Читать книгу SOS - Сергей Федоранич - Страница 3

Сокольническую линию, на которой Алина столкнула пенсионерку на пути, обслуживают два электродепо: «Черкизово» (находится в перегоне между «Бульваром Рокоссовского» и «Черкизовской») и «Северное» (находится на Красносельской). К какому конкретно депо приписан тот поезд, что участвовал в инциденте, узнать не составило труда.

На сайте метрополитена был опубликован материал о падении пассажира, из которого следовало, что речь идет о маршруте номер 37. Там же, на сайте метро, в разделе «электродепо» я увидел, что маршрут 37 приписан к «Северному».

Котя привез меня к плоскому одноэтажному кирпичному зданию, со стороны входа с улицы. Есть еще вход из метро, но туда никак не попасть. Да это и не надо – мне нужен машинист состава, а не сам состав. Метрополитен – штука интересная. Тут вам и нравы РЖД, и налет совка, и уставная строгость военной части. Нельзя сказать, что действовать нахрапом – мой излюбленный метод, но попробовать стоило: я заявился на пропускной пункт и попросился в диспетчерскую. Естественно, меня погнали и пригрозили вызвать полицию. Я пытался объяснить, что я муж (кого интересуют детали?) то самой девушки, которую обвиняют сейчас в происшествии с падением женщины на пути, но никому не было дела. РЖДшные нравы, говорю же вам.

Я вышел на улицу и закурил возле Коти, не отнимая телефона от уха. Королева Экспромта, которой я пытался дозвониться, никак не поднимала трубку. Видимо, в связи с творящимися в Москве событиями сотовые операторы уютно улеглись и вставать не собираются. Хотя антенки на телефоне стабильно показывали полные четыре палочки.

С Катей мы знакомы еще со времен университета, вместе учились на юрфаке. Королева Экспромта получила свое прозвище за то, что могла часами говорить на любую тему, даже не погрузившись в нее нисколько. Катя сдавала все экзамены по принципу «говорю, пока не заткнут», и у нее всегда это проходило. Всегда! Честно говоря, я совершенно не удивлен, что она работает журналистом в RT и выдает по две статьи в день. Для Кати это – раз плюнуть. Правда, она поклялась на Библии, что никогда не видела Маргариту Симоньян и не получала от нее указаний кого-то обильно обосрать. Ну, какие ее годы.

Мои звонки, видимо, все же проходили, потому что Катя в конце концов перезвонила. Я попросил ее помочь мне и выяснить, как зовут того самого машиниста. У Кати огромная сеть контактов повсюду, в том числе в пресс-службе метрополитена. Она, конечно, поворчала, что не стоило обрывать ее телефон, когда можно написать сообщение, но минут через десять у меня было имя. Филипп Тихонов, 49 лет. Учитывая возраст, я полез искать не в Фейсбук, а в Одноклассники. И нашел, причем довольно быстро; на фото обычный рабочий мужик, седой, с модной нынче щетиной, на заднем фоне – обычные дачные пейзажи. Тихий, семейный человек. Во ВКонтакте Филипп тоже был, и слава богу, иначе пришлось бы региться в ОК, а потом получать эти блевотные цифровые открытки с золотыми буквами, которые переливаются страшной красотой.

Я написал ему сообщение:

Филипп, здравствуйте! меня зовут Сергей. я муж той самой девушки, которая сбросила под ваш поезд женщину. мне очень нужна ваша помощь.

Нынче в тренде начинать предложения с маленьких букв, словно тебе лень ставить заглавную. Но я так начал делал еще тогда, когда это не стало популярным. Еще моднее игнорировать знаки препинания, но я ведь не гонюсь за модой? Мне нравится, когда текст стройный и ровный, с редкими выступами букв, которые надо писать с заглавных, как требует того уважение. Вот такие правила, и все. Никакого мейнстрима.

Еще две сигареты ушли на то, чтобы сообщение перешло в статус «прочитано», а затем Филипп начал бесконечно долго печатать ответ. Я замерз к чертям собачьим и полез в Котю, чтобы согреться. В тот момент, когда я захлопнул дверь и повернул ключ зажигания, к депо на скорости подъехала «Скорая» с включенными мигалками. В наше пандемийное время карета «Скорой» – постоянный гость на дорогах и во всех дворах, сигарету нельзя выкурить, не увидев эту машину. Фургон с красным крестом и огромными цифрами 112 на скошенном капоте ловко развернулся и стал пятиться ко входу. Из машины выбежали двое молодых парней из бригады, один быстро открыл задние створки, пока другой залез в салон через боковую, и вытолкнул носилки наружу.

Дверь депо открылась, женщина в пуховой шали, щурясь от холодного ветра, придерживала ее, пока медики сначала собирали носилки, а затем вкатывали их по ступеням к порогу. Но дальше они не поехали: что-то активно стали ей втирать, она спорила, облачка пара обозначили жаркую дискуссию (иллюстрация воздушного пути заражения коронавирусом), но, в конце концов, женщина, видимо, сдалась – взмахнула руками, чуть не плюнула им под ноги и скрылась. Через несколько минут – я напряженно всматривался в сцену – дверь открылась, и двое крепких мужиков на руках вынесли другого мужчину. Видать, заплохело. Не знаю, почему я пялился на все это – может быть, потому, что в реальной жизни я ни разу не видел ковидных или хотя бы лично не был знаком с теми, кто переболел вирусом. При этом никто из знакомых мне через два рукопожатия людей не болел тяжело, со «Скорой», от того было интересно просто посмотреть на реального зараженного… Но это был не ковид. Лицо у бедняги было темно-серым, а губы белыми. Обычно при кислородном голодании (из-за чего госпитализируют при ковиде) все наоборот – лицо белеет, а губы синеют. Глаза у больного были закрыты, а ноги плелись, словно он мертвецки пьян.

Мужчину усадили на носилки, он сразу же стал заваливаться, врачи уложили его и начали крепить ремнями. Вокруг сгрудились люди, мне стало плохо видно, и я вылез из машины, чтобы поближе рассмотреть. Пациента скрутила судорога, и один из фельдшеров повернул ему голову набок, прижав щекой к носилкам, открыл ему рот. Оттуда вылилась темно-бордовая, густая, вязкая жижа, она блином растеклась у лица больного и тонкой струйкой начала стекать с края на колесо носилок, словно сироп. Мужчина дергался, фельдшеры оторопело смотрели на растекающуюся глазурь так, словно не понимали, что это такое. Мне даже на расстоянии стало очевидно: это не кровь. Жидкость парила серым, словно дым.

Пациент перестал дергаться и замер. Один из врачей тут же начал его откачивать – делать массаж сердца, другой пулей метнулся в автомобиль, принес мешок Амбу для ручной вентиляции легких. Окружившие их зеваки отпрянули назад, спрятав рты под масками. Пока шли реанимационные мероприятия, я заметил, что нечто, вытекшее из тела умирающего пациента, соскользнуло не только с носилок, не оставив там и следа, словно стекало по жирной поверхности, но даже с колеса. Теперь оно медленно двигалось в мою сторону. Я включил камеру, направив ее на ползущий глянцевый блин, и стал подходить ближе.

– Что ты такое? – спросил я у блина.

– Отойдите от этого! – заорал кто-то. Я поднял глаза (и камеру). На меня смотрела та самая женщина в шали, которая ругалась с врачами. Мероприятия по спасению ее коллеги продолжались. Она отделилась от группы и подошла ко мне, аккуратно обходя пятно на шершавом асфальте.

– Вы знаете, что это такое?

– Понятия не имею, и именно поэтому не надо это трогать.

– Что произошло с вашим коллегой?

– Если бы кто-то знал, – ответила она, – он приехал сегодня на работу, прошел врачей и готовился выходить на линию, как вдруг посерел лицом и сказал, что ему плохо. Мы усадили его на кушетку, я вызвала нашего врача. Она сразу велела вызывать «Скорую», симптомы тревожные. Это минут двадцать назад было. А теперь уж не знаем, откачают или нет…

– Врачи не хотели заходить?

– Да, потому что на носилках тяжело спускаться по ступеням, а у нас там одни ступени, ни одного ровного коридора нет. А они типа не гиганты – всех таскать на себе. Потребовали, чтобы кто-то вынес пациента вот сюда.

– Ну, наверное, их можно понять – за день сколько человек перетаскаешь, никаких сил не хватит.

– Да я все понимаю, просто испугалась сильно. Короче, не трогайте это…

Пока мы говорили, пациента погрузили в машину. Видимо, мероприятия дали эффект, потому что массаж сердца больше не делали, только вентилировали легкие. «Скорая» замигала синим и отчалила. Женщина в шали между тем разогнала всех зевак по рабочим местам зычным «Шоу окончено! Идите работайте!», а сама ненадолго зашла в здание и вернулась с черной бутылкой чистящего средства с золотым пластиковым распылителем.

– Шуманит, – сказала она. – Изведет что угодно. Надо залить, а то собака какая-нибудь налижется. Или ребенок лицом в эту дрянь упадет.

Она побрызгала глянцевую лужицу обильной белоснежной пеной. Та сразу приобрела сначала бурый оттенок, а потом – грязно-серый. Жиденький дымок превратился в довольно плотный дым, лужица зашипела и стала пузыриться, словно кислота. Мы отошли подальше.

– Что это, блять, такое? Впервые вижу такую реакцию… – сказала женщина и для надежности плюнула в эпицентр шипения, а потом развернулась и ушла в депо, плотно закрыв за собой дверь.

Я отключил камеру и увидел, что мне ответил Филипп. Он написал одно слово: «Приезжайте» и номер телефона. Я позвонил, чтобы уточнить адрес и время встречи. Он сказал, что готов встретиться хоть сейчас.

Жил он в районе Бульвара Рокоссовского – ехать, судя по навигатору, минут пятнадцать. Связь опять сбоила, поэтому я поехал в офлайн-режиме. Ненавижу радио, потому что: а) музыка там всегда одна и та же на любой волне – хоть шансон, хоть попса, хоть романтика, – крутят один плейлист, пока он до дыр не протрется; б) диджеи невероятно веселы, даже когда у них понос. Оно и понятно – их задача развлекать, но я в машине обычно загружен какой-то херотой, и их наивная радость будоражит во мне желание убивать; в) новости, как и в любом другом СМИ, давным-давно ушли от формата подачи фактов, и превратились в галимую соловьевщину. Но сейчас я радио включил, единственную волну, которую хоть как-то могу слушать – Бизнес ФМ. Просто для того, чтобы понять, что происходит.