Читать книгу Маскарон. Книга первая - Сергей Е. Динов - Страница 5

«Моя грусть», К. Луганская, 2004

Ничего особенного не случилось, вернее, не успело случиться в отношениях Роберта и Лины. Громоздкий, неповоротливый, угрюмый, молчаливый верзила, по прозвищу Роба, привлек внимание подруги одного из «черных» копателей мужской сдержанностью, физической силой, умением держаться с достоинством в любых ситуациях, смешных, трагичных, катастрофических, повседневных. В часы отдыха угрюмец Роба предпочитал молчаливое одиночество. В компании держался особняком, но не вызывал отторжения. Его присутствие как бы усиливало мужской статус археологов. Роба по-пиратски повязывал голову черной банданой с готическим логотипом «Ария»7, ходил вразвалочку, как королевский пингвин, с оплывшим, но до сих пор мускулистым голым торсом. Через неделю раскопок Роба почернел от загара, как мулат, и перестал бояться ожогов жгучего солнца. Слился с дикой природой Азова, сжился с благодатной полевой жизнью искателей удачи. Это было его добровольное угрюмое одиночество, когда прошлые подруги надоели, а новых было лень искать, ублажать, содержать.

Ранним утром, каждый раз перед началом раскопок, для призыва «госпожи удачи» в поисках древностей, Роба совершал шутливый мистический ритуал: выставлял на дно раскопа пластиковую фигурку Пегаса8, становился на колени, бормотал одному ему ведомые заклинания, не обращая внимания на ироничные ухмылки коментарии других копателей.

В первый же день приезда Роберта в экспедицию Лина (полное имя девушки – Элина) приметила могучего увальня, но свой интерес спрятала за долгим изучающим прищуром тающих глаз. Худощавая, симпатичная девица, с живыми взглядом неукротимой искательницы приключений, афёр и надежных партнеров по этим афёрам. Она не была создана для семьи и быта. Она была свободна ото всего, от любых обязательств, что могли сковать или ограничить ее свободу. Одевалась несколько неряшливо, но мило, носила долгополый ситцевый сарафан, стянутый резинкой выше крепкой груди. Ее ключицы обозначали милые впадинки у загорелых плеч. Ходила босиком. Тонким «хайратником» – плетеным ремешком из кожи перехватывала через лоб длинные волосы, выгоревшие до желтизны.

Любила осознанное одиночество, бродила по безлюдному побережью Азова, купалась, загорала, без одежды. Возвращалась в сумерках в лагерь, подновленная свежим загаром под цвет горького шоколада, отрешённая, задумчивая, с загадочным видом, будто снова и снова, день за днем открывала одной ей ведомый смысл жизни. Это было ее вопиющее одиночество. Когда молода, красива, независима. Когда удобно быть одной, но мечтаешь о партнере. Но год за годом и близко не находишь пару, подходящую по образу жизни, идентичную по непреодолимой тяге к культурному бродяжничеству, к абстрактному творчеству, будь то замысловатая графика на акварельной бумаге шариковой ручкой, вылепливание диковиных фигурок из разноцветной глины и запекания сувениров для столичных друзей под южным солнцем, плетение «фенечек», браслетов, украшений из цветного бисера, аппликаций на картоне и фанере из подручных предметов – засушенных цветов, жуков, радужных камешков и даже высохших лягушек.

После совместных с раскопок, обязательных для всей команды «черных» археологов, зарисовок раритетов, найденных в раскопе или шурфе, на долгих своих прогулках в одиночестве Лина легко и непринужденно набрасывала в блокнотик черной шариковой ручкой мимолетные зарисовки с натуры. По ночам, у себя в палатке, при свете фонарика она старательно выписывала на листах планшета странные, замысловатые картинки, снисходительно называла их «сюриками», сворачивала в трубочки и прятала в студенческий походный тубус. Разговаривала всегда негромко, волнительно мягко, с придыханием, проникновенно, будто осторожно приценивалась к выбранному собеседнику для возможности рождения новой, быть может, вечной любви.

Первые дни экспедиции девушка, казалось, не поднимала глаз на верзилу Роберта, хотя на посиделках у костра шутливо называла его бульдозером или благосклонно – Робой. На раскопках держалась отчужденно, на отдыхе или вечерами ее присутствие вовсе не означало участие в беседах или веселье. По настроению иногда ночевала в палатке у своего «бой – фрэнда», хотя для нее была поставлена отдельная оранжевая палаточка с тентом от дождя.

Как-то Роберт помог Лине выбраться из шурфа – ямы по шею глубиной. Угрюмый верзила подал руку и легко вознес девушку на поверхность из могильного провала.

Лина оценила галантность и силу кавалера, но вида не показала, если не считать легкого кивка головой в знак благодарности.

«Моё одиночество», К. Луганская, 2004

В тот же вечер, накануне выходного дня, у костра она смело пересела на бревнышко ближе к Робе. Долго волновала смущенного увальня жарким дыханием, тихим девичьим смехом и черными от загара коленками. Со снисходительной улыбкой выслушала историю его имени, полученным Робой от родителей-романтиков, почитателей советского фильма о роботе в человечьем обличии9. Перед восходом солнца притихшая Лина, с видом смиренной рабыни, отправилась в палатку «бой – фрэнда», атлетичного геолога из Подмосковья. Где ей, до полудня не давали спать, устраивали дикие сцены ревности. Завтракать в обеденное время вместе со всеми Лина не стала, перебралась в оранжевую палатку, чтобы отоспаться. Ревнивый геолог решил доконать строптивую любовницу, сунулся было к ней с требованием любви, но застрял у полога палатки задницей наружу. Девушка не подпускала геолога к себе, пыталась уговорить разойтись с миром. Через некоторое время навязчивого красавца кто-то вытянул из палатки за поясной ремень джинсов. Лина фыркнула от смеха, сообразив, кто взял наглого любовника на буксир, осталась благодарной избавителю, тут же уснула и проспала до полуночи. Взбешенный чьей-то фамильярностью и дерзостью, «подкаченный» железом и фитнесом, статный атлет вскочил было на ноги с бурным чувством собственного достоинства, с видом бешенного уличного бойца, но тут же утратил достоинство и безвольно сник перед грудой прокопченного мяса выше его на полторы головы, которая предстала в образе мрачного Робы. Соперники разошлись, расползлись по палаткам без боя, как змеи разных габаритов, скажем, анаконда и гадюка.

Палаточный лагерь затих, опустел на весь выходной день. Кто провел время на каменистых пляжах Азова, кто валялся у загадочного озера, по слухам, метеоритного происхождения, пресная вода которого была по плотности выше, чем соленая в море, можно было лежать на поверхности теплейшей воды, раскинув руки, и загорать в блаженстве невесомости водного космоса.

«Верительных грамот» от государства, разрешающих раскопки и археологические изыскания, «черные» копатели никогда не имели и не даже не делали попыток оформить нужные документы. По утренней прохладе, часа за два до восхода солнца, начинали грабительские набеги, будто на чужую, вражескую территорию, «точечно» и скрытно, разрывали небольшие ямы – шурфы для поиска артефактов10. К полудню, когда палящее солнце превращалось в прозрачном небе в ослепительную лазерную точку и выжигало все живое в приазовской степи, раскопщики маскировали, прикрывали очередной шурф ветками, сухим дёрном и отправлялись на отдых к морю, изображая шумных, веселых туристов.

Затянутый, утомительный флирт дикарки Лины с Робой мог продолжаться до конца сезона, недели две. Девушка надеялась временно загородиться этой неповоротливой мужской тушей от неприятностей жизни. Но отдаваться угрюмому верзиле не торопилась. Роба терпеливо выжидал ее решения и не собирался брать приступом отстраненную ото всего хрупкую красавицу, кидаться, как бегемот на трясогузку.

Под «занавес» землеройных работ, в тот пыльный, удушливый, жаркий полдень неутомимый Роберт отвалил штыком лопаты пересохший пласт глины и обнаружил глиняный сосуд, размером с флакон «Шипра»11, чем привлек к себе внимание всей экспедиции, в том числе, и недотроги Лины.

Счастливчик Роба, обычно сдержанный, не скрывал радости и гортанным индейским воплем сообщил всем о находке со дна раскопа и торжественно показал на огромной ладони весьма редкий терракотовый сосуд, в научных справочниках называемый «лакримарий» – «сосуд для слез»12. Дилетант от археологии Роберт сообразил, что нашел нечто необычное и уникальное.

Позже у костра знатоки ему поведали прелюбопытную историю. В стародавние времена побережье Кавказа и Крыма завоевывали все, кому не лень: генуэзцы, карфагеняне, турки, римляне, греки. Подтверждение тому – многочисленные захоронения с человечьими останками, и не примитивные ямы. При раскопках встречались уникальные могильники – каменные склепы, подземные пещеры с потайными ходами и норами-лабиринтами.

Когда умирал богатый вельможа, купец или культовый служитель на похороны собирали плакальщиц. Чем богаче и значительней была личность усопшего, тем больше женщин, умеющих стенать и проливать слезы, приглашали на похороны. Порой хоронили почившего вместе с плакальщицами.

Глиняный сосуд, украшенный полудрагоценными камешками, перламутром и золотом, размером с флакон мужского одеколона, найденный Робертом в раскопе, мог содержать слезы двухсот плакальщиц. Для археолога-любителя находка стала поразительным открытием жуткой символики прошлых времен.

У костра в тот поздний вечер много шутили по поводу таинственного содержания сосуда. Две томные, рыхлые дамы из Новороссийска – полевые жены «черных» копателей взывали откупорить сосуд и испить слезы древних плакальщиц.

С загадочным видом милого провокатора Лина подсела к Роберту, доверчиво приткнулась головой к его плечу, чем вызвала вспышку ревности атлета-геолога. Тот отпустил злобную шутку в сторону «борзых» киношников и замолк под суровым взглядом бывшей любовницы. Именно, – бывшей. Роба с приятным томлением в груди понял, что Лина в эту ночь переберется к нему в палатку. Молчаливая схватка самцов закончилась, даже не начавшись. Самка решительно выбрала другого. Геолог был заносчив, красив и холоден, как греческий Аполлон в мраморе. Более других он любил самого себя. Милой, женственной самке захотелось грубого, земного чувства, а не холодного совокупления с атлетом, чтобы на утро с затаенной гордостью красоваться перед подругами от обладания этим шедевром природы. Лина пожелала подчинения животной силе неуклюжего, неукротимого любовника, каковым ей показался Роберт, со скрытыми эмоциями и страстями, которые волнительной дрожью сотрясали уже тела обоих.

Но им не суждено было даже обняться на прощание.

Девушка тихонько спросила счастливого обладателя «сосуда для слез», цена которому на нелегальном рынке в столице, по самым скромным, «полевым» оценкам могла «зашкаливать» тысяч за десять долларов:

– Думаешь, там сохранилась хоть капля слёз?

– Вряд ли…

– Вода, говорят, хранит информацию вечно, – прошептала образованная Лина. – Слезы плакальщиц – уникальное хранилище инфы о прошлых веках.

Роба небрежно встряхнул драгоценный глиняный пузырек, словно бутылку пива, чем вызвал тяжкий вздох возмущения и зависти двух копателей, по профессии археологов.

– Вскрываем? – еще раз переспросил Роба.

– В прошлый сезон Тимка, – Лина неуловимо повела головой в сторону насупленного, мрачного греческого атлета, лежащего на земле близ костра, – поднял римскую амфору со дна моря, – шепотом продолжила Лина, как бы молчаливо поощряя вскрыть и этот древний сосуд. – Вино прекрасно сохранилось. Мы пили терпкое, тягучее, хмельное… пойло, выдержкой в тысячу лет. Представляешь?! И были бесконечно счастливы в ту ночь. Будто плавали, бестелесные, вне времени и пространства, опьяненные дурманом вечности.

Она могла запросто, своеобразно и неожиданно свернуть с романтического бреда на грубое – «пойло». И вернуться обратно в пафосную философию и сентиментальную романтику. Но тем и была она привлекательна, непредсказуема и желанна. Ее темные глаза влажными сливами мерцали и переливались огненными отблесками костра.

– Дурман вечности, говоришь?.. Вскрываем? – в который раз повторил зануда Роба. Лина снисходительно качнула головой, поощряя его на поступок, безрассудный и безответственный для профессионального археолога.

В желто – оранжевых сполохах пламени костра впечатлительный мечтатель Роба на миг живо себе представил корыто, над которым рыдала огромная толпа наёмниц, чьи слезы слили, закупорили в глиняный сосуд и закопали в землю на долгие столетия.

Найденный лакримарий, казалось, таил в себе нечто таинственное и невероятное. Во всяком случае, вскрывать его было опрометчиво, из-за исторической ценности находки. Но сосуд, по негласным законам «черных» археологов, принадлежал нашедшему оный раритет, и владелец волен был делать с ним все, что «черной» душе угодно.

Забавы ради, с подстрекательства друзей – раскопщиков, с молчаливого согласия полевых подруг и Лины, в первую очередь, Роба сковырнул ножом пробку из окаменелой смолы.

Со вскрытием в ту ночь необычного Сосуда ничего загадочного и чудесного не произошло. В прошлом сезоне «черные» копатели так же без меры выпивали коньячный слив местного спиртозаводика, по ночам у костра горланили песни под гитару, буянили, купались в море под луной голые. Случались любовные интрижки, драмы, трагедии и комедии. Бывали драки, потасовки, братания с местными бомжами, урками и «ментами». Но это была из года в год привычная, налаженная полевая жизнь неистовых бродяг, авантюристов, искателей приключений… которая на этот раз забуксовала, сломалась, прервалась событиями последующей ночи.

«Мой крик», К. Луганская, 2004

До полуночи исчезли из лагеря трое «черных» копателей. В полнолуние закоренелые, подвыпившие холостяки на спор решили заранее отметить День археолога на горе местных духов, в народе называемой Куку – оба13. Недели две об авантюристах не было известий. Позже, одного из них, весельчака и забияку Веню Кирьянова, родом из подмосковного Подольска, обнаружили без документов в Керчи в одном из местных отделений все еще милиции. Другой, безбашенный проходимец Митяй Грошев, хулиган чертановский, каким-то непостижимым образом, добрался до Москвы, без паспорта, и, главное, – без копейки денег. Объяснить этот незаурядный феномен родным и близким, друзьям и знакомым, он смог только отключением разума на «горе духов», именуемой Куку – оба. Третий, самый безобидный, доверчивый и ленивый тюлень из Люберец, Серега Фокин, провел больше недели… по горло в трясине в соленом болотце у станицы Голубицкая Таманского полуострова. Принимал грязевые ванны, как он сам пояснил после возвращения в лагерь. Чем он там питался восемь суток в целебной трясине, остается поныне загадкой и для него самого.

В ту роковую ночь на дружеских посиделках у костра, когда Роба раскрошил перочинным ножом окаменелую смоляную пробку, из горлышка сосуда неприятно пахнуло затхлым духом заплесневелой перины вечности. Древний Лакримарий, разумеется, был пуст.

Расстроенные и разочарованные копатели расползлись по палаткам, затаив презрение к чужаку, так бездарно поправшему жуткую тайну варварских обрядов погребения предков. Но Лина, очарованная решительностью нового ухажера, предложила Робе прогуляться под звездами… прежде, чем лечь спать, – добавила она тихо. У Роберта от волнения пересохло горло, прояснился слух.

Таинственно зашумело мощными накатами волн море, будто предостерегало от чего-то фатального, неизбежного. Неистово застрекотали и засвиристели цикады. Далеко у поселка нежно фыркнули лошади.

Синяя подлунная степь была устелена черными колючими шкурками ежей. Чтоб не поранить подошвы ног о щетину пересохшей травы, верблюжью колючку и сорняки, девушка впервые за месяц экспедиции обула изящные кожаные «римские» сандалии. Роба с удовольствием и приятным томлением в груди помогал обвить ее тугие икры кожаными ремешками под самое колено.

Неуклюжим одногорбым верблюдом, роняющим слюни вожделения, он брел следом за ускользающей гибкой черной фигуркой девушки, раздирал кожу у щиколоток о колючие островки растительности, выжженной палящим солнцем Азова, с досадой думал только об одном: почему они сразу не забрались в его уютную брезентовую берлогу? Зачем нужная эта тягостная прогулка под колючими звездами космоса и неприветливой колючей земле?.. Только ли для того, чтобы взорваться на миг невероятными эмоциями, чувствами и похотью в драном шатре беспечных скитальцев?!

Ушат щербатой луны поливал с чернильного неба холодным мертвенным светом.

Липкой, горячей, будто ртутной влагой, заволакивало глаза. Звуки слились в одно неистовое, монотонное шипение моря, ветра, сухих трав бескрайней степи, стрёкота цикад.

Исчезновение девушки для Роберта стало чем-то непостижимым и невероятным.

Мгновение назад ее черный силуэт в синеве призрачного сарафана маячил в десяти шагах впереди. И вдруг ее манящую гибкую фигурку стёрли, смахнули с густой синевы сумерек.

Величавая громада моря тяжеловесно и неподвижно мерцала внизу, заворачивалась у горизонта в свиток и растворялась завернутым краем в чернильных небесах. Звезды внезапно ярко и остро продырявили небосклон и рассыпались пылью Млечного пути. Неимоверной тяжестью вдруг навалилась и придавила Роберта к земле эта грандиозная и величественная пустота Вселенной, где бесчисленные звезды, астероиды, кометы, планеты, туманности показались песчинками в океане чудовищной необъятности.

На пугающей черной щетинистой приазовской степи больше не существовало волнующего силуэта желанной девушки.

Состояние великана Роберта невозможно было описать, хотя позже он рассказывал об этом мгновении множество раз. Он наивно надеялся, что неутомимый романтик, взрослый ребенок Лина решила поиграть в прятки, пригнулась, затаилась в придорожной канаве. Тяжеловесный, неповоротливый Роба, будто раненый безумный мамонт, обегал петлями и кругами всю ближайшую округу. Прошел вдоль и поперек до ближайшего поселка и обратно, вернулся и перемерил шагами дважды пыльный, колючий равнинный участок степи, тысячу триста на тысячу семьсот метров в каждую сторону, – по которому они брели совсем недавно, минут пятнадцать-двадцать назад. Никого не обнаружил, ни единой живой души.

Ни вскрика, ни звука не услышал Роба при внезапном исчезновении девушки.

До рассвета, в отчаянном недоумении и безмыслии, он просидел на кочке, на том самом месте, с которого, как тогда привиделось влюбленному, Лина вознеслась в небеса. Разве можно было как-то иначе объяснить подобное внезапное и бесследное исчезновение человека?

С первыми лучами солнца на помощь Роберту, воющему от горя, сбежались из лагеря копатели. Несчастный ухажер толком не мог объяснить, что случилось. До знойного полудня археологи легкомысленно бродили по степи, развлекались поисками, как всем казалось, сбежавшей Лины. К закату солнца, озадаченные, изумленные, обеспокоенные, поисковики уже тщательно прочёсывали округу, рыли носами землю, обдирали руки – ноги, локти – колени о жесткую щетину пересохшей травы и кустарник, но девушку так и не нашли.

«Моя боль», К. Луганская, 2004