Читать книгу Повесть о пятой лавочке. Рассказы о нас - Сергей Бурдыгин - Страница 2

Степные грибы в Целинном ели, наверное, только коровы да Чернов с доктором. Остальные жители поселка, – почти все казахи, – брезговали. Говорили: на мышей эти шампиньоны похожи.

А сами сусликов уплетали – ничего.

Тогда, на излете восьмидесятых, никто еще не знал, что пройдет совсем немного, и грибы эти станут деликатесом по причине отсутствия в совхозе зарплаты, а в магазинах – дешевых продуктов.

Все плохое только начиналось.

А, может, заканчивалось, – даже теперь в этом разобраться сложно.

Тогда же… Выйдешь летом в степь – словно белых голышей кто понакидал, издалека видно. Было, что собирать.

Но это – летом.

А зимой они с Лебедевым по вечерам открывали, душой радуясь, очередную банку маринованных (самими же!) шампиньончиков, томили на печи картошку со сметаной, и не было, точно не было в поселке тогда людей счастливее.

Сели вечерять (слово это Чернов полюбил особенно здесь), только зашаркали ложками по сковородке, – стук в дверь.

Морозный пар ввалился в квартиру раньше вошедшего. Каержан Талгатович – учитель труда, географии и физкультуры, заявился, глухо топая ногами в шерстяных носках.

– А что ж ты, Коля, валенки в сенях оставил? – поинтересовался доктор Лебедев, – застудишь нижние конечности, как домой пойдешь?

– У вас останусь, – хмыкнул сосед, – вы одни?

– Кот где-то шарится. А что?

– Тогда и валенки занести можно, – Коля-Каержан вернулся в сени и затащил не только обувку, в руке у него блестела бутылка беленькой:

– Спрятал вот гостинец в валенке. Вдруг директрису к вам занесет.

– Боишься?

– Уважаю, – гость по-хозяйски отодвинул стул, уселся, – Это вам приехал-уехал. А мне здесь жить еще. В город на выходные кто отправляется?

– Доктора очередь, – вздохнул Чернов, – а мне печку топить. Грибы не предлагаю. Кильку в томате будешь? Закусывать-то надо.

– Надо, – согласился Каержан, – да и поговорить есть о чем. Мне попутчика завтра к вечеру нужно. Вот ты, Валера, и пригодишься. А доктор, он не поехал бы.

– Смотря куда, – Лебедев деловито откупорил консервную банку, подрезал хлеба, – если, скажем, по бабам…

Чернов улыбнулся. Уж кому-кому, а Лебедеву о таком говорить – только людей смешить. Ну ладно, на местных не смотрит, – у каждого народа своя красота, – так ведь и с Людкой из райкома комсомола, и с той на день учителя даже танцевать не стал. А уж ей-то не только музыки хотелось, не зря принесло ее из райцентра на традиционную октябрьскую гулянку сельской интеллигенции, не с поздравлениями же и не взносы собирать. А доктору – хоть бы что. Посидел за столом, поулыбался в пушистые усы, да и пропал к концу праздника – в медпункт, дескать, надо. Людка не поленилась, до медпункта добежала, думала, намекает… Зря шароежилась, доктор уже дома дрых.

Каержан глотнул рюмку, подкрепился килькой и серьезно на Чернова посмотрел.

– В Казахстан завтра поеду, – сказал, – отца лечить.

– Так и отец поедет?

– Нет. Ему нельзя. И мне одному нельзя. Степь же. А своих просить – засмеют. Я же комсорг здесь, на отделении. Нашли грамотного.

– А с чего засмеют-то?

– С того. К мулле поеду. Ты же вот отца не вылечишь.

– Я такое вылечить не смогу, – Лебедев налил еще, – я же тебе говорил уже…

Отцу Каержана отсчитывал дни рак пищевода. Старик уже есть без ледяной воды взапивку не мог, боль мучала. И в здоровые-то времена сухой, как редкий местный тополь, Талгат Караев за считанные месяцы порастерял силы, побелел весь, выцвел взглядом. Но на работу, – к отаре, – ходил все равно, поднимался раньше всех, шагал за поселок, к кошарам, хрустя утренним снегом и жадно вдыхая морозный воздух. Чернов его видел редко – старый чабан плохо говорил по-русски и учителя стеснялся. Зато сыну говорил:

– Держись Валерия Сергеевича. Он грамотный, я на родительском собрании его слушал. И ты таким стать должен. Кто-то из нас должен.

А вот Лебедева старший Караев уважал мало:

– Какой он доктор? – говорил, – Даже рецепта не выпишет.

Лебедев действительно был только фельдшером, медпунктом местным заправлял, ФАПом, – уколы делал, таблетки давал, роды принимал, если машина до районной больнички вовремя не находилась. Местные жители, когда его сюда прислали, только головами качали – такой молодой мужик, и, считай, в медсестры подался. Удивлялся этому поначалу и Чернов, но Лебедев рассказал вскоре, что попросили его с третьего курса мединститута за чтение неких «политглупостей», и попросили, в общем-то, ненадолго, на год всего, но год этот надо было в такой дыре отпахать, чтобы ни в одном парткоме потом не придрались. Что это за глупости, доктор не рассказывал, но Чернов понял однажды, что не совсем уж были они и глупые.

Случилось как-то Валерию в райцентр за учебными пособиями поехать, там его и попридержал на улице маленький сморщенный человечек с усталыми глазами.

– Заходите, – сказал, – что же вы все время мимо?

В кабинете человечек дежурно поинтересовался житьем-бытьем, планами на будущее (» и вы от нас через год сбежите, все вы, распределенные, так»), а потом осторожненько вопросик задал:

– Вас ведь с фельдшером поселили?

– Да. С доктором.

– И как он?

– Что – как?

– Живет как? Читает? Телевизор смотрит?

– Газеты, вы же знаете, к нам раз в неделю приносят. Телевизора нет, да программы берут они в Целинном плохо, антенну надо до Луны тянуть…

Сморщенный человечек, смешно шаркая, подошел к окну и посмотрел на деревья:

– А радио? У вас, я слышал, хороший ламповый приемник есть.

– Есть, – простодушно согласился Чернов, – я от родителей привез. Так ведь он старый…

– Ага, – сказал путано человечек и сделал нужную, наверное, паузу.

Насчет приемника Чернов немного испугался. Аппарат этот был настолько мощным, что ловил даже радио Кувейта на русском языке, где крутили рок-музыку, в том числе и малоизвестную нашу. Разумеется, и «голоса» ловились, причем, намного чище, чем в городе, наверное, степь была тому причиной, на нее «глушилок» не напасешься.

– Ага, – повторил человечек, – скоро вас и муллу послушать позовут. Хотя – мечетей-то там нет, правда?