. Как его будут стыдить, и он, опустив голову, будет просить у меня прощения, а я буду требовать, чтобы он просил прощения бесконечное количество раз. Пусть узнает, что значит незаслуженно обижать такую хорошую девочку, как я. Эта картина возникала в моём воображении раз за разом, когда вдруг я услышала:

– Ну, а дальше-то что?

Прозвучавший неожиданно голос, оторвал меня от мечтаний, и я подняла голову. На противоположном конце скамейки сидел незнакомый мальчик, голову которого венчало настоящее мексиканское сомбреро. Во всём остальном это был совершенно обыкновенный мальчик. Совершенно обыкновенный, если бы не глаза. Слишком уж серьёзные и мудрые для мальчика. Он внимательно смотрел на меня, ожидая ответа, а я растерялась и молчала. Я просто не поняла смысл его вопроса, поэтому решила уточнить:

– Что ты имеешь в виду? – в свою очередь спросила я.

– Так и будешь всю жизнь себя жалеть? – спросил он, строго глядя мне в глаза.

– А тебе какое дело, жалею я себя или нет? – возмутилась я, и только потом удивилась тому, что он знает, о чём я думаю. Хотела спросить его об этом, но он опередил меня:

– Давай прогуляемся и поговорим! Хорошо? – предложил мальчик.

– Давай, – обрадовалась я, вспомнив, что со мной давным-давно никто, кроме Лизы, почему-то гулять не хотел.

Мы встали со скамейки и пошли в сторону окраины города, где и заканчивался парк. Мы шли и молчали, и это молчание было почему-то приятней всех бесед вместе взятых. Куда подевалась моя обида? Как корова языком слизала. Я совсем забыла о ней, и радовалась от того, что светит солнце, щебечут птицы, дует прохладный ласковый ветерок. Я радовалась какой-то давно забытой чистой радостью, в которой не было и примеси злорадства, или какого-нибудь другого нехорошего чувства. Я вдруг осознала, что в моей неожиданной радости не было зла, и очень удивилась, поняв, насколько действительная радость приятней того, что я испытывала раньше. Эта мысль была настоящим просветлением. Я хотела рассказать об этом мальчику, и повернула голову, чтобы поделиться с ним этой радостью, но рядом никого не было. Я остановилась и обернулась, предположив, что он просто отстал, но мальчик исчез, а сзади, метрах в двадцати, появилась плотная завеса тумана, за которой ничего не было видно. Первым желанием было вернуться назад, но страх остановил меня. Я боялась этого тумана. Он постоянно клубился и мне казалось, что в нём таится какая-то опасность. Как только я отвернулась, страх прошёл и вернулась радость. Я решила не испытывать судьбу, пошла вперёд и радость вернулась ко мне. От переполнявшего меня чувства я запела. Не помню, какую песню. Может даже и не песню вовсе, а просто мелодию, которую рождала эта радость. Я забыла обо всём на свете, шла по аллее и пела, пока не обнаружила, что иду уже не по чистому асфальту. Кое-где стали появляться трещины, поросшие травой, но это не вызывало беспокойства, потому что для нашего города потрескавшийся асфальт – дело обычное. Я шла и пела, пока не упёрлась в большое дерево и только тут увидела, что аллея раздваивается. Уходящая вправо дорога заметно отличалась высоким качеством, а та, что уходила влево была в выбоинах и даже ямах. Я, конечно, выбрала хорошую дорогу, и пошла по ней. Через какое-то время я услышала шум машин и поняла, что приближаюсь к городу. Лес, окружавший меня, внезапно закончился, и я вышла на тротуар широкого проспекта, по которому стройными рядами двигались машины. Дорога была на удивление прямой и ровной. Без обычных для нашего города ям и трещин. Таким же был и тротуар. Разнообразной формы и окраски дома стояли вдоль дороги. Всё вокруг сверкало чистотой. Эта картина была настолько непривычна, что я поняла – это не мой родной город. Я испугалась. Таких городов, как этот, я точно никогда не видела. Ни в жизни, ни в кино. До сих пор помню, что мне тогда нестерпимо захотелось назад, в знакомую с детства грязь, валяющийся на улицах мусор и беспорядок. Почему? Может потому, что очень трудно избавиться от привычных с детства вещей? Не знаю. А ещё стало немножко стыдно и обидно за наш город. Мимо проходили люди, не обращая на меня никакого внимания. Постояв какое-то время, я влилась в общий поток, и пошла вместе с ними, не зная куда и зачем иду. Я просто шла и разглядывала необычные здания, всматривалась в лица встречных людей, наблюдала за движением машин. В общем, вела себя так же, как обыкновенные зеваки. Пройдя несколько кварталов, увидела открытое кафе. Под большим навесом стояли столики, за которыми сидели люди. Достала кошелёк, и убедившись, что деньги, которые дала мне мама на неделю, на месте, решила перекусить, так как почувствовала голод. Я села за свободный столик и стала ожидать официанта. Меню на столе не было, и я немного растерялась, не зная, что можно заказать. Не успела подумать об этом, как на столе появился мерцающий экран, похожий на планшет, с полным и странным меню. Странность заключалась в том, что там были указаны не только блюда, которые можно заказать, но и продукты, из которых они были приготовлены, а также их калорийность. Раньше такое можно было встретить только на упаковках продуктов. Я объяснила себе это тем, что наш городок маленький, и достижения цивилизации ещё не успели добраться до нас. Таких продвинутых в техническом плане кафе в нашем городе не было, но я быстро сообразила, что и как надо делать. Выбрала чай, бисквитное пирожное, и просто прикоснулась к названиям указательным пальцем. Я подумала, что всё нужно делать так, как и при работе на смартфоне, и оказалась права. Буквально через минуту появился официант с подносом, поставил чай и тарелочку с пирожным, улыбнулся и хотел уйти, но я жестом попросила его задержаться. Хотела сразу же расплатиться, чтобы не терять впоследствии время на напрасное ожидание. Юноша остановился и с интересом посмотрел на меня. Его удивление ещё больше увеличилось, когда я протянула ему пятисотрублёвую купюру. Он взял её в руки и стал с интересом изучать. В то же время я обратила внимание, что этой немой сценой заинтересовались и посетители кафе.

– Что это? – спросил удивлённый юноша.

– Деньги, – смутившись, ответила я.

– А что такое деньги, и зачем ты мне их даёшь? – ещё больше удивился официант.

– Как зачем? – в свою очередь удивилась я. – Я хочу заплатить за еду. Что тут непонятного?

– Граждане! – обратился официант к посетителям, – может кто-то объяснит мне, что хочет от меня эта девочка?

Из разных концов кафе стали подходить люди. Они с интересом рассматривали купюру, передавая её друг другу, пожимали плечами и возвращались на свои места. Так продолжалось до тех пор, пока деньги не попали в руки седовласому пожилому человеку. Взяв купюру в руки, он долго рассматривал её. Было видно, что он напрягает память, пытаясь что-то вспомнить. Наконец, лицо его просветлело, и он воскликнул:

– Я вспомнил! Это деньги!

– Что такое деньги? – с интересом спросил официант.

– Как бы лучше объяснить? – затруднился с ответом мужчина.

– Вы не знаете, что такое деньги? – удивилась я и засмеялась, настолько нелепой мне показалась ситуация. Мой смех остановил строгий голос. Голос настолько знакомый, что я оторопела:

– Разве ты не знаешь, девочка, что смеяться над кем-либо, а тем более над старшими, непозволительно? – спросил он. Я прекратила смеяться и посмотрела вокруг, но того, кто это сказал, не обнаружила. Сначала подумала, что это сказал официант, но рот его был закрыт. Пожилой мужчина тоже ничего не говорил, так как стоял передо мной, и я бы это увидела. Тогда я подняла взгляд и обомлела – чуть выше мужчины мерцала голографическая голова. От изумления и возмущения у меня едва не помутился рассудок. Кто бы вы думали это был? Ну, конечно! Витя Верховцев! Представляете моё возмущение? Как? Здесь? Опять этот несносный Верховцев? Я хотела закричать и затопать ногами. Я уже готова была броситься с кулаками на эту мерцающую голову, но она, злорадно улыбнувшись и подмигнув мне правым глазом, внезапно исчезла. Это издевательство окончательно вывело меня из себя, и я закричала от бессильной злости. Официант и пожилой мужчина стали успокаивать меня, но я никак не могла остановиться. Наконец, приступ ярости прошёл, и я успокоилась. Воцарилась гробовая тишина, и только тогда я смогла обратить внимание на людей, находившихся в кафе. Все они стояли, и с испугом смотрели на меня. Моё неадекватное поведение испугало их, и я растерялась, не зная, как выйти из этого положения. Выручил пожилой мужчина:

– Что с тобой, девочка? Тебе плохо? – спросил он с участием.

– Мне? – переспросила я. – Да. Я увидела человека, который меня преследует, поэтому закричала, – попыталась оправдаться я.

– Где он? – встревоженно спросил мужчина.

– Он исчез, – сказала я.

– Что значит исчез? – не поверил мужчина. Посмотрел на меня с подозрением и спросил, – с тобой всё в порядке?

– Да, в порядке! – попыталась я успокоить его, но, видимо, не слишком убедительно, потому что он спросил:

– Может ты испугалась, что я расскажу всю правду о деньгах? – с подозрением спросил мужчина.

– Что? – не поняла я. – Какую ещё правду?

– Мне кажется, ты кричала именно поэтому, – задумчиво произнёс мужчина.

– Да что вы мне голову морочите? – не удержалась я. – Какую ещё такую правду о деньгах? Вы, наверное, думаете, что это не мои деньги? Так? Вы думаете, что я их украла? – с обидой спросила я.

– Странно, – задумчиво произнёс мужчина. – Сначала деньги, а потом этот давно забытый глагол «украла». Ты откуда, девочка?

– Я из школы номер три! Ученица третьего «Б» класса. Зовут меня Катя, – отрапортовала я, и зачем-то добавила, – а ещё мой папа лучший на свете лётчик.

– Всё это просто замечательно, – подбодрил меня мужчина, – но есть кое-что совершенно непонятное.

– Что именно? – спросила я.

– Во-первых, откуда у тебя деньги? – спросил мужчина, начав загибать пальцы, – а, во-вторых, откуда тебе известно старинное слово «воровать»?

Последний вопрос совершенно сбил меня с толку. Воровать. Ничего себе старинное слово. Я с подозрением посмотрела на дядечку, пытаясь найти признаки помешательства, но его вид очевидно не соответствовал моим подозрениям. Я растерялась, не зная, что ответить, и молча уставилась на него. А что тут ответишь? Такие вопросы мне даже в школе не задавали. Седовласый мужчина, увидев моё замешательство, улыбнулся и пояснил:

– Прежде всего надо бы представиться, – всё также улыбаясь, произнёс он, – зовут меня Алексеем Петровичем. Я профессор истории русского языка, поэтому и хочу узнать откуда тебе известны слова, которые давным-давно вышли из употребления, и их значение знают только такие узкие специалисты, как я. Ты меня понимаешь?

– Не очень, – растерянно ответила я.

– Хорошо, – примирительно сказал профессор, – давай-ка я повторю свой вопрос с пояснениями, чтобы тебе было проще отвечать. Итак. Деньги отменили более ста лет назад, когда поняли, что они могут уничтожить человечество. Это понятие и само слово было решено стереть из человеческой памяти, чтобы люди не только не вспоминали о них, но даже и не задумывались об этом вообще. Тогда же исчезло и воровство, а вслед за этим и само слово. Воровство, если я правильно помню, это тайное завладение чужим имуществом? Я не ошибся? – спросил он, склонив голову ко мне.

– В общем-то, да, – подтвердила я.

– Замечательно, – удовлетворился моим ответом Алексей Петрович. – Осталось только выяснить, откуда у тебя деньги, и кто познакомил тебя с давно выбывшими из употребления словами.

– Деньги мне дала мама, – сказала я, только чтобы что-то сказать, потому что мне становилось страшно. Я поняла, что каким-то образом попала в будущее. Кого это не испугает? Да любого! Вот и мне стало страшно, и я очень захотела домой, к маме. Поскорее. Но, с другой стороны, это было так необычно и увлекательно, что хотелось остаться в этом будущем как можно дольше. Как тут быть? Мои сомнения и страхи развеяла новая мысль. Я представила, как мой рассказ, открыв от изумления рты, слушают одноклассники, и чуть не запищала от удовольствия. Подумав об этом, улыбнулась, и профессору показалось, что он на правильном пути, поэтому Алексей Петрович продолжил:

– Следовательно, деньги тебе дала мама, хотя их больше ста лет уже никто не видел? – спросил сам себя профессор. – Интересненькое дело, – задумчиво произнёс он.

– Ну, да, – подтвердила я. – Мама каждый понедельник даёт мне деньги на школьные завтраки на неделю вперёд. А воровать у нас ещё как воруют. Не все, конечно. Странные люди, – сказала в заключении я.

– Кто? – не понял дядечка.

– Те, которые воруют, – пояснила я. – Вместо того, чтобы работать честно, они воруют. Их сажают в тюрьму, а они всё равно воруют.

– Воруют? – переспросил недоверчиво профессор. – Да неужели? И где же это «у вас» находится, позвольте поинтересоваться?

– Как это где? Мы же в России живём? – спросила я, обращаясь к профессору, и после того, как он кивком подтвердил мои слова, уверенно добавила, – в России и воруют.

– Ну, да, – в смущении подтвердил правдивость моих слов Алексей Петрович, – а тюрьма – это место, где оступившихся людей перевоспитывают?

– Можно и так сказать, – подтвердила я, и задала вопрос, который меня интересовал больше всего, – а почему вы спрашиваете о том, что знает любой ребёнок?

– Не скажи, не скажи, – не согласился профессор. – Но прежде, чем ответить, позволь мне спросить тебя кое о чём.

– Конечно, спрашивайте, – милостиво согласилась я.

– Как ты сюда попала, Катя? – негромко спросил Алексей Петрович.

– Очень просто, – с улыбкой ответила я. – Поругалась с одноклассником, у меня заболела голова, поэтому отпросилась с уроков. Потом бродила по городу, переживая ссору, и зашла в городской парк. Там решила посидеть на скамейке. Через какое-то время увидела, что ко мне подсел странный мальчик. Он предложил прогуляться по аллее, сам по дороге исчез, а я оказалась здесь. Вот и всё, – закончила я рассказ.

– А год сейчас какой, ты помнишь? – спросил вдруг Алексей Петрович.

Вопрос был настолько неожиданный, что я потеряла дар речи. Затем опомнилась и, с удивлением посмотрев на профессора, спросила:

– Вы думаете я сошла с ума?

– И всё-таки? – продолжал настаивать он.

– 2018ый. Какой же ещё? – с недоумением и даже обидой ответила я.

– Понятно, – заключил профессор и задумался.

Профессор молча смотрел на меня, что-то обдумывая, потом предложил мне сесть за стол и уселся сам. Помолчав какое-то время, он обратился ко мне:

– Прежде всего ты должна совершенно спокойно отнестись ко всему, что я тебе сейчас скажу. Пусть даже это покажется тебе фантастикой. Договорились? – спросил профессор, с беспокойством глядя на меня.

– А почему я должна волноваться? – не поняла я предупреждение Алексея Петровича.

– Причин для этого, Катя, более чем достаточно, – начал свой рассказ профессор. – Первое, что тебе следует узнать… – сказал Алексей Петрович и запнулся, подыскивая нужные слова, но, видимо не найдя ничего утешительного, решился, и посмотрев мне в глаза, сказал:

– В общем, год сейчас не 2014ый, а 2154ый.

Его слова вызвали у меня шок. От удивления я открыла рот, мои глаза округлились и, наверное, стали вылезать из орбит, потому что профессор замахал официанту:

– Воды! Скорее принесите воды! – закричал он, но именно его крик, а не вода, вернул меня в нормальное состояние.

– Не может быть! – с ужасом прошептала я.

Убедившись, что я оправилась от шока, Алексей Петрович с сожалением подтвердил свои слова:

– Увы, Катя, но это так. Мы, по всей видимости, столкнулись с перемещением во времени. Для писателей-фантастов такой феномен давно является обыденным, но в реальной жизни человечество до сих пор с этим не сталкивалось.

– Алексей Петрович! – со слезами воскликнула я. – Неужели вы не понимаете, в какое положение я попала? – спросила я, с надеждой глядя на профессора, – Мне страшно, и я хочу домой к маме!

– Как же не понимаю? – ласково сказал профессор. – Очень даже понимаю, но, поверь мне на слово, нет в этом мире человека, который помог бы тебе вернуться сквозь время назад. Нет ещё таких технологий, хотя научные исследования в этой области идут давным-давно. Не придумали ещё, понимаешь?

– Понимаю, но мне-то что делать? – спросила я, и заканючила, – Я к маме хочу!

– Прежде всего, Катя, тебе надо успокоиться, – стал увещевать меня Алексей Петрович. – Слезами горю не поможешь. Так кажется говорили в ваше время? Прежде всего давай попросим нашего доброго друга Витю принести тебе чай и бисквитное пирожное. Ты утолишь голод, а потом уж мы постараемся как-то решить твою проблему. Договорились? – спросил, улыбаясь профессор.

Я согласно кивнула головой, так как, несмотря на моё плачевное положение, голод никуда не делся. Официант тут же принёс чай с пирожным, что опять озадачило меня, и я обратилась к профессору с вопросом:

– Алексей Петрович! А как я буду расплачиваться за это? – спросила я, указывая на принесённую еду.

– Никак! Зачем за это расплачиваться? – недоумённо спросил профессор, и, видя моё удивление, пояснил, – У нас давным-давно отменили деньги, Катя. Наша новая история как раз и начинается с того, что люди, наконец-то, поняли пагубную для человечества роль денег. Если бы люди не сделали этого, то вряд ли мы сегодня встретились бы с тобой.

– Почему? – не поняла я.

– Потому что угроза всеобщего уничтожения существовала уже в твоё время, и достаточно было маленькой искры, чтобы так и произошло. Но, благодаря русскому философу Виктору Сергеевичу Верховцеву, этого не случилось. Человечество смогло понять, что именно деньги приносят несправедливость в этот мир, и являются источником бесчисленного количества бед, – объяснил мне профессор, и добавил, – Кстати говоря, он жил как раз в твоё время. Да и учился в той же школе, что и ты, поэтому сейчас она носит его имя. Может ты даже знаешь его?

– Кого? – опять не поняла я.

– Виктора Сергеевича Верховцева, – повторил профессор.

– Верховцева? – совершенно растерявшись спросила я.

– Виктора Сергеевича, – подтвердил Алексей Петрович.

То, что Витиного папу зовут Сергей Иванович, я прекрасно знала, поэтому сложить всё воедино и сделать единственно возможный вывод не составило труда. Вывод мне очень не понравился, поэтому я отрицательно помахала головой. Я не хотела признаваться, что именно после ссоры с этим самым Виктором Сергеевичем и начались мои приключения. Надо же! Философ! Зануда и вредина! Вот кто он. А ещё задавака! Я хотела выложить всю правду о нём Алексею Петровичу, но вовремя остановилась. Кто же мне поверит, если его именем названа школа? А ещё могут заподозрить в зависти. Хотя, как тут не позавидовать? Любой бы на моём месте позавидовал, но признаваться в этом не хотелось. Даже себе. В то же время родился протест: почему такие известность и почёт одному Верховцеву? А мы чем хуже? Может и мы тоже чем-нибудь прославились, а я просто об этом ничего не знаю? Ну, не мы, а я. «А вдруг?» – затеплилась мысль, и я, так толком и не ответив на вопрос профессора, с надеждой в голосе спросила:

– А о Гордеевой вам ничего не известно?

– Гордеевой? – переспросил Алексей Петрович, -О той, что сидит напротив меня? – с лукавой улыбкой спросил он.

Не ожидая, что мою хитрость так быстро раскусят, я совершенно смутилась, и опустила глаза, а профессор негромко и беззлобно рассмеялся:

– Не расстраивайся, Катя! Желание узнать о своём будущем понятно, но в том, что твоё имя не оставит в истории своего следа нет ничего страшного. Моим именем тоже вряд ли что-то назовут, но мне и в голову не приходит переживать по этому поводу. Так что успокойся. Давай-ка я тебе лучше расскажу, почему его имя осталось в истории. Хочешь узнать что-нибудь об этом?