Читать книгу По заросшим тропинкам нашей истории. Часть 3 - Сергей Борисович Ковалев - Страница 5

Вообще-то, то, что произошло в тот день у берегов этого города, обороной можно назвать с трудом: уж больно неравными были силы противоборствующих сторон.

Франция и Великобритания объявили войну России одновременно: 27 марта 1854 года, и вечером 20 апреля их объединённый флот в составе 28 кораблей[230] появляется у берегов Одессы и встаёт на якорь в трёх километрах от города. На следующий день в четыре часа пополудни возглавляющий союзную эскадру французский адмирал Фердинан Гамеле́н[231] (строго говоря, его фамилия читается как «Хамела́н») направляет русскому командующему генералу Дмитрию Ерофеевичу О́стен-Са́кену ультиматум: мол, 6 апреля одна из одесских береговых артиллерийских батарей обстреляла английское судно, поднявшее парламентёрский белый флаг, чем нарушила международное право и нанесла оскорбление британской стороне. В связи с этим союзникам должны быть переданы все находящиеся в порту русские (а также почему-то английские и французские) корабли[232]. Иначе – бомбардировка.

Барон Остен-Сакен был офицером опытным и доблестным. К тому времени ему уже исполнилось 60 лет (а через три дня, 24 апреля, он преподнесёт себе на собственный шестьдесят первый день рождения отличный подарок – отражение нападения союзников). Первый боевой опыт он получил ещё во время наполеоновских войн, в 1805 году, участвовал в Бородинском сражении, во взятии Парижа, в русско-турецкой войне 1828–1829 годов, во многих других кампаниях. К тому времени Дмитрий Ерофеевич был награждён чуть ли не всеми высшими орденами Российской империи, несколькими иностранными и неизменно проявлял в бою, как тогда выражались, «отличную храбрость»[233]. Ни о какой сдаче он, естественно, и не думает, и вообще говорит, что на такие дерзкие требования даже отвечать не станет[234]. Хотя противопоставить врагу одесский гарнизон может силы очень скромные.

В распоряжении Остен-Сакена было 90 офицеров и чуть более 2.800 нижних чинов[235], на шести слабо укреплённых батареях стояли 40 чугунных устаревших пушек[236]. Было ещё 76 так называемых полевых орудий, то есть применяемых в сухопутных сражениях, но они по понятным причинам были гораздо менее мощными и имели дальность стрельбы, уступающую не только противнику, но и собственным береговым батареям. Но почему оборона была такой слабой? Да потому что, в отличие от Севастополя, Одесса была городом не военным, а торговым.

Против неё же действовали девять неприятельских пароходов (четыре французских и пять английских[237]), вооружённых примерно 310 современными орудиями[238], большинство из которых могло прицельно стрелять с расстояния двух километров[239]. Так что учитывая, что корабли эти одновременно могли производить выстрелы лишь с одного борта, уменьшим эту цифру на два и получим 155 против наших – старых и маломощных – ста шестнадцати.

Так что же такого ужасного произошло 6 апреля 1854 года, что это стало поводом для бомбардировки мирного, в общем-то, города? Предоставим слово одному из выдающихся героев обороны Севастополя Эдуарду Ивановичу (Францу Эдуарду Графу фон) Тотле́бену, о котором я ещё буду много рассказывать: «Английский паровой фрегат ‘Фью́риос’ был послан в Одессу, чтобы принять английского консула и живших там великобританских подданных. Остановленный двумя холостыми выстрелами вне пушечного огня, фрегат поднял свой национальный флаг и спустил шлюпку, которая под парламентёрским [то есть белым] флагом приблизилась к молу[240]. Получив в ответ, что великобританский консул уже уехал, эта шлюпка возвращалась к фрегату, но тот, не ожидая её, направился ей навстречу и стал приближаться к батарее на расстояние менее пушечного выстрела. Казалось, что фрегат делал промеры [глубин]. Командир батареи на моле, исполняя в точности приказание не допускать неприятельские суда ближе пушечного выстрела, открыл по фрегату огонь, чем и заставил его отойти на расстояние пушечного выстрела»[241]. Как видим, никакой пальбы по «парламентёрскому» фрегату не было просто потому, что на нём был поднят флаг Великобритании (а по шлюпке никто и не стрелял). Конечно, можно сказать, что здесь приводится версия российской стороны, но я не знаю ни одного исследователя, в том числе иностранного, который бы усомнился в честности и объективности труда Эдуарда Ивановича, который я только что процитировал.

Как бы то ни было, командование союзной эскадры предпочло деталями этого инцидента не заморачиваться и перешло от слов к делу. Занятно, кстати, ознакомиться с описанием этой операции английским военным историком и крупным теоретиком военно-морского искусства, вице-адмиралом британских военно-морских сил (который, между прочим, участвовал в боевых действиях Крымской войны на Балтике) Филипом Ховардом Коломбом[242]: «Переходим к /…/ нападению на территорию с моря – к бомбардировке фортов Одессы /…/. Цель демонстрации /…/ была карательная. /…/ британским пароходам с /…/ французскими было поручено наложить некоторое наказание не на город или его суда, но на форты, защищавшие город, на правительственные суда и правительственные склады»[243]. Как видите, британский историк прямо называет действия союзной эскадры «карательными», но мне в этой связи интересно, а как с расстояния двух километров можно было отличить «правительственные» суда от «городских» и определить, кому – государству или частным лицам – принадлежат складские помещения?

Генерал от кавалерии, генерал-адьютант[244] барон Дмитрий Ерофеевич Остен-Сакен (1793–1881)

Бомбардировка началась 22 апреля 1854 года в шесть часов утра. Довольно быстро выяснилось, что береговые укрепления Одессы, построенные тридцать лет назад то ли артиллерийским, то ли кавалерийским (!) полковником, никуда не годятся. Более того, оказалось, что и расположены они неудачно: рельеф дна за истекшие годы сильно изменился, и там, где наши карты показывали мелководье (1,3–1,8 метра), реальная глубина оказалась в два с лишним раза больше – 3,7–4,9 метра[245], так что корабли противника могли приблизиться к берегу там, где их не ждали, и куда береговые орудия просто не могли стрелять – это ведь не полевая артиллерия, которую взял да и перевёз на более удобную позицию. Так что к полудню пять наших батарей, орудия которых едва доставали до кораблей противника, замолчали, и бой продолжала вести лишь батарея № 6, стоявшая на левом моле и довольно далеко выдвинутая вперёд в море. На неё-то и обрушился основной удар: обстрел вели сразу восемь пароходов и линейный винтовой корабль.

Командовал там совсем молодой прапорщик Александр Щёголев, которому всего-то был 21 год. Он окончил Кадетский корпус[246] менее года назад, и этот бой стал для него первым в жизни. В распоряжении молодого человека были четыре 24-фунтовые пушки, что означало, что они стреляли ядрами весом примерно 12 килограммов[247], в то время как только на одном из неприятельских кораблей, английском фрегате «Тэ́ррибл», было восемь орудий, стрелявших ядрами весом около 31 килограмма[248]. К тому же одна «щёголевская» двадцатичетырёхфунтовка была поставлена так, что её амбразура препятствовала обстрелу вражеских судов, выдвинувшихся на ударные позиции. Почти сразу же одно орудие было подбито, с течением времени замолчали ещё два, но последнее продолжало упорно отстреливаться практически до последних минут бомбардировки. Уже после ухода союзников очевидец, посетивший эту батарею, так описал увиденное: «/…/ внутри – зола, обгоревшие брёвна, следы ударов бомб, избитые колёса [пушек] и лафеты, тела четырёх пушек, лежащие на земле. Я молча снял шапку и, перекрестившись, поклонился чу́дному месту, на котором русский подпоручик[249] сражался с англо-французской эскадрой»[250].

Прапорщик Александр Петрович Щёголев (1832–1914)

А я представил себе почти мальчика, никогда не бывавшего в бою, осыпаемого в течение двенадцати с половиной (!) часов градом снарядов и при этом до последней возможности командовавшего артиллерией, во много раз уступающей и по количеству, и по своей мощи более чем ста орудиям девяти вражеских кораблей, залпами бивших по его батарее прямой наводкой.

Канонада прекратилась в 17–30, а на следующий день союзная эскадра снялась с якоря и скрылась за горизонтом. В соответствии с рапортом французского адмирала, в ходе обстрела были сожжены 53 городских и портовых сооружения, потоплены 53 парусных судна, 3 парохода, 5 черпательных машин, разгромлены открытые склады и уничтожено большое количество (?) другого имущества[251]. Уже только из этого документа видно, что реально никакого различия между «правительственными» и «городскими» целями союзники не делали. А ведь только фрегат «Тэррибл» выпустил по городу 572 заряда[252]. Впоследствии участник Крымской войны английский генерал Джон Фокс Бёрго́йн[253] прямо признает, что, разрушая береговые укрепления Одессы, англо-французская эскадра била и по мирному населению[254].

Союзники праздновали первую победу. Но такой ли уж убедительной она была? Да, нашим береговым батареям был нанесён существенный – но не критический – ущерб. А знаете, каковыми были русские потери? Четверо убитых и 46 раненых[255]! Почти столько же, сколько и у англичан с французами: тоже четверо убитых, хотя и всего 14 раненых[256]. К тому же, даже по французским данным, повреждения от русских артиллеристов получили фрегаты «Воба́н» и «Сампсон»[257], причём «Вобану» с расстояния 1.600–1.800 метров – долетали всё же наши снаряды до цели! – достались три ядра в колёса (это был колёсный пароход), он потерял управление, нарушил строй, а потом команде и вовсе пришлось тушить начавшийся пожар[258].

А что же наш герой, прапорщик Щёголев? А он остался не только жив, но – как это ни странно – и совершенно невредим! Вскоре о его подвиге будет знать вся Россия, и заслуженные награды посыплются на парня как из рога изобилия. Сначала будет записка от главнокомандующего: «Храброму, спокойному и распорядительному Щёголеву – Спасибо. Генерал-адьютант барон Остен-Сакен. 10.04.1854[259]»[260]. Потом – личное письмо от наследника престола цесаревича Александра (будущего императора Александра II), в котором Щёголеву сообщается, что он повышен сразу на три (!) чина – до подпоручика, поручика и штабс-капитана – и, самое главное, о награждении его орденом Святого Георгия – самой престижной военной наградой империи – 4-й степени. Но и это ещё не всё: к письму прилагался данный орден, который наследник престола снял со своей груди! Вскоре молодой герой получает письмо от младшего сына императора, великого князя Михаила Николаевича, который присылает ему золотую саблю с насечкой золотыми же буквами по клинку: по одной стороне «храброму защитнику батареи № 6», а по другой – «Одесса, 10 апреля 1854 года»[261].

Александр Щёголев проживёт долгую и героическую жизнь, станет подполковником и полковником, во время русско-турецкой войны 1877–1878 годов получит звание генерал-майора, будет зачислен в свиту императора, получит ещё пять российских орденов и умрёт в Москве в 1914 году в возрасте 82 лет. Такими людьми должна гордиться наша страна, и очень жаль, что сегодня его – как и многих героев сражений, произошедших до Великой Отечественной войны, – почти никто не помнит.

Что касается барона Остен-Сакена, то он за руководство одесским боем был пожалован высшей наградой Российской империи – орденом Святого апостола Андрея Первозванного, причём Дмитрий Ерофеевич, будучи человеком честным, очень религиозным и невероятно совестливым, считал её чрезмерной и прямо говорил, что такого не заслужил[262]. Вскоре он будет назначен начальником севастопольского гарнизона (ему, между прочим, будет подчиняться адмирал Нахимов), примет самое непосредственное участие в героической обороне города, некоторое время будет исполнять обязанности главнокомандующего русскими войсками в Крыму и покинет Севастополь одним из последних. В 1855 году Остен-Сакен станет графом и умрёт в 1881 году в Одессе в возрасте 87 лет, прослужив почти 74 года в офицерских чинах и 56 лет – в генеральских[263]. За свою долгую жизнь он примет участие более чем в 90 сражениях и стычках и при этом не получит ни одного, даже лёгкого ранения. В признание заслуг Дмитрия Ерофеевича перед Россией ему в 1909 году в Севастополе на Приморском бульваре был поставлен памятник. Но пришедшие в 1917 году к власти в нашей стране коммунисты в 1935 году его снесли и уже после окончания Великой Отечественной войны поставили на этом месте другой – девушке с веслом. Её, правда, потом тоже убрали, но вот памятник этому заслуженному человеку так до сих пор и не восстановлен[264]…