Читать книгу Назови его свободой - Сергей Дулов - Страница 4

Абхазию принято называть солнечной, что абсолютно справедливо. Но мне эта главная «достопримечательность» страны являлась по-особенному. Жил я в поселке Лдзаа (его еще называют Рыбозавод, хотя от самого завода только сваи в море остались), в доме окраинном, уже на взгорье, и горизонт, загороженный настоящими горами и окаймленный зеленой лесной бахромой, казался недалеким. Утром голубовато-сиреневый сумрак держался, держался – и вдруг выскакивал, как поплавок из воды, краешек солнца, уже набравшего за горно-лесным гребнем жару, и сразу свет и тепло. Вечером же солнце как будто ныряло за леса, и тут же всплывали на небе косяки звезд, хоть неводом тащи. Ночь клюнула…

В еще одно абхазское чудо мне пришлось по большей части поверить. Имею в виду охоту, которую назову царственной: и потому, что когда-то Абхазия была царством с соответствующими правителями, и потому, что предмет и обстоятельства охотничьего промысла поистине величественны. Ощущения редкостной первозданности здесь возникают на каждом шагу, даже в хозяйском саду. Он, в основном, мандариновый, и если по границам с соседями огорожен металлической сеткой, то в глубине предел ему кладет крутой откос. Через заросли ежевики, какой-то колючки, переплетенными виноградом, вверх, к подросту из мелких деревьев не продерешься, а дальше и выше – чаща и совсем уж дикая тьма.

Вообще-то мне, новичку абхазского отдыха, думалось, что все же охотников придется поискать, но один из них, как оказалось, жил в соседнем доме. «Он птичек стреляет», – такие были исходные данные. На самом деле у Врура, статного красавца около 35 лет, дома висит шкура лично добытого медведя. А «птички» порой занимают весь холодильник, на радость не только семье, но и друзьям и знакомым. «Не могу не поделиться, не угостить дичиной, у нас так принято», – пояснил Врур. Сам он охоту промыслом не считает (хотя постоянной работы у него нет, как и у многих сверстников, – последствия грузино-абхазской войны и в этом до сих пор сказываются), но не найдется местных зверя или птицы, судя по его рассказам, на которых бы он ни поохотился.

В целом картина получается такая. Если говорить о пернатых, то стреляют гусей, уток, перепелов, куропаток, голубей, вальдшнепов. Особая статья – стрепет. Здесь эту птицу называют дикой индюшкой, настолько она крупная, хотя по науке стрепет – из семейства дроф. Их гораздо меньше, чем гусей или уток, и потому добыть стрепета считается удачей, хотя за ними не гоняются, берегут редкость.

Охота начинается в октябре – ноябре, когда в соседнем Краснодарском крае замерзают водоемы, и птицы тянутся в Абхазию. «Стаи гусей, уток громадные, в небе черно», – рассказывал Врур. Конечно, водоплавающую дичь стреляют и в лет, но большей частью приходится идти за ней в озерно-горный край, в окрестности озера Рица. А лесостепной мелкой птицы много и в округе, потому, может, и идет слава про местных охотников, что они «птичек бьют».

Для дичи Врур завел собаку, бело-шоколадного сеттера Джесси. Сам ее воспитал, и теперь скромно говорит, что на птиц на самом деле охотится Джесси. Она и учует добычу, и найдет, и поднимет, и принесет сбитую А он только так – стреляет, и больше ничего. Чтобы показать выучку, Джесси призвали. Красавицей она оказалась таких изящных линий, по сравнению с которой, на мой взгляд, подиумные модные модели – курицы ощипанные. А вот с выполнением приказа хозяина удалиться вышла заминка. Крутилась, крутилась Джесси вокруг стула, скулила жалобно, потом передние лапы на колени Врура положила, прильнула к нему, вытянулась так, что кончик носа под ухом у него оказался, – и только тогда убежала.

А вообще собаки среди родственников наших меньших похожи на женщин, с оговоркой, может быть, что традиционного, как говорится, воспитания. Хозяин к ним не только с лаской, но даже и с таской если подойдет – собака верности своей не изменит, любить не перестанет и служить, порой не взирая на опасность для самой себя, будет все равно. У человека такую черту ученые называют мазохизмом. И считается даже, что у женщин она едва ли не генетическое качество, помогает в деторождении. С точки зрения здравого смысла это очень похоже на правду, может, со временем и соответствующий ген найдут или биологическую предрасположенность. А у мужчин тогда, наверное, следует предположить противоположную склонность – к садизму. Тоже трудно представить, что без такой черты характера можно бестрепетно охотиться, беспощадно семью защищать. А если поискать мужское подобие среди животных, то, на мой взгляд, это кошки. Хотя не настаиваю, конечно…

Но кому не известно, как кошки в приливе симпатии царапаются и кусаются. Кусает – значит, любит…

Ну, а пернатая охота заканчивается в Абхазии в апреле – мае, когда птицы возвращаются на юг России, а те, что остаются, начинают гнездиться.

На крупного зверя начинают ходить позже, в ноябре – декабре, когда животные нагуляются, наедятся местных каштанов с пол-кулака размером. Погоняться есть за кем. Ну, медведи, зайцы, лисы – само собой. А еще кабаны, косули, горные козы (туры – по местному), барсуки, куницы, местные охотники слышали рев оленя, видели стаю волков. Шакалов – пропасть. А как-то Вруру пришлось поохотиться на… дикого кота.

Сосед тогда пожаловался: куры, мол, ночью пропадают. Днем-то мало ли куда птица могла подеваться, а если ночью, из курятника – значит, зверь. Было соображение, что, может, ошибается хозяин, но когда курятник опустел наполовину, Врур решил, что соседа надо выручать. Осмотрелся кругом курятника, нашел дорожку из перьев, которая привела его в кусты неподалеку, где перьев, лап, куриных голов обнаружилась богатая куча. И половина недоеденной курицы, значит, хищник должен вернуться. Поставил охотник петлю, а когда пришел проверить снасть, то и обнаружил в ней громадного дикого кота. Зверь бросился на врага так яростно, был так силен и ловок, что без ружья с ним справиться не получилось. Толк от трофея вышел в виде, конечно, благодеяния соседу да еще ценного жира, который, как показала практика недавних для Абхазии военных и послевоенных лет, является противоожоговым средством.

В настоящую героическую сагу (со стороны животного) превратилась для Врура охота на крупного барсука. Вообще-то их ловят петлями, сделанными из тонкого металлического троса. Встречаются барсуки такой силы, что освобождаются от петли, скручивая трос в пружину до тех пор, пока он не лопнет. При этом, крутясь, роют такие ямы и рвы, как будто постаралось отделение саперов. Барсук, которого решил приструнить Врур, порвал четыре его петли… Поэтому на охоту он пошел уже с ружьем, ночью и прямо к норе зверя, рядом с которой и затаился. Врур убежден до сих пор, что и барсук знал о засаде. Каким по счету чувством он руководствовался, когда решил, что барсук все-таки вышел из норы и потихоньку продвигается, это вряд ли научно объяснимо. Поскольку не видно было ничего, не раздавалось ни звука, ни шороха сухого листа. Когда все же раздался легкий треск, Врур включил фонарь, и зверь и человек встретились взглядами. Выстрел раздался моментально, так как оружие уже было взято наизготовку, но заряд дроби барсука не свалил. Правда, ориентацию животное потеряло, и вместо того, чтобы скрыться в норе, побежало от нее. Второй выстрел окончил дело. Потом оказалось, что половина дробинок застряла уже в шерсти, еще часть – в коже, и лишь несколько проникли в шею, в сердце. Мяса в том барсуке оказалось около 15 килограммов да еще вытопилось два с половиной килограмма легендарного жира.

Но, конечно, королем местного животного мира и самой желанной добычей является медведь. Он дорогая добыча не только потому, что грозный противник, но и в прямом смысле. Например, за шкуру зверя предлагают десятки тысяч рублей, а то и за сотню, грамм сухой желчи стоит не менее пары сотен, высоко ценятся и мясо, и жир.

Медведей в Абхазии столько, что сельчане в период, когда мишки жируют, вечером и ночью без особой надобности из дому не выходят, а если выходят, то с ружьем. Особи встречаются такие, что поверить трудно. Года три назад подстрелили медведя, который дал 350 килограммов чистого мяса. Шкура его (это такие ценят в сотню тысяч, но охотник трофей не продал) целиком покрыла «Жигули» – шестерку. Правда, животное оказалось больным, со смертельно опасным мясом, которое пришлось выкинуть. Оно, тем не менее, не пропало. Некоторые любители медвежьей закуски (а еще больше – местной выпивки) подобрали «трофей», варили столько, что мясо от костей отстало, закатали в банки, и этой тушенкой, говорят, еще долго закусывали.

Понятно, что подобные зверюги – большая редкость. В основном, добывают медведей с выходом мяса от 60 до 100 килограммов, но и такое животное по человеческим меркам – гигант. Любой из них ударом лапы человека если не убьет, так покалечит.

Первый и пока единственный медведь Врура был именно таким, средненьким. Вообще на крупного зверя охотятся в горной части Абхазии. «В прибрежных горах почва каменистая, на ней следов никаких не остается, а в горах – чернозем», – пояснил охотник. В горах есть места, по которым не ступала нога человека, там деревья-великаны в 60 – 70 метров высоты. На их вершины спокойно садятся голуби, потому что дробь туда не долетает. Как-то Врур с друзьями попытался обхватить один из буков. Удалось это сделать только втроем. А есть деревья и покрупнее, такие, в которых, по прикидкам, можно было бы разместить охотничий балаган.

А еще в горах живет Сурик, которого Врур описывал восхищенно-сказочно – «профессионал», «легенда» и даже «монстр», несмотря на уменьшительное имя. Мол, Сурик по лесу быстрее собак передвигается, ориентируется без карты, все тропы и норы животных знает, охотников расставляет по номерам с точностью, которой позавидует ГЛОНАСС. Словом, природный следопыт, егерь-самородок, человек леса, который, по словам Врура, в городе трех дней бы не выдержал.

И в тот раз Сурик не подвел. В первый же загон четыре стрелка убили четырех медведей. Во второй день гнали уже пуганого зверя, но все же одного медведя добыли.

Вруру его зверь достался при драматических обстоятельствах. Он слышал, что гон движется в его сторону, и вроде готовился, но все же мишка появился неожиданно. Патроны двустволки были снаряжены картечью, и, выстрелив метров с 35, Врур был уверен, что попал. Однако медведь лишь развернулся в сторону охотника. Второй выстрел хищника также не остановил. Врур успел зарядить ружье патроном с пулей, подождал, пока медведь приблизится, и уже наверняка, в лоб выстрелил. Туша скатилсась к ногам стрелка, у которого, по его признанию, сердце готово было разорваться. Потом в шее трофея обнаружили 12 картечин от двух выстрелов. Охотник ни разу не промахнулся…

По традиции шкуры убитых медведей достались удачливым стрелкам, мясо разделили поровну на всю бригаду, а полагавшуюся Вруру желчь он подарил Сурику – в честь и благодарность за первого медведя. Да и дома почти вся улица угостилась медвежатиной.

Мечтает же Врур о том, чтобы завести лаек. У одного знакомого есть пара, так собаки такой магической выучки, что сами на охоту убегают, сами приносят добычу. Ну и с парочкой лаек можно и одному на медведя сходить.

И конечно, не обойтись без историй о медведях со счастливым концом, которые охотники очень любят и которых немало рассказал и Врур.

Вот классического рода. Пошел сельчанин в лес за каштанами, выбирает, наклонившись, такие, что покрупнее. Голову поднял – два медвежонка перед глазами, не успел выпрямиться, как с ревом вздыбилась из недалекого куста медведица. Посмотрела на остолбеневшего человека, рявкнула что-то детенышам, и вместе с ним ушла. Ну и человек тоже… Убежал.

А вот другой. Двое охотников заметили, что в лесу, под одной из диких груш много поломанных веток. Сообразили, что медведь десертничать приходит, и решили подстеречь зверя. Пришли к вечеру, расположились обустроиться, передохнуть, ну и, похоже, лишнего расслабились. Словом, утром просыпаются, а под грушей куча свежих веток обломанных, их припасы разбросаны, но приходивший ночью медведь съел лишь то, что на десерт годилось, вроде йогуртов. А что не годилось, тем побрезговал, сладкоежка косматый…

Охотники живут дружно, здесь формальностей нет. Бригады их друг друга знают, есть договоренность, кто в каких угодьях «хозяйничает», живности хватает на всех. По случаю мой собеседник оказался армянином, а вообще коллективы складываются по-человечески, без загляда в паспорта. Браконьерства тоже нет. Время, когда выводится потомство, нагуливает местная фауна вес, – добровольно запретное. Охота в Абхазии, в основном, занятие местное. Но и сведущие зарубежные любители приезжают, а некоторые, зная особенности местных ландшафтов, прилетают – на вертолетах.

Возможно, когда-то возникнет целый бизнес – охотничьи туры с забросом на вертолетах в этот край волшебных примет. И будь моя воля, то для машин я бы выбрал тот самый, известный с детства песенно-голубой цвет.

Не знаю почему, именно в этот раз запала в душу картина ночного моря. Луна посыпала его серебром, а сакральную дорожку так густо, что подумалось: зачем серебряные рудники рыть – вот подходи и черпай богатство ведром.

Я еще думаю, что русский народ на фантазию тароват. Приветствовать друг друга, например, принято здравицей. Хотя ясно, что взять здоровья негде, ведь лишнего или свободного нигде и ни у кого нет.

Английской же породы и воспитания население, полагаю, практичнее, а может – завистливее. Всего-то спросят друг у друга при встрече: как, мол, дела… И какие, интересно, испытывают чувства, когда услышат, что хорошо?

2015