Читать книгу Депеш Мод - Сергей Жадан - Страница 4

00.00

Мои друзья хотят, чтобы с ними считались. Они ревниво относятся к тому, как с ними разговаривают и про что, как на них при этом смотрят, стараются понять, что про них думают, когда говорят, постоянно скандалят, с ними трудно общаться, они нервничают в компаниях, если это не их компания, их время от времени откуда-то выкидывают, если бы кто-то из них летел самолетом, его бы из самолета выкинули, это уж точно. Я сам к таким вещам раньше нормально относился, но в последнее время тоже начинаю заморачиваться – не люблю, скажем, когда кто-то забывает мое имя, вот, скажем, мы говорим-говорим, и вдруг оказывается, что никто не знает, как меня зовут, вокруг столько придурков крутится; или терпеть не могу, когда у кого-то на лице разная хуйня, ну, я имею в виду не каких-то там циклопов одноглазых, конечно, просто если у кого-то лицо порезано посля бритья, или кровь на губах или другие вещи – не люблю, по-моему, это неуважение – ходить с такой гадостью на лице, не умеешь бриться – сиди дома, втыкай в телевизор или займись чем-нибудь полезным, нет – обязательно расхуячит себе морду каким-нибудь станком, встретит тебя на улице и давай грузить никому не нужными вещами, не помня, к тому же, как тебя зовут. Или не люблю косметику, жуткая вещь – косметика, агрессивная и плохо пахнет, парфюмы терпеть не могу, еще пить – ладно, но так – не понимаю, разные колечки, шарики, значки – во всем этом есть неуважение, во всяком случае мне так кажется. Раньше я спокойно относился к подобным вещам, вообще – раньше я много вещей просто не замечал, жизнь такая прикольная штука – чем дальше заплываешь в ее акваторию, тем больше говна плавает вокруг тебя, плавает и не тонет, но, с другой стороны, так и интересней. Друзей у меня довольно много, это даже не компания, скорее такой дружеский коллектив симулянтов, которые наебывают всех вербовщиков и работодателей, мы живем в нескольких соседних комнатах на одном этаже, спим где попало, я даже не всех знаю, настоящий друг тут один – Вася Коммунист, другие – публика более-менее случайная, хотя тоже наши друзья, они то появляются, то исчезают, иногда их набивается на нашем этаже больше десятка, иногда – я один по несколько суток брожу по коридорам, вылезаю на крышу и смотрю вокруг. Нам всем по 18–19, большую часть моих друзей уже повыгоняли с учебы, они теперь или безработные, или занимаются никому не нужными вещами, например, Собака Павлов – никогда не мог понять, чем он на самом деле занимается. Родители Собаки Павлова евреи, но на себя он это не переносит, говорит, что родители – это родители, а он – это он, более того – Собака Павлов говорит, что он прав. Соответственно, с родителями он не живет, говорит, что не может жить с евреями, тусуется по знакомым, иногда зависает у нас на неделю-другую, где-то у него есть бабуля, видимо, не еврейка, потому что у нее он иногда тоже останавливается. Время от времени он тащит у бабули из сервантов разный антикварный фарфор и продает его на барахолке, на вырученные деньги накупает в аптечных киосках около рынка таблеток и идет к нам. Тогда мы вообще не выходим из комнаты по несколько дней, разве что отлить или поблевать, но поблевать можно и в комнате. Отлить, в принципе, тоже. Я люблю Собаку Павлова, даже несмотря на его антисемитизм, мне-то что.

Собака идейно не работает, считает западло, говорит «мне западло работать на них», он вообще считает, что в нашей республике произошел переворот и к власти пришли евреи, жиды – говорит он, – всюду жиды; я в принципе считаю, что он зря так говорит, но работать тоже не хочу. Не так давно, правда, наши друзья – рекламщики Вова и Володя – устроили Собаку к себе в газету, в отдел рекламы, курьером, Собака долго колебался, приходил к нам на этаж, ходил по кухне, называл Вову и Володю жидами и колебался. Наконец решился и пошел работать. Проработал дней десять. Несколько дней назад исчез, вместе с какой-то корреспонденцией, Вова с Володей приезжали к нам, но мы ничего не знали, звонили родителям, те тоже не слышали про своего сына-Собаку уже полтора года, кажется, их это устраивало, даже к бабуле поехали, бабуля их не впустила, смотрела через полуоткрытые двери и не понимала, чего от нее хотят, похоже, Собака вконец замордовал старуху, попробуйте поживите с внуком, который на завтрак употребляет сначала водяру, а потом уже все остальное. Одним словом, Собака пропал, и наши друзья-рекламщики грозили сделать с ним что-то страшное, в случае, если тот найдется, – «так и передайте Собаке, – говорили они нам, – яйца поотрываем». Я сомневался, что таким способом Собаку можно было заманить назад в редакцию, но обещал передать. Мне не трудно. Вову и Володю мы недолюбливали, но терпели, они учились на историческом и, как большинство отличников с исторического, сотрудничали с кгб; кгб, я думаю, сильно потеряло от присутствия в своих рядах двух даунов – Вовы и Володи, но порядок есть порядок, я так думаю, иначе для чего б их держали в штате. Вова и Володя, очевидно, что по протекции кгб, уже на первом курсе устроились в рекламный отдел одной из первых харьковских независимых газет, газета их работала от какого-то фонда демократического развития, редактор – пидор-проныра – выбил из америкосов солидный грант, и они запустили в свет свою независимую газету, одними из первых в городе начали печатать на обложке голых теток, а внутри – пространные программы телепередач. Кроме того, постоянно гнали на совок, можно сказать, за деньги америкосов поливали говном нашу советскую родину, нашу молодость можно сказать, я не любил эту газету, хотя тетки на обложке мне нравились. Вова и Володя работали, как я уже сказал, в рекламном отделе, не знаю, как они там работали, возможно, что и плохо, потому что традиционно раза два в неделю они заезжали к нам, напивались водяры и дрались между собой. Вообще они приятельствовали и ладили друг с другом, Вова был немного выше, Володя – немного толще, и вот напивались, выходили незаметно в коридор и начинали мочить друг друга, причем по-настоящему, без дураков, с выбитыми зубами, с соплями и слезами на фейсах. Так что какие из них могли быть кагебисты – не знаю. Мы их сначала разводили, а потом смотрим – ну, хули, дерутся пацаны и пусть себе дерутся. Может, у них, у историков, так принято, может, им кгб за это доплачивает, чего лезть.

Еще с нами на этаже живет Ваха. Ваха грузин, хотя Собака его тоже называет евреем. У Вахи свой бизнес – возле конечной, на самом выезде из города, совсем близко от нас, у него стоит несколько киосков, в которых работает несколько наложников. Наложники живут в одном из киосков, собираются там на ночь, зимой жгут костры, однажды чуть не спалили киоск, хорошо, что он был железный, просто пожарились, но выжили. У Вахи целых две комнаты – в одной он живет, в другой держит контрабанду, разные там шоколадки, колу, героин и чупа-чупсы. Ментуре он платит, вахтерам тоже, нас не трогает, так что Ваха положительный герой, точно положительный, иначе не скажешь. Нам он продает непаленую водяру, хотя скидок не делает. Собаку Ваха боится, и когда тот приходит к нам, запирается в одной из комнат, я себе представляю, как он в это время пересчитывает тертые банкноты и заглатывает золотые монеты, чтобы еврей-антисемит Собака Павлов не отобрал в случае чего.

Дальше по коридору, где-то в его недрах, живет Какао – донбасский интеллигент. То есть его мама работает в библиотеке на какой-то шахте. Какао толстый, и мы его не любим, он к нам зато тянется, ну, у него и выхода, по большому счету, другого нет, кто станет водиться с донбасским интеллигентом. Хотя у него есть еще какие-то знакомые в городе, кроме нас, какие-то музыканты, очевидно, такие же пижоны, как и Какао, когда он с ними встречается, то приползает домой на рогах, накачанный портвейнами, и заваливается спать. У Какао есть песочный костюм, в котором он похож на полного мудака, он его почти никогда не снимает, чуть ли не в душ в нем ходит; когда накачивается портвейнами и приползает домой, заваливается в постель прямо в этом костюме, многофункциональная штука выходит – костюм донбасского интеллигента. Проснувшись, Какао выходит на кухню и наблюдает, кто там что себе готовит, нюхает полуфабрикаты и говорит на всякие отвязные темы – неопохмеленный, толстый, в мятом пижонском костюме.

Еще все время где-то рядом живет Моряк – отмороженный чувак с порванным правым ухом, говорит, что ухо ему собака прокусила, Павлов? – обязательно переспрашивает кто-нибудь, такая типа шутка, Моряк какой-то богобоязненный или просто тормознутый, даже не знаю, как объяснить, он, скажем, моется только ночью, говорит, что не хочет, чтобы ему мешали, мешали что? спрашиваю я все время, Моряк краснеет, но продолжает мыться только ночью, такой вот чувак.

Из других друзей можно упомянуть разве что Карбюратора, да, Сашу Карбюратора, тоже моего хорошего приятеля, Саша приехал откуда-то из-за границы, хотя она тут всюду, эта граница, Саша, собственно, приехал против родительской воли, оказывается, и такое бывает, у него дома остались мама и отчим, Саша закончил курсы водителей, имеет настоящее водительское удостоверение и хочет со временем открыть какую-нибудь контору по перевозке грузов, ну там купить себе катафалк и возить, скажем, мебель, он вообще со страстью относится к технике, если вы понимаете, о чем я. Однажды он даже купил себе учебники со схемами и описаниями автомобилей и попробовал во всем этом разобраться. Начал он, как нетрудно догадаться, с карбюратора. После этого учебники исчезли, насколько я понимаю, их просто кто-то пропил, чего добру пропадать.

Вообще Карбюратор имеет такую способность – вступать в говно, не ему уготованное.

Ну, всех до конца я уже и сам не слишком хорошо знаю, появляются разные герои комиксов время от времени, но проследить, кто они и для чего появляются в нашей жизни, очень трудно, так – приходит какой-нибудь, условно говоря, Иваненко – химерный тип, если не сказать ебнутый, и, собственно, это все, что о нем можно сказать. Фактически все.

Хорошая, вечно голодная компания, которую непонятно что держит вместе, потому что в принципе все друг друга недолюбливают, но это еще не причина, чтобы игнорировать здоровое общение. Делать нам, по большому счету, нечего, хотя у каждого свои отношения с действительностью, в нашем возрасте они сводятся до каких-то простых прихотей и желаний – ну, потрахаться, я даже не знаю, что еще. Женщины нас игнорируют, даже проститутки с кольцевой, мы время от времени ходим посмотреть на проституток, такие будто бы экскурсии, бесплатные аттракционы, денег у нас, конечно, нет, поэтому мы просто с ними тусуемся, клянчим папиросы, рассказываем разные истории из жизни, мешая им, одним словом, зарабатывать тяжкий хлеб проститутки. Но они к нам относятся неплохо, там, на кольцевой, они не особо кому нужны, так же, как и мы, и им, и нам не хватает бабок и всеобщей любви, и они, и мы переживаем это мокрое дождливое лето в пустом харьковском пригороде, заросшем травой и залепленном рекламой, фантастическое место, фантастические проститутки, фантастическая жизнь. Гомосексуализмом мы не занимаемся, хотя к тому все идет.

7.00

Главное, что они все правильно рассчитали, в таких случаях что-то где-то не додумаешь – обязательно попадешь, тут все не так просто, когда начинаешь делать свой бизнес, что-то там продавать, сперва подумай, пусть даже ты беспроигрышными на первый взгляд фишками занимаешься, все равно лучше перестрахуйся. Одно, если имеешь дело, скажем, с акциями или с перерасчетами, ну, короче, если бабки тебе в руки не попадают, тут еще за тебя кто-то может все подсчитать, только и должен выполнять, что там от тебя требуется, и не заниматься распиздяйством на рабочем месте. Другое дело, если работаешь с живыми бабками, с черным, блядь, налом, и за тобой не стоит контора, если оказываешься один на один, без всяких посредников, с живой денежной массой, вот тогда лучше подумать, иначе где-нибудь обязательно влетишь, это уже без вариантов. Сколько раз приходилось видеть, когда нормальные, в общем, люди хватались за откровенно лажовые вещи, соответственно, горели вместе с остатками финансового благополучия и общественного уважения, бизнес средней руки такая стремная штука, что только один неверный шаг – и у тебя уже паяльник в заднице, такое вот первичное накопление капитала в условиях посттоталитарного общества.

Они и мне сначала предлагали войти в долю, но я почему-то отказался, не знаю, что-то меня насторожило, даже не знаю что – внешне все выглядело серьезно, мой друг Вася Коммунист, хороший парень, редкостной души похуист, в какой-то момент заломался жить на водке с чаем с постоянными перебоями и все посчитал, выходило вроде складно: они сбрасываются вчетвером, едут в Россию, покупают там на все бабки два ящика водяры, если купить у нас доллары и поменять их в России, они как раз выигрывали на курсе, тем более если берешь оптом, ну, два ящика – это не опт, но кого это волнует. В Россию и назад они добираются электричками, на билетах экономят, в дороге питаются все той же водярой, привозят ее назад и сплавляют на вокзале за двойную цену, потом опять едут в Россию и покупают четыре ящика водяры, так же привозят ее назад и так же сплавляют, это займет немного времени, но за пару ночей на Южном вокзале города Харькова можно продать что угодно, даже душу, если она у тебя есть, после этого начиналось самое интересное – они едут еще раз, последний, и на все бабки покупают восемь ящиков водяры, перевозить ее довольно рискованно, но попробовать можно, в случае чего откупиться от таможенников можно будет той же водярой, хоть и жалко.

И вот, – говорили они мне, – у нас выходит по два ящика водяры на рыло, представляешь? Ну, – говорю, – и что? И мы, – говорили они с придыханием, – их пробухиваем!!! Что, все восемь ящиков? Да! Не осилим, – говорю. Хуй, – говорит Вася Коммунист, – дня за три осилим, точно осилим. Я представил себе эти три дня и отказался.

Вася правда умеет такие вещи серьезно провернуть, я его понимаю в принципе, чего ему терять, это его шанс хотя бы несколько дней не иметь перебоев с продовольственной корзиной, которая в его случае почти исключительно состоит из разной ликеро-водочной продукции, собственно водочной, при чем тут ликеры. Он набирает скаутов, подговаривает Моряка, Моряк соглашается довольно быстро – почему бы и не поехать, говорит, в городе ему делать нечего, им даже милиция не интересуется, потому что живет Моряк без прописки, как и надлежит настоящему морскому волку, ночью прячется в душе, днем отсыпается, о его существовании вообще мало кто знает, дембель в мае, одним словом, еще к ним присоединяются два каких-то чувака, неизвестного социального происходжения и административного подчинения, Вася целую ночь со среды на четверг проводит среди них агитационную работу, говорит, что в России сейчас можно почти за бесценок скупить что угодно, хоть танки через границу перегоняй, но танков они не хотят, они хотят водяры, так что план всем нравится, я бы тоже согласился, я уже говорил, ну да не сложилось. И вот утром они таки срываются ехать за своими призрачными синими птицами демпингового алкоголя, сбрасываются у кого сколько есть, но у них не хватает даже на мороженое.

Надо что-то продавать. Кто-то из компании притаскивает фотоаппарат, вот, говорит, фотоаппарат, а не жалко? спрашивают его, нет, все хорошо, говорит он, все равно фотографировать нечего, правда, соглашаются все, что тут фотографировать, сам Вася достает откуда-то заныканный бинокль, я, например, не знал, что у него есть бинокль, хотя мы друзья, такая штука. Ну, и остается теперь кому-то все это барахло продать. В принципе, – думает Вася, – продать можно было бы Моряку, он лох, он бы купил. Но Моряк в доле. Можно продать Какао, Какао тоже лох, и он не в доле. Но Какао не только не в доле – он вообще исчез, его уже несколько дней никто не видел. И тут кто-то вспоминает про Ваху, правильно, – говорит Вася, – Ваха – грузин, грузины любят оптику, правда? – недоверчиво переспрашивает кто-то из компании, ну конечно, – говорит Вася, – конечно: все грузины любят оптику, и они идут к Вахе и находят его в одном из его киосков, говорят, типа, Ваха, оптику возьмешь?

Но Ваха в это прохладное июньское утро с головой дружит не совсем, он по уши завяз в собственном канабисе, который курит с вечера в собственном опять же киоске вместе с наложниками, так что у Вахи начинаются страхи, какую оптику, камандир? – спрашивает он, – почему оптику? Вася достает из пакета старый бинокль без ремешков и почти непользованный аппарат «ФЭД 5» в скрипучем кожаном футляре, вот, говорит Вахе, бери, не пожалеешь, товар хороший. Ваха продолжает стрематься и из киоска не выходит, сидит там вместе с наложниками и смотрит на Васю сквозь узкую амбразуру, но Вася ему дружески улыбается и другие скауты тоже улыбаются, хоть и немного напряженно, и Ваха вдруг думает – бля, думает он, бля, что я делаю, почему я тут сижу, который сейчас час, что это за мудаки стоят передо мной и главное – почему они с биноклем?!! Но какие-то голоса что-то ему там нашептывают, и он таки вылазит наружу и берет в свои непослушные руки оптический прибор, его отводят немного в сторону, чтобы у него было на что посмотреть, на улице пусто, воздух вокруг киосков пахнет канабисом и дождем, Ваха смотрит в бинокль и со священным трепетом рассматривает заполненные тихие автостоянки, конечную тридцать восьмого, нескольких проституток на перекрестке и дальше по кругу – недоделанную девятиэтажку, которую возводят зеки, разъебанный социализмом универсам, трамвай двадцатку, выползающий откуда-то из трясин, и так обернувшись вокруг собственной оси, он вдруг упирается вооруженным глазом в собственный, опять-таки, киоск и перед его затуманенным взглядом вдруг четко встает надпись «ЧП ВАХА», ни хуя себе, думает он, это же я, и тут его окончательно вставляет…

Продав оптику и получив на руки неплохую для их скромных скаутских потребностей сумму, друзья тут же, над телом полуобморочного Вахи, покупают у его наложников два литровых кайзера и прямо так едут на вокзал, чтобы сесть на первую утреннюю электричку до города Белгорода, они весьма возбуждены и крикливы, среди душистого летнего утра, под свежими небесами, отчаянные искатели радости и приключений, со стороны они действительно похожи на туристов или даже скорее на паломников, которые вот едут себе на поклон в город русской славы Белгород и не берут с собой ничего лишнего, кроме двух литровых кайзеров и студенческих билетов, а считая, что до Белгорода кайзеры они выпьют, то и вообще ничего лишнего, как настоящие паломники.

11.00

В Белгороде они решают сначала посмотреть город, все-таки интересно, как тут люди живут, потом взять то, что им полагается, и вечерней электричкой вернуться назад, времени у них полно, спешить им некуда, так что они выходят через облеванный вокзал города русской славы и сразу натыкаются на магазин с огромным количеством алкоголя внутри. Не хуй в этом Белгороде смотреть, – говорит Вася и заходит внутрь. Ему никто не возражает.

«Шо вам, сыночки?» – спрашивает продавщица. «Мамаша, мамаша, – говорит Вася Коммунист, – нам водочки». – «Сколько?» – спрашивает продавщица. «Два», – говорит Вася. «Пузыря?» – деловито спрашивает она. «Ящика», – говорит Вася. «А вам, сыночки, по шестнадцать годков уже есть?» Компания дружно достает студенческие билеты с государственной символикой своей республики. После этого врата падают и водяру им продают.

«Хорошо бы было ее трахнуть», – говорит Моряк уже на вокзале. «Чувак, – нервно отвечает Вася, – ты тут бизнесом занимаешься или блядством?». Риторический вопрос в принципе.

14.00

На обратном пути их побил наряд. Вообще они сами виноваты, расслабились, имея на руках такое добро, расслабились и закурили прямо в вагоне, а поскольку вагон был почти пустой, то у наряда даже не было выбора, молча подошли и надавали дубинками по спине. Скауты молчали и, чтобы не выказать боли и отчаяния, думали о чем-то хорошем, а поскольку оно – это хорошее – находилось совсем рядом, под скамейкой, то думалось им легко и экзекуцию они перенесли достойно. Хотя наряд, видимо, рассчитывал на какое-нибудь вооруженное сопротивление, они уже несколько часов тут катались туда-сюда, их, по-своему, можно понять, катаешься ты в занюханной электричке вдоль государственной границы и даже помахаться не с кем – вокруг одни спекулянтки, с кем тут махаться, они и скаутов били скорее по инерции, так – чтобы форму не потерять, хотя легче от этого никому не было.

«Пидарасы, – говорит Вася, когда наряд исчезает, – лучше шли бы на завод, в цех». «Правильно, – говорит Моряк, – в литейный цех». Все соглашаются – правильно, в литейный цех, в литейный цех, литейный цех это круто.

18.00

На вокзале, уже в Харькове, они находят гуцулов, которые второй месяц пробиваются откуда-то из-под Костромы, с заработков, и сидят несколько недель на харьковском вокзале, бабки просадили, так что теперь не знают, куда им лучше поехать – назад под Кострому, еще бабок заработать, или все-таки домой, поскольку не сезон, они решают ехать все-таки домой, достают из общака остатки бабок и покупают у скаутов один ящик водяры, водяра у скаутов дешевле, чем везде на вокзале, так что гуцулы и берут сразу ящик, кто его знает, как оно дальше сложится, лучше не рисковать с этим.