Читать книгу Опись имущества одинокого человека - Сергей Есин - Страница 9

Я по своей натуре – барахольщик. Есть предметы и вещи, ныне утерянные, но оставшиеся в моей памяти с такой ясностью, что до сих пор мне кажется, что они продолжают существовать где-то у меня дома. И в первую очередь это чемодан из шкуры нерпы, когда-то принадлежавший моему деду.

Было время, когда начальники ездили из одного конца страны в другой в так называемых «мягких» вагонах и возили с собою существенный багаж. Теперь в командировку можно отправиться с одним портфелем. Я предполагаю, что дед приобрел чемодан, когда, как лицо, причастное к дипломатии, уезжал из Японии или же когда в нее поехал. Чемодан был тяжелый и роскошный, снаружи обтянутый пятнистой тюленьей шкурой (нерпа – вид тюленя). Одно время в Москве – в шестидесятые годы – модники носили шапки из нерпы, похожие на гусарские кивера. В то время я этот чемодан постоянно вспоминал. Углы и ручка у него сделаны из плотной и дорогой коричневой кожи. А может быть, его изготовили не умельцы из Японии или китайцы, жившие в то время во Владивостоке, а припутешествовал он из Америки, откуда-нибудь с Аляски?

Внутри чемодан – я не упомянул медные замочки и заклепки снаружи – отделан роскошным шелком и дополнен внутренними ремнями, чтобы утягивать носильные вещи и другой скарб. Подобного дорожного чуда я больше никогда не видел и абсолютно уверен, что благодаря дизайну «нерпа» могла бы стать экспонатом в каком-нибудь современном музее чемодана.

Именно с этим чемоданом, а также, наверное, с еще одним или двумя другими бабушка Евдокия Павловна, мать моей матери, приехала в 1943 или 1944 году в Калугу из Владивостока. От одной дочери к другой. Тяжелы чужие коврижки! В какой мере для моей семьи Владивосток родной, я догадываюсь, но точно не знаю. Мама закончила два или три курса почвенного факультета в тамошнем университете и в том же городе встретила моего отца. Когда это было? Все приходится брать внутренним расчетом. Если мой покойный брат Юрий 1930 года, а перед этим у моей мамы родилась еще двойня, два мальчика, умершие младенцами, то, значит, это где-то 1926 или 1927 год. На детей тогда, на взлете советской власти, не скупились. Итак, мои родители встретились во Владивостоке, а потом отец работал, кажется, в Хакасии. Существует домашняя легенда о том, как мой старший брат заболел и врач прилетел к нему на самолете. Отец тогда служил или следователем, или прокурором. Но во Владивостоке крепко закрепилась родня моей матери – дядя Вася и тетя Вера. Видимо, к кому-то из них, своих детей, бабушка и переехала со станции Морозовская Воронежской области перед войной, когда в 1937 году арестовали деда. Уезжала бабушка, видимо, с этим непростым чемоданом.

Не свой хлеб, хотя и у родных дочерей и сына, всегда если не горек, то и не сладок. Бабушка была немногословной, но самостоятельной женщиной. С родными, сыном и дочерьми, мать всегда уживется, но были еще зятья и невестки. Как я понимаю, со своим малым скарбом и памятным чемоданом из шкуры нерпы бабушка во Владивостоке переезжала из одной квартиры на другую и от одной обиды к другой. И видимо, с легким сердцем, как только наши войска освободили захваченную немцами Калугу, бабушка через всю страну – неграмотная, уже старая женщина, – махнула к средней дочери Анне. Для меня всегда она была тетей Нюрой.

Довольно скоро подкормиться отослали в Калугу и меня.

Бабушка жила в Калуге до тех пор, как можно было жить и терпеть. С фронта вернулся муж тети Нюры, дядя Федя – меня всю жизнь преследуют одни и те же имена. В деревянном домике на берегу Оки, где разливы подкатывали почти к самому порогу, становилось тесно. У тети Нюры и дяди Феди было три дочери – Валентина (как кстати я сказал об одних и тех же именах!), Нина, Тамара и сын Александр, который тоже вернулся с фронта. Все жили в двух комнатах и на террасе. Бабушка спала на кухне.

Но тут демобилизовался еще и дядя Коля – младший брат моей матери и младший сын бабушки. Дядя Коля служил на торпедных катерах и был парень лихой. Не миновал он и «штрафного батальона», но выжил. Он не мог без моря и рвался во Владивосток. Кажется, там он и родился. Бабушка сразу воспрянула духом, у нее появилась гордая осанка. Она решила, что будет жить с младшим сыном, и снова отправилась в город на берегу бухты Золотой Рог. Сейчас через бухту к Русскому острову построили необыкновенный и очень дорогой мост. Бабушка только не знала, что контузия, полученная дядей Колей на фронте, не пройдет так просто. Дядя Коля во Владивостоке, когда они принялись жить вдвоем с бабушкой, начал пить. В жестоких послевоенных пьянках пропал и дедушкин, из нерпчей шкуры, чемодан.

Бабушка, тетя Вера, дядя Вася, дядя Коля похоронены во Владивостоке на кладбище, которое, не как в Центральной России, лежит не ровно на месте, а взбирается по сопке. Об этом уже сказано.