Читать книгу Параллельные миры лифтёра Сорокина - Сергей Бусахин - Страница 10

Я проснулся, когда лучи восходящего летнего солнца, проникнув в спальню через окно, стали греть мне лицо и таким радикальным действием избавлять от странного и тягучего сна, в котором я куда-то всё ехал и ехал в старом обшарпанном вагоне со сломанными сидениями и тусклыми запылёнными окнами. Везде, где только можно, сидели люди: кто-то курил самокрутки, кто-то развязывал котомки или открывал чемоданы, доставал оттуда съестные припасы и поедал их с угрюмым выражением лица. По вагону, весело резвясь, с громкими криками носились дети и затихали, только когда подходили к солдатам, сидевшим с автоматами в руках на деревянных нарах, и с их позволения трогали руками оружие… Наконец поезд остановился, все пассажиры вышли и в сопровождении солдат устремились в обратную сторону. Двигались молча, глядя в землю, а когда вдали показался город, сверкающий стёклами высотных домов, похожих на американские небоскрёбы, многие радостно закричали, стали показывать на него пальцами и хлопать в ладоши…

И в это время, под влиянием солнечных лучей, я проснулся, упустив возможность узнать, что всё это значит и что это за таинственный город, к которому мы так упорно стремились, и при чём здесь вооружённые солдаты. Я осторожно, чтобы не разбудить спящую Катю, встал и подошёл к распахнутому окну. Солнце своими лучами словно плавило и растворяло все уличные объекты, даже воробей, громко чирикавший где-то совсем рядом, утратил свою форму в этом золотистом утреннем мареве. Высунувшись в открытое окно, чтобы рассмотреть горластого воробья, я вдруг почувствовал на лице чьё-то лёгкое прикосновение, и мне показалось, будто полупрозрачный ангел, улетая от меня, исчезал в сияющем золотом потоке солнечного света, и, не сдержавшись, я восторженно закричал:

– Ангельское утро! Вы видели ангела? Он коснулся меня своим крылом! Вы видели?!

– Ничего не видел, – сердито отреагировал на мой восторг сосед в растянутой и застиранной майке, делавший зарядку на соседнем балконе с допотопными чугунными утюгами, – и хватит орать, а то жену разбудишь. Она, если не выспится, сразу драться начинает. Не доводи до греха.

Тут я вспомнил про Катю и, оглянувшись, успокоился: Катя крепко спала, свернувшись калачиком и накрывшись с головой одеялом.

– А где вы такие антикварные утюги отхватили, небось, по блошиным рынкам рыскаете? – выйдя на балкон и понизив голос, вновь обратился я к соседу, который, уже взяв два утюга вместе, лихо отжимал их одной рукой. – В моём детстве примерно такими утюгами бабушка бельё гладила.

– Твоё какое дело, где я рыскаю, – возмутился он. – Вот не хватало ещё, чтобы моя жена что-нибудь про детство услышала, тогда мне точно капец будет – сразу кулаками орудовать начнёт, а если в раж войдёт, то ненароком и утюгом может звездануть.

– Надо же, какую вы себе драчунью в жёны выбрали. Не повезло вам…

Только я успел проговорить это, как распахнулась соседская балконная дверь и в ночном чёрном кружевном наряде, с многочисленными папильотками на голове появилась дородная драчунья с внушительными кулаками – жена соседа. По сравнению с ней он выглядел щуплым подростком, хоть и с утюгами.

– Опять ты назло мне детство вспоминаешь, – угрожающе заговорила она низким мужским голосом. – Сколько раз тебе можно говорить, чтобы ты не брал мои коллекционные антикварные утюги, а ты ещё и мышцы ими накачиваешь. Таким способом ты настоящим мужиком всё равно не станешь. А ну щас же – в постель, на совместную сексуальную зарядку! Твоё детство давно закончилось, и чтобы я больше ничего про него не слышала, а то точно утюгом у меня схлопочешь!

Естественно, чтобы не навлечь на соседа ещё больших бед, я прекратил наше общение и уже переживал ангельское утро один на кухне за чашкой кофе.

– Ты чего меня не разбудил! – на кухню с широко раскрытыми от ужаса глазами вбегает растрёпанная Катя. – Я же на работу опаздываю!

– Откуда я знал? Ты же меня вчера не предупредила. Я думал, у тебя отгул.

– Ага, дождёшься у них отгула. Скорее рак на горе свистнет.

Катюха хватает мою чашку кофе и залпом выпивает её до дна, после чего начинает нервно и с усилием натягивать на себя узкие джинсы.

– Кать, можешь мне не верить, но несколько минут назад мимо нашего окна пролетел ангел, а я случайно в это время голову высунул, и, представляешь, он коснулся меня своим крылом! Ангел меня благословил! Я думаю, это не случайно: он хочет, чтобы я всё же написал рассказ про нашу с тобой любовь. Как ты думаешь?

– Ты совсем дурак, что ли, или с утра опять позлить меня решил? Тебе уже давно к врачу надо сходить и голову свою полечить. Ты точно дождёшься, что я от тебя уйду – так и знай.

Она наконец натянула на себя джинсы. Потом с минуту металась по квартире в поисках сумки и ещё чего-то, «без чего не может обойтись». Через пять минут хлопнула входная дверь и наступила тишина. Она убежала, а я сажусь за письменный стол, который располагается перед окном с видом на улицу Гастелло, достаю из ящика заветную тетрадь и упрямо продолжаю писать рассказ про любовь. В голову, пока я не настроился, лезла всякая чепуха: «Чего ты ждёшь?! Иди к ней! – сердито орёт на меня Катькина подруга. – Разве не видишь, она из-за тебя извелась вся, даже со мной разговаривать не хочет! Совсем одурел, что ли?!» Или: «Посмотри, у меня на лице прыщик вскочил. Как думаешь, выдавить его или так оставить, и он сам пройдёт?» Или: «Губы у неё были мягкие и тёплые – вот что я почувствовал при нашем первом поцелуе, и тут же волна сладостного, щемящего, всеохватывающего чувства пронеслась по телу, всё вокруг словно приняло вид радужной оболочки, в которую мы погрузились в трепетном и страстном поцелуе; окружающий нас мир перестал существовать, а мы превратились в нечто бестелесное…»

– Водопроводчика вызывали? – раздался за спиной испитой грубый голос, и пахнуло вчерашним перегаром.

От неожиданности я даже вздрогнул. И это в то время, когда мне вспомнилась картина нашей первой любви на берегу Яузы: как мы лежали в густой траве, забыв про клещей, её лицо склонилось надо мной, и её золотистые волосы стали щекотать мне лицо и нос, я уже было намеревался чихнуть, но тут мы стали целоваться в каком-то бешеном темпе, проникая друг в друга, и я мгновенно забыл обо всём на свете… Обернувшись на голос, с трудом выходя из любовного экстаза, позади себя увидел мужика с недельной щетиной на щеках, в засаленной синей спецовке и с потёртым чемоданчиком в руках. Первая мысль, которая у меня возникла, глядя на него: «Хорошо ещё, что этот тип бандитского вида не огрел меня по башке этим чемоданчиком». Я уж хотел ему ледяным голосом сказать: «Слушай ты, водопроводчик, катись-ка отсюда, пока в свою похмельную и небритую рожу не получил!» Но моя природная деликатность взяла верх, и я ответил ему спокойно и вежливо: «Если ты, сволочь, ещё раз сунешь своё небритое рыло куда тебя не просят, да ещё в момент любовного экстаза, то проснутся мои тёмные и древние инстинкты, и тогда я за себя не отвечаю». Правда, и этого я ему не сказал, а только подумал про себя, а ответил почти ласково:

– Разве не видите, любезный, я же работаю, а вы меня отвлекаете. Так я никогда свой любовный рассказ не закончу.

– Водопроводчика вызывали, мать вашу? – совершенно не реагируя на моё ласковое возмущение, словно заведённый, с отрешённым лицом, но уже с добавлением сакраментальной фразы, повторил он свой вопрос.

– А, собственно говоря, как вы сюда попали, милый водопроводчик, которого никто и не думал вызывать? – окончательно придя в себя, удивлённо спрашиваю я его.

– Ваша дверь была открыта, мать вашу. Я подумал, что это вы меня дожидаетесь. Вот я и зашёл, мать вашу.

– Я же вам русским языком, по-моему, говорю: никто вас, милейший, не вызывал, или вы только и выучили эти фразы, а других русских слов не знаете, и потом, что это вы всё мою матушку поминаете? Если вы её хотели видеть, то вы адресом ошиблись. Она в соседнем доме живёт и иногда заходит к нам, но сейчас её здесь нет.

– Вот вы о чём, понимаю, – осклабился он, – вы уж меня извините, к вашей матушке у меня претензий нет. Это такая идиома, которая мою речевую гармонию поддерживает.

– Вы даже знаете, что означает слово «идиома»? – заинтересованно посмотрел я на водопроводчика.

– Я и много других необычных слов и выражений знаю, чай, в МГУ на филологическом факультете штаны протирал, мать твою… Извините, вырвалось.

– А как же, скажите на милость, вас в водопроводчики-то занесло с таким престижным образованием? – ещё больше заинтересовался я своим внезапным гостем.

– Филологией много денег не заработаешь, а мне повезло – встретил одного умного человека в лифте. Он мне и посоветовал водопроводчиком стать, сказал: «Деньги рекой потекут». Я его послушал: теперь вот новую машину приобрёл, а недавно с женой в Турции неделю отдыхали. Вот ведь как всё удачно сложилось, мать вашу. Извиняюсь. Привычка – вторая натура. Так что за ложный вызов с вас одна тысяча рублей.

Я от удивления вытаращил на него глаза, но любопытство взяло верх, и поэтому спросил:

– Вы подождите с деньгами, а сначала ответьте на мой последний вопрос: уж не от лифтёра ли Сорокина вы получили столь мудрый совет? Между прочим, он мой хороший друг, и плохих советов действительно никогда не даёт.

– Так вы с ним дружите, тогда в знак моей признательности к нему я не стану брать с вас неустойку, а моему благодетелю лифтёру Сорокину, не имею чести знать его имя, передайте от меня искреннюю благодарность. Всё произошло, как по писанному, и я в люди выбился. Если бы проигнорировал его тогда, то так бы и влачил нищенское существование филолога до сих пор, и жена осталась, а то уже намеревалась уйти от меня. Знаете что, – расчувствовался он и принялся открывать свой потёртый чемоданчик, – давайте остограммимся по этому случаю, отметим наше знакомство, так сказать, и заодно за здоровье дальновидного лифтёра Сорокина выпьем.

– Рад бы, да вот не могу, – отвечаю принявшему истинный человеческий облик водопроводчику. – Скоро моя жена с работы придёт, а у неё нюх, как у собаки: только в подъезд зайдёт, сразу почувствует, что я с кем-то выпивал, и тут же в вашу контору позвонит. Такого наговорит, что вас сразу с работы турнут. Вам это надо?

– Да что вы? Этого мне только не хватало! – испуганно отреагировал он, закрывая чемоданчик. – Спасибо, что предупредили. Моё почтение Сорокину.

Он ушёл, а я за ним поплотнее закрыл дверь и защёлкнул задвижку, чтобы уже полностью быть уверенным в том, что больше никто не сможет помешать мне в моём творческом порыве продолжить свой рассказ. Кроме всего прочего, я был рад, что Катя не присутствовала при нашем разговоре, а то бы исповедь водопроводчика-филолога определённо вдохновила её на определённые радикальные действия по отношению ко мне.

«Окно было распахнуто настежь. Утренний свежий ветер раздувал оконные занавески, временами открывая вид на улицу Гастелло и только-только покрывшуюся молодой листвой тополиную ветку. Среди клейкой ярко-зелёной листвы, по-весеннему радостно и громко чирикая, сновали воробьи. Я давно проснулся и лежал на кровати с открытыми глазами, наслаждаясь весенним майским утром. Катя ещё спала и чему-то улыбалась во сне. Интересно, что ей снится? Может быть, богатая вилла на берегу океана, а она сидит в шезлонге в тени пальм и, любуясь пенящимися изумрудными волнами, набегающими на белый песок пляжа, в своё удовольствие попивает экзотический коктейль, закусывая его не менее экзотическими фруктами. Рядом суетятся слуги, выполняя все её желания. “Фу, как это скучно и отвратительно, – вдруг подумал я, – а ей это нравится – только о такой жизни она и мечтает. Но это только в мечтах, а на деле, в реальной жизни, я почти уверен, что и она долго не выдержала бы такого растительного существования”. Я невольно взглянул на спящую мечтательницу: её длинны пушистые ресницы подрагивали, и казалось, что она вот-вот проснётся, и исчезнет это весеннее утро, окутанное флёром любовного томления, улетят радостные громогласные воробьи, раздвинутся занавески, и солнце бесцеремонно начнёт хозяйничать в комнате – всё станет обычным, земным, грубым, что ли, и сразу же завертится карусель житейских обыденных дел. Но, видимо, страстная ночь утомила её, и она продолжала спать, несмотря на оглушительное воробьиное чириканье, вой троллейбуса и гудки автомобилей… Внезапно она открыла глаза и повернула ко мне своё заспанное, без всякой косметики и потому такое милое лицо, её серые глаза из полусна смотрели на меня с каким-то странным удивлением, словно воспринимая меня как нечто призрачное, потустороннее, но длилось это всего несколько секунд, затем глаза её постепенно закрылись, и, прижавшись ко мне, положив свою тонкую, почти невесомую руку мне на грудь, она снова ушла в свои грёзы сна…»