Читать книгу Оттепель. События. Март 1953–август 1968 года - Сергей Чупринин - Страница 48
1956
Ноябрь
Оглавление2 ноября. В Коммунистической аудитории МГУ обсуждение романа Владимира Дудинцева «Не хлебом единым».
4 ноября. В «Правде» передовая «Преградить путь реакции в Венгрии!», где, в частности, сказано:
Народная Венгрия переживает дни, которые имеют решающее значение для судеб ее дальнейшего развития. Вопрос поставлен так: будет ли Венгрия и впредь идти по пути социалистического развития или в ней возьмут верх силы реакции, которые пытаются реставрировать порядки, отбрасывающие страну на десятилетия назад?
Советские танковые части вошли в Будапешт на рассвете 4 ноября. В 4 часа этим известием разбудили Имре Надя. <…> Этим началась новая глава в истории 1956 года и Венгрии.
Исключительно на веру приходится принимать слова А. И. Микояна:
При нем <при Хрущеве> я два-три раза обдумывал отставку из Политбюро (Президиума ЦК). В первый раз – в 1956 г. из‐за решения применить оружие в Будапеште, когда я уже договорился о мирном выходе из кризиса. Еще один раз – из‐за Берлина и Потсдамских соглашений, от которых он хотел в одностороннем порядке отказаться, публично заявив об этом осенью 1958 г. (А. Микоян. С. 598).
Черное воскресенье 4.11.1956, – записывает в дневник Сергей Дмитриев. – Сегодня факт военной интервенции СССР против Венгрии стал очевидным и был гласно провозглашен правительством СССР. Конечно, не без помощи небольшого фигового листика. Таким листиком явилось по мановению нашей дирижерской палочки выскочившее будто бы в Будапеште революционное рабочее-крестьянское правительство Венгрии во главе с Яношем Кадаром. <…> Стыдно быть русским. Стыдно потому, что хотя венгров подавляет не русский народ, а коммунистическая власть СССР, но русский народ молчит, ведет себя как народ рабов. Не может быть свободна нация, которая подавляет другие народы – говорили когда-то лучшие люди. Именем русского народа и его кровью творятся черные кровавые дела. И народ молчит. Его совесть спит, его сознание обмануто, в нем нет протеста против этих черных дел (Отечественная история. 2000. № 2. С. 149)203.
А вот датированный тем же годом отклик Наума Коржавина на подавление восстания в Венгрии – стихотворение «Баллада о собственной гибели»:
Я – обманутый в светлой надежде,
Я – лишенный Судьбы и души, —
Только раз я восстал в Будапеште
Против наглости, гнета и лжи.
Только раз я простое значенье
Громких фраз ощутил наяву.
Но потом потерпел пораженье
И померк. И с тех пор – не живу.
Грубой силой – под стоны и ропот —
Я убит на глазах у людей.
И усталая совесть Европы
Примирилась со смертью моей.
Только глупость, тоска и железо…
Память – стерта. Нет больше надежд.
Я и сам никуда уж не лезу…
Но не предал я свой Будапешт.
Там однажды над страшною силой
Я поднялся – ей был несродни.
Там и пал я… Хоть жил я в России. —
Где поныне влачу свои дни.
(Н. Коржавин. К себе. С. 158)
5 ноября. В «Правде» опубликованы «Обращение к венгерскому народу» Венгерского Революционного Рабоче-крестьянского Правительства во главе с Я. Кадаром (с. 1), другие официальные материалы (с. 3), а также информационное сообщение о том, что «новое правительство обратилось к командованию советских войск с просьбой оказать содействие в подавлении мятежников. Командование советских войск пошло навстречу просьбе Революционного Рабоче-крестьянского правительства», в результате чего «в течение 4 ноября события привели к полному поражению сил контрреволюции. В течение дня фашистские банды, засевшие в некоторых общественных зданиях, успешно подавлялись и капитулировали» (с. 1).
Результатом советского вмешательства стали людские жертвы. По венгерским данным, в стычках и боях погибло с венгерской стороны 2502 человека, 19 226 ранено. С советской стороны погибло в боях, умерло от ран и пропало без вести 720, ранено 1540 человек. Свыше 200 тыс. венгров покинули страну в первые месяцы после подавления восстания (Р. Пихоя. С. 330).
6 ноября. Секретари правления СП СССР К. Симонов, В. Ажаев, Л. Леонов, Г. Марков, В. Смирнов, Н. Тихонов обращаются в Совет министров СССР к В. М. Молотову с просьбой:
К настоящему времени Верховный суд СССР посмертно реабилитировал свыше 100 советских писателей, в прошлом несправедливо осужденных и безвременно погибших в тюрьмах, лагерях и ссылке. Среди них: Бабель, Киршон, Касаткин, Маркиш, Никифоров, Фефер, Ясенский и многие другие, внесшие в дело развития советской культуры вклад, который трудно переоценить.
Наследники этих писателей, члены их семей, в большинстве также подвергались незаконным репрессиям, перенесли тяжкие потрясения, потеряли близких людей, лишились здоровья, всего имущества.
В связи с безосновательным репрессированием писателей произведения их не издавались, и наследники были лишены возможности использовать принадлежащее им по закону после смерти писателей авторское право.
Мы просим, чтобы Совет Министров СССР разрешил Союзу писателей СССР по отношению к наследникам посмертно реабилитированных писателей устанавливать, в соответствии с законом, пятнадцатилетний срок наследования авторского права не со дня фактической смерти писателя, а со дня получения извещения о его реабилитации (Музыка вместо сумбура. С. 481).
Просьба секретарей правления СП СССР была удовлетворена, и соответствующее постановление Совета министров СССР (с пометой «Не для печати») 27 мая 1957 года было принято (Там же. С. 489).
Не позднее 7 ноября
К сорокалетию Октября, – вспоминает Илья Эренбург, – была созвана юбилейная сессия Верховного Совета. Собралась она на Центральном стадионе; впереди сидели депутаты, а за ними свыше десяти тысяч приглашенных. Хрущев читал длинное выступление, делал это он редко, обычно, прочитав страничку, засовывал текст в карман и переходил к живой речи. На этот раз он читал, часто ошибаясь, и лицо у него было сердитое. За ним сидел громоздкий Мао Цзэдун с непроницаемым лицом. Хрущев повторил восхваление Сталина: «Как преданный ленинист-марксист и стойкий революционер, Сталин займет должное место в истории. Наша партия и советский народ будут помнить Сталина и воздавать ему должное». Раздались аплодисменты (И. Эренбург. Люди, годы, жизнь. Т. 3. С. 421).
7 ноября. В Ленинграде на демонстрации за выкрики антисоветских лозунгов арестован студент Ленинградского университета Михаил Красильников – лидер группы молодых поэтов, впоследствии получившей название «филологическая школа» (Леонид Виноградов, Владимир Герасимов, Михаил Еремин, Александр Кондратов, Сергей Кулле, Лев Лифшиц (Лосев), Юрий Михайлов, Владимир Уфлянд).
Что он именно орал, проходя по Дворцовой площади, в точности неизвестно. Сам он на следствии и на суде говорил: «Был пьян, ничего не помню». Мне из тогдашних рассказов запомнилось «Свободу Венгрии!» и «Утопим крокодила Насера в Суэцком канале!». <…> Дело происходило в разгар подавления венгерского восстания и вскоре после суэцкого кризиса, так что недавно услышанное по «Голосу Америки» или прочитанное в советских газетах легко наворачивалось Мише на язык. Другие вспоминают и наоборот – «Утопим Бен-Гуриона в Суэцком канале!». Я не исключаю, что Миша мог кричать и то и другое, как он кричал «Сука!» независимо от того, в чью пользу судил футбольный судья. Вроде бы он еще и орал: «Долой кровавую клику Булганина и Хрущева!» Вроде бы на это намекает и вынесенный ему приговор: «Красильников выкрикивал антисоветские лозунги, направленные против Советского строя, – так тавтологично говорится в приговоре, – и одного из руководителей Советского государства» (Л. Лосев. Меандр. С. 233).
8 ноября. В Бресте на базе гарнизонной комнаты-музея открыт Музей обороны Брестской крепости.
9 ноября. В «Правде» материал «Кровавые злодеяния фашистско-хортистских бандитов разоблачены перед всем миром: Рассказы очевидцев о преступлениях контрреволюции в Венгрии» (с. 6).
В 1963 году в Москве будет издан роман Александра Авдеенко «Черные колокола» об этом мятеже и его подавлении.
17 ноября. Картина Ильи Глазунова «Юлиус Фучик» получает Гран-при на IV Международном конгрессе студентов в Праге.
19–25 ноября. Неделя финских фильмов в СССР.
22 ноября. В «Литературной газете» открытое письмо Михаила Шолохова, Константина Федина, Леонида Леонова, Всеволода Иванова, Валентина Катаева, Ольги Форш, Александра Твардовского, Николая Тихонова, Константина Симонова, Константина Паустовского, Эммануила Казакевича, В. Каверина, Всеволода Кочетова и других (всего 35 подписей) «Видеть всю правду!», где в полемике с французскими писателями (Жан Поль Сартр, Веркор, Клод Руа, Роже Вайян, Симона де Бовуар, Жак Превер и др.), протестовавшими против советского вторжения в Венгрию, сказано, что «советские солдаты, жертвуя своими жизнями, спасали десятки, а может быть, и сотни тысяч жизней от разгула фашистского террора» (с. 1).
22 ноября – 8 декабря. В Мельбурне XVI летние Олимпийские игры, на которых советские спортсмены завоевали наибольшее количество медалей (37 золотых, 29 серебряных, 32 бронзовые медали).
23 ноября. Лауреат пяти Сталинских премий скульптор Евгений Вучетич передает в Президиум ЦК КПСС письмо «группы деятелей социалистической культуры» (М. Бубеннов, С. Бабаевский, Ф. Панферов, Ф. Гладков, М. Исаковский, С. Васильев, М. Царев, Т. Семушкин, А. Марков, С. В. Смирнов, В. Пашенная, А. Тарасова, В. Мурадели, А. Лактионов, А. Герасимов, К. Юон и др. – всего 24 подписи), где сказано:
В результате того, что обсуждение решений XX съезда КПСС в творческих организациях было пущено на самотек, там подняли голову остатки разгромленных в свое время партией различных мелкобуржуазных, формалистических группировок и течений. Эти элементы выступают сейчас в тоге борцов за попранную правду. Они пытаются здоровую дискуссию о путях ликвидации последствий культа личности на фронте культурного строительства превратить в демагогическую политическую демонстрацию против самих основ ленинской политики партии в области литературы и искусств. <…>
Реваншистские элементы создают в творческих организациях обстановку идеологического террора, ведут разнузданную травлю литераторов и художников, которые поставили свое творчество на службу партии и народу. Эти демагогические элементы не брезгуют ничем для того, чтобы оскандалить тех деятелей советской культуры, которые всегда самоотверженно боролись за линию партии, за социалистический реализм. Они объявляют таких художников прислужниками культа, обливают их творчество грязными помоями, науськивают на них молодежь (Источник. 1994. № 4. С. 86, 87).
24 ноября. В «Литературной газете» (с. 1) письмо Мариэтты Шагинян, Павла Антокольского, Ильи Эренбурга, Владимира Ермилова, Максима Рыльского, Владимира Луговского, Александра Бека, Леонида Мартынова, Семена Кирсанова, Ольги Берггольц и других (всего 30 подписей), присоединяющихся к авторам открытого письма «Видеть всю правду!».
Текст мне не очень понравился – был пространен и порой недостаточно убедительным. Однако шла война, и рассуждать о том, что мы обороняемся не тем оружием, было глупо. Вместе с Паустовским204 и другими писателями я присоединился к письму (И. Эренбург. Люди, годы, жизнь. Т. 3. С. 416).
«Пастернак будто бы отказался подписать письмо Сартру и еще что-то брякнул. Но, может быть, это уже легенды», – 13 декабря записывает в дневник Александр Гладков (цит. по: М. Михеев. С. 371)205.
Здесь же (с. 2–3) двухподвальная статья Б. Платонова «Реальные герои и литературные схемы» – сдержанно-критическая (в полемике с Львом Славиным, Вс. Ивановым и другими) оценка романа Владимира Дудинцева «Не хлебом единым».
Из письма Евгении Гинзбург Василию Аксенову:
Я работаю сейчас так много, что даже свыше сил. Дело в том, что в результате отчетно-выборного собрания я оказалась секретарем нашей партийной организации. Обстановка так сложилась, что отказаться было нельзя. И вот сейчас, после двадцатилетнего перерыва, приходится заново привыкать, хоть и не к очень масштабной, но все же партийной работе. <…> Одним словом, энергично «фукцирую». Выбрали меня и делегатом на городскую партийную конференцию (В. Аксенов. «Ловите голубиную почту…». С. 55).
До широкого распространения в самиздате книги Евгении Гинзбург «Крутой маршрут» оставалось чуть более десяти лет.
25 ноября. В Переделкине умер Александр Петрович Довженко (род. в 1894).
Не позднее 26 ноября. В ЦДРИ открыта выставка Аристарха Лентулова.
Из дневника Сергея Дмитриева:
Не будь революции и «дикого поля» господства «социалистического реализма» с подавлением всего прочего в живописи, Лентулов мог бы, возможно, выработаться в крупного художника той русской празднично-декоративной и земной живописи первой половины XX в., которая так щедро расцветала в творчестве Грабаря, Юона, Кустодиева, Судейкина, Ларионова, Кончаловского, Рериха, Куприна, Петрова-Водкина, Гончарова206. Но все это направление было смято и растоптано. Картины рассеяны, художники забыты. В национальной галерее – Третьяковской – пустота, провал от передвижников до наших дней в лице Соколова-Скаля, А. Герасимова и прочих холстомазов (Отечественная история. 2000. № 2. С. 150).
26 ноября. Подписан к печати второй сборник «Литературная Москва»207. В его составе главы из романа «Последний из удэге» и «Записные книжки» А. Фадеева, роман «Поиски и надежды» В. Каверина, драма «Сонет Петрарки» Н. Погодина, «Деревенский дневник» Ефима Дороша, рассказы «Хазарский орнамент», и «Свет в окне» Ю. Нагибина, «Поездка на родину» Н. Жданова, «Рассказы о зверях и птицах» Бориса Ямпольского, «Рычаги» А. Яшина208 стихи Вл. Соколова, А. Суркова, Ю. Нейман, С. Маршака, С. Кирсанова, Н. Заболоцкого, Н. Тихонова, Я. Акима, С. Михалкова, М. Цветаевой, статьи «Реализм современной драмы» М. Щеглова209, «Поэзия Марины Цветаевой» И. Эренбурга, «Рабочий разговор» Л. Чуковской, «Заметки писателя» А. Крона210, некролог «М. А. Щеглов»211.
И, как вспоминала Раиса Орлова,
…в газетах появились разгромные статьи212.
Критики ругали стихи Марины Цветаевой и вступительную статью Ильи Эренбурга, рассказ Александра Яшина «Рычаги», статью Александра Крона «Заметки писателя» против идеологической цензуры. <…> Но время все же становилось иным. Проработчикам возражали. Не все «проработанные» спешили каяться (Р. Орлова, Л. Копелев, 1990. С. 42).
На экраны выходит фильм Марлена Хуциева и Феликса Миронера «Весна на Заречной улице».
29 ноября. Доцент В. И. Кулешов докладывает на закрытом партсобрании, что в стенгазете филфака МГУ
помещена статья об Ахматовой, в которой дана объективистская, политически неверная характеристика акмеизма (не сказано, что это направление было выражением империалистической идеологии). Назван Гумилев как вождь акмеизма («мастер стиха») и забыто (редактор сказал, что не знал об этом), что Гумилев был расстрелян Советской властью как белогвардеец за связь с кронштадтским мятежом.
Уже 1 декабря Отдел культуры ЦК информировал вышестоящие инстанции, особо подчеркнув, что
никто из преподавателей-коммунистов не нашел в себе смелости открыто выступить против этих уродливых пристрастий студентов-филологов, раскритиковать и высмеять их дурные вкусы (Аппарат ЦК КПСС и культура. 1953–1957. С. 577).
Ноябрь. Математик Револьт Пименов пишет и распространяет в самиздате «Венгерские тезисы», посвященные подавлению советскими войсками восстания в Венгрии.
Осень. В Москве и Ленинграде гастроли Национального народного театра (Париж) под руководством Жана Вилара.
Журналы в ноябре
В «Знамени» (№ 11) повесть Павла Нилина «Жестокость» (окончание – № 12).
В «Новом мире» (№ 11) стихи Евгения Евтушенко («Октябрь», «Студенты», «Пионерский горн», «Давай поедем вниз по Волге…»).
203
В статье сотрудника Международного Мемориала Алексея Макарова «Люди октября 1956 года» сведен воедино и проаннотирован список людей, протестовавших против оккупации Венгрии и привлеченных за это к уголовной ответственности. В нем 141 человек.
«Социальный состав протестующих был разнородным – рабочие, интеллигенция (школьные учителя и журналисты), заключенные… Школьник Анатолий Латышев и философ Эрик Юдин. 8 из 141 человека были узниками сталинских лагерей по политическим статьям.
Почти все протестующие – мужчины, довольно много молодежи – школьники (11 человек, в т. ч. большая группа школьников в Тбилиси), студенты и молодежь (половина списка – люди в возрасте до 35 лет).
Среди регионов, в которых протесты были наиболее активными, можно выделить Ленинград, в котором действовало несколько молодежных кружков, выпускавших листовки, и Закарпатскую область (благодаря своей близости к Венгрии).
В целом протесты зафиксированы в 11 республиках и 43 регионах.
Формы протеста были разнообразными – листовки, стихи, публицистические статьи (распространявшиеся в молодежных кружках и еще не ставшие самиздатом), записи в дневниках, частные письма и письма в советские государственные и партийные органы (и, разумеется, в редакции газет). <…>
Самой распространенной формой протеста были устные высказывания. В разговорах (как и в письменных текстах) люди осуждали вмешательство СССР во внутренние дела Венгрии, считали произошедшее революцией (а не „контрреволюционным мятежом“), подавлением восстания рабочих» (http://www.cogita.ru/analitka/issledovaniya/lyudi-oktyabrya-1956-goda).
204
Ошибка памяти: К. Паустовский подписал предыдущее письмо от 22 ноября.
205
Видимо, не только легенды. Ирина Емельянова вспоминает, как в Потаповский переулок, где жила Ольга Ивинская, «<…> явился неожиданный гость. <…> Это был В. Рудный, литератор, член редколлегии гонимого альманаха „Литературная Москва“» с просьбою уговорить Пастернака поставить свою подпись под текстом «<…> обращения советских писателей к писателям Венгрии, появившемся на другое утро в газетах».
Вместе с Ивинской Рудный отправился в Переделкино, но «увы, план не осуществился. <…> Когда требовалось, Б. Л., надо сказать, умел быть резким, „жестоким“, как говорила мама. И мне до сих пор очень интересно, как, какими словами он выпроводил делегата? Для него, в отличие от меня, здесь не было даже поводов для размышлений» (О. Ивинская, И. Емельянова. Годы с Пастернаком и без него. С. 266–267).
206
Описка. Имеется в виду Наталья Гончарова.
207
«<…> Спасибо за драгоценный подарок, – 17 января 1957 г. благодарит Л. Пантелеев Лидию Чуковскую. – Читаю второй выпуск „Литературной Москвы“ – как чистую воду пью. Читаю с каким-то трепетным (простите) ощущением, что являюсь свидетелем очень большого события. А ведь выход этих книг – действительно, событие. Обе они войдут в историю нашей литературы – или как предвестие нового подъема ее, или, в худшем (к сожалению, очень и очень возможном) случае, как короткий просвет, „светлый луч в темном царстве“» (Л. Пантелеев, Л. Чуковская. С. 86).
208
В. Каверин приводит в воспоминаниях слова Александра Яшина: «Два года тому назад я послал этот рассказ в „Новый мир“. Кривицкий вызвал меня и сказал: „Ты, – говорит, – возьми его и либо сожги, либо положи в письменный стол, запри на замок, а ключ спрячь куда-нибудь подальше“. Я спрашиваю: „почему?“ – а он отвечает: „Потому что тебе иначе 25 лет обеспечены“» (В. Каверин. Эпилог. С. 357).
Надо отметить, что само возникновение этого рассказа в творческой биографии А. Яшина, известного ранее по преимуществу своей сталинистской поэмой «Алена Фомина», стало для читателей большой неожиданностью. Появилась даже эпиграмма:
Прошли былые времена,
Была Алена Фомина.
Встал поэт с другой ноги
И нажал на рычаги.
(Как было и как вспомнилось. С. 21)
«Воистину, велик и значителен рассказ Яшина „Рычаги“, – 15 июня 1957 г., т. е. уже после „проработки“, записывает в дневник Сергей Дмитриев. – Значителен и велик не как явление художественно-литературное, а как явление самостоятельного движения мысли. Автор, вероятно, и не подозревает, какую страшную и всем известную правду, всеми замалчиваемую правду, он выговорил, выразил. С авторами так бывает» (Отечественная история. 2000. № 3. С. 155).
«Автор „Рычагов“ навсегда останется в русской литературе, те рычаги кое-что повернули», – сказано в письме, которое Александр Солженицын 11 июля 1968 г. написал в коридоре перед больничной палатой, где в этот день умирал Яшин («Пусть Наступающий не будет слишком злым!». С. 246). («За Андангой райские земли…»).
209
Принимая эту статью к печати, Эммануил Казакевич написал Марку Щеглову:
«При чтении я испытывал чувство восхищения, давно уже не испытанное мной над критическими статьями. Думаю, что в Вашем лице наша советская литература – может быть, впервые – приобретает выдающегося критика» (Э. Казакевич. Слушая время. С. 384).
210
«Самая умная статья в „Лит. Москве“ – Александра Крона: о театре. Острая, полная неотразимых силлогизмов», – записал в дневник Корней Чуковский (К. Чуковский. Дневник. С. 225).
211
Борис Пастернак, безуспешно предлагавший в «Литературную Москву» сначала отрывки из «Доктора Живаго», затем автобиографический очерк «Люди и положения» и стихи, отнесся к самой идее этого сборника – судя по июльскому письму Ольге Ивинской – без всякого энтузиазма: «<…> я теперь предпочитаю „казенные“ журналы и редакции этим новым „писательским“, „кооперативным“ начинаниям, так мало они себе позволяют, так ничем не отличаются от официальных. Это давно известная подмена якобы „свободного слова“ тем, что требуется, в виде вдвойне противного подлога» (Б. Пастернак. Т. 10. С. 146).
212
«Определить отправной пункт разгрома трудно», – говорит Вениамин Каверин, со ссылкой на Николая Погодина утверждавший, что «кампанию начал А. Корнейчук», оскорбленный жестким разбором его пьесы «Крылья» в статье Марка Щеглова «Реализм современной драмы». Этот «литературный вельможа» был членом ЦК КПСС и «своим человеком в „высших сферах“ и, в частности, на даче Хрущева. Там-то и состоялся разговор, который слышал Н. Погодин. Помянув недавнее венгерское сопротивление, Корнейчук сравнил „Литературную Москву“ – ни много ни мало – с „кружком Петефи“. Как известно, так называлась группа венгерских литераторов, принявших самое деятельное участие в восстании 1956 года» (В. Каверин. Эпилог. С. 360, 361).
