Читать книгу Фугас (сборник) - Сергей Герман - Страница 2

Сколько водки можно выпить за три дня? Одному. Три бутылки? Шесть? Десять? Ошибаетесь – ящик. Именно столько пустых бутылок я обнаружил однажды утром рядом с диваном. Прошедшее вспоминается с трудом, какими-то лоскутьями.

После первых пьяных суток водка идет уже как вода. Организм не реагирует на вкус и запах. Я отрываю голову от подушки, наливаю половину граненого стакана, выпиваю, отрубаюсь. Через час просыпаюсь, наливаю снова и снова отрубаюсь. Ночью просыпаюсь, вспоминаю, что живу почти в прифронтовой полосе. Здесь по ночам исчезают люди, угоняют скот, взрывают дома. Решил – живым не сдамся. Сваливаюсь с дивана, доползаю до шкафа, вытягиваю карабин. Здесь же и патроны. Один загоняю в ствол. Карабин кладу под подушку. Держитесь, суки!

Днем просыпаюсь от головной боли. Подушка сползла, и голова моя лежит на деревянном прикладе. Вот блин, карабин-то мне зачем?

На пороге сидит кот. Смотрит на меня голодными, злыми глазами. Тоже укоряет, сука!

Решаю напугать неблагодарную тварь, два года назад спасенную мной от голодной смерти. Навожу на него ствол, плавно выжимаю спуск, хочу выкрикнуть – пуф-ф!

Не успел. Карабин дергается в руках, сноп пламени и дыма. Ба-бах! Бля..! Забыл про патрон.

За секунду до выстрела кот испарился из комнаты. Вот что значит пройти школу выживания!.. На обоях аккуратная дырочка с ровными краями. Чуть не оглох. В комнате воняет порохом. Пытаюсь высчитать, какой сегодня день недели – воскресенье или понедельник. Если выходной, тогда плохо. Все соседи дома, слышали выстрел, сейчас вызовут ментовку.

Звонок в дверь раздается минут через пятнадцать. Вот, суки, быстро же они, когда не надо! Превозмогая тошноту, плетусь открывать. Я никогда не спрашиваю через дверь кто.

Все равно, если это за мной, то найдут. Не в квартире, так на улице. Или в подъезде. Или в лифте.

На пороге стоит Гена Щекотин. В руках у него полиэтиленовый пакет с характерными выпуклостями. Видать, Гена пришел неспроста. Он – в прошлом офицер, замполит. Поговорить за жизнь – это у него в крови. Прямо с порога начинается погрузка.

– Зашел к тебе сегодня в офис, а секретарша говорит, что ты три дня глаз не кажешь. Телефон молчит. Вот я и подумал, что надо зайти. Может, заболел. Твоя-то не вернулась?

– Не-е, Ген, не вернулась. И не вернется. На прошлой неделе звонила, сказала, что разводится.

– Да-а, Леха, дела. И чего им надо, дурам? Моя тоже сбрендила, говорит, забирай вещи и уходи. Можно, я у тебя с недельку перекантуюсь? А?

– Да живи, места хватит.

Гена достает из пакета бутылку пива «Балтика» девятка. Это значит, что сегодня я вряд ли буду трезв.

Гена смотрит на стенку, его взгляд фокусируется на отверстии. Глазастый!

– А ты чего, не успел ремонт сделать, уже дырки в стене ковыряешь?

– Соседей слушаю, у меня там прокурор живет. Так я теперь обо всех преступлениях в городе знаю.

Приятель начинает меня утомлять, хочу закрыть глаза и никого не слышать. Значит – развод и Машка останется с ней. Никакой суд не оставит пятилетнюю дочь с отцом.

Ловлю себя на мысли, что совершенно не слушаю Генкин треп. Пытаюсь сконцентрироваться.

– Вчера вечером видел Сашку Мартынова, у нас гаражи рядом.

Вот Генка, мудак, одно слово – замполит. Никак не может коротко. Мартынова я знаю, мой гараж тоже рядом. Сашка служит в военкомате. А чего он с дырки в обоях переключился на военкомат?

– Так вот, Сашка сказал, что с Чечни будут выводить всех срочников, теперь воевать будут только профессионалы, контрактники. Военкомат уже объявил набор. Вот я и говорю, давай наших ребят наберем с десяток – офицеров, спортсменов, афганцев и пойдем.

Перспектива посвятить свою жизнь армии как-то не улыбается. Спрашиваю:

– А на сколько контракт?

– На полгода всего. Смотри, я уже все продумал. Сейчас поживу у тебя, завтра поеду к Сашке, напишу заявление. Через пару недель уеду. Моя кикимора хватится, а меня – тю-тю – нет. Где? В Чечне. Вот тогда она локти кусать и начнет. Еще и капусты срублю, обещают хорошие деньги платить, каждый день по штуке боевых …

У меня перед глазами качается потолок. А что? Может быть, это выход? Почему бы не съездить, не повоевать, и если уж погибнуть, то умереть, как мужчина, на войне!

Утром я отправляюсь в городской военкомат. Городок у нас небольшой, все друг друга знают. Встретили меня если не хлебом-солью, то с необычайной вежливостью, и через пару недель я уже был на базе 135-го мотострелкового полка, где формировались и проходили боевое слаживание контрактные роты. Из моего города здесь человек пятнадцать, многих я знаю. У Рашида Шарипова в прошлом – Афган, он входил туда в декабре семьдесят девятого с мусульманским батальоном. Андрей Шашорин воевал в Осетии, Митя Першин в первую войну попал в мясорубку под Орехово с Ермоловским батальоном.

Нас ждут палатки, получение обмундирования, техники, оружия. За неделю мы должны снова научиться стрелять, ползать, кидать гранаты, убивать ножом, прикладом, саперной лопаткой. В нас должны проснуться рефлексы, некогда привитые в могучей и непобедимой Советской армии, но это в теории. На самом же деле первые полдня мы проводим на вещевом складе, где долго и нудно переругиваемся с пройдошистого вида прапорщиком. Обмундирование выдается по старому армейскому принципу: большим – маленькое, маленьким – большое. Мне достается бушлат 62-го размера и такая же шапка. Этот принцип в русской армии соблюдается с незапамятных времен. Скорее всего, своим внешним видом мы должны устрашить противника.

Кого-то осеняет налить прапору.

Из моей сумки извлекается фляжка со спиртом, после этого дело идет веселее. Во второй половине дня поступает команда пристрелять оружие. Подобревшие после каши и кильки в томате российские рейнджеры тянутся в сторону стрельбища. Офицеров почему-то не видно, занятия проводит Прибный.

– Хлопцы, едем на войну. А там самый верный друг и товарищ – это ваш автомат. Вы с ним спите, ходите в сортир и, если очень повезет, даже к блядям. Из него вам придется стрелять, чтобы защитить себя и своих товарищей. Чтобы убить врага. Чтобы остаться в живых. А чтобы автомат не подвел вас в решающую минуту, он должен быть вычищен, смазан и пристрелян…

Из автомата он стреляет, как бог. С правого плеча, с левого. Садит с обеих рук. Одиночными. Короткими очередями. Длинными.

После стрельбища я знакомлюсь с вверенной мне боевой единицей.

По штатному расписанию я – старший стрелок БРДМ-2, то есть бронированной разведывательно-дозорной машины, или братской могилы. Машина мне нравится, классный такой агрегат. Защищенная бронелистами, со всеми ведущими колесами, плавающая, прыгающая да еще и вооруженная двумя пулеметами. Собственно, эти-то пулеметы и ввергли меня в смущение. Срочную я служил в спортроте, пулеметы видел лишь в кино, поэтому имею о них самое смутное представление.

Как же из них стрелять?

Я сижу на броне, ногами в люке, и считаю птиц, ворон, другие здесь почему-то не водятся. Приходит мысль изучить матчасть на практике. Соскальзываю в люк, прыгаю на «табуретку». Припадаю к резинке триплекса, в перекрестье прицела вижу брезентовые палатки, снующих людей.

– Огонь!

Поочередно жму кнопки электроспуска на рукоятке вращения башни. «Та-та-та-та-та!» – в моем воображении это бьет «малый» пулемет. И следом грохочет крупнокалиберный КПВТ: «Дах-дах-дах-дах!» Представляю, как пахнет порохом, слышу, как по броне стучат стреляные гильзы. В ту же секунду понимаю, это не гильзы, по броне бьют железякой. Высовываю голову из люка. Рядом с машиной толпа офицеров. В центре некто в костюме с галстуком и шляпе. На заднем плане мелькает испуганное лицо комбата. Меня озаряет, таким важным и с такой свитой может быть только… президент России! Прыгаю на землю.

Шляпа укоризненно качает головой:

– Это же потенциальный убийца. И таких людей вы посылаете в Чечню для наведения конституционного порядка? Понимаешь…

Ко мне подбегает какой-то подполковник с совершенно белыми глазами.

– Кто такой?! Какого х… ты тут на людей пулеметы наводишь?

– Да я… стрелок…

– Какой мудак ему пулеметы доверил? Хотите, чтобы он всех перестрелял? Немедленно снять!

Комбат делает страшное лицо, машет рукой:

– Брысь!

Свора движется дальше. Уф-фф! Пронесло.

Спрашиваю дневального, стоящего под грибком:

– Сеня, что это было?

– Чего?..

– Кто этот, в шляпе? Главное лицо государства?..

– Нет. Хуже! Правозащитник. Из Москвы.

Под вечер разбредаемся по палаткам. В печке-буржуйке потрескивают дрова, в открытом пологе виднеется холодное звездное небо.

Утром появляется командир роты. Майор! Косая сажень в плечах. Красавец! Прямо хоть сейчас на плакат «Армия – это школа жизни!».

У нашего командира изрядно помятое лицо, зато он в новом комке, сверкающих гуталином берцах.

– Здравствуйте, товарищи солдаты!

– Здра-ра-ра..!

Кто-то крикнул – генерал, кто-то – полковник. Шашорин, кажется, вообще послал его к матери, в общем, всем было по фигу. Ротный почему-то сразу начал кричать:

– Я, майор Дронов, буду командовать вашей ротой!

Ну что ж, командуй. Посмотрим.

Шашорин толкает меня плечом: «Смотри, у ротного трясутся колени». У нашего командира действительно наблюдался тремор конечностей. Причина, скорее всего, в глубоком похмелье.

– Бойцы, за неделю вы должны научиться воевать! Незаконные бандформирования… тра-та-тата… вы с честью… тра-та-та… мирное население… тра-таа-та… тра-та-та… Нас ждут в Чечне, очень ждут! Мирные жители Чечни устали от войны… тра-та-та ждут, когда вы освободите их от ваххабитов… Руководство государства приняло решение!..тра-та-та…

– Блин, где-то я уже это слышал.

После завтрака мы чистим оружие, собираем, разбираем и снова чистим. Новенькие автоматы пахнут железом и ружейным маслом.

К вечеру пошел дождь. На сапоги налипли комья грязи, бушлат стал похож на тряпку, которой вымыли пол. Пропахшая дымом палатка кажется раем. Пришлось выделить всем по пятьдесят граммов из заветной фляжки.

Ночью проснулись от стрельбы. Часовой застрелил корову, которая ночью не захотела остановится на окрик: «Стой! Стрелять буду!» и при выстреле в воздух рванула с перепугу на часового. «Нарушитель» был убит.

Утром корова была отправлена на кухню, а бдительный часовой на утреннем построении получил благодарность от командира роты и пожизненный позывной Убийца.

После построения Прибный придумал развлекалочку. Приказал притащить с кухни внутренности убиенного животного. Коровьи кишки затолкали в солдатское обмундирование. Нам ставилась задача обыскать чучело и найти спрятанные документы.

Копаться в осклизлых кишках неприятно, но надо через это переступить, иначе как потом убивать людей, то есть бандитов?

Степаныч много рассказывает о первой чеченской и о новогоднем штурме Грозного. Были большие потери, большие потому, что мальчишки-срочники были не готовы убивать, их не готовили к войне в собственной стране.

Прибный вбивает в наши головы:

– Разведка называется разведкой не потому, что быстро бегает, бесшумно ползает и метко стреляет. Разведка выполняет специальные задачи – те, которые никакой суперловкий и супербыстрый спортсмен выполнить не сможет в силу полной аморальности. Настоящий разведчик, чтобы не засветить группу, должен суметь убить невинного человека. Пусть даже это будет женщина или ребенок. И делать это надо спокойно, без истерик, соплей и сантиментов. Настоящий разведчик ради выполнения боевой задачи должен уметь преступать закон. Иногда врать. Поступаться принципами! Забыть о том, что такое хорошо и что такое плохо!.. Ради одного – выполнения боевой задачи! Получения информации или уничтожения противника! Это надо запомнить всем.

Мы дружно киваем головами. Все понятно. Хотя лично мне непонятно. Как это убивать детей?! Мы что, беспредельщики? Или фашисты?

– Перекур.

Мы закуриваем. Прибный при курении прячет сигарету в кулаке, чтобы не был виден огонек. Ловлю себя на мысли, что копирую его жесты.

Степаныч докуривает сигарету, бережно заворачивает ее в клочок бумажки, прячет в карман.

– Продолжим, головорезы.

Мы сдержанно гогочем.

– При работе с объектом, его задержании, допросе, конвоировании вы должны задавить в себе все чувства к нему, иначе появится психоэмоциональная зависимость. Рано или поздно вам станет его жалко, потом начнете ему сочувствовать, потом появится желание помочь. В конечном итоге вы просто не сможете заставить себя нажать на спусковой крючок. Или наоборот. Сначала объект вызовет антипатию, потом стойкую неприязнь, потом ненависть.

В итоге вместо хладнокровного проведения операции начинается фейерверк эмоций. А где эмоции, там нет места трезвому расчету и прогнозированию ситуации. Это почти всегда ведет к срыву операции.

Я начинаю размышлять: смогу ли я убить ножом? Не животное, а человека? И отвечаю без колебаний. Да! Смогу! Мысль об этом почему-то не заставляет содрогнуться.

Так прошло семь дней.

… Однажды утром нас разбудил прапорщик – старший по лагерю. Было жутко холодно. В морозном ноябрьском небе, над огромным военным муравейником, над заиндевелыми стволами пушек и пулеметов бронемашин, косящихся в сторону гор, над трубами остывших буржуек тускло мерцала луна – солнце мертвых. Не хватало только красноликого всадника с копьем и Сатаны, разрушающего город.