Читать книгу Эра Водолея, или Каждый имеет право знать - Сергей Галихин - Страница 5

Проснувшись утром, Зубков открыл глаза и еще долго лежал на спине, глядя в белый потолок. Он искренне надеялся, что все, что он помнил как вчерашний день, было обычным сном. Но что-то внутри него говорило об обратном. Зубков боялся повернуть голову и увидеть слева от себя кровать, а на ней того самого молодого парнишку, соседа по палате. И потолок почему-то был высокий… Выше, чем у него в квартире.

– Па-адъё-ом, – зычно гаркнула пожилая медсестра.

Зубков зажмурил глаза, как бы пытаясь отогнать от себя дурное видение, и снова открыл их.

– Доброе утро, – сказал молодой парнишка.

Зубков повернул голову.

– Доброе, – ответил он хрипло и два раза кашлянул.

Парнишка откинул одеяло, сел на кровати и опустил ноги в шлепанцы.

Палата наполнилась шорохом одеял и наигранным кряхтением. Пациенты одевались молча. Перед завтраком все направились чистить зубы. Зубков надел пижаму и посмотрел на тумбочку возле своей кровати. На ней лежали маленький тюбик зубной пасты, новая, в упаковке, зубная щетка, мыло и белоснежное полотенце с фиолетовым штемпелем клиники в углу. Костя повесил полотенце на плечо, сгреб туалетные принадлежности и последовал за всеми в ванную комнату.

Перед завтраком все дружно приняли лекарства – разноцветные шарики, диски и цилиндрики. Зубков подошел последним. Толстая тетка, та, что всех разбудила утром, сказала Косте, что лечение ему еще не назначено. Поэтому пока нужно проглотить только витамины для аппетита. Костя на всякий случай спрятал таблетки под языком, выпил глоток воды и пошел на завтрак. По пути в столовую ему встретилась Наташа.

– Здравствуйте, Наташа, – с улыбкой сказал Костя.

– Здравствуйте, Константин, – улыбнулась в ответ Наташа. – Как спалось на новом месте?

– Замечательно. А почему вы сегодня на работе? У вас же должен быть выходной.

– Ленка заболела, Валентина к сестре уехала. Пришлось мне выходить.

– У вас, наверное, были планы на сегодняшний день? – спросил Костя. – Но, признаться, я рад, что вам пришлось выйти на работу.

Щечки медсестры тронулись розовым цветом, и она, чуть улыбнувшись, сказала:

– Идите в столовую, на завтрак опоздаете. А после завтрака ждите меня в палате. Я за вами зайду и провожу на осмотр. Пал Егорыч уже спрашивал про вас.

– А кто такой Пал Егорыч?

– Наш профессор. Мировое светило. Ну идите, а то завтрак остынет. А мне в процедурную нужно бежать, лекарства для уколов готовить.

Сказав это, Наташа пошла по коридору в процедурную. Костя проводил взглядом ее прелестную фигурку и пошел на завтрак.

Столовая была полна голосами и запахами. Взяв тарелку манной каши, чашку крепкого кофе и два бутерброда с сыром, Костя отошел от раздачи и окинул небольшой зал взглядом. За столиками, рассчитаными на четверых, уже сидели по два-три человека. Возле второго слева окна стоял единственный пустой столик. Зубков направился к нему.

– Моисей, иди к нам, – услышал Костя, присаживаясь на стул. – У нас место есть.

Костя поднял глаза и увидел у раздачи коренастого мужчину лет пятидесяти. Очевидно, обращались к нему. В руках у него была тарелка манной каши и стакан кефира.

– Семенов, отстань, – сказал Моисей, наморщив лоб и сдвинув брови. – Твои сексуальные истории за месяц так надоели, что от одного твоего вида подташнивает. Еще с утра их слушать… Вон молодежь развлекай, – кивнул он на двух соседей Семенова по столику.

Семенов с улыбкой что-то буркнул в ответ, но за всеобщим гомоном одобрения разобрать было ничего нельзя. Зубков понял, что Семенов своими рассказами успел достать практически всех. Моисей окинул столовую взглядом и направился к столику, за которым сидел Костя.

– Свободно?

– Да, – сказал Костя и передвинул тарелку с бутербродами.

Моисей поставил на стол завтрак и сел напротив Зубкова. Не поднимая на Костю глаз, он разорвал маленький пакетик и, высыпав в стакан с кефиром сахарный песок, размешал его маленькой ложкой. Костя пару раз украдкой взглянул на него. Опытный взгляд журналиста подметил в лице соседа по столику усталость. Как будто человек очень долго выполнял работу, требующую постоянного и сильного умственного напряжения. Моисей заметил, что его украдкой рассматривают, и спросил все с той же усталостью в голосе, о которой только что подумал Зубков.

– Новенький?

– Да… Вчера вечером привезли.

– С улицы, что ли?

– От дверей халявки.

– Ясно. Карточку нужно с собой носить – проблем меньше будет… Дядя Юра, – после паузы сказал вдруг мужчина и протянул руку.

– Костя, – сказал Зубков и пожал протянутую руку.

Дядя Юра сделал два глотка кефира и приступил к манной каше. Косте показалось, что он очень любит ее, но то ли место пребывания, то ли еще какая-то причина мешала дяде Юре полностью насладиться любимым блюдом. Зацепив кашу в очередной раз, дядя Юра вдруг замер с ложкой у рта.

– Погоди, а чего же тебя сюда привезли? А-а-а… тебя, наверное, вообще первый раз забрали… – после этих слов ложка с кашей отправилась в рот.

– В первый, – ответил Костя.

– Значит, к вечеру все равно отпустят. Постращают малость, галочку в журнале поставят – и свободен.

В ответ Зубков лишь пожал плечами. Ему нечего было сказать. Он мало что понимал в происходящем с ним, а дядя Юра после короткого разговора сосредоточился на манной каше и больше вопросов не задавал. Последний раз Зубков имел дело с манной кашей в школе, и тогда она была отвратительной. Сейчас же он ел ее с удовольствием. Каша была не просто вкусной, а фантастически вкусной. Кофе тоже был превосходным. Настоящий молотый, только что сваренный.

После завтрака Костя пошел в свою палату, и только он сел на кровать, как за ним пришла Наташа.

– Пойдемте. Пал Егорыч вас ждет, – сказала она, оживленно размахивая руками.

Костя поднялся и пошел за медсестрой на встречу с профессором, который должен сотворить с ним чудо.

Зубков любил красивое женское тело, можно сказать, он даже был идейным борцом за женскую красоту, но он никогда не был самцом, свистящим вслед каждой красивой паре ножек. Костя наслаждался красотой, но всегда держал себя в рамках приличия. Сейчас же он ничего не мог с собой поделать. Круглая попка в коротком белом халатике легонько покачивалась из стороны в сторону. Пациент шел следом и пожирал глазами хрупкую женскую фигурку.

Наташа постучала в дверь, приоткрыла ее и просунула в образовавшуюся щель голову.

– Разрешите, Павел Егорович?

– Да-да, Наташенька, – с улыбкой ответил профессор. – Давайте сюда своего Аполлона. Посмотрим, что за недуг у него.

Наташа кокетливо улыбнулась и повернулась к Косте:

– Заходите.

Медсестра распахнула дверь, и Зубков вошел в комнату.

В комнате было темно. Плотные шторы были тщательно задернуты. Лишь настольная лампа освещала бумаги на столе и рассеянным светом касалась рук сидевшего за столом профессора. Рядом со столом стояло кресло с высокой спинкой и с подвижным сочленением с «ногой». Левее кресла стоял загадочный агрегат с множеством съемных модулей. Из двери в дальней стене комнаты вышел санитар, медленно подошел к загадочному агрегату и, заложив руки за спину, остановился возле него.

– Здравствуйте, – сказал Костя.

– Здравствуйте, молодой человек, – приветливо улыбнувшись, отозвался профессор. – Проходите, присаживайтесь в кресло. – Меня зовут Павел Егорович. Не волнуйтесь. Процедура безболезненная и без каких-либо последствий. Мы просто попробуем помочь вам вспомнить то, что вы не можете вспомнить сами.

– Да я и не волнуюсь, – ответил Зубков, стараясь не показывать естественного волнения.

– Вы знаете, что такое гипноз?

– Немного.

– Вот к его помощи мы и прибегнем.

Зубкова усадили в кресло. Санитар пристегнул его руки к подлокотникам, закрепил голову и наклонил кресло на сорок пять градусов. К голове, рукам и груди Кости санитар подключил датчики, от которых тянулись тонкие разноцветные проводки.

– Я буду задавать вопросы, а вы должны отвечать на них, – начал говорить профессор. – Не волнуйтесь, процедура абсолютно безболезненная. Расслабьтесь. Итак, приступим. Закройте глаза. В комнате кроме нас с вами больше никого нет. Вы слышите только мой голос… Только мой голос… На счет три вы откроете глаза и будете правдиво отвечать на мои вопросы. Итак… Раз… Два… Три…

Зубков открыл глаза. Он смотрел прямо перед собой, не моргая и не шевелясь. Профессор установил нужные параметры на приборной панели и задал первый вопрос.

– Как вас зовут?

– Константин.

– Где вы живете?

– В Москве.

– По какому адресу?

– Кантемировская улица, дом тридцать три…

– Вы знаете, кто такие крикуны?

– Нет.

– Где вы познакомились со Штыревым?

– Я с ним не знаком.

Профессор повернулся к своему хитроумному агрегату и, переключив два тумблера, продолжил:

– Вы знаете Зарокова?

– Нет.

– Кто еще с вами работает?

– У нас в газете большой штат, всех сразу и не вспомнишь.

– Вы агент ЦРУ?

– Нет.

– Кто вы по профессии?

– Журналист.

– Какой у вас стаж работы?

– Пять лет.

– Вы знаете Штырева?

– Нет.

– На какую разведку вы работаете?

– Ни на какую.

– Какого цвета ваша карточка?

– Не понимаю вопроса.

– С какой целью вы ездили за границу?

– Я не был за границей.

– У вас есть брат или сестра?

– Нет.

– Когда впервые вы услышали о крикунах?

– Только что от вас.

– Сколько вам лет?

– Тридцать.

– Вы знаете Мукина?

– Нет.

– Чему равен метр?

– 100 сантиметрам, 1000 миллиметрам, или 1650763,73 длины волны оранжевой криптоновой линии в вакууме.

– Ого… – удивился Яншин неожиданному ответу на, казалось бы, простой вопрос.

Он еще раз сменил параметры на приборе и продолжил:

– Вы знаете Федотова?

– Да.

– Как его зовут?

– Николай Петрович.

– Где вы с ним познакомились?

– В зале ожидания.

– Вы разделяете взгляды крикунов?

– Не имею о них представления.

– Ваш любимый сорт сигарет.

– Я не курю.

– Вы были участником какой-либо катастрофы?

– Нет.

– В последнее время у вас было психологическое потрясение?

– Нет.

– Вы знаете Штырева?

– Нет.

– Расскажите о своем детстве.

Разговор с профессором продолжался больше часа. Все это время Зубков сидел в кресле, глаза его были открыты и он спокойно отвечал на вопросы профессора. Постороннему человеку, зайди он сейчас случайно в восьмую комнату, невозможно было бы догадаться, что человек, сидящий в кресле, находится в гипнотическом сне. Зубков смотрел прямо перед собой, и мимика его лица была вполне естественна. Профессор Яншин считался непревзойденным специалистом в области работы с подсознанием. Еще никому ни разу в жизни не удавалось его обмануть. Время от времени Павел Егорович прерывал беседу с пациентом, щелкал переключателями, нажимал кнопки, крутил ручки. Шкала индикатора постоянно меняла свои показания, самописец монотонно чертил на бумаге диаграмму.

После полуторачасовой беседы Зубкова вывели из состояния гипноза и проводили в палату. Костя понятия не имел, о чем его спрашивали. Он лишь спросил профессора, как все прошло, на что тот ответил, что ничего серьезного нет.

Как только Зубков ушел, профессор записал что-то в общую тетрадь и, сняв телефонную трубку, набрал номер. На другом конце провода трубку взяли не сразу.

– Владимир Ильич, Яншин беспокоит. Я только что поработал с Зубковым… Ты сейчас не занят? Я зайду к тебе, есть интересные детали.

Яншин пришел через двадцать минут. Владимир Ильич Шваркин был не только профессором, директором психиатрической клиники, но и членом комиссии по контролю за работой психиатрической медицины города. Должность в комиссии у него была не бог весть какая, но все-таки дорога на повышение была уже открыта. Со времени начала Эры Водолея область психиатриче-ской медицины была выведена из Министерства здравоохранения и подчинена напрямую Службе государственной безопасности. Многие, на ком был белый халат, носили погоны, но практически все, кто в той или иной степени занимался психиатрией, имели синие петлицы.

Шваркин принял гостя с дежурной улыбкой на устах. Он предложил Яншину сесть в кресло, достал из шкафчика бутылку коньяку и, разлив его по рюмкам, сел в соседнее кресло. Яншин передал Шваркину результаты теста. Профессор Шваркин принял бумаги с легкой настороженностью. Он видел в Яншине соперника. Их борьба за руководящую должность продолжалась полтора десятилетия. Бегло просмотрев тесты, он понял, что не ошибся в истинных мотивах предстоящего разговора.

– Ты действительно так уверен в своей машине, Пал Егорыч? – спросил Шваркин и сделал маленький глоток коньяка.

– Я понимаю весь твой скепсис, Владимир Ильич… ты вообще больше склонен доверять ощущениям людей, нежели показаниям машин. Отчасти я согласен с тобой. Человеческий фактор и все такое, но…

– Перестань, Пал Егорыч. Если все обстоит так, как ты говоришь, то… дело-то нешуточное получается.

– А о чем я тебе говорю? – вспыхнул Павел Егорович. – Нет об этом человеке данных в компьютере! Никаких. Как будто и не жил совсем.

– Да. Я тоже навел справки, – согласился Владимир Ильич. – Данных действительно нет.

– А между тем его подсознание прозрачно. Его рассказ не вызывает ни малейшего сомнения. Этот человек говорит правду. То есть из тестов следует, что это правда. Если это болезнь, то он болеет с рождения. Если он притворяется, то он гений. Если его обработали… то гений тот человек, который обработал его.

– И что ты намерен делать?

– Я должен поработать с ним. Его нужно отпустить.

Шваркин оторвался от распечатки тестов, поднял брови и удивленно посмотрел на Яншина.

– Куда отпустить? Психа в город? Он же не в состоянии даже пропитание себе добыть.

– Не переживай так сильно за него. В подсознании наш пациент журналист. А они, сам понимаешь, народ живучий. Да и взяли его на выходе из халявки. Так что твой неандерталец очень быстро приспособился к технократическому обществу. И вообще я не имею права упускать такой экземпляр! Если не разрешишь, то я пойду наверх. И добьюсь своего, ты меня знаешь.

– Ишь ты… разошелся, – огрызнулся Владимир Ильич. – Думаешь, я не знаю, чего ты так суетишься? Боишься, что твоя технология стерилизации крикунов на сторону ушла?

– Да не моя это технология! – крикнул Павел Егорович. – Потому что нет у меня никакой технологии! Пока нет. Ее сейчас ни у кого нет!

– Так откуда же он взялся?! – тем же тоном ответил Владимир Ильич.

– Не знаю! Отпустим на волю, проследим, может, что-то и выясним.

– Как ты собираешься это сделать?

– Его нужно выписать, сказать, что у него временная потеря памяти. Через полгода все начнет восстанавливаться. А пока устроить на работу в газету, дать желтую карточку второго уровня, однокомнатную квартиру поближе к Садовому кольцу. На нашу медсестру он глаз положил. Да и она на него тоже. Попросим ее… приглядеть за ним, что ли…

– В постель лечь? – улыбнулся Владимир Ильич.

– Помочь в нужную минуту, – жестко ответил Павел Егорович. У него были серьезные виды на работу с Зубковым, и насмешка Шваркина его сильно уколола. – Я думаю, она это сделает с удовольствием.

– Ну, допустим, выпустим мы его… – сказал Шваркин, подняв брови, и добавил после паузы: – И что ты надеешься получить?

– Как человек неглупый, он не будет ждать полгода, а попытается сам во всем разобраться, попытается что-нибудь вспомнить… Очень скоро Зубков будет делать то же самое, что и большинство простого народа. Начнет ходить на посиделки, может, даже к крикунам попадет. А мы присмотрим за ним, проанализируем…

А для верности поручишь Моисею взять над ним шефство. Поводить его по городу, объяснить основы нашего общества. Заодно и самого Моисея еще раз проверим.

– Так Моисей и согласился.

– Никуда он не денется и сделает все, что нам надо, даже не по-дозревая об этом. Он же давно бросил подрывную деятельность. Официальная версия нашей просьбы – болезнь Зубкова. Это и так видно. Наше общество переполнено гуманностью, так что эта прось-ба весьма банальна. Тем более что Моисей тоже работает в газете.

– Не в газете, а на складе расходных материалов, – поправил Шваркин.

– На складе при газете, – уточнил Яншин. – Он начальник отдела снабжения газеты. Что в конечном счете одно и то же.

Владимир Ильич встал со стула и молча подошел к окну. Мимолетный летний дождь намочил лишь асфальт и закончился. Солнце снова щедро припекало асфальт и бетон.

– Хорошо, – сказал от окна Шваркин и повернулся к Яншину. – Но запомни. Если через полгода у тебя не будет результатов… пощады не жди.

– Поживем – увидим, – ответил Яншин и вдруг, прищурив глаза, добавил: – Когда я сменю должность, тебя я уволю первым.

Сказав это, он улыбнулся сладкой улыбкой, поднялся со стула и неторопливой походкой направился к двери. Шваркин молча смотрел ему вслед и, сильно стиснув зубы, играл желваками. Уже полтора десятка лет они работали вместе и все это время вели скрытую борьбу друг с другом. Их служебное положение практически всегда было одинаковым. Время от времени кто-то из них вырывался вперед, но второй почти сразу же догонял его. Сейчас же «лестничный марш» закончился. Промежуточная площадка – кресло директора психиатриче-ских клиник города Москвы. А дальше новый «лестничный марш» – служебная лестница Министерства Службы государственной безопасности.

Когда Яншин ушел, Шваркин подошел к столу, снял трубку с телефонного аппарата и попросил вызвать Чуева. Через десять минут санитар постучал в дверь и, получив разрешение, ввел пациента. Кивком головы Шваркин отпустил санитара. Тот развернулся и вышел из кабинета, плотно закрыв за собой дверь.

– Садись, Моисей.

– Спасибо, Владимир Ильич, – сказал Чуев, усаживаясь на предложенный стул. – Уже месяц сижу.

– Сидят в тюрьме, а ты лежишь в больнице, – многозначительно сказал Шваркин. – Здоровье у тебя слабенькое, психика пошаливает… Ну да ладно. У меня к тебе просьба. Тут у нас есть один пациент… с памятью у него плохо. Так-то он мужик головастый, а вот что было до вчерашнего утра, не помнит вообще. Естественно, не понимает происходящего вокруг. Не знает, как пользоваться информационным автоматом, как делать покупки, как найти работу…

– Ну а я здесь при чем? – не понял Чуев.

– Ты расскажешь этому сумасшедшему все, что он спросит.

– С какой это радости?

– По доброте душевной, – повысил голос Шваркин.

Профессор посмотрел на Чуева так, что тот все понял без слов.

– В принципе ты можешь отказаться, – продолжил Шваркин. – Тем более что твое здоровье, как я уже сказал, оставляет желать лучшего. Тебе еще лечиться и лечиться.

– Цивилизованному человеку не пристало разговаривать с позиции силы, – нравоучительно заметил Чуев. – Что за манеры! Угрожать беззащитному человеку – это гадко!

– Это кто здесь беззащитный? – усмехнулся Шваркин. – Человек, взорвавший вычислительный центр госбезопасности в Зеленограде? Или, может, участник июньского мятежа? Я бы даже уточнил: один из организаторов июньского мятежа. Подумать только… Прошло всего двадцать лет… За двадцать лет идеолог новой революции превратился в примерного гражданина и смиренного послушника. В это трудно поверить. Ты часом на постриг не готовишься?

– Все беды человечества от насилия, – вздохнув, сказал Чуев. – Еще Джим Моррисон говорил: «Мир хочет трахаться и убивать».

– Два основных инстинкта зверя-хищника, – равнодушно подметил Шваркин. – Что тебя в этом не устраивает?

– Что очень часто эти понятия смешиваются. Секс переходит в насилие, а насилие доводит до экстаза.

– Дядя Юра… Я тебя очень прошу… Пожалей меня, – вздохнул Шваркин. – Устал я сегодня. Продолжим эту философскую дискуссию в следующий раз. Значит, так… тебя выпишут вместе с Зубковым. Предложи ему сходить куда-нибудь, расслабиться. Кстати, он тоже не любит коктейли и тоже работает в газете. Расскажешь ему все о нашем общественном строе. Что у нас хорошего, что плохого. Как… в общем, все, что спросит.

– Мне нечего ему рассказывать.

– Ты думаешь, что есть что-то, что мы про тебя не знаем? – осторожно поинтересовался Шваркин.

– Нет.

– Ну вот видишь, тебе нечего бояться.

Чуев надулся как мышь на крупу. Он понимал, что отвертеться от уготованной ему роли невозможно.

– Кто он? – спросил дядя Юра.

– Больной человек. Помочь больному – святое дело.

– И когда нас выпишут?

– Сегодня к вечеру. Жить ему есть где. Кстати, квартиру ему поменяли, переселили поближе к тебе. У него желтая карточка второго уровня. Так что моя просьба ничем тебя не обременит. Ну разве что свободного времени немного отнимет. Как я говорил, соображалка у него работает превосходно. Он только не понимает, в каком мире живет. Амнезия. Оставишь ему свои координаты, любезно предложишь звонить, если что. Время от времени будешь отвечать на его идиотские вопросы: что это такое и для чего. Зато я на время забуду, что ты есть в моей картотеке.

– А по мне хоть каждый день вспоминай.

– Это не ответ.

Чуев молчал. Шваркин терпеливо ждал, когда он примет решение.

– Хорошо. Я согласен.

– Только не говори ему, что я тебя заставил это сделать.

– Хорошо.

– Все. Свободен. Можешь собирать вещи. Документы на выписку сейчас оформим.

Шваркин снял телефонную трубку и начал неторопливо набирать номер. Чуев встал со стула и направился к выходу.

– Мария Федоровна? Шваркин говорит. Готовьте на выписку Чуева и Зубкова. Павел Егорович принес бумаги?..

Чуев закрыл дверь и продолжение разговора уже не слышал. Санитара у дверей не было. Он прошел по коридору до лестницы, спустился по ней и вышел на улицу. День клонился к вечеру. Чуев поднял глаза вверх и посмотрел на облака, плывущие по небу. Раз в год его, как и многих в этой стране, направляли в психиатрическую клинику на обследование. Тех, кто не представлял опасности для государства, а следовательно, и для общества, через три-четыре недели отпускали домой. Если у врачей в погонах возникали сомнения, то обследование продлевалось еще на месяц. И так до полного выздоровления. Закон не оговаривал максимального срока пребывания в клинике. Все решал лечащий врач.

«Интересно, чего это вдруг меня заставляют нянчиться с каким-то придурком? – думал Чуев, поднимаясь по лестнице в свое отделение. – Может, Шваркин просто решил поиздеваться надо мной? Да нет, чушь собачья. Я не обязан ничего делать. А все-таки интересно, кто он, этот больной».

В пять часов вечера Зубков сидел в кабинете Марии Федоровны в одежде, в которой его привезли в больницу. На столе перед ним лежала желтая карточка с двумя тонкими поперечными полосками черного цвета.

– Эта карточка, Константин, заменит вам и кошелек, и паспорт, – объясняла Мария Федоровна. – Постарайтесь ее всегда носить с собой.

Костя взял в руки карточку и повертел в руках.

– Зубков Константин Михайлович, – прочел Костя. – А фотография откуда? Да еще и палец?

– Вас к нам из милиции привезли…

– А-а-а… Понятно.

– Правильно, – подтвердила Мария Федоровна и, вздохнув, продолжила: – Значит, так, Константин Михайлович. Как я вам уже говорила, у вас временная потеря памяти. Профессор Яншин считает, что в течение полугода память должна восстановиться полностью. Или как минимум на восемьдесят процентов. А пока вы вернетесь в привычную среду.

– Это в какую? – несколько насторожился Костя.

– Из результатов тестов и обрывков ваших собственных воспоминаний следует, что вы пять лет работали журналистом.

– Ну-у да, работал, – все еще настороженно подтвердил Зубков.

– Так вот. Вам будут предоставлены место журналиста в газете «Труд», отдельная квартира. Поживете, поработаете. Не случайно говорят, что клин клином вышибают.

В дверь постучали, и она открылась. Зубков обернулся, Мария Федоровна подняла глаза. В комнату вошел дядя Юра. Следом за ним вошла Наташа. В ее руках была синяя папка.

– Вот бумаги, Мария Федоровна, – сказала Наташа и положила синюю папку на стол.

– Спасибо, Наташа, – ответила Мария Федоровна.

Взгляды Наташи и Константина встретились. Наташа чуть улыбнулась и, потупив серые глаза, вышла из комнаты. Чуев краем глаза заметил это. Как только он увидел Костю, ему сразу же немного полегчало. Судя по всему, это и был тот человек, над которым ему предлагали взять шефство. Знакомство за завтраком было очень коротким, но, увидев Зубкова во второй раз, Чуев не почувствовал ничего, что чувствовал раньше, когда встречался со скользкими людьми или профессиональными стукачами. И потом, у этого парня в глазах постоянно читалась растерянная усталость. Сумасшествие можно симулировать, но вот усталость… А психи, кажется, не устают. А может, парень очень хороший актер… Просто гениальный.

Подписав бумаги, Зубков и Чуев попрощались с Марией Федоровной и вышли на улицу. В двадцати метрах мимо центральной кухни в сторону второго корпуса прошла Наташа.

– Глаза сломаешь, – сказал дядя Юра.

– Есть от чего, – ответил Костя, провожая Наташу взглядом, пока она не скрылась за углом серого здания.

– Ладно, печальный влюбленный. Пошли сбросим напряжение.

– Можно и выпить, – шумно вздохнув, ответил Костя и повернулся к дяде Юре.

Дядя Юра молча посмотрел на него и уточнил:

– Я про девок.

Костя ответил спокойно, но не сразу:

– Или так…

Через пятнадцать минут дядя Юра вывел Зубкова к парикмахерской у метро «Кантемировская». Костя знал этот район. Когда-то он здесь жил. Или ему так казалось. Парикмахерской здесь теперь не было. Надпись над дверью гласила «Комбинат сексуального обслуживания». Костя четыре раза прочитал надпись, и каждый раз смысл ее оставался прежним.

– Ты идешь? – устав от ожидания, недовольно спросил дядя Юра.

– Спрашиваешь, – все еще растерянно ответил Костя.

Он не верил своим глазам. И если что-то влекло его войти в эти стеклянные двери, то практически голое любопытство – профессиональная болезнь репортера. Зубков первым сделал шаг, и стеклянные двери распахнулись. Дядя Юра спокойно вошел следом и через секунду натолкнулся на Костину спину. Зубков стоял у дверей и разглядывал помещение, которое все время считал парикмахерской. Изменений было не так уж и много. Вместо стен, на два метра обшитых деревом и выше выкрашенных в светло-серый цвет, были стены, обтянутые темно-малиновым бархатом. На месте гардероба был гардероб, мужской зал направо от входа, женский, как и прежде, налево. Разве что вместо убогих лавочек, обшитых дерматином, теперь стояли удобные кресла. А там, где раньше стоял кассовый аппарат, чуть левее гардероба, теперь стоял низкий стеклянный столик, за которым сидела симпатичная девушка.

Толчок в спину подтолкнул Костю к столику с девушкой. Дядя Юра легонько отстранил его и сделал два шага вперед.

– Здравствуйте, – негромко поздоровалась девушка за столиком и приветливо улыбнулась.

– Здрасте, – так же тихо, но без стеснения ответил дядя Юра.

– Что вы желаете? – продолжая улыбаться, поинтересовалась девушка.

– Тебе чего? – спросил дядя Юра Костю, продолжавшего разглядывать комбинат изнутри.

Зубков обернулся, явно прослушав вопрос.

– Что?.. – растерялся он. – А-а-а… Того же самого.

– Два минета, – сказал дядя Юра и достал из кармана желтую карточку.

Костя перехватил его руку.

– Я угощаю, – многозначительно сказал он и положил на стол перед девушкой свою карточку.

Дядя Юра посмотрел на него, чуть улыбнулся и, все же положив на стол свою желтую карточку, сказал с легкой усмешкой:

– Квитанции не забудь взять.

Сказав это, он подошел к креслам, где была очередь из четырех человек.

– Кто последний?

– Я, – ответил старичок лет семидесяти. Он был лыс и бодр.

В его левом ухе была серебряная серьга, на шее наушники, а на поясе проигрыватель компакт-дисков. Одет он был в синие джинсы, белые кроссовки и темно-зеленую майку. На майке красовалась надпись «Гинеколог-любитель».

Девушка повернулась вполоборота и пододвинула к себе клавиатуру компьютера, стоящего на соседнем столе.

– Будьте любезны, ваши карточки, – сказала девушка, набирая что-то на компьютере.

Зубков пододвинул по столу свою карточку и повернул голову в сторону женского зала. Там очередь была побольше. И что больше всего удивило Костю, женщины и девушки в большинстве своем были фигуристыми и симпатичными.

– Пожалуйста, вторую карточку, – сказала девушка.

– Зачем? – спросил Костя. – Я же сказал, что угощаю.

– Я помню, – улыбнулась девушка. – Но мне нужно считать данные.

Костя отдал вторую карточку. Девушка по очереди вставила карточки в специальную машинку, проделала еще какие-то манипуляции с компьютером и через минуту вернула Зубкову обе карточки и две квитанции. Взяв их, Костя подошел к дяде Юре и, опустившись в соседнее кресло, протянул Чуеву его карточку и квитанцию.

Минут через десять подошла их очередь. Дядя Юра отложил в сторону журнал «Кино», встал с кресла и, отодвинув тяжелую плюшевую штору, первым вошел в зал. Еще через минуту пригласили Костю.

По размерам зал был таким же, как когда-то в парикмахерской. Только теперь в нем было восемь отдельных кабинок, по четыре с каждой стороны, со звуконепроницаемыми стенами. Возле открытой двери кабинки, дальней с левой стороны, стояла женщина лет сорока, приятной внешности, в салатовом халатике, с визиткой на левом кармане, надпись на которой гласила «Татьяна Ивановна. Мастер второго класса». Зубков протянул ей квитанцию.

– Прошу вас, – с улыбкой сказала Татьяна и взглянула на квитанцию.

Костя прошел в кабинку. Признаться, там было немного тесновато. У противоположной от входа стены стояло кресло, нечто среднее между парикмахерским и гинекологическим. Зубков стоял перед креслом, не зная, что здесь принято делать дальше.

– Присаживайтесь, – добродушно сказала Татьяна.

Костя опустился в кресло, положил руки на подлокотники и, немного смущаясь, водрузил ноги на специальные подставки в нижней части кресла. Татьяна Ивановна подошла к креслу и что-то нажала на его спинке. С легким жужжанием кресло начало опрокидываться назад. Наверное, на лице Зубкова была написана гораздо большая растерянность, чем он думал.

– Вы первый раз пользуетесь услугами комбината? – вежливо спросила Татьяна.

– Д-да. Как-то раньше не доводилось, – ответил Костя.

– Закройте глаза и постарайтесь расслабиться, – почти прошептала Татьяна на ухо Зубкову, расстегивая ремень на его брюках.

Костя послушно закрыл глаза, и немного запрокинув голову, положил ее на подголовник. Через несколько минут по всему телу пробежала приятная дрожь. Его пальцы запутались в кудряшках, изредка поглаживая маленькие теплые ушки…

Когда Зубков вышел из-за плюшевой шторы, перед мужским и женским залами практически не было свободных кресел. Окинув всех присутствующих взглядом и не заметив дядю Юру, Костя вышел на улицу. Чуева и на улице не оказалось. «Наверное, еще не вышел», – подумал Костя. На улице было тихо и свежо. Конец рабочего дня. Вечерний город спешил домой. Через минуту вышел дядя Юра.

– Ну что, домой? – спросил дядя Юра.

– Да. Пожалуй, – ответил Зубков.

После виртуозной работы мастера второго класса у него появилась некоторая уверенность, что и квартира по указанному Марией Федоровной адресу окажется именно его, и ключ к замку подойдет. Костя достал из кармана рубашки сложенный вдвое листок бумаги и прочел адрес.

– Мне на Лефортовский вал.

– Мне тоже, – сказал дядя Юра.

Костя вопросительно посмотрел на него.

– Только ты в конце улицы живешь, а я в начале.

– А откуда вы знаете?

– Наташка сказала. Мы с ней на одном этаже живем. Соседи. И слушай, давай на «ты». Если, конечно, не возражаешь.

– Не возражаю, – ответил Костя. Но его больше волновало не обращение на «ты» или на «вы», а соседка дяди Юры. Наташа живет на той же улице, это же дает огромные шансы.

– Ну что, на такси? – спросил дядя Юра. – Теперь угощаю я. Тем более что в одну сторону едем.

– В горле пересохло, – сказал Костя. – Я бы пивка выпил.

– За углом, – сказал дядя Юра, показывая рукой на кафе, расположенное между аптекой и продуктовым магазином.

Взяв по паре кружек «Жигулевского», Зубков и Чуев стояли возле круглого столика и, облокотившись на него, чистили фисташки. Дядя Юра с большим удовольствием расправлялся со скорлупой орехов.

– И давно такие комбинаты появились? – спросил Костя и сделал большой глоток пива.

– Со второго года Эры Водолея, – ответил дядя Юра, медленно пережевывая орех. – Почти две сотни комбинатов по всему городу.

– Вот никогда бы не подумал, что такое возможно. Ну, узаконить проституцию, выделить улицу под публичные дома, как в Голландии, например, это еще куда ни шло. Давно об этом говорили. Но чтоб вот так…

– Ничего удивительного в этом нет, – ответил дядя Юра. – На то и Эра Водолея, чтобы все было правильно, все для народа. Провели опрос, выяснили общественное мнение. Потом через прессу и телевидение обсудили правила, регламентирующие работу комбинатов. И все.

– А зачем она твою карточку у меня спрашивала, какие-то данные заносила в компьютер?

– Ну, во-первых, контрольная информация. Отслеживая обстоятельства жизни гражданина, его потребности, система составит оптимальный индивидуальный рекламный план новых продуктов потребления. И для безопасности опять же полезно. Попадешь под подозрение в совершении преступления – не придется вспоминать, где ты был второго января три года назад и кто это может подтвердить. Машина ответит на все вопросы. А во-вторых, проверка семейного положения. В этот раз, даже если бы мы были женаты, нас, конечно же, обслужили бы. Ведь мы только облизать зашли, так сказать, за удовлетворением первой степени. А вот если по полной программе заказать, вот тут да. Семейных обслуживать не станут.

– Почему это?

– Комбинаты открыты, чтобы помогать людям, а не разрушать семьи. Есть жена, вот к ней и иди.

– Значит, женатых здесь все-таки могут обслужить?

– Ну а почему нет. Первая степень, пожалуйста. Может, жена заболела или супруги в ссоре третий месяц. Разводиться не собираются, а мириться никто первым не решается. В такой ситуации комбинат поможет. Благодаря этим комбинатам, и только им, нам удалось полностью изжить такое явление, как изнасилование.

– Конечно же, так и должно быть, – согласился Зубков. – Но все равно мне с трудом верится, что правительство прислушивается к чьему-либо мнению, кроме своего. Захотели открыть публичные дома и открыли. А кто и что об этом думает, дело десятое. Ну согласись, какая баба смирится с тем, чтобы ее мужик еще с кем-то там общался. Пусть даже в первой степени.

– Хм-хм-хм, – засмеялся дядя Юра. – Ты что, женский зал не заметил? Они соглашались не для нас, а для себя. Мужья ведь разные бывают. И тех, от кого толку никакого, тоже хватает. А так заплати двадцать рублей – и сбрось напряжение. При средней зарплате в полторы, две с половиной тысячи это немного.

– А сколько стоит по полной программе? – поинтересовался Костя.

– В восемь-двенадцать раз дороже, – ответил дядя Юра. – В за-висимости от класса мастера.

Он отодвинул пустую кружку и придвинул полную.

– Ого. Какая разница, – удивился Костя. – В четыре, в пять раз дороже – это еще куда ни шло, но чтобы в десять…

– А если это будет стоить копейки, зачем тогда, спрашивается, жениться и замуж выходить? А как же тогда продолжение рода? Нет, брат. Все продумано.

– Ну-у-у. Ты тоже скажешь. Семья – это совсем другое. Нормальные люди женятся не для того, чтобы на проституток не тратиться, а чтобы детей рожать, жить рядом с любимым человеком.

– М-м-м, – промычал дядя Юра. – Наверное, ты прав. Я, честно говоря, не вдавался в подробности этой темы. Когда закон принимали, у меня жена была и мне ее хватало под самый не балуй. Это уж потом…

Дядя Юра не договорил. Он сделал пару больших глотков и, отвернувшись, начал разглядывать прохожих. Костя понял, что эта тема для него до сих пор больная, и не стал расспрашивать.

– А почему бы не совместить приятное с полезным? – спросил Костя.

– Что?.. – не понял дядя Юра.

Он повернул голову и посмотрел на Костю.

– Совместить две очереди, – пояснил Зубков. – Мужскую и женскую. Плату брать умеренную, только за предоставление помещения, санитарных услуг, ну и прочее. Все-таки первая степень, если постоянно, тоже… не того. Да и по полной программе… за деньги или по обоюдному согласию – большая разница.

– Ну-у-у… Ты фантазер… Во-первых, это же уже разврат получается, а во-вторых, подобные комбинаты дают несколько тысяч рабочих мест. Вот так-то.

Пиво кончилось, фисташки тоже. Костя порядком устал за этот день и с превеликим удовольствием упал бы сейчас на кровать. Дядя Юра испытывал то же. Костя не удивился тому, что такси подъехало, как только дядя Юра поднял руку.

Машина с замысловатым дизайном – табличка на крышке ее багажника утверждала, что это «Волга», – мягко катила по улицам странной Москвы. Дядя Юра дремал, склонив голову влево и уткнувшись виском в стекло задней двери, Костя смотрел по сторонам. Внешний вид города практически не изменился. Разве что в изобилии появились те самые непонятные автоматы. Да еще рекламные плакаты и лозунги в духе социализма, призывавшие повышать качество, соблюдать чистоту на улицах, бороться за почетные звания, стремиться к смене цвета карточки и прочее, прочее, прочее. На улицах действительно было непривычно чисто. Даже вызывающе чисто. Так и хотелось куда-нибудь плюнуть, чтобы асфальт не блестел на солнце, как новенький «Мерседес». Проезжавшие мимо автомашины не рычали двигателями внутреннего сгорания, как это было прежде, и не чадили выхлопными газами, а всего лишь приглушенно жужжали электромоторами.

Справа от водителя, развернутый к нему под небольшим углом, находился экран с планом города и желтой линией, указывающей маршрут. О подобных штуках Костя узнал еще в прошлом году на автошоу, и назывались они навигационными компьютерами. В их обязанность входило выводить на экран план заданного населенного пункта или территории. Через спутник система производила ориентацию на местности, с точностью до метра определяла свое местонахождение и выдавала оптимальный маршрут в любую заданную точку. Водитель явно скучал. Время от времени система предупреждала его о предстоящем перекрестке, цвете сигнала светофора на нем и необходимости повернуть в ту или иную сторону.

– И как только нефтяные шейхи согласились на переход с бензинового топлива на альтернативное?.. – осторожно спросил Костя.

– А их никто и не спрашивал, – ответил водитель. – Всемирный совет поставил их перед фактом перехода на водородное топливо и предложил долю – ровно половину от того, что они имели в процентном отношении от мировой добычи нефти.

«Вот оно что, – подумал Зубков. – Водородные двигатели, а не электрические».

– Те, конечно, покочевряжились немного, но разве со всем миром поспоришь?

– Против лома нет приема.

– Точно. Поначалу шейхи пригрозили подать в Международный суд, дескать, монополию собираетесь создать, а Мировой совет за два дня принял новые законы. И все. ООН штука серьезная. Да и правда, сколько можно гарью дышать? Все-таки не звери какие-нибудь, а люди. Понимать должны.

– Это точно. Тяжелая работа?

– Да так… с навигатором, конечно, сподручнее, не заблудишься, но иной раз хочется педаль надавить, а он, зараза, уменьшает подачу топлива.

– Но на жизнь-то хватает?

– А кому сейчас не хватает? – спросил водитель. – Не хочешь работать – питайся в халявке. Хочешь жить получше – работай побольше. Подработать всегда можно. Включил ящик, выбрал работу по душе и поближе к дому – и готово дело. Появилось свободное время или желание потрудиться – пожалуйста. Оплата по окончании работы. Так что на жизнь всем хватает, только жизнь у всех разная.

Машина сбросила скорость и остановилась.

– Приехали, – сказал водитель.

Дядя Юра поднял голову и огляделся. Машина стояла возле дома, в котором жил Костя.

– Вот твоя деревня, вот твой дом родной, – сказал Чуев, взглянув на дверь подъезда. Костя прочел название улицы и понял, что он приехал. – Держи телефон. Звони, если что.

Зубков убрал клочок бумаги, на котором был записан телефон Чуева, в карман и, попрощавшись, вышел из машины. «Волга» тихо заурчала и медленно тронулась с места. Костя поднял голову и посмотрел на последний этаж. Архитектура оставалась практически такой, какой он ее и помнил. Разве что стиль немного изменился.

Опустив голову Костя достал из кармана ключи. На них был пластиковый жетон с адресом и номером квартиры. По тем меркам, которые Костя помнил из своего «странного сна», квартирка была вполне приличной. Комната двадцать два метра, кухня одиннадцать, санузел раздельный, телефон, окна во двор. К удивлению Зубкова, в квартире уже стояли телевизор, диван-кровать, небольшой сервант с простеньким сервизом на шесть персон и платяной шкаф. Костя взял пульт с журнального столика и включил первый канал телевизора.

«…Для приготовления блюда «Борщ киевский», – сказал с экрана молодой человек в белых одеждах и белом колпаке, – нам понадобится: двести граммов говядины, двести граммов бараньей грудинки, – Зубков сел на диван и, словно завороженный, слушал повара. Он надеялся услышать что-то необычное. – Четыреста граммов свежей капусты, четыреста граммов картофеля, двести пятьдесят граммов свеклы, две столовые ложки фасоли, – внизу экрана побежали красные буквы, дублирующие список перечисляемых ингредиентов. – Сто граммов томатного пюре, два свежих помидора, два моченых яблока…»

Зубков поднялся с дивана и вышел на балкон. Во дворе гомонили дети. На лавочке возле подъезда сидели бабушки в платочках и разговаривали, наверное, о чем-то важном. При легком дуновении ветра деревья тихо шелестели зеленой листвой. Костя вернулся в комнату, оставив дверь балкона открытой.

«Говядину нужно залить свекольным квасом и горячей водой, – продолжал рассказывать повар, демонстрируя у плиты, как и что делать. – Варить до готовности. После чего мясо нарезать кусочками, а бульон процедить. Промытые помидоры нарезать, потушить в масле и протереть через сито. Свеклу нарезать соломкой, потушить с мелко нарезанной бараньей грудинкой, залив бульоном. Коренья и лук нашинковать и слегка обжарить в масле. Двадцать граммов сала растолочь с луковицей и зеленью петрушки».

Костя выключил телевизор и пошел на кухню. Если он и услышал что-то удивительное, так это то, что для приготовления киевского борща требуется всего двадцать граммов сала.

На кухне присутствовал необходимый минимум: холодильник, электроплита, стол, шкафчики. Зубков открыл кран, из него потекла вода. Он взял стакан, налил себе воды и осторожно сделал глоток. Вода была чистейшей. Костя закрыл кран и поставил стакан на стол.

Из кухни Зубков прошел в ванную вымыть руки и умыться. Но когда увидел душевую шторку и дотронулся рукой до нежного махрового полотенца ослепительно белого цвета… недолго думая, Костя разделся и залез под душ. Теплые струйки воды забарабанили по макушке, плечам, спине… От этого он испытал блаженство: стоял, закрыв глаза, смывая с себя сумасшествие двух дней. Ему было хорошо. Сейчас он вымоется и ляжет спать.

А когда проснется, то первым делом побреется. Потом обязательно сходит в парикмахерскую и подстрижется, вон как зарос. Хотя нет, в парикмахерскую он пока не пойдет. Если в старом здании цирюльни сейчас расположился форменный бардак, то совсем неизвестно, что у них принято делать в парикмахерской. Запросто могут сделать обрезание. Нет, для начала нужно проконсультироваться с дядей Юрой. Дескать, а не знает ли он приличного парикмахера…

В голову Зубкову снова пришла мысль, что все это действительно сон и этот сон заканчивается. Сейчас он домоется, постелит постель и ляжет спать. А проснется уже в реальной жизни. А как же иначе! Если сон начался с того, что ты в нем проснулся, то закончиться он должен тем, что ты в нем ляжешь спать. То ощущение, которое Костя испытал, входя в квартиру, говорило ему, что эта квартира действительно его. Психологи объясняют это работой подсознания. Раз все хорошо, человек пришел домой, значит, путь его окончен. Очередная стадия внутренней трансформации завершена.

Предчувствуя скорый конец странной сказки, Костя вылил на голову шампунь, заботливо кем-то купленный, и неторопливо взбил пену. После мытья головы в дело пошла мочалка. Зубков смаковал каждое ее движение по спине. Вверх, вниз. Вверх, вниз. Вправо, влево. Вправо, влево. Пар приятной пеленой окутывал все тело. Расслабление наступало медленно и неотвратимо.

Растеревшись полотенцем, Зубков провел по запотевшему зеркалу рукой и взглянул на свое отражение. Небритое два дня лицо выглядело настолько измученным, что Костя не стал одеваться, а так голяком и пошел в комнату. Постельное белье он нашел сразу же. Не раскладывая диван, Костя накрыл его белоснежной простыней, бросил поверх подушку и в буквальном смысле рухнул, накрывшись тонким летним одеялом. Господи, какая же это прелесть вот так упасть дома после душа в свежую постель и заснуть.

Зубков перевернулся на правый бок, лицом к спинке дивана, и, глубоко вздохнув, отдался всевластию Морфея. Во сне он гулял с Наташей по Сокольникам. По сценарию сна они собирались через неделю пожениться, и поэтому, медленно вышагивая по парку, Костя был счастлив.