Читать книгу Наша зима. Поэзия. Издание группы авторов под редакцией Сергея Ходосевича - Сергей Ходосевич - Страница 6

Память – как бездонная кубышка,

Прошлое с годами – только краше…

Мне хотели имя дать «Иришка»,

Нарекли (случайно ли) – «Наташей».

Молодым родителям – в новинку

Первенец… А бабушка сказала:

– Я совсем не вижу в ней «Иринку»,

А Наташку сразу в ней признала.

Не легко сдавали имя – с боем

Мама и отец (а как иначе?) —

Если назовут «Иринкой» – вою,

Если «Таткой» – то почти не плачу…

У купели, в православном храме —

Жарко… Август… Двери – нараспашку…

Бабушка шепнула тихо маме:

– Глянь, как улыбается Наташка!

Время быстротечно, словно речка,

Иногда во сне рукой мне машет

Бабушка… Пойду поставлю свечку

И скажу «спасибо» за Наташу…

Под Новый год – всегда одно и то же:

В саду – сугробы, снегири – с куста,

И снег летит предельно осторожно…

Я – сирота.

На Новый год на ёлках зреют шишки,

А мишура – в подарок для кота,

И на душе так тихо, даже слишком…

И мерзлота.

Лишь сдвинут стрелки ось земную вправо,

Двенадцать раз часы «бим-бом» пробьют,

Я пригублю шампанского отраву —

Дешёвый «брют».

На Новый год – всегда одно и то же:

Слегка наивна и слегка пьяна;

Ушедший год прошит и оверложен;

Я пью до дна…

Погаснут две свечи на канделябре,

И утро стукнет веточкой в окно,

Никто не говорил мне «крибле-крабле» —

Все заодно!

Ну, здравствуй, здравствуй, утро Новогодья!

Входи, садись к столу скорей – вот тут…

А в синем небе фейерверков – гроздья,

Гремит салют…

И странное присутствие кого-то —

То ль наважденье, то ли колдовство:

Вошли в мой дом не скука, не дремота,

А волшебство, а волшебство!

Зимой не хочется любить,

И кто бы спорил! —

Как будто медленная смерть

Течёт по крови;

Как будто всё – в небытии,

В бреду метельном,

Из труб прокуренных дымок

Струится змеем.

Всё черно-белое вокруг,

Как саван смерти,

Бельё морозит на ветру

Покрепче жести.

Торчат вороны на снегу —

Их тени длинны…

А я всегда хочу зимой

Арбуз и дыни.

Первые морозы,

Первые метели…

Снег укрыл берёзы,

И дубы, и ели.

Он укрыл дорожку

И гнездо синицы,

Егеря сторожку

И нору лисицы.

Он укрыл валежник,

Сопки и курганы,

И лесной орешник

На краю поляны.

Новый муравейник

И следы куницы,

У дороги – ельник

И поля пшеницы.

Он укрыл с любовью

Липы и осины…

У Зимы сегодня,

Видно, именины!

– Чудачка, ей-Богу,

А с виду – обычная девочка,

Короткая чёлка,

И платье в горох – по коленочку.

– Что там носилось,

Забыла наверное, мама?

– Причёска «гарсон»

И модные джинсы «Монтана»,

И томная Дитрих,

И длинноволосый квартет…

– Господи, мама,

Какой ты у нас раритет!

– А что, было время —

Мы строили БАМы и ГЭС!

– Скажи ещё лучше:

«Да здравствует КПСС!»

– А что, было время —

Причёска с начёсом «бабетта»,

Володя Высоцкий

И лучшая в мире ракета;

– А вы чем гордитесь —

Пирсинг, тату, ирокез?

– Опять ты за старое! —

«Слава КПСС!»

– А что, было время —

Какие свершенья в искусстве!

– И не было секса,

И дети рождались в капусте…

– Маёвки, речёвки,

И Вовка с десятого «А»…

– Вы с ним целовались?

– Чудачка ты всё-таки, ма!

– Ах, времечко-время —

Визбор, Синатра, Бернес…

– Да ты у нас – мастодонт!

«Да здравствует ирокез!»

– Чудачки мы, дочка,

И дался нам этот прогресс…

– Вы жили в эпоху застоя!

– Да здравствует КПСС!

Священодейство: печь, огонь, старуха,

а за окном, чернее сажи, ночь,

и месяца пшеничная краюха

как на ладони,

а достать – невмочь…

В такую рань затеяла опару —

испечь хлеба ржаные на поду,

ухват и чугунок – всегда на пару

(Который минул час… в каком году?)

А новый день – неслыханный подарок!..

От памяти остался лишь огарок,

да паутины серый холст в углу.

Она шагнёт, накинув на исподне,

тулуп овечий, старенькую шаль

(о, как блаженна тишина Господня

и присмиревший за окном февраль!)

Скрипя по снегу (не упасть бы, чур)

идёт проведать петуха да кур,

им скрошит хлеба (более – Пеструхе!)

решит, что небеса к молитвам глухи,

земля большая – сколько люда в ней,

им дела нет до чокнутой старухи,

чья жизнь чуть тлеет

с каждым днём – слабей…

А сердце мает горькая кручина:

давно готова с дуба домовина,

«приданым» полон старенький сундук,

и сердце с головою – не в ладу…

Который нынче день, в каком году?

Петух прочистил зоб: ку-ка-реку!

И новый день явился, наконец,

приняв старуху прямо под венец…

Зима спрядёт последнюю кудель —

к полудню разыграется метель,

февраль исполнит чьё-то назначенье.

Который час?..

Сегодня —

Воскресенье.

Смотрит волком вьюга в окна,

Рыщет-свищет у ворот,

А над крышей, в небе блёклом

Месяц сумрачный плывёт.

Вот из пасти этой волчьей

Рвётся страшный, грозный рык…

Бойся, путник, вьюги ночью,

Будь ты отрок иль старик —

Заметёт пути-дороги,

Не проехать, не пройти,

Без участия, подмоги

След пропавший – не найти!

Может, мне завыть белугой,

Может, с ней захохотать?..

Ни вожжами, ни подпругой

Норов злой не удержать!

Вдруг затихла, став послушной…

Утром глянь-ка из окна:

Оглушив молчаньем душу,

Наступила тишина.

Бесноватая подруга

Стала кроткой, как дитё…

Занесённая округа

Снова впала в забытьё.

Очерчен летний деревенский день

от утренней и до вечерней зорьки…

Колдуют руки бабушки моей

у вымени, а вымя горячей,

чем молоко в серебряном ведёрке.

Петух с насеста жёлтый глаз косит

на яркие горошины косынки:

его бы воля – выклевал горох,

да бабка бдит, а свет уж больно плох

от старой, проржавевшей керосинки.

По хлеву тени тут и там снуют,

по сеновалу прошуршали мыши…

Вздыхает Ночка – шумно, тяжело,

и кажется, что слышит всё село,

как струи бьются и стучат о днище

Ведёрка с васильковым молоком;

а бабушка – ну чисто чародейка!

Руками, обнажёнными по локоть,

являет удивительную ловкость:

– Из-под коровы… свежее… испей-ка!

Парной глоток – как первый поцелуй,

как разговор и откровенье с Богом…

А рядом ночка, спелая от звёзд,

роняет в рожь кометы рыжий хвост,

коровой чёрной дышит за порогом…

Тихое наше с тобой захолустье,

Хмель – по забору, кусты бузины…

Только полшага от счастья до грусти,

Только чуть-чуть – от зимы до зимы.

Царство полыни и жгучей крапивы,

Всей-то забавы – на звёзды смотреть…

Мы почему-то с тобой ещё живы,

Мы почему-то с тобой ещё есть!

Ты – этот клён, пожелтевший до дрожи,

Я – эта липа у самых ворот,

Дни нашей жизни бывали погожи,

Но были и вовсе – наоборот.

Тикают ходики – тем и счастлИвы,

Сад облетает до сущности, весь;

Звёзды над нами – огромнее сливы,

Падают в руки – и хочется съесть!

Щурится дом слеповато окошком,

Пепел забвенья на крыше лежит,

Здесь одиночество – ласковой кошкой,

Здесь тишина громким эхом звенит.

Эй, захолустье!.. На клумбах – петуньи,

В доме на окнах клубится герань…

Счастье в – простом, это тихие будни,

В коих меж днями стирается грань.

Мы слушаем ночь напролёт,

Головы вверх задрав,

Тихое счастье —

Так слушать умеют собаки и дети…

Дует и дует

Солнечный ветер!

Мы – целое,

Не разделить нас на части,

Напополам,

Мы – вечное…

Смотрим на кромку воды,

Сушим пожитки и снасти,

Вёсла и вёсны,

Песни и паруса,

Письма и адреса,

Мы верим —

Будет Земля вращаться,

Будут с ветром шептаться

Чьи-то алые паруса,

А в синем эфире однажды

Наши с тобой голоса

Будут звучать,

Подобно гобою и лире…

Смотри на рассвет

И улыбайся чаще,

Никто ещё не отменял

Семейное тихое счастье.

Меж звёзд, рассыпанных над крышей,

Иные свет и благодать!

Семь нот, ниспосланные свыше,

Летят в раскрытую тетрадь:

На разлинованное поле,

Спустясь с божественных небес,

Семь нот, скрипичный ключ с бемолем

И восхитительный диез.

Садятся стайкою беспечной

И затевают разговор,

И вторит им подруга Вечность

Под жизнерадостный мажор.

И нищий, и богатый малый,

Снискавший славу без забот —

Все умолкают перед тайной

Семи простых, понятных нот.

Летят они сквозь мглу и млечность,

И гениальны, и просты!

Листаю ноты… Бесконечность

Со мной беседует на «ты».