Читать книгу Сережик - Сергей Даниелян - Страница 9

Дед Айк, как все нормальные дедушки, любил и баловал своих внуков. Я часто садился ему на спину. Эта игра называлась «мацун, мацун». В семидесятых к нам во двор крестьяне приносили из деревни молочные продукты. И продавали так же и мацун. В основном это были старики, они тащили на спине грязный мешок с банками и кричали под окнами, оглашая весь список товаров. Нас иногда пугали этими бабульками и дедульками с мацуном. Мол, они нас украдут, если мы не будем слушаться родителей. И этих похитителей детей мы называли «Дедушка Мешок». Обычно говорили, что детей крадут, чтобы сварить из них мыло. Эти байки заменяли нам современные фильмы ужасов.

Дед Айк таскал нас с сестрой и двоюродным братом Рубиком на спине, и мы орали «мацун, мацун!» Игра не имела развязки и особого смысла. И кончалась, когда дед уставал.

Он не таскал на спине только свою самую старшую внучку. Дочь моей тети Джули, Наташу. Она была уже взрослая, училась в институте. Во всяком случае, я ее детства не застал. И вот настал момент, когда Наташа окончила медицинский институт и у нее появился кавалер. Левон.

Я был еще маленьким, но помню, как говорили, что кавалер этот похож на Джона Леннона. Он был очень галантный и из хорошей семьи архитекторов. Инженеры в советское время не были богаты, но и не приравнивались к бомжам, как сейчас. Образованность вообще ценилась, знание языков – особенно.

Наташа неоднократно приглашала Левона-кавалера к бабуле Лизе, и я его видел еще совсем молодым. Он носил джинсы «холидей» и круглые ленноновские очки. Кстати, джинсы в советское время были чем-то очень диковинным, буржуазно-мещанским проявлением западной субкультуры. Их не продавали в магазинах. Их можно было купить или у фарцовщиков, или в чековом магазине.

В общем, джинсовый кавалер в очках секс-символа Леннона пленил сердце моей кузины. И назначили помолвку.

Я помню этот день как сейчас. Все происходило в доме тети Джули. Наташу одевали в спальне в какую-то особую одежду. Меня за человека не считали и оставили в комнате, как вещь. Остальным членам семьи мужского пола было запрещено туда входить. Наташа все капризничала и волновалась. Ее успокаивали другие девушки, в том числе и моя сестра Гаяне. Наташу то одевали, то раздевали. Платье было голубое. И элегантное. Периодически в комнату влетала тетя Джуля и говорила, что времени уже нет и что сейчас придут сваты.

Вдруг раздался звонок в дверь, и все вышли в прихожую. Сперва вошел отец Левона-жениха дядя Гриша. Он был копией Левона, но старше и без очков Джона Леннона. Следом появился сам Левон-жених. Он держал в руках розы до пола и был неотразим.

Бабуля Лиза сразу начала приглашать всех в столовую.

Со стороны жениха были все, как положено. Не было только его матери: она к тому времени, кажется, умерла от какой-то болезни. И отец Левона-жениха был одиноким волком в преклонном возрасте. Но было видно, что в этой пороховой бочке еще не завелась плесень и порох был сух настолько, что мог воспламениться даже от света лампочки. Гости за стол пока не садились. Они расположились по всей комнате и начали знакомиться, говорить ни о чем и смеяться, неестественно прикрывая ладонью рот, напряженно, как в провинциальном театре. Бабуля Лиза бегала вокруг стола со скоростью света. Она с другими женщинами все накрывала его, перенакрывала, накладывала и поправляла, что-то считала, тыча в людей пальцем. Через какое-то время бабуля как старшая в доме объявила – как конферансье на концерте:

– Дорогие гости, сейчас подойдет мой муж Айк, и мы все сядем за стол! Потерпите еще немножко.

Все стали издавать одобрительные звуки, мол, да, надо подождать деда – старейшину рода и ветерана войны.

Мои мама и папа уже нашли себе занятие и говорили с гостями; Левон-жених не выходил из Наташиной спальни, они мирно сидели в кресле и болтали о чем-то, глупо улыбаясь друг другу. Я околачивался вокруг и так и хотел что-нибудь украсть со стола. Я умирал с голоду. Но до детей в такое время никому дела нет. Дедушки Айка все не было. Мама шипела бабуле на ухо:

– Ну где же он? Нельзя было сегодня дома остаться?

Тетя Джуля добавляла:

– Люди с голоду умирают, может, сядем?

Бабуля при этом смотрела в потолок, закатив глаза, чтобы не сказать что-нибудь резкое. Наконец она решилась и, встав в третью позицию, снова объявила:

– Дорогие гости! Айк задерживается, милости просим к столу!

Слово оставалось за дядей Гришей. Глава семьи жениха важно встал и, подойдя к тете Джуле, сказал, стреляя глазами ей прямо в декольте:

– Джульета Гайковна, ну давайте еще подождем Айка Балабековича. Все же, как-никак, он старше всех, вдруг обидится.

Тут бабуля Лиза с улыбкой сказала, что Айк не обидчивый и все поймет.

– Нечего было шляться в такой ответственный день! – это она уже прошипела своим дочкам – так, чтобы больше никто не услышал.

Все дружно сели за стол. Загудели по паркету деревянные югославские стулья. Как будто их настраивали перед концертом, чтобы они хорошо и правильно скрипели под попами.

Наши расположились по одну сторону стола, а сваты – по другую.

Я сел рядом с мамой. Мы начали есть. Поднялся отец Левона-жениха, дядя Гриша, с бокалом вина. И начал:

– Дорогая Джульета Гайковна!

Он говорил так, как будто писал поздравительную открытку. Дело в том, что тетя Джуля уже развелась со свои мужем, и старый ловелас начал ее клеить. Я, конечно, этого тогда не замечал. Сестра потом рассказывала, когда я начал что-то соображать.

Он говорил, что счастлив иметь возможность породниться с такой семьей, как наша, намекая на то, что он тоже человек науки, архитектор, и понимает, как важно встретить людей своей масти. И он надеется, что их дети будут счастливы, и все в этом духе.

Мама сразу вставила, что они только-только приехали из Африки, и им бабуля писала, что Наташа влюбилась в Левона. «Это так романтично, что я заплакала, когда узнала», – закатывала глаза мама. Но, глянув на моего жующего отца, решила не продолжать. И просто сказала, что она рада, что у Левона такие интеллигентные родственники. Это такая редкость в наше время.

Я устал. Деда все не было и не было. Я решил, не знаю почему, шмыгнуть под стол. Там меня никто не видел. А я видел ноги, каблуки, брюки, Левины джинсы. И мое внимание привлекли до блеска начищенные туфли дяди Гриши, который толкал очередной тост.

Я подождал, когда он сядет, подполз к нему поближе, распустил ему шнурки и связал их в общий узел. Потом опять выполз к маме как ни в чем не бывало. У нас, у детей, была еще одна традиция. На всех посиделках в бокалы для минеральной воды мы подливали себе водку. Ну как «мы»… так делал Наташин брат, Рубик. Они пили ее, и никто из взрослых не понимал, что это водка. Я же, естественно, пока не пил, но решил налить водку в мамин бокал с «джермуком». Надо было ведь чем-нибудь заняться. Мы продолжали сидеть и выслушивать, как красиво говорит отец Левона-жениха, дядя Гриша. Он рассказывал о своей работе, как важно быть архитектором. Мама все вставляла про Африку. Папа, как всегда, молчал или жевал, и только когда мать пихала его локтем, он издавал одобрительные звуки.

Тосты кончались. Уже никто не вставал с места, чтобы что-то добавить. И вдруг раздался звонок в дверь. Все радостно сказали: ну наконец! Это уж точно дед Айк!

Дядя Гриша встал, точнее, попытался встать из-за стола, чтобы встретить старейшину рода, и тут же с грохотом упал назад на стул. Все испугались, он сразу посмотрел на меня, а я спрятался за папу, который продолжал жевать. Дядя Гриша ничего не сказал, но, кажется, все понял.

Люди не успели оценить ситуацию, потому что в этот момент вошел дед Айк и объявил:

– Наташа, внучка моя! Поздравляю тебя, я принес тебе музыку!

Гости обрадовались, а наши напряглись. Дед был пьян вдрызг.

Из-за его спины показался маленький человечек с аккордеоном. Дед Айк вытащил из-под кого-то стул и усадил своего друга.

Все ждали, что будет. Музыкант растянул аккордеон до пола. Он заиграл и запел с важным видом:

– Справа горы, слева горы, посреди Кавказ, там армяне зажигали свой армянский джаз. Ара вай, вай…

Не могу описать, что произошло с невестой. Она выбежала из комнаты, за ней побежал Левон-жених, сняв очки Джона Леннона.

Гости, оглядываясь друг на друга, начали хлопать в такт, а наши опустили лица в тарелки. Только папа продолжал жевать. Мне было весело. Дед пустился в пляс. Он пел «Эх, раз, еще раз…», хотя играла совсем другая музыка. Потом стал приглашать гостей танцевать вместе с ним. Бабуля Лиза рухнула на диван и сказала:

– Господи Иисусе, где он так нахрюкался?

Тетя Джуля держалась за голову, не боясь испортить фонтанчик из буклей, наши выбежали в коридор почти все, кроме отца, который спокойно жевал. Дед тянул гостей за рукава и плясал. Аккордеонист перешел на еще более жесткий народный фольклор. И пошла-поехала фронтовая «На речке, на речке, на том бережочке мыла Маруся белые ножки!»

Я понял, что это уже не смешно, и тоже вышел в коридор. Там Наташа билась в истерике, она просила угомонить деда и увести аккордеониста. Мама ее успокаивала. В зале бушевал дед Айк, гости с каменными лицами хлопали и плясать не собирались.

Дед орал:

– А ну-ка, встали все и пляшите! Свадьба же!

Все наши посмотрели на бабулю Лизу. Правда, все впечатление уже было испорчено, но надо же было что-то делать. Бабуля, схватив деда за рукав, торпедировала его в коридор. Потом сказала ему, чтобы он взял своего друга и чтобы ноги их обоих здесь больше не было!

Дед Айк сразу протрезвел. Он оглядел собравшихся родственников. Наташа лежала на кровати лицом вниз, ее утешал Левон-жених. Было тихо, только тикали часы на стене.

Дед сказал:

– Почему вы не рады? Ведь моя Наташа сватается. Почему?

Аккордеонист заметил, что все родственники Айка куда-то исчезли, кроме моего отца. Свернул свой аккордеон и вышел к нам в коридор.

– Пошли, Айк-джан. Нам тут не рады.

Дед посмотрел на нас и сказал:

– Нелюди.

Они ушли. Мне было грустно, я заплакал. В коридор вышел отец Левона-жениха дядя Гриша с развязанными шнурками. И сказал:

– Зря вы обидели старика. Он хотел как лучше.

Бабуля вытерла слезы и сказала:

– Он же не пил после войны! Что случилось с ним?

Все вернулись за стол уже с плохим настроением. Папа жевал. Отец Левона-жениха дядя Гриша поднял бокал:

– Давайте выпьем за деда Айка. Он очень добрый.

С этим никто не мог не согласиться, все заулыбались. И выпили за него. Мама тоже выпила водку, потом взяла стакан с «джермуком» и запила ее, как оказалось, опять водкой. У нее скривилось лицо, и она выкрикнула:

– Какая гадость!

Папа проглотил кусок и спросил:

– Какая гадость?

Это были единственные слова, которые он проронил за вечер.