Читать книгу Серая орда - Сергей Фомичёв - Страница 11

***

Рыжий пошевелился. Охнув, открыл глаза.

– Ушли? – спросил он стоящего рядом упыря.

– Со всех ног улепётывают, – заглянув в бойницу стены, ответил тот вполне обычным человеческим голосом. – Даже костёр, чудаки, не погасили.

Рыжий поднялся и потёр затекшую отлёжанную руку. Потом принялся сдирать с себя окровавленные подобия ран. Сделанные из смешанной с воском белой глины с добавлением древесного дёгтя, они выглядели точь-в-точь как настоящие, тем более в сумерках, а для правдоподобности раны полили поросячьей кровью.

– Ты бы, Ромка, завязывал с такими делишками, – проворчал упырь. – Второй раз тебя отбиваем. Случись, на настоящих разбойников напоремся, да ещё, если колдун какой при них будет – раскроют всю хитрость. А то не побоятся – мало нам всем не покажется.

Подошли ещё два упыря с упырёнком. Один из взрослых произнёс.

– Всё время, как личину напялю, думаю, а не повстречаются ли нам как-нибудь настоящие упыри, и что они скажут нас завидев?

– Типун тебе на язык, – дёрнулся Рыжий.

Упыри начали снимать лепленные из той же глины с воском хари и другие хитрые штуки, изображающие отвратительного вида рубцы и язвы. Всё хозяйство бережно складывали в мешки, перекладывая влажной травой. Туда же положили и искусно вылепленную кисть руки, с зажатым в ней кинжалом – небось, ещё сгодится. Затем погасили факелы и забросали землёй дыру с тлеющими углями.

Упыриное семейство состояло из старика, в прошлом известного владимирского скомороха по прозвищу Кулёк, его взрослого сына, прозванного Хорьком, с женой Натальей и шестилетнего внука, которому имя еще не нарекли и которого звали просто Малым.

Ближе к утру похолодало. Оставшееся до рассвета время они просидели возле оставленного ватажниками костра, доедая брошенные впопыхах припасы. Напряжение последних дней валило Рыжего с ног. Он устал и хотел спать, но незаконченное дело заставляло отгонять сон. Рыжий принялся растирать щёки, но это помогло ненадолго. Увидев мучения приятеля, Хорёк поставил на огонь котелок с водой, и когда вода закипела, бросил туда каких-то листьев, ягод и трав. Получился бодрящий вкусный отвар, и сонливость, наконец, отступила.

Остаток ночи провели в молчании. Едва рассвело, Рыжий разделся, полез в воду и скоро нащупал на дне возле самого берега мешок. Один из тех, в которые он складывал тяжёлые гривны и куда позже добавил собственный доспех. Мешок этот Рыжий спустил тихонечко в воду, пока ватажники занимались высадкой на берег и высматривали в окрестностях нечисть.

– Ну вот, серебро всё здесь, – сказал Рыжий, с трудом вытаскивая тяжесть на берег.

– Что, всё серебро у них увёл? – изумился скоморох.

– Ну нет, – усмехнулся мошенник. – Если бы всё увёл, так они вернулись бы чего доброго. Жадность – она многих безрассудными делает. Нет, здесь только половина. Четверть моя, как положено по уговору, а ещё четверть – в урок им, чтоб неповадно было в следующий раз уговоры нарушать.

Он передал старику часть свёртков и добавил:

– Теперь это ваша доля.

– Надул разбойничков, – проворчал скоморох, рассовывая тяжёлые свёртки по сумкам. – А ну как они по честному с тобой решили бы разойтись?

– Ну да, скажешь ведь! Такого и быть не могло, – важно заметил Роман, подняв вверх указательный палец. – Я эти ватаги не первый год знаю. По честному они промеж себя только, да и то не всегда. А мне, уверен, их атаман давно жало стальное под ребро нацелил. Добрые разбойники, Кулёк, только в сказках обитают, какими ты народ баламутишь…

Старик пожал плечами.

Малого послали за припрятанной выше по течению лодкой. Тот обернулся быстро. Рыжего на всякий случай положили на самое днище, нагрузив поверх него огромную копну сена. Сама семейка скоморохов оделась в крестьянское платье. Лодку столкнули и отправились не спеша по течению.

Укрытый пахучим сеном, Рыжий сразу заснул.

Пока он спал, ничего не случилось. Река днём буквально кишела путниками, но лодке, непонятно куда и откуда везущей сено, которого и так везде было в достатке, тем не менее, никто не дивился.

После полудня посреди вековых лесов показался на крутом берегу Городец Мещёрский. Рыжего разбудили, но вылезать из стога он до поры остерёгся.

Скоморохи пристали не к вымолам, а немного выше – почти под Лысым Холмом, и первым делом Хорёк отправился узнать, не появились ли здесь давешние ватажники. Проведав, что, шайка прошла город стороной, скоморохи свалили сено на берег и Рыжий выбрался на свет. Довольный успешным завершением дела, он тепло попрощался с семейкой.

– Нужда будет, скажи. Поможем, – сказал Хорёк. – Только с разбойниками больше не связывайся.

– Нет, – ответил Рыжий. – Два раза бог помог, в третий раз искушать судьбу не стану. Придумаю ещё какую-нибудь шутку.

– Прощай, Ромка, – сказал старый скоморох – за серебро спасибо, но, слышь, лучше завязывай с этим.

Потом вдруг что-то вспомнив, добавил:

– Тебя Сокол спрашивал. Вроде, дело у него какое-то к тебе.

Закинув за плечи мешки, семья скоморохов отправилась домой. Рыжий же прежде всего заскочил на торг, чтобы вернуть знакомому кузнецу одолженные оружие и колонтарь.

Сверх того, за услугу, он положил перед хозяином четыре половинки серебряных монет. Взяв деньги, тот придирчиво осмотрел возвращённые вещи. На них не прибавилось ни царапины. Вода тоже не успела причинить вреда, так что две четвертинки кузнец мог отнести к чистому прибытку.

– Пригодилась хоть? – спросил он, надеясь на занимательный рассказ.

– Ратиться не пришлось, так, попугал кое-кого, – уклончиво ответил Рыжий.

Хозяин, поняв, что занимательной истории не дождётся, сказал напоследок:

– Тебя Сокол искал. По делу.

Рыжий попрощался и направился на западную слободу – искать чародея.

Сокол появился в этих краях давно. Говорили, будто здесь он и родился, но младенцем увезён был в Угарман, тогдашнюю столицу лесных народов, на воспитание к сильнейшим колдунам Дятлу, Соловью и Скворцу. Потом, когда Угарман пал, судьба, где только его не носила, но в конце концов круг замкнулся, и чародей вернулся в Мещёрск.

Теперь он был стар, однако стар только годами. Дряхлым его, обманувшись седой бородой и морщинами, мог назвать лишь человек несведущий. Опытного воина Сокол, быть может, без волшбы и не одолел бы, но с мелочью разбойничьей, бывало, разбирался легко. Чему Рыжий не раз был свидетелем.

Сам же Рыжий, хоть и считался местным старожилом, часто промышлял на стороне, а потому познакомился с Соколом только в прошлом году, когда тот со своим молодым товарищем Тарко отбил его у Галицкого купчишки. С того самого дня и заладилась у них дружба.

Миновав крестьянские и ремесленные дворы, что примыкали слободкой к Мещёрску, Рыжий свернул на маленькую, укрытую среди деревьев улочку, где жили чародеи, волхвы, знахари, ведуны – в общем, все те, от кого простой люд стремится держаться подальше, пока всё пребывает в порядке, и к кому первым делом бежит, случись какая беда. Улочка эта начиналась в слободке и выходила прямо на холм, где и заканчивалась как раз домом Сокола.

Дверь чародейского жилища запиралась редко, и Рыжий по привычке вошёл без стука.

Тарко сидел с ногами на лавке и, слушая какой-то рассказ чародея, изредка задавал вопросы. Рядом, просунув голову между ним и стенкой, устроился лохматый чародейский пёс. Пёс, видимо, спал после ночного бдения, но на вошедшего Рыжего все же глянул и голову приподнял. Впрочем, признав своего, закрыл глаза и сунул голову обратно.

Говорил Сокол на мещёрском, который Рыжий понимал плохо. Поэтому, увидев гостя, чародей прервал рассказ и перешёл на русский.

– Я как раз говорил Тарко о том, как поступали с лиходеями в этих местах пару веков назад. Сейчас времена не те, конечно…

Рыжий насупился

– Звал – так дело говори. А нет – спать пойду.

– Прости, я пошутил, – повинился Сокол. – Тебя только ждали, вот и вырвалось ненароком. Но я рад, что ты застал нас, потому что дело нависло серьёзное, и мне потребуется ваша с Тарко помощь.

Рыжий уселся на лавку, взял со стола то ли тонкую лепёшку, то ли толстый блин, завернул кусок остывшей осетрины и принялся жевать, давая понять, что готов выслушать старика. Кому другому такое хамство с рук не сошло бы, но Рыжий был чародею хорошим приятелем, и ему многое позволялось в этом доме.

Немного помедлив, как бы раздумывая, с чего начать, Сокол изложил дело.

Городец Мещёрский. Тремя днями ранее

В тот день в его доме объявился гонец от мещёрского князя с просьбой незамедлительно прибыть ко двору. Важность и срочность приглашения подчёркивалась тем, что посыльным к чародею отправился сам Заруба, человек в окружении князя далеко не последний. Не то чтобы Сокол имел привычку отказывать в слове обычному вестовому, но, видимо, прислать воеводу показалось Уку надёжней.

Заруба выглядел до крайности встревоженным. И хотя пояснить что-либо, или даже бросить короткий намёк он наотрез отказался, Сокол на призыв поспешил, и получасом позже они миновали ворота крепости.

Двор растерянно гудел и метался, словно потерявший матку пчелиный рой. В суете людей не наблюдалось никакого смысла. Они беспричинно бегали из дома в дом, выводили из конюшен лошадей, чтобы через миг завести их обратно в стойла. Кто-то ходил в броне и при оружии, будто в городе сыграли тревогу, другие, напротив, носились по двору босиком и в исподнем, точно их вырвал с постелей ночной пожар. Сокол даже подумал, не помер ли случаем старый князь, но вспомнил, что получил приглашение именно от Ука, а не от кого-то из его сыновей.

Распихивая челядь тяжёлым взглядом, Заруба провёл гостя прямиком в княжеские палаты, где суеты оказалось куда меньше. Два охранника, что прохаживались возле дверей, не задержали посетителей, не досаждали расспросами, напротив, молча посторонились, пропуская их внутрь. И Сокол увидел, наконец, князя.

Тот и в самом деле был жив и здоров, но вот его душевное равновесие вызывало сомнения. Князь ходил по светлице из угла в угол, что-то бормотал под нос, теребил жидкую бороду. На лавке, опустив голову, сидел ханьский купец Чунай, а рядом с ним – княжеский печатник Химарь и ещё один воевода по прозвищу Лапша. Гости пребывали в неменьшей растерянности, чем князь.

Завидев Сокола, они немного повеселели. Купец вскочил, а князь шагнул навстречу.

– Здравствуй, чародей, – раскрыл он объятия. – Рад, что ты не промедлил.

– Что за беда, князь? – спросил Сокол. – Крепость точно дурманом обкуренная. Люди, будто щенки слепые, ворошатся без толку.

– Беда, чародей. Правда беда. Извини, угощений никаких не припас, совсем не до того мне теперь. Садись, где желаешь, обожди, сейчас пошлю кого-нибудь хоть вина принести.

– Не стоит, князь, – махнул рукой чародей, присаживаясь на краешек скамейки.

Ук всё же крикнул человека, распорядился нести вино. Подождав, пока тот поставил на стол пару кувшинов, собственноручно разлил вино по кубкам и протянул один из них Соколу.

– Сын у меня пропал, – начал князь. – Варунок. Чунай, вон, его до самого Мурома довёз, казалось бы, почти у порога оставил, а он там и пропал.

– В Муроме? – Сокол даже не притронулся к вину.

– Да нет, по дороге. Через лес с малым отрядом пошёл, когда купец на починку встал.

Чунай возбуждённо вскочил с лавки и пояснил:

– Молодой кинязь больно сипешил. Жидать не хотел. Говорил весть сирочный. Мой думал тири дня ладья починять, однако неделя заняла. Как кинязь ушёл, мой перестал бежать. Пощипал мало-мало травки на муромский базар. Но молодой кинязь и тири диня жидать не хотел. Сипешил.

– Подожди, – поднял руку Сокол. – Неделя прошла, от лишнего часа небольшой убыток будет. Расскажи всё подробно. Что за срочная весть? Сказал он тебе?

– Молодой кинязь маладец слушать, говорить не охотник, – с одобрением заметил Чунай и прищурился. – Но мой – старый конь. С борозды не съедет. Ухо слушал, глаз замечал. Говорил кинязь про серых каких-то разбойников. Про орду. Ничего пирямо. Но мой понял, хотят ударить по ваша земля. Кирепко ударить. Серьёзно. Сипешил остеречь кинязь.

– Хм, – нахмурился Сокол и поймал многозначительный взгляд Ука. Тот, похоже, знал больше, но молчал, не желая при купце выкладывать тайные сведения.

– А кто-нибудь мог за Варунком проследить до Мурома или в Муроме? – спросил чародей.

– Мои человеки молчать. Да молодой кинязь сиразу ушёл. Только у Юрия лошадь брал. Нет, никто не успеть бы ловушка ставить.

Купец умолк, не зная, что ещё сказать, а князь добавил:

– Вчера я как узнал у Чуная про Варунка, людей послал. Загнав лошадей, за день одолели дорогу. Сегодня утром голубя с грамоткой прислали. Пишут, никаких следов не нашли до самого Мурома. Я как от них весть получил, так и послал за тобой. Больше как на чары, мне надеяться не на что.

Сокол потёр лоб и, наконец, пригубил вино.

Помолчали.

– Ты, Чунай, о постоянной лавке на нашем торге просил? – обратился Ук к гостю.

– Пиросил, кинязь, – кивнул купец.

– Лапша, проводи его к торговому старосте. Скажи, мол, я дозволяю. И с пошлинами пусть не жадничает. Пусть как с местных купцов берёт…

Чунай долго благодарил князя за содействие, ещё дольше сокрушался насчёт пропажи сына, пока Лапша не увёл его на посад. Печатник с Зарубой остались. Им старый князь доверял вполне. Вздохнув и упокоившись на стуле, Ук продолжил разговор с Соколом.

– Прошлой осенью послал я младшего своего в Сарай-Берке с тайным посольством. С ханами мы, сам знаешь, дружбы не водим, но есть там один человек, который за скромную плату сказками меня кормит. Я кушаю, потому что не всё в его брехне ложь, кое-что на мысли наводит. Иное я проверяю, упреждаю, когда надо…

Помнишь, как в прошлом году вы с Зарубой Юрию Ярославичу помогли, когда на него родственник ополчился? Выбить законного князя с Муромского престола затеял. И, конечно, помнишь, кто помог этим лесным бродягам войско собрать? Ведь ты сам меня и предупредил тогда…

– Угу, – кивнул Сокол. – Москва у них за спиной маячила. Не подойди мы тогда вовремя, сидел бы на Муроме Фёдор.

– Вот! – не выдержав сидения, Ук вновь принялся расхаживать по комнате. – Я тогда это дело разворошить решил, ну так, самую малость. В числе прочих мест и в Сарае тоже попросил выведать.

Близко-то к московским князьям подобраться не получилось, но в общих чертах узнал. И главное узнал: грызутся-то они, вроде, с людьми серьёзными, врагами давними. С Константином, с Ольгердом, теперь вот с Олегом ещё… Но первой, заметь, Мещеру задумали подмять под себя. Мещеру вместе с Муромом.

Чего они на наши княжества взъелись, мне выяснить так и не удалось. Вроде, и не соперники мы им, и торговли большой не держим, а уж за дань с наших болот воевать – и вовсе смешно выходит. Тем не менее, вот задумали.

Ук ополовинил кубок, помолчал. Потом продолжил.

– Ты знаешь, я в русские свары не хочу влезать. Они там все промеж себя родственники. А чужую семью примирять последнее дело. Только шишек напрасных набьёшь. Может, и зря, не знаю. Но теперь не одних русских это дело – наши те земли, что поперёк горла москвичам стали.

Открытой брани они, понятно, не желают. Понимают: за Муром и Мещеру против них многие встанут. И не потому, что Москвы не боятся. Как раз потому что боятся, и встанут…

Сокол и сам был осведомлён в московских делах не хуже Ука, но слушал внимательно. Слухи слухами проверяются.

– Я особо не боялся. С Муромом у них не вышло. А мы в лесу и болотах, что у ихнего Христа за пазухой спрятаны. Но человек тот, из Сарая, весть подал, будто Москва иначе задумала действовать, где-то в степи поддержку нашла. Подробно не сообщил. Воровства дорожного побоялся. Вот я Варунка и отправил к нему, чтобы при личной встрече подробней узнал.

Не знаю, что там Чунай имел в виду, что он успел от Варунка услышать, но что-то серьёзное действительно затевается. Пропал Варунок. Под носом прямо. Думаешь, случайность? Думаешь, вурды или разбойники?

– Нет, не думаю, – покачал головой Сокол. – В тот раз под Муромом в суздальского княжича Бориса стреляли. Чудом промахнулись. И тоже неясно было, кто навёл злодеев на посольство. Оно ведь тайно отправилось. Константин бояр продажных накануне в пыточную спровадил. Некому было предать.

Видел я ту стрелу, Борис сам мне её показывал. Жуткая, скажу я тебе, стрела. Зачарованная – не то слово. Сила в ней злобная, не людская…

– Один корешок у побегов этих, – кивнул Ук. – И на Варунка, полагаю, те же псы зло замыслили.

Старый князь постоял молча и перешёл к просьбе.

– Знаю, да и люди говорят, что можешь ты с помощью ведовства своего зреть человека, где бы тот ни был, – в глазах Ука мелькнула надежда. – Так ли это? Можешь ли сказать, что с моим сыном и где он теперь?

Сокол с ответом замешкался. Розыск потерявшихся княжичей не значился среди сильных его сторон. Той же Мене он значительно уступал в подобно рода ведовстве. Но кое-что, конечно, умел и Сокол. И если бы тревогу подняли спустя день-другой после пропажи, он, пожалуй, сумел бы отыскать юношу. Но за неделю с лишним след безнадёжно простыл.

Однако расстраивать князя раньше времени Сокол не захотел. Встать на затёртый след он не мог, а вот узнать некоторые подробности исчезновения, попытаться почувствовать Варунка, чародею вполне по силам.

– Многого не обещаю, – наконец сказал он. – Но что могу, сделаю. Нет ли у тебя, князь, вещицы сына твоего? Такой, какую носил он некоторое время на себе или при себе. Чтобы помнила ещё хозяина.

Ук молча кивнул и вышел. Ненадолго. Сокол не успел перекинуться парой слов с воеводой и печатником, как князь вернулся, держа шитый золотом пояс.

– Вот. Этот пояс он точно носил. Ещё весной. А в дорогу-то новый надел.

Сокол встал, взял пояс.

– Возьму с собой, если не возражаешь. Завтра отвечу.

Сказав это, он направился к выходу, и князь, спеша узнать о сыне хоть что-нибудь, не решился остановить чародея вопросом.

Колдовство предстояло нехитрое и много времени обычно не отбирало, но зато требовало определённого часа. А именно восхода, который на сегодня чародей уже пропустил. Поэтому, вернувшись из кремника, Сокол занялся другими делами, а поиски Варунка оставил на утро.

На заднем дворе чародейского дома стоял приземистый сруб. Ни окон, ни дверей, ни дымника сруб не имел. Попасть внутрь можно было только через узкий лаз, проделанный под нижним бревном клети. Даже днём сруб наполнял густой сумрак, и только во время восхода, при ясном небе, солнце врывалось сюда через устроенную под крышей щель широкой полоской света.

Чародей называл её световым полотном. Солнечные лучи среди мрака и правда напоминали тонкую тканину, висящую над головой. Но настоящее зрелище начиналось, когда Сокол ставил на землю плошку с дымящимися углями или травами. Дым струился вверх, притягиваясь к единственной щели. Попадая на полотно, дымные завитушки начинали играть. Сполохи сливались в дивные узоры, которые меняли друг друга то вспыхивая огнём, то тускнея, устремляясь к солнцу или кружась на месте, разбегаясь и сталкиваясь с другими рисунками.

Сокол тогда ложился на землю и смотрел на игру дыма и света, либо просто отдыхая, либо стараясь разгадать тайну узоров. Часто ему удавалось увидеть знаки, которые толковались и так и эдак, реже сполохи вызывали отчётливые видения. А иногда чародею казалось, что сам его дух, ломая законы, пробивал рубежи смертного мира и блуждал в неведомых пределах, насыщаясь свободой.

В розыске пропавшего княжича одно только глядение на волшебные рисунки не годилось. Сокол снял со стены мешочек с конопляными листьями, пожамкал их руками и засыпал в плошку. Неторопливо раздул осиновые угли, добиваясь густого дыма, и принялся читать заговор.

Скоро он погрузился в полудрёму и, теребя в руках пояс княжича, постарался вспомнить его лицо. Сокол пролежал так почти час – столько отмеряло колдовству осеннее Солнце…

Несмотря на раннее утро, Сокол пришёл в княжеские палаты сильно уставшим. Ук, казалось, и не уходил никуда, ни спать, ни есть – ждал чародейского приговора. Печатник дремал здесь же на лавке, а воевода мял уши, прогоняя сон. Увидев изнеможенного и совсем нерадостного Сокола, князь испугался, но тот поспешил успокоить.

– Сын твой жив. Это всё, что могу сказать наверняка. Здоров ли, ранен ли, в плену или на свободе – не знаю.

Ук выдохнул. Видимо, он опасался худшего. Теперь, после мига улыбки, усталость появилась и на его лице.

– Подумал я, князь, – продолжил Сокол. – И хочу помочь тебе в поисках. Дело не только Варунка касается, тут вся Мещера под угрозой.

– Найди его, чародей, – встрепенулся князь. – Всё дам, что надо – серебро, коней, воинов – только найди. Сам уж готов мчаться куда глаза глядят, да что с того толку…