Читать книгу Ловец тумана - Сергей Игнатьев - Страница 21

Широкая река Мошкарица, ленивая и полноводная. Воды ее укрывает туман. По берегам ее хрустит и перешептывается камыш с осокой. Берега ее – где головокружительно круты, величественны, а где – прорезаны унылыми, темными заводями, тесно обступаемыми вязами и соснами.

Здесь, в этих тихих затонах, находят приют контрабандисты и разбойники, мирные рыбаки и мечтательная ребятня.

Здесь всегда тихо. Здесь всегда полумрак.

И комары. Извечные комары, своим звоном настраивающие на особый лад.

Без мази, которой предусмотрительно снабдил Северина его проводник, здесь было бы совсем тяжко.

Комары на них не нападали, но вились окрест, звеня и жужжа, тараторя, назойливые и неотвязные.

Подходила к концу первая неделя пребывания Северина в Хмарьевске, а он все никак не мог привыкнуть – ни к местным запахам, ни к местным звукам. По-прежнему чувствовал себя здесь чужим.

Едва только он миновал Переход между мирами… Едва с громким всплеском упал в какое-то мелкое болотце, таящееся на дне оврага, каких здесь была тьма-тьмущая, как его атаковали запахи. Перегной, болотная тина, забродившие яблоки, застоявшаяся вода, плесень и грибы…

Его атаковали звуки – вернее, полное их отсутствие, звенящая лесная тишина, такая непривычная для городского жителя.

И еще, конечно, сразу же атаковали комары.

Гирбилин плюхнулся в бочажок следом за ним, забарахтался, пытаясь подняться на ноги:

– Хмарь забери! Кажись, ногу подвернул…

У них получилось. Проскользнуть в щель между мирами, обмануть вековечный запрет, непреложные законы Упорядоченного.

По колено в воде, отплевываясь и отряхиваясь, они выбирались из болотца, затерянного в одном из бесчисленных оврагов и низин, что окружают великий город Хмарьевск.

Одежда, в которой они миновали Переход, истлевала и осыпалась на глазах.

Будто сами Пространство и Время спешили настигнуть их, поквитаться за дерзость, выместить – если не на хрупких человеческих телах, для возмездия недоступных, то хотя бы на одежде.

«Мартинсы», в которые был обут Северин, хлюпая и шипя, стремительно превращались в бесформенную массу, осыпались комьями, теплыми черными ручейками скользнули между пальцев ног, впитавшись в землю без остатка.

Северин вспомнил про опросник, который заполнял в офисе у Мурина-Альбинского. Вот, значит, для чего они интересовались наличием пломб во рту у соискателя?

Северин мысленно поблагодарил себя за то, что еще со школьных годов чудесных не забывал чистить зубы, строго по расписанию, утром и вечером.

Они стояли на дне лощины – двое совершенно голых мужчин, жадно втягивая ноздрями запахи леса, подставляя мокрую кожу ласковым солнечным лучам.

Что-то весело блеснуло во мху и осоке под ногами Северина.

Он нагнулся, подобрал рубиновый елочный шар – памятную игрушку из другой жизни. Единственное, что осталось ему от нее. Единственный предмет из его прошлой, московской жизни; магический артефакт, ведущий свое происхождение отсюда, с Земли-Магической, будоражащей воображение Альтерры.

Поблизости от лощины у Гирбилина имелся тайник, устроенный под переплетенными корнями массивного дерева, поросшего седым лишайником, невозможной совершенно толщины – в таком стволе запросто поместилась бы вся Севина комнатка.

Из тайника был извлечен мешок с местной наличностью – звонким серебром и медяками – и сухая одежда – груботканые рубахи, широкие крашеные штаны, высокие сапоги, длинные накидки с капюшонами.

Гирбилин пояснил: в таком виде они не привлекут к себе внимания, так одевается половина хмарьевских обывателей.

Одевшись, отправились в город. И чем реже становился окрестный лес, тем отчетливый нарастал звук города – скрип тележных колес, ржание лошадей, визг лебедок, стук топоров, звон посуды, лязг колодезных рычагов, чавкание ягодного пресса, хруст мельничных жерновов, неумолчный хор тысяч голосов…

Хмарьевск выглядел именно таким, каким Северин помнил его по своим снам.

Лабиринт улочек, переулков, стен, огородов, пустырей, лачуг, особняков. Зловонные горы отбросов, обсаженные цветами статуи, навозные кучи, забитые до отказа пивные, тенистые садики, сумрачные храмы, не умолкающие даже ночью мастерские и фактории.

Мешанина, карнавал, сутолока.

Уличные торговцы с корзинами, забитыми огурцами и капустой, местной рыбой-скоткой и крабами-лофкритами; продавцы густо-красного кваса и пенистого зеленого пива из пузатых бочек. Пекари, обсыпанные мукой, и мясники в перемазанных кровью фартуках… Рудокопы, рыбаки, столяры, крестьяне, углежоги, камнетесы, винокуры, оружейники, мытари, кузнецы…

Разряженные в вышитые камзолы с клановыми гербами, в шелковых плащах, заколотых у плеча фигурными пряжками, – богатые бездельники со шпагами и мечами у пояса.

Скучающая на перекрестках с постными физиономиями городская стража в серых камзолах, шитых зеленой нитью, и шлемах с зелеными перьями.

Разносчики с ведрами, грузчики с мешками через плечо, нищие оборванцы, чумазые дети, жрецы Духов-Хранителей в цветных хламидах и разукрашенных масках, бродячие философы с бородами до колена и чернокожие, лоснящиеся от солнца, пожиратели огня; размалеванные девицы, почтенные матери семейств и согбенные старухи с клюками…

Садовники, лекари, цирюльники, банщики, актеры, драматурги, маги, клоуны, повитухи, скульпторы, шлюхи, аптекари, наемные убийцы, дрессировщики, библиотекари. Лошади, бродячие собаки, вороны, кошки, голуби…

Хмарьевская уха, непрестанно бурлящая, кипящая, исходящая паром, бездонный котел, едва прикрытый крышкой Городского Совета, пытающегося удержать в узде, остудить, урезонить всю эту людскую массу, раздираемую на части застарелыми противоречиями и рознями.

Прежде всего, Гирбилин намеревался навестить своих старых приятелей.

Список их был весьма короток: всего три имени. Со всеми тремя (то ли со всеми вместе, то ли по отдельности – Северин толком не понял) его связывало общее боевое прошлое.

Первого звали Лерус Мыслечтец. Фигура в Хмарьевске легендарная и уважаемая.

На момент последнего визита Гирбилина в Хмарьевск Лерус обретался на юго-востоке города, в округе Лягвина Плешка, и состоял в должности чиновника городской стражи, заведуя одним из бесчисленных ее подразделений, да не простым, а Особым – отвечавшим за магический надзор.

Именно там, в Лягвиной Плешке, они его и нашли.

Правда, не в ставке магических инспекторов, напоминавшей мрачный замок с бойницами и башнями. Туда их не пустили. Дежурный стражник разговаривал с ними через крохотное окошко в дубовых воротах, забранное кованой решеткой. Ограничившись справкой о нынешнем местоположении Леруса, со скрипом сдвинул заслонку, показывая, что разговор окончен.

По адресу, указанному стражником, Северин с Гирбилином и отыскали Леруса.

На примыкавшем к заболоченному парку старом кладбище, с которого открывался вид на укутанный туманом Хмарьевский кремль.

На могильном камне было выбито:

«Вышедшему из ниоткуда

Ушедшему в никуда

танцевавшему на проволоке Вечности

с погасшей свечой

во Тьме».

– Я-то думал, – сказал Северин, – в Москву вы прямиком отсюда, из Хмарьевска попали. А вы, выходит, давненько тут не бывали.

– Годы, – ответил Гирбилин, мрачно разглядывая каменное надгробие на могиле своего друга.

– Где же вы были?

– В Аррете.

– А это что?

– Мир, где похоронена надежда, – скривился Гирбилин. – Пойдем, Северин, здесь нам делать нечего…

Вторым в списке Гирбилина был владелец таверны «Ощипанный гарпиль», располагавшейся в злачном районе под названием «Мушиные Фермы».

Звался он Дардагиль. Долговязый и худой, нос крючком, щербатая ухмылка, из-под расшитого бисером замусоленного колпака выбивались длинные нечесаные космы.

Обнаружив в своем заведении Гирбилина, владелец «Ощипанного гарпиля» немедленно потащил гостей через черный ход, через занавеску из громыхающих бусин на длинных лесках – на задний двор, залитый помоями. Посреди двора дремал, погрязнув в луже, угрюмый хряк, которому прямо подмывало дать сапогом под оттопыренный толстый зад.

По словам Дардагиля, он, конечно, невероятно рад был видеть старого приятеля, но в городе тому появляться сейчас, мягко говоря, небезопасно. Тем более что у них тут, на Мушиных Фермах, теперь повсюду рыскают лазутчики, посланные «теми ребятами, которых мы не любим…», и поэтому Гирбилину лучше всего отправляться прямиком к старине Найрису, Отшельнику нашему Мошкарицкому.

Тот, как всегда, киснет в своей рыбачьей избушке. Там, мол, Дардагиль их и нагонит ближе к ночи, и всеми новостями поделится. Новостей масса. И, забегая вперед, что касательно Мурина – да, он в городе. Довелось созерцать лично. Подробности позже, ночью.

«Старина Найрис, Отшельник наш Мошкарицкий» был третьим в списке Гирбилина. Именно к нему, за неимением других вариантов, и направились.

Найрис действительно обнаружился в рыбачьей избушке на берегу Мошкарицы.

На кого-кого, а уж на рыбака он никак не походил.

Здоровенный плечистый детина, громогласный и хмурый, густая темная бородища, волосы собраны на затылке в сложным образом заплетенную косицу, на левой скуле – синяя вязь ритуальной татуировки в честь хранителя Тенабира, в светлых глазах нет-нет да и промелькнет какая-то шальная мухоморно-берсерковская искра.

Именно в компании с Найрисом они наблюдали теперь, как последние лучи закатного солнца тонули в Мошкарице, как солнце – вроде бы и знакомое, привычное Северину, но при этом какое-то совершенно чужое – медленно скрывалось за лесом, окрашивая алым высокие кроны сосен.

Комары, едва солнце ушло, полновластными хозяевами вступили в свои владения.

Северин сидел на берегу, глядя, как медленно несет свои воды Мошкарица, слушал, как Гирбилин и Найрис вспоминают минувшие дни и великие битвы, толкуют о последних хмарьевских новостях и слухах.

С реки тянуло сыростью и тиной.

Северину на руку уселся очередной комар-кровосос. Какой-то особенно крупный экземпляр. Даже вонючая мазь его не отпугнула.

Северин с силой шлепнул себя по руке. Посмотрел в сторону тающего заката. Там, над верхушками хвойного леса, уродливым грибом выступала Тенабирова Башня.

Это было архаическое сооружение, живая память о смутной и кровавой эпохе, когда Магия только утверждалась в этом мире. Память о тех хаосе и розни, что, по словам Гирбилина, царили в те годы. В те годы его самого не было еще и в проекте, хотя, как знал теперь Северин, возраст его провожатого и наставника, по человеческим, по «земным» меркам, был куда больше, чем просто «почтенный».

Закат окрасил алой краской замшелые камни Башни. Ничего особенно жуткого, если присмотреться, в ней не было. Замшелые руины посреди леса.

Северин посмотрел на своих спутников.

Мужчины, что называется, видавшие виды, опытные, плоть от плоти этого чужого и страшного мира, они прекратили свои серьезные разговоры и занялись, наконец, рыбалкой. Сыпали прикормку. Забрасывали сеть. Споря друг с другом за первенство над добычей, тягали из реки прищелкивающих клешнями лофкритов. Разновидность местной фауны, нечто среднее между крабом и омаром. Четырехглазое страшилище, облаченное в винно-красный панцирь. Один из побочных результатов все того же Магического Пришествия.

«Как они живут здесь? – подумал Северин. – Как вообще к этому можно привыкнуть?!»

Вот, к примеру, этот Найрис. Промышляет рыбалкой. С утра до вечера. Пропахшая потом рубаха, ноющая спина, дождь или жара, осенняя слякоть или зимнее ненастье. Все те же – сосны, Башня, река. Злобные лофкриты, которые так и норовят отхватить клешней полпальца. Пригоршня серебряных монеток в благодарность за труды.

Есть, как Северин успел узнать, и другие возможности устроить карьеру в Хмарьевске.

К примеру: знаком вопроса скрученная спина, набитая пылью глотка, въевшаяся в щеки сажа рудников. И все те опасности, что, по словам Гирбилина, таят в себе подземелья, – безымянные твари, приходящие с нижних уровней, ядовитые подземные грибы, которыми поколения горняков травятся от года к году, призраки погибших рудокопов, постоянное ощущение, что одного-двух ударов кирки хватит, чтоб пробить брешь в самую Преисподнюю.

И сразу вспомнились те шахтеры, которых Северину уже посчастливилось увидеть в Хмарьевске: вампирически-бледные лица, бескровные губы, серые скулы, многочисленные морщины, тусклые глаза. Чудом избежавшие завалов, потерявшие при подземных взрывах тройку-другую пальцев как минимум. Счастливчики с мертвыми глазами.

Гирбилин с Найрисом тем временем вытянули какого-то небывало крупного, прямо гигантского лофкрита. Как мальчишки, спорили, чья это заслуга.

«Может, на этом они успокоятся? – подумал Северин. – Может, теперь уже мы пойдем в рыбацкую хижину, что прилепилась на откосе? К пламени очага, в тепло и свет, подальше от всей этой комариной вакханалии и болотной сырости?»

Гирбилин с Найрисом, устав спорить, ударили по рукам. Найрис сказал что-то, на что его приятель ответил громким хохотом.

Северин даже представить себе не мог, что его проводник умеет смеяться.

Найрис скрылся в камышах. А Гирбилин помахал рукой, мол «присоединяйся».

Северин вынул изо рта травинку, поднялся. Идти ему никуда не хотелось. Хотелось побыть наедине с самим собой. Разобраться во всем.

Но что еще оставалось? Помалкивать да слушать. Осваиваться. И к чему бы все это ни привело… Жанна… она того стоит, ведь верно?