Читать книгу Без утайки. Повести и рассказы - Сергей Чевгун - Страница 3

Товарищ ясно сказал:

– И чтоб в Сети никаких портретов! Категорически воспрещается.

– И даже со спины нельзя? – спросил пока еще безымянный герой, на что товарищ из органов лишь усмехнулся:

– Со спины можно. Только без особых примет. Вот как у меня.

И показал герою свою неброскую спину.

Нужна была биография. Товарищ придумал ее в пять минут. Все как у людей: родился, крестился, женился… Потом куда-то привлекался и даже в чем-то участвовал. А еще потом произошло непоправимое. Жизнь дала трещину, а затем и вовсе развалилась на куски. И захочешь, а не склеишь. Словом, нечто туманное, расплывчатое. Неопределенное. Легенда из тех, что не подтвердить, не опровергнуть, а можно лишь в нее поверить. Или – не поверить вовсе.

А вот над псевдонимом пришлось таки поломать голову. «Лютик» и «Агент 707» товарищ отмел, не задумываясь.

– У нас таких «лютиков» – каждый второй, – сказал он. – А уж агентов, тех вообще… Не успеваем номера записывать.

– А «Железный» не подойдет?

– Не подойдет, – отрезал товарищ. – Был уже один такой «Железный». До сих пор грехи замолить не можем! – и покосился в сторону Лубянской площади.

– Может, «Семенов»? – робко предложил герой. – А что? Скромно, интеллигентно…

– Это я Семенов, понял? Других не требуется, – буркнул товарищ и крепко задумался. Слышно стало, как точит стену жучок-древоточец. – Значит, так. Есть отличный псевдоним. Слушай и запоминай. Отныне звать тебя будут…

Жучок замер и зашевелил усиками, настраиваясь на нужную волну.

– Звать тебя будут…

Стоп!

На этом месте редактор отложил рукопись в сторону и стал задумчиво стягивать с носа очки. Стянул и принялся старательно их протирать, давая мне возможность приготовиться к самому худшему. Я приготовился. А он протер до последней диоптрии, решительно водрузил очки на место и сказал:

– Не… пой… дет!

Именно так, с разбивкой на три такта.

– Но почему же? Хороший сюжет…

– Лично я ничего хорошего в нем не вижу, – сухо сказал редактор. – И эта странная фраза: «Звать тебя будут…» Что это еще за намеки на… – здесь он понизил голос, и окончание я не разобрал. – Откуда это у вас? Суворова-перебежчика начитались?

– Но ведь это пародия, – пытался я объясниться. – Вполне безобидная пародия!

– Пародии безобидными не бывают, уж вы мне поверьте, – редактор держал рукопись с таким видом, будто собрался топить ее на моих глазах. Если бы рукопись замяукала, я бы не удивился. – Все эти «лютики», агенты… Лубянка, наконец. По-вашему, это – безобидно?

– Но, может быть…

– Нет, не может! Это я вам как редактор говорю, – здесь рука у него задрожала, и страницы посыпались на столешницу. – Вы про собак писать не пробовали? – неожиданно мягко спросил он.

– В каком смысле?

– В прямом. Например: жил старик, и была у него любимая собака. Однажды она околела. Завернул старик собаку в одеяло и отправился хоронить…

Пересказал что-то очень знакомое и добавил: «Вот о чем надо писать! Между прочим, за прошлый год автору премию дали».

Таким как я премии не дают: хоронить литературных собак я не умею. Смущенно пробормотав что-то вроде: «Да-да, конечно… и фраза», я попрощался и покинул кабинет, пообещав на досуге подумать насчет сюжета.

В коридоре меня охватил запах старых подшивок, недолговечной славы и ношеной обуви. Свернув рукопись трубочкой, я продудел в нее: «Облом!» И подался к выходу.

Внезапно я остановился. Нет, это меня остановили! Энергия чьей-то злой воли заставила на секунду задержаться у двери с алюминиевой цифрой 6, косо прибитой к рыжей филенке. Меня охватило предчувствие назревающего скандала. И я не ошибся. Вдруг громыхнуло за дверью сердитое: «Только через мой труп!» Стеклянными осколками осыпался женский смех, тотчас же раздавленный грубыми мужскими голосами:

«Хорошо ему там, в Швейцарии, о русской душе рассуждать!»

«Это ты верно подметил: та еще штучка!»

«Да что вы к нему прицепились? Хороший роман…»

И снова что-то про штучку, про душу и про Швейцарию.

Неожиданно дверь распахнулась, больно ударив меня в плечо.

– Я извиняюсь, – Парень лет тридцати в несвежем костюме сделал вид, что смущен дальше некуда. Стрельнул глазами на рукопись, спросил. – Вы сюда? – И тут же крикнул в глубину комнаты: – Эй, Фиолов!

Человек, сидевший за столом, поднял голову, и я увидел помятое лицо гения. Из-под курчавой седины проглядывал лоб Заратустры. Блеснули очки, поймали меня в фокус и тотчас же угасли. Очевидно, никакого интереса я для гения сейчас не представлял.

– Да вы проходите, не стесняйтесь. У нас здесь запросто, – засуетился в костюме. Я смущенно забормотал что-то насчет редактора и Лубянки, но меня уже не слушали.

Открыли дверь шире. Пришлось войти.

Итак, я вошел в кабинет. Поздоровался («Здррррр», прозвучало в ответ). И протянул рукопись гению по фамилии Фиолов.

– Ага! – сказал гений, и уткнулся в рассказ. За спиной мелко прыснули.

Я оглянулся. За соседним столом сидела девушка. Такое небесное создание, сущее облачко в майский день. Я улыбнулся. Впрочем, без особого успеха. Небесные создания меня вниманием не жалуют. Наверное, я кажусь им слишком уж земным.

– Мы не познакомились, – ревниво заметил в костюме, и одарил меня щедрым рукопожатием. – Штопоров. Володя. Поэт.

Я назвался. Поэт сделал вид, будто бы раньше где-то уже слышал мое имя. Не скрою: стало приятно.

– Что? Епихин? Ну, как же!.. – ввернул и гений, на секунду выглядывая из-за рукописи. Стало приятней вдвойне.

– А не освежиться ли нам? – тут же предложил Штопоров. – Время, знаете ли, к обеду…

– Категорически поддерживаю, – отозвался Фиолов, и покосился на соседний стол.

Тотчас же облачко пришло в движение, начало густеть и наливаться небесным электричеством. В считанные секунды оно приняло вид шаровой молнии. Фиолов заторопился. Подхватил рукопись и устремился к двери.

– С концами, Борь, или как? – сверкнула из-за стола странная фраза.

– Как получится! – туманно отвечал Фиолов, выскакивая за дверь.

Вскоре мы уже сидели в кафе и обсуждали достоинства моего рассказа.

– Лютик – это находка! И Железный – тоже находка, – восторгался Фиолов, то и дело отрываясь от рукописи, чтобы выпить вина. – А про Лубянку, так вообще… Классный сюжет!

– А вашему редактору не понравился, – сказал я грустно.

– И не удивительно, он сам из бывших, – ввернул Штопоров и оглянулся по сторонам. – Про Бродского, надеюсь, слышал? Его работа.

– Но как же?..

– Элементарно. Правду в мешке не утаишь! – В глазах у Штопорова плясали мелкие бесы. – Он про Суворова что-нибудь спрашивал?

– Спрашивал.

– На испуг тебя брал. А написать про собаку советовал?

– Ну.

– В друзья набивался!

Стало душно. Две пуговицы на рубашке расстегнулись как бы сами собой. Из шести занятых столиков как минимум пять прислушивались к нашему разговору. Бравый молодец за стойкой покосился на нас и сделал вид, что старательно готовит коктейль. Тихо жужжал диктофон, замаскированный под миксер.

– Ты с редактором поосторожней, – гнул свое Штопоров. – Тот еще гусь! Между прочим, майор.

– То есть как?

– Да вот так, – в свою очередь вставил Фиолов. – Небось, уже доложил, кому следует… А рассказ у тебя замечательный. Сильный рассказ, – добавил он, торопливо прожевав бутерброд. – Что, еще по одной?

Приняли еще по одной. Что было дальше – не помню.

– Короче, звать тебя будут так, – товарищ черкнул на бумажке короткое слово. – Смотри сюда, второй раз писать не буду. Запомни – и забудь!

Герой зашевелил губами. Запомнил. Забыл. Товарищ бросил бумажку в пепельницу и поднес спичку. Жучок-древоточец в стене растерянно пискнул и отключился.

– Задание у тебя простое. Думаю, справишься, – ободрил товарищ. – Значит, так. Ищешь. Находишь. Хвалишь. И тут же дискредитируешь. Все понятно?

– Ищу. Нахожу. Хвалю. И тут же дискредитирую, – старательно повторил герой. – А с матом хвалить можно? Или только дискредитировать?

– Смотри по обстоятельствам. И не забудь про отчет о проделанной работе. Иначе без довольствия останешься, – посоветовал товарищ уже в прихожей. Невнятно попрощался и ушел, надвинув кепку на глаза. Прошелестели и стихли шаги на черной лестнице.

В тот же вечер герой, отныне имевший отличный псевдоним и привлекательную биографию, забрался в Интернет и приступил к планомерным поискам подходящей кандидатуры. Впервые столкнувшись с явлением массовой литературы, он поразился обилию прозаиков, беллетристов, романистов, эссеистов и просто писателей, однажды запутавшихся во «всемирной паутине». В коконах литературных сайтов грузно ворочались классики, жужжали маститые авторы, махали крылышками таланты, пищал одаренный молодняк. А над всем этим гудела на все голоса туча непризнанных гениев.

Герой растерялся. В поисках подходящей кандидатуры он суетливо тыкался в клавиши, но всякий раз неудачно. Сначала попался какой-то Сидянкин Роланд с воспоминаниями о своем детстве на плато Питон де ля Ривьер Нуар (это где-то в Маврикии). Питон де ля герой отмел, не задумываясь, вместе с Сидянкиным и Ривьер Нуаром: для России проблемы плато были неактуальны.

Не подошел для дискредитации и прозаик Эрих-Мария де Санта Рафаелов (явный псевдоним!). А вот над романом «Роковое пристрастие» молодого писателя В. Кладиногова (кажется, из Урюпинска) герой надолго задумался. Чем-то идеологически вредным и политически чуждым повеяло от первых же строчек кладиноговского романа:

«– А вы слышали, господа? У нас в Европе наконец-то появился живой призрак, – сказал герр Шульц, на секунду отрываясь от пивной кружки. – Говорят, вчера днем его видели на Кайзерштрассе. Фантастическое зрелище! Мой сосед, господин Маркс, так разволновался, что пообещал сочинить манифест…»

Писатель явно задирался и лез на рожон. Однако, прикинув, где Урюпинск, а где – Кайзерштрассе, герой решил, что дискредитирует автора в другой раз. И снова взялся за поиски подходящей кандидатуры.

Неожиданно герой вздрогнул. Произошло это ровно в 3.48 a.m. Сначала он ничего не понял, потом вчитался – и ощутил легкий озноб. Судорогой свела мысль: «Да это же про меня написано!»

«Товарищ ясно сказал:

– И чтоб в Сети никаких портретов! Категорически воспрещается.

– И даже со спины нельзя? – спросил пока еще безымянный герой, на что товарищ из органов лишь усмехнулся:

– Со спины можно. Только без особых примет. Вот как у меня.

И показал герою свою неброскую спину…»

Фамилия автора ровным счетом ничего герою не говорила. Мало ли на свете таких Епихиных! Но сам текст… интонация… А главное, творческий подход. В общем, ясно, куда этот Епихин клонит.

Пункт номер один и номер два можно было считать выполненными. Теперь надо было кандидатуру расхвалить. До утра герой думал, как это сделать и с чего начать.

А утром – придумал.

«Только что прочитал ваш рассказ. Не удержался и копирнул себе в архивчик. Черт возьми это просто здорово! – писал герой, от волнения глотая запятые. – Характеры выверены персонажи жизненные. Читается-прочитывается на одном дыхании. Не примите за поучительство, но скажу одно – так держать! Надеюсь на дальнейшее сотрудничество в плане обмена мнениями по части ваших новых талантливых произведений.»

Приписал еще что-то про верность традициям Пушкина (а куда нынче без них?), да на e-mail этому самому Епихину письмо и отправил. А заодно уж и к сайту хвалебную рецензию прилепил. Чтобы всем было видно.

А дальше – по плану.

Очнувшись, я несколько минут лежал, не открывая глаз. Привыкал к незнакомой обстановке. Одет, обут и на мягком? Значит, не казенный дом. Как говорится, и на том спасибо…

Не знаю, как у других, а у меня большинство историй почему-то начинаются с выпивки. Сам не знаю, за какие грехи несу этот тяжкий крест. Не иначе как в детстве Венички Ерофеева начитался. А ведь так хорошо все начиналось! Зашли в кафе, за стол сели. Завели разговор по душам. И Фиолов: рассказ мой читал, два раза за бутылкой ходил. И правда, гений.

Вспомнив про гения, я с трудом открыл глаза и повел взглядом по сторонам. В сером предутреннем мареве проступало что-то из мебели. Пахло пролитым пивом и вчерашней пепельницей.

Надо было вставать – и идти.

Но – куда? И зачем?

– А живые здесь есть? – услышал я знакомый голос…

Убедившись, что живые в комнате есть, поэт поднялся с кресла, на котором лежал, и выдернул из-под стола полбутылки вермута.

– Ну, ты вчера был хорош! Пришлось к себе везти. Еле добрались, – слушал я хриплый голос своего спасителя. – А рассказ у тебя замечательный… Прямо Шекспир. Без дураков, – поэт глянул на опустевший сосуд и помрачнел. – Надо же, как быстро кончилось!..

Деньги у меня были. Вдвоем с поэтом сходили на угол. Взяли две, чтобы лишний раз не обуваться. Потом я слушал баллады, сонеты, рубаи, рондо и хокку, которые мне вперемешку читал поэт. А еще потом мы позвонили в журнал и узнали: Фиолова нет, с утра не приходил.

– Наверное, к Надежде Павловне вчера поехал, рассказ твой показать, вот и задержался, – предположил Штопоров, и почесал небритую щеку.

– Кто такая Надежда Павловна? – спросил я.

– Из критиков. Бродского знала, к Синявскому в гости ездила, – поэт рассеянно плеснул вина в стакан и рассеянно же выпил. – Если хочешь, могу познакомить. Момент!

Штопоров ухватился за телефон и торопливо застучал по кнопкам:

– Алё! Это Надежда Пав?.. Тьфу, ты, блин! Не узнал. Привет, Боря. Ты как?.. Понятно. А я тут с Епихиным сижу. Ну, с которым вчера… Понял, понял. Не много? Ну ладно. До встречи!

Шлепнул трубкой по аппарату и поднял с пола пиджак.

– Все, поехали. В гости. По дороге что-нибудь возьмем, – торопливо говорил он, застегиваясь через пуговицу. – Ну, Фиолов, ну, змей! Одиннадцати еще нет, а он с Надеждой Павловной уже последний коньяк допивает.

Не помню улицу и дом, куда мы поехали в тот памятный осенний день. Это где-то на Беговой. Наискосок от метро – и дворами, дворами… дворами. В кармане булькала перспектива общения с критиком Надеждой Павловной, знавшей Бродского и гостившей у Синявского. Жизнь была хороша. Сентябрь шуршал под ногами и требовал продолжения банкета.

Ох, и везет же тебе, Епихин! – думал я, пробираясь вслед за поэтом через линялые московские дворы. Всего-то месяц в столице, еще студенческий билет толком обмыть не успел, а уже с поэтом Штопоровым на дружеской ноге. Теперь вот критик на пару с гением в гости ждут. Это вам не на улице Добролюбова графоманов слушать!

– Ты главное, с Надеждой Павловной поздороваться не забудь, – на ходу наставлял меня поэт. – И что-нибудь ей приятное скажи. Ну, там, читал… или слышал. Она это любит. Не забудь!

– Не забуду, – отвечал я поэту шершавым голосом.

Вспоминая свое знакомство с Надеждой Павловной, могу с уверенностью сказать: кот у нее был безусловно крашеным. Слишком уж вызывающе дымчатым он выглядел в тот день, когда мы поднялись на этаж и трижды звякнули в одну неприметную квартиру.

Надежда Павловна оказалась несколько полноватой дамой приятной наружности в пушистых заячьих тапочках. Это кота и погубило. Он совершенно потерялся на заячьем фоне, и я случайно наступил бедняге на хвост.

– Под ноги надо смотреть! – от души посоветовала мне Надежда Павловна. – С утра лыка не вяжут. Алкаши! И чтоб долго не засиживались. Мне еще в «Новый мир» статью дописать надо.

Бог ты мой! «Дописать», «в «Новый мир»… Я простил ей и «лыко», и «алкаши». А из комнаты уже выходил гений Фиолов, с печатью Заратустры во лбу. Глаза у гения были полны знаков препинания.

– Молодцы, что приехали, – сказал гений, косясь на мой оттопыренный карман. – А хорошо же мы вчера посидели! И рассказ у тебя замечательный, – поглядел на хозяйку, подумал, сказал: – Талант! А что же ты, Наденька, гостей за стол не приглашаешь?

– Они Ермошу обидели, – сказала Надежда Павловна, и показала на меня. – Вот этот самый ему на хвост наступил. Медведь!

И губы надула.

Фиолов рассмеялся, обнял хозяйку за плечи и дружески мне подмигнул: мол, ничего, бывает. Я начал сбивчиво говорить о том, что как раз накануне прочитал одну статью… между прочим, в «Новом мире»… чудо, а не статья! Но хозяйка меня не слушала. Вскоре мы уже сидели на кухне за столом. Кот, понятно, не пил, прилег Надежде Павловне на колени и задремал, мы же приняли по одной и закусили подгоревшими котлетами.

– Вы у кого в семинаре? – спросила Надежда Павловна, несколько подобревшая после стакана портвейна. Я ответил. – Знаю Васю. Недурственный беллетрист, хотя и несколько старомоден. Сейчас герои так не изъясняются. Я собираюсь его в журнале протянуть. Чтобы не задавался.

– Давно пора, – ввернул Фиолов и сурово поправил очки. – Думает, раз он в Литинституте преподает, так ему уже все можно?

– А вам Василий Степанович нравится? – Это опять Надежда Павловна. Я замялся. – Да вы говорите, не стесняйтесь. Здесь все свои.

Тотчас же кот поднял голову и ехидно на меня посмотрел. Понимаю, что так не бывает. И тем не менее…

– Семинар он ведет интересно, – нерешительно начал я. – Много ездил, встречался с известными людьми…

– Ну, еще бы! Полковник, – брякнул Штопоров.

– Неужели и он?.. – я не верил своим ушам.

– А ты как думал? – Поэт хохотнул. – Между прочим, медаль у него. За Бродского дали. Я же тебе говорил: правду в мешке не утаишь!

Я заглянул поэту в глаза и увидел вчерашних бесов.

– Это ты уже слишком, Володя… Не увлекайся, – заметил Фиолов. И тут же снова принялся расхваливать мой рассказ (не поленился принести из комнаты рукопись). – А может, Наденька, ты его куда-нибудь пристроишь? В «Новый мир», например?

Надежда Павловна помолчала. Задумчиво погладила кота.

– Хорошо. Только ради тебя. Я попробую.

– Чудно, чудно! – Хлопушкой ахнул Фиолов. – Вот за что я тебя люблю, так это за твою отзывчивость. Молодец!

Глаза у гения затуманились, а очки – помутнели.

– Поддерживаю, – сказал Штопоров, и взялся за бутылку. Разлить не успел – подал голос дверной звонок. Надежда Павловна смахнула кота на пол и скрылась в прихожей, но тут же вернулась (оказалось, ошиблись дверью). – Господа офицеры, предлагаю выпить за присутствующую здесь даму, – продолжил Штопоров. – Мужчины пьют стоя. Вот так! – Он поднял правую руку и согнул ее под прямым углом. (Показалось: вспыхнули и погасли у поэта на плечах лейтенантские погоны.)

Встали. Выпили. Сели. Минут пятнадцать говорили о пустяках. Допили, что было. И разговор вдруг начал рассыпаться.

– Между прочим, мне еще статью надо дописать, – сказала Надежда Павловна, интеллигентно придавливая зевок кончиками пальцев. Мы с поэтом переглянулись и потянулись из-за стола. Кот зашипел и шмыгнул в комнату. – Ты, Боря, тоже иди, отдыхай.

– Ну, Надюша!..

– Иди, иди.

– Я тебе вечером позвоню? – робко спросил Фиолов…

– Докладывай. Только не торопись. Опять свалишь все в одну кучу, а мне потом разбирайся, – товарищ покосился на завешенное окно и машинально поправил штору.– Что с кандидатурой? Нашел?

– Так точно, нашел.

– Расхвалил?

– Обижаете, товарищ Семенов, – герой сделал вид, что обиделся. – С утра до вечера его нахваливаю! Один раз даже Шекспиром назвал. Без дураков!

Легкая тень пробежала у товарища Семенова по лицу и исчезла за левым ухом.

– Что-нибудь не так?

– Все не так! – сердито сказал Семенов. – Причем здесь Шекспир? Их Вильям здесь совершенно не причем. Надо было хотя бы Гоголем назвать, в крайнем случае, этим, как его?.. Ну, не важно. Эх, молодежь, молодежь! Учи вас, не учи…

Герой слегка покраснел. А товарищ вздохнул и крепко задумался.

Слышно стало, как точит стену жучок-древоточец. Иногда жучок останавливался и начинал тревожно щупать усиками эфир. А потом вновь принимался за свое темное дело.

– Ладно, бог с ним, с Шекспиром. На довольствии это не отразится, – сказал Семенов, и поглядел на часы. – А как насчет дискредитации? Только давай быстрей, у меня на сегодня еще парочка встреч. Не один ты такой… Когда дискредитировать начнешь?

– Да прямо сейчас и начну, – сказал герой. – Так его, подлеца, зацеплю – мало не покажется!

– Смотри, не переусердствуй, – заметил товарищ. – Писатели, они такие! Нервные они, писатели. Один, вон, обиделся, так до сих пор успокоиться не может. Недавно полное собрание сочинений решил издать… Ты с ним помягче, помягче! До инфаркта не доведи. Нам талантливые люди не только за «бугром» нужны!

Посоветовал впредь к фигуранту с Шекспиром не лезть. И ушел черным ходом.

Кажется невероятным, но мы потерялись прямо в подъезде. Вот только что все втроем спускались по лестнице, а когда я вышел на улицу, рядом со мной уже никого не было. Чудеса, да и только. Пришлось вернуться, подняться на этаж, позвонить в квартиру. Странно, но открывать мне не спешили. Может, не тот этаж?

Спустился ниже и вновь позвонил. Три раза. И даже слегка постучал кулаком. Что, и здесь никого? Постучал еще разок и услышал из-за двери чей-то старческий голос:

– А все равно не открою! Сказала вчера – не открою, и не открою. Стучи, не стучи…

Кажется, начинала заворачиваться очередная история.

Если бы не вермут с утра и портвейн к обеду, я бы плюнул на все и поехал на улицу Добролюбова. Но, простите, вермут с портвейном… Вверху чуть слышно хлопнула дверь. Я подождал, однако вниз никто не спускался. Пришлось подняться на два этажа выше. На площадке никого не было.

Ну, где ж вы, гении? Где – таланты? Я постучался в крайнюю дверь. На удачу. И вдруг заметил, что дверь чуть приоткрыта. Толкнул ее – и она открылась настежь.

– Эй! – позвал я, но из комнаты никто не выходил. Любопытство ухватило меня за ухо и поволокло в прихожую. Я сделал пару шагов и заглянул в комнату. Разбросанные на полу вещи намекали на непрошеных гостей. А заодно уж и на ст. 158 УК РФ (в редакции 1997 года).

Я повернулся и вышел на площадку. Поднял голову и увидел чердачный люк. Он был открыт.

Ну, Володя! Ну, гений Фиолов! Шутники хреновы.

Я ухватился за лестничную перекладину и стал карабкаться вверх.

Сейчас вот думаю: зачем я тогда это сделал?..

«Только что прочитал ваш так называемый рассказ. Это же черт знает что! Ни в какие ворота не лезет! – торопливо писал герой, то и дело сверяясь с учебником Бархударова и Крючкова. – Характеры вялые, персонажи ходульные. А главное, кот. Чем он вам не понравился? Что, уже и кота покрасить нельзя?! Классики в гробу переворачиваются от вашего так называемого рассказа! А вы еще имели наглость обратиться ко мне с просьбой – пристроить ваше „произведение“ в какой-нибудь журнал. Это подлость, хотя и маленькая, но настоящая. Таким как вы не место в рядах мировой литературы, знавшей не только Шекспира, но и многих, многих других. А наше недолгое сотрудничество в плане обмена мнениями о судьбах России предлагаю на этом закончить».

Приписал про верность прежним идеалам, каковые даже Пушкину не снились, и бросил письмо в Интернет. А копию оставил себе. Для отчета, как товарищ Семенов просил.

И отправился на боковую.

Итак, я забрался по лестнице и заглянул в чердачные внутренности. В серых стропилах таилась чужая жизнь. Метрах в двадцати от себя я разглядел в полумраке две фигуры и засмеялся: здесь они, голубчики!

– Думали, не найду? – крикнул я громко и весело в душный чердачный полумрак.– Кончайте фигней заниматься.

Однако вместо того, чтобы идти ко мне с извинениями, фигуры начали от меня удаляться. Мне стало обидно. Вчера, когда мы в кафе сидели, приятелем я для них был, да и сегодня, тоже… Что за глупые шутки?

Через секунду я уже был наверху. В дальнем конце чердака послышался визг потревоженного железа: видимо, кто-то пытался открыть крышку люка. Я торопливо пошел на этот звук.

Они и в самом деле пытались открыть чердачный люк, эти двое – мужчина и женщина. Впрочем, над люком возился один мужчина – с ненавистью обреченного тянул на себя оббитую жестью крышку. А женщина стояла рядом. Лет тридцати на вид. Туго набитая сумка жалась к ее ногам, как приблудившаяся дворняга.

Я еще только подходил к этой парочке, не представляя, что будет дальше, а они уже приготовились к встрече. Женщина отступила назад, прижалась спиной к стропилам, словно прилипла к ним, мужчина же быстро поднялся с колен и сделал шаг в мою сторону. Я невольно остановился. Впрочем, на вид незнакомец был явно слабей меня. Худой, узколицый. Скорей, противник, но не боец.

Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга.

– Ну, привет, землячок, – узколицый криво усмехнулся. – Кого ищешь?

– Да так. Никого.

– Ты мне горбатого не лепи! – он попытался взять меня на горло. – Сюда зачем полез?

– Тебе-то что? Прогуляться захотел, – сказал я первое, что пришло в голову. И подчеркнуто неторопливо стал опускать руку в пиджачный карман. Иногда это действует.

Узколицый с тревогой смотрел на меня. Ожидал что-нибудь опасного, вроде ножа или удостоверения. Я достал сигареты и закурил, всем своим видом показывая, что оказался здесь совершенно случайно. Узколицый был тертый мужик: тотчас же сделал вид, что и сам обожает гулять по чердаку. Оглянулся на подружку, сказал:

– Кажись, не врет землячок. А ты – «менты, менты»… – Присел и вновь рванул на себя крышку люка. Захрипели выдираемые гвозди. – Ну, пассс… скуда!

Люк открылся. Остролицый замер, прислушиваясь. В подъезде было тихо. Глянул на женщину:

– Что примерзла? Давай, лезь! Я подам, – Сумка исчезла вслед за женщиной. – Ну, гуляй, землячок! – усмехнулся остролицый. Через секунду он был уже внизу. А еще через пару секунд я стоял рядом с ним на площадке. Мне было все равно, с кем отсюда уходить. Искать поэтов и гениев на чердаке уже не хотелось.

Мы спустились по лестнице, вышли на улицу. Завернули за угол. И так же молча, не глядя друг на друга, пошли прочь чужим осенним двором.

За три квартала от дома мы остановились и закурили.

– Ты во Владике не был? – спросил остролицый. Я покачал головой. – Кажись, я тебя где-то видел. А может, в Барнауле?

– Ошибаешься. Я дальше Москвы не выезжал.

При этих словах женщина посмотрела на меня с явным сожалением.

– Ладно, твое дело, – остролицый швырнул окурок. – А то, может, пойдем, выпьем? Там есть, – он легонько пнул сумку в пухлый бок. – Купеческая! Типа, брэнди. Ты ведь вроде как с нами?..

– Ошибаешься. Я сам по себе, – сказал я. И это была единственная правда, которой я захотел с ними поделиться.

Они ушли, по привычке оглядываясь. Унесли с собой тень Барнаула и морок Владивостока. Я забыл о них прежде, чем сел в троллейбус №3, собираясь ехать на улицу Добролюбова – в общагу.

Не знаю, где и за что они сели. Да это и не важно. А я в тот же вечер подрался с одним прозаиком. Из-за пустяка. Он говорил, что *** – человек талантливый, чуть ли не гениальный. А я говорил, что *** – обыкновенный стукач.

Спал герой спокойно. Совесть его не тревожила. Герою снились щедрое довольствие, медаль к ордену «За заслуги перед Отечеством» и бесплатная путевка в Турцию – в знаменитый отель «Mirage Park Resort».

А ближе к утру приснился товарищ Семенов. Лицо у него было мрачным. «Плохо дело! Кажись, упустили мы твоего фигуранта, – вздохнул товарищ Семенов. – Я так думаю, по чердаку он от дискредитации ушел!».

Во сне герой распрощался с медалью, турецким отелем и довольствием, всхлипнул и проснулся. Повел глазами по стенке. Увидел жучка-древоточца. В сердцах прихлопнул его ладонью, смахнул за кровать.

Эфир взорвался. Мир схлопнулся, как на экране, и вновь развернулся, теперь уже без картинки. Товарищ Семенов молча стянул с головы кепку. С минуту стоял, уткнувшись взглядом в пол. Внимательно изучал подозрительно яркий сучок на казенном паркете.

«Столько времени зря потеряли, такую технику угробили! А ради чего? – думал Семенов с горечью. – Лучше бы мы Кладиноговым занялись. Тот еще фрукт! На политику замахивается, Маркса высмеивает. Дело прошлое, но все равно… И за „Манифест“ обидно. Вот его мы, пожалуй, и дискредитируем. На всякий случай. Чтобы другим неповадно было!»

Постоял. Надел кепку. И вышел в коридор, полный запахов старых дел, ношеной амуниции и безвестных подвигов.