Читать книгу Человек пишущий - Сергей К. Данилов - Страница 2

Взяв в руки бритву, посмотрел на себя в край зеркала требовательным парикмахерским взглядом и чертыхнулся от негодования: слева на лбу в свете окна блестит розоватая шишка.

Однако же! И справа другая красуется симметрично, вот дрянь, точь в точь и по размеру и розовато-блестящему облику ровня левой, да какие болезненные на ощупь. Ах, черт тебя забери со всеми потрохами! Будто не два чирья объявились на самом видном месте, а молодые рожки у бычка вот-вот прочикнутся. И, заметьте, всегда так: обязательно что-нибудь непредвиденное случится в самый ответственный момент сборов на работу, а того хуже бывает, когда у самых уже дверей ветхие шнурки на туфлях как на зло: тресь… порвутся, сиди тогда, дергайся, связывай скорей узелками.

Был бы женат, ей богу, немедленно поднял крик на всю квартиру: от чего, дескать, дражайшая супруга, рога у мужа на лбу явились? С какой стати, сударыня, и по чьей милости, извольте знать? Не по вашей ли женской части дельце? И не пришла ли пора сыск учинить с пристрастием? Как полагается: с дыбой, плетью, клещами? Признавайся, несчастная: с кем, когда, каким образом? Ах ты мне, запираться? Отвечать! Все равно узнаю, пощады тогда не жди!

Да что там, ныне любой встречный в одну секунду определит весь ужас его положения, стало быть здороваться знакомые начнут много охотней обыкновенного, всем видом радостно-сокрушенным, и без того стократно дурацким полезут выказывать душевное понимание, расположение свое идиотское, с размаху бодренько хлопать по рукаву, обнимать да шутить, дескать, бог не Микишка, на лбу шишка! Ничего-ничего, с кем, брат, не бывает! А отвернувшись, и не слишком-то скрывая, в ладошку прыснут. Разбойники! Натуральные разбойники!

Любой хлюст подзаборный, с кем сроду не знался, не разговаривал, и тот полезет выражать соболезнование. Облапает, собака, всего с ног до головы обыщет, наглец, но кошелька не стащит, нет кошелька – давно сперли. Выкусил? Дрянь ты, мамушка после этого! Подвела под монастырь неизвестно с какой рожей на пару! Жена, само собой, за словом в карман не полезет, не та стать, мигом с разворота в глаз выдаст ответную аттестацию, дескать, сам ты дурачина с рождения и простофиля невежественный! Коли веришь в приметы, хуже бабы базарной! Поглядите-ка на него, да всерьёз, с пристрастием: о, дурачина! А еще образованным человеком называется! Не стыдно мракобесие распространять по жилому помещению, где собственная семья столько лет безвылазно обитает?

А жена Глеба Заваркина и должна быть бой-бабой, с этим он внутренне согласен, этого самого некоторым образом побаивается, но… иначе существовать не получится. В противном случае, ну, что бы совсем изначально мучительно противном, выжить двум тихим людям в местных грубейших условиях никак невозможно. Как человек понюшки табаку не стоящий, сам знает, ибо в цвете лет работает всего-навсего ночным сторожем в магазине строительных товаров, где несчастную зарплату в две тысячи рублей, при определенном государством нищенском минимуме в четыре тысячи, задерживают на полторы недели без всякого объяснения. Они не платят, а Заваркин ходит и ходит на работу за сей мнимый минимум, как привязанный, стесняясь спросить главбуха: когда? Взять бы ее за грудки и встряхнуть хорошенько. Хотя и главбух не весть из себя что, так себе, затурканная обстоятельствами бабёночка, жалко…

Нет, лучше ему пока бессемейным остаться. Ведь когда бы имелась у Глеба своя гром-баба, настоящая, она так бы прямо в глаза сейчас и обругала: дурр-рак, мол, ты этакий и не лечишься! Небось опять на мраморном магазинном полу спал-валялся, вот и заработал чирьи на видном месте! Заставь дурака богу молиться! Сколько раз было тебе говорено спать на стульях! Составь три штуки в линию и спи кум королю, сват министру! Не слушаешься жену – получай удовольствие на полную катушку: рога на лбу, идьёнт несчастный! Да, да! Обзывала бы идьёнтом, стопроцентно бы обзывала, потому что… он такой и есть…

«Нет, – завопил бы в ответ Глебушка, – сама ты, коровища безразмерная, пробовала хоть раз в жизни спать на трех стульях в мраморных залах? Пробовала? Идем-ка, сходим в приют моего отдохновения, взгромоздишься там, а я посижу рядышком, посмотрю на тебя, умную, да подожду, как ночью те стулья на склизком немецком мраморе в разные стороны разъедутся, и так грохнешься спросонья об пол, что не раз маменьку вашенску помянешь, пока будешь вставать, а может даже и не маменьку, но точно – не раз».

Боже, как же это хорошо, что ни жены ни любовницы у Заваркина нет, и никто не ругается за чирьи на лбу, ни скандала дома, ни драки… но есть одна продавщица в магазине такая из себя фифа… которая обзывается нехорошим словом «мужчина»… то есть само по себе слово не плохое, вполне нормальное, однако выражение, с коим противная девица его тягуче произносит: му-щщи-на… в смысле: «Ну, вы, му-щщи-на… размечтались!». Вот оно, выражение это самое оставляет желать лучшего.

Вспомнив продавщицу Юлю, Заваркин немедленно включил электробритву и принялся энергично скрести двухдневную щетину. Сторож два дня работает – два отдыхает, бреясь соответственно, только идя на смену, экономя бритвенные ножи. Не приведи бог – сломается бритва старенькая, не приведи… И правда, слава богу, что жены нет, следовательно похихикать в свое удовольствие у знакомых не выйдет! Да, не на того напали, уважаемые! Рога не получаются. Когда вырастут да отпадут, могу подарить совершенно за бесплатно, а обрезать не дам, не марал!

Топает Заваркин в серьезном настроении, никуда особенно не торопясь, по улице к троллейбусной остановке, времени пока достаточно, как ни с того ни с сего, возле ресторана «Прага», вдруг щёлк по носу что-то, да сильно так, больно, и кровь фонтанчиком фыркнула, залив правый глаз.

Организовалась в носу третья дырка, а лицо от нее в крови, пришлось сунуть указательный палец в дырку, закрывая ее Фомой неверующим, и возблагодарить бога: «Господи наш Всевышний, благодарю тебя за милость, что в нос, а не в глаз. Всего-то на сантиметр промашка у стрелка вышла насчет правого, и что бы я сейчас делал, коли попали они, как в белку? Благодарю тебя, славный наш боже, велик ты необыкновенно, спаситель наш, могуч и милосерден отныне и во веки веков».

Отблагодарив Всевышнего, Глеб достал платочек, утер окровавленную физиономию и без того не лучшего вида, после чего принялся злобно зыркать по балконам, что нависли над улицей, в поисках горца с пневматическим ружьем или пистолетом, да где там, экие громады, не увидел никого, а все равно решил сменить побыстрей диспозицию и люди кругом скорей задвигались, обегая со всех плавными траекториями: видят же что бывает, когда тихонько ходишь, да нос не бережешь. Что делать, граждане, а? Опробовал на ощупь – торчит колко-острое из дырки, надо бы в больницу к хирургу. Травмпункт черте где – на такси надобно ехать, а денег лишь на троллейбус, и то в одну сторону. Бросился скорей в поликлинику, а там, как всегда очередь в регистратуру преогромная, встал в конец, ждёт-с. Народ с опаской на несчастного Глебушку заглядывался: кто, дескать, такой с окровавлённой мордой здесь пристроился? Не пьяный ли? Не начнет орать, руками махать, не затеет ли драку?

Плотно держа палец на верхней новообразованной в хряще носовой дырке, и отлично понимая окружающих, Заваркин, с как можно более скромным видом, простоял в очереди минут десять, кожей чувствуя, что времечко его истекает. Ага, сам собою нос вроде бы подсох, в таком случае еще раз – Слава Богу! Ну и что, ждать у моря погоды, когда ни паспорта при себе нет, ни страхового свидетельства? Кто такого красивого к хирургу запишет на прием, если тот хирург еще принимает? Пошел вдоль больничного гардероба к зеркалу, где поплевав на платочек, утер засохшую носовую кровь, вздохнул печально, улыбнулся окружающим и поехал на работу. Ой, с такими мордами, а то и похуже – полтроллейбуса едет, кого здесь стесняться?

На дежурство надобно с шести часов вечера заступить – это сейчас главное в его жизни дело. Магазин для покупателей открыт до семи часов, так что пока еще посетители по залам бродят, для домашнего хозяйства товар высматривают. Прошел тихо от дверей следом за одним таким покупателем, встал в свой закуток у стола секретарши, где потемнее, чтобы морду не приметили с распухшим носом, стоит, здоровается с бегающим мимо персоналом. А почему персонал взглядами Глеба настырно обходит? Неужто сочувствуют? Секретарша Люсенька до шести работает, уже ушла, наверное, опять в больницу отпросилась. А он как раз из больницы на смену заявился, не солоно хлебавши: с рогами и пробитым носом.

«Если кто спросит, отшучусь: бандитская пуля, – решил Заваркин. – Нет, бандитские пули. Три. Но я все равно жив, здоров и тучен, и делом не измучен. На своем посту стою всем галантно улыбаюсь. Никто, однако, не интересуется его здоровьем, обходят Глеба, как манекен. А почему так?»

Старший продавец Слава ловит любого покупателя, который появляется в дверях, чуть не в объятия, и тотчас начинает обслуживать со всем возможным политесом. Слава – детина из себя высоченная, пухлая, даже можно сказать амбалистая в своей нездоровой округлости, а глазки маленькие, серые, тонут в щеках, не слишком симпатичен, но с покупателями отменно вежлив, обстоятелен и приятно ласков до такой степени, что тем стыдно делается и хочется поскорее смыться из магазина вон.

А заходят сюда многие прохожие, ибо магазин строительных товаров большой, стоит на пути от троллейбусной остановки к спальному району, через него вечером бежит домой всё местное население. Спрашивают товар простой, потребный в хозяйстве: гвозди, инструмент в виде стамески или плоскогубцев, цемент марки четыреста, песок даже, а известку каждый второй, доски, дюбеля, да чего только не спросят граждане в магазине строительных товаров «кнауф», но ничего подобного здесь нет, испокон веков не было, а эти все равно спрашивают – надеются: а вдруг?

Простых обоев тоже нет – одни структурные, немецкие, в огромных рулонах, ужасно дорогие, ламинат, естественно, тоже германский, линолеум, плитка кафельная и даже мешки с ветонитом – все импортное, немецкое, и поставляется в магазин фирмой из Питера без предоплаты, для владельца конечно удобно, однако местные покупатели… жмутся чего-то, не берут. Микрорайон слишком окраинный, при заводах строился, прежде весь напрочь рабочий, ныне поголовно безработный после приватизации и закрытия заводов, с переоформления цехов под торговые площади, стало быть малоденежный, на копеечную сдачу металлолома народишко с хлеба на лапшу перебивается, нет, здесь евроремонтов не бывает – простенькие обои в ходу, известь, красочка дешевенькая, гвозди опять же и прочая самая примитивная мелочевка для приведения в божеский вид рассыпающихся хрущевок. Так что напрасно Слава политес демонстрирует, напрасно.

Понимая это, продавщица Юля, худощавая миниатюрная женщина со строгим иконописным лицом, что обзывает иногда Заваркина «му-щщ-щина», начала считать в кассе мелочь за полчаса до закрытия, не веря в возможности даже самого Славы что-либо здесь продать. А вторая продавщица Инна, кокетливая умница и роскошная блондинка, обладательница безупречных форм, загадочного взгляда и чрезвычайно приятного личика, вообще ушла из залов в подсобные помещения. Толи вечерний чай кипятить, толи переодеваться в ночной полет. Короче, не хочет делиться с окружающими своей необыкновенной красотой, да и то сказать: дело к вечеру, к закрытию близится, но почему-то никто ее на машине с работы не забирает, вот что удивительно, стало быть придется самой драпать по темноте и закоулкам, в связи с чем и укрылась заблаговременно в подсобке – чего нарываться на ночь глядя на пьяного покупателя – любителя прекрасного? Вот ничего не скажешь – умная женщина Инна.

Но для Заваркина главная пока все же Юля, сомнение мучит, почему девушка нынче краснеет, считая мелочь? И все время сбивается со счета, но не злится при этом, меланхолично сама себе улыбаясь? В обычной практике Глебушка старается с ней не контактировать, лишний раз зря не подставляться, юлин ответ на любой вопрос его вопрос всегда один и тот же: «Ну вы, мущ-щина, размечтались». Так что добиваться от Юли истины бесполезно, лучше Заваркин сделает два шажка до темного коридора, круто развернется, еще шажок косенький – прыг, скок, заглянет в кабинет, о, главбух на месте!

– Здравствуйте, Лидия Павловна!

Серьезная тетечка слегка поморщилась, чуть-чуть, самую малость нижним краешком розового лица, вздохнула и ответила: «Здравствуйте», конечно, не отрываясь от бумаг. Дела, знаете, дела… Чего они сегодня все как на подбор краснокожие? Ба… так девушки выпимши! Интересно знать, с какой радости, праздников вроде не намечается? Неужели по поводу зарплаты? Зарплата в подобных случаях – главный повод. Тут его осенило свыше:

– А я за деньгами пришел, Лидия Павловна…

И также, нехотя и не глядя на чертова сторожа, главбух выдала две захватанные тысчонки. Ну все, живет девка за барином!

Дождавшись техничку Милу Сергеевну, и рассчитавшись с нею, она скоро неторопливой походкой уважаемого всеми человека покинула магазин, Глебушка согбенно шаркая следом сопроводил, закрыл за ней входную дверь, продавцы к тому времени уже сокрылись в подсобке, оформленной под небольшое кафе с тремя столиками, и долго оттуда не появлялись.

Уже техничка звучно отхлестала шваброй плинтуса в обоих торговых залах, рассказав между делом очередные страшные истории о том, как муж двадцать лет изо дня в день обманывал её с её же подругой, затем молча и особо тщательно выдраила помещение менеджеров и кабинеты высшего начальства, а продавцов нет, как нет. Вернувшись из подсобки сообщила тихо: «Пьянствуют», ничего больше рассказывать не стала, собралась и ушла. Сделалось скучно. Так бы Заваркин уже давненько влез в компьютер менеджера Аллы, полетел странствовать по интернету, теперь сиди – жди, пока граждане отпразднуют свою зарплату.

Наконец они объявились. Но не для того, что бы идти домой, нет, у них перекур. Девушки празднично одетые, яркие такие, включили музыку в зале, и Глеб подумал, что сейчас начнутся танцы, ан тоже нет – кавалер Слава был один. К тому же явно обихаживал красивую Инну: шептал ей что-то на ушко, встав совсем близко возле кассы, даже приобняв слегка, что продолжалось так долго, что Юлия вернулась в подсобку одна. Заваркин сидел на своем месте, с грустью взирая через стеклянную перегородку на компьютер Аллы. Потом парочка направилась на улицу курить. М-да, загуляли серьезно. Как жаль, что сдох его старенький компьютер, из-за чего приходится тратить последние деньги в студенческом компьютерном кафе, но по настоящему можно посидеть в интернете только здесь, и вот, пожалуйста, вместо этого удовольствия приходится охранять пирушку продавцов. Настроение окончательно испортилось.

Тут вновь в зале объявилась Юля. Гладкие щеки ее пуще прежнего светились малиновым румянцем, судя по всему не теряла времени девушка зря, находясь одна в подсобном помещении-кафе. В кои-то веки кинула в его сторону вопросительный взгляд, который при желании можно было расшифровать: «Кто вас так?».

– Они вышли на улицу курить, – подсказал Глебушка, улыбнувшись настолько обаятельно, насколько возможно в его дрянном состоянии.

Та дернула плечом, нахмурилась, давая понять, что ей без того прекрасно известно, где находятся собутыльники. Ну, известно и хорошо, сторож взял со стола секретарши рекламный журнал и начал в сотый раз его перелистывать.

Вдруг Юлия бросилась к телефону, стоящему на столе, набрала номер:

– Позовите Виктора! Что значит, нет? А где он? Ну тогда передайте ему, что звонила Юлия… еще? Еще скажите, что он мне никогда не нравился, уж очень морда у него противная, очень просит кирпича! Ну очень! В общем, шепните ему прямо счас на ушко, что он козел! Да! Вот так прямо и передайте. Справа… в ухо… ага…

Положив трубку, уставилась на недвижно сидящего сторожа.

– Чего затих, мущ-щина? Кого здесь сидишь-караулишь? Какую серую мышь? Ты, вообще, в курсе, что нам сегодня ползарплаты товарами выдали? Что подводник нас всех опустил на глубокое дно, включая жену и детей? Чего глаза пучишь? Завтра с утра иди, ищи работу, лавочка в скором времени того, закрывается!

Быстрым, чрезмерно уверенным шагом она вышла на улицу, где в три минуты расстроила флирт парочки, грозивший было затянуться до полуночи. Скоро вся компания распрощалась, оставив Заваркина в легком недоумении, зато наедине с компьютером менеджера Аллы, которым он не преминул тут же воспользоваться. Сердечное расположение именно к Алле объясняется тем обстоятельством, что… грешен Заваркин, очень грешен… подслушал пароль, который девушка частенько бурчит утром при входе. А что до распсиховавшейся Юлии… ну бывает… когда выпивки много, закуски мало… вот работали бы они в продуктовом магазине – совсем другое дело.

Ночью Заваркин сначала реанимировал один старый рассказик, после чего загулял в интернете напропалую. Здесь ждала еще одна удача: его роман из лонг-листа пролез в шорт лист одного всероссийского литературного конкурса, претендовавшего на всемирный, и в почте валялось письмо от организаторов, чтобы Глеб срочно ответил: поедет ли в Москву для участия в финале? Тогда пролет туда-сюда организаторы оплатят за свой счет, даже сами купят билеты, за ними только прийти и взять в местном агентстве, сутки проживания в гостинице возместят из собственного кармана. Это что-то. Нет, в правилах конкурса такое развитие событий оглашалось изначально, чему Глебушка – ученый-преученый, конечно, не верил, решил полгода назад просто поучаствовать смеха ради, а тут, вдруг… нате вам, берите.

Но как назло рога растут. Прискорбно это… и нос пробит. А вдруг, и правда, выиграет с романом финал, тогда десять тысяч долларов в кармане и – пиши не хочу, сторожить никого не надо. Только Славу две смены подряд упросить отдежурить и все – лети к светлому будущему. Москва! Москва… Как много в этом слове для уха… и для носа… а особенно для лба с ядреными рожками! Зачем только в голову напролом лезут подозрения про вкусный московский сыр в мышеловке?

Некто шепнул изнутри, что на экране горит очередное надувательство, как миллион в лотерею из смс-ки от Билайна. Сомнение длилось целую минуту: противное такое, вредное, как желудочно-печеночная колика, как… «му-щщи-на», произнесённое узколицей Юлией. Но собственной рукой отказаться от десяти тысяч? От возможности свободного, никакой службой не обремененного писательства? Это существенно выше его сил. Осторожненько, одним пальцем, чтобы не спугнуть удачу, Заваркин набрал ответ, дескать, обязательно приедет, коли надо, вычитал на десять раз, чтобы не было какой стилистической ошибки, и отправил, после чего совершенно счастливый завалился спать на трех стульях посередь торгового зала с немецким полом из искусственного мрамора. Грохнулся в три ночи, когда сработала сигнализация, громогласно визжащая на предмет того, что в склады опять кто-то лезет.

Заказав автоматчиков, дремать уже не хочется да и поздно. Он задумался о глубинном смысле бессмысленной жизни: вот зачем ему, дураку, это было надо, устраиваться сюда за копейки, и зачем это им надо – ночами бегать с автоматами, и вообще, если разобраться, на фига нам всем такая жизнь? Ответ имелся прямо на поверхности, и был он на удивление прост: иначе не отбиться. Вот они, молодцы, спасители! Два низеньких, толстых от бронежилетов пацана в касках, с одинаковыми здоровенными автоматиками от плеча до колен, вовсе не похожими на игрушечные. Один остался в дверях магазина, с другим Заваркин отправился во двор, к складам погруженным в глубокую черноту ночи.

Шагать впереди почему-то достается невооруженному Глебу, низенький автоматчик крадется за его спиной. Была такая песня в детстве: «Гайдар шагает впереди…». Если навернут из темноты по башке обрезком трубы, пацан с большим автоматом отомстит за всё. В беспросветной черноте своего существования Заваркин не видит автоматчика, и тот не видит Заваркина, зато они громко разговаривают в надежде, что крупные опасные твари, если присутствуют, поймут, что немногочисленный отряд вооружен до зубов и ужасно опасен, а потому смоются так же тихо, как пришли. Играть в казаки-разбойники в такой тьме не хочется даже пацану-автоматчику. Заваркин решил пошутить:

– Достала меня эта сигнализация. Сыпани очередь в склад, вон лампочки две красненькие горят, меж них посеки.

Автоматчик принял шутку всерьёз:

– Рикошет далеко уйдет, ближе подойдем, тогда наверняка влуплю кому-то по рогам.

Заваркин ощупал свой лоб, чувствуя, что остался один на один с невидимым складом, его партнер замолк, растворился и ныне маскируется, ничем более себя не выдавая. Он – в засаде.

Идти в бой, то есть проверять цел ли замок, а если не цел, открывать огромную невидимую дверь предстоит Глебушке. А оно ему зачем? Чтобы получить в лоб опять же рогам арматурой? Вот скажите, люди добры, на фига Заваркин оказался стоящим здесь по щиколотки в холодной невидимой луже, грустно играя с загадочной смертью в прятки?

Зачем торчит дураком за две тысячи в месяц, которые бухгалтер Лидия Павловна достает два раза в месяц вроде подачки, невесть откуда, из какого кармана, возможно даже лифчика пятого размера?

Почему давно не уволился?

Чтобы сидеть дома, глядеть в окно – ждать, пока за долги по коммунальной плате не придут другие автоматчики, чтобы выселить из квартиры? И далее прямой путь в бомжи, рыться за помойкам, да кто еще позволит – рыться, нетушки, драться за помойки с красномордыми коллегами по несчастью? Хрен редьки не слаще, но нынче в душе надежда – десять тысяч долларов, Москва, финал, фуршет на Тверской, и это делает Заваркина безрассудно смелым, в два счета нащупывает (целый!) замок, в прыжке пинает дверь, та закрыта насмерть, даже не шелохнулась. Выкрикнул нагло громко, облегчённо:

– Крысы веселятся!

На обратном пути уже автоматчик возглавляет их грозный разведотряд. Глеб слышит его скорое чавканье по лужам, торопится следом, но не может догнать. Автоматчики уезжают. Задраив железные двери своей магазинной крепости, он чувствует, как всего трясет от счастья, хочется еще разок посмотреть на список финалистов всемирного литературного конкурса. Глеб опять бессовестно влез в ящик девушки-менеджера Аллы, как к себе домой, о боже, боже, какой он невероятно счастливый человек – вот ни в сказке сказать, ни пером описать. К тому же не застреленный случайно с перепугу пацаном-автоматчиком, с мозгами в голове, а не на чьей арматурине или гаражной стенке.

И видит, не веря собственным глазам, на е-мэйле письмо от некой Маши, которая на конкурсе представляет одного из организаторов – издательство «Прима-Вера». И эта совершенно необыкновенная девушка Маша прислала ему договор на пяти страницах на издание его романа, в приложении (лист шестой) указана сумма оплаты – 1000 у.е., что «Прима-Вера» покупает у него авторские права на роман за такую сумму сроком в пять лет. Вот это Маша, вот это да, какая необыкновенная девушка, эта неведомая изумительная Маша, просто восторг для его пусть грубоватой, но еще чувствующей прекрасное души!

Теперь срочно распечатать текст в двух экземплярах, подписать и отправить в московское издательство. Затем они пришлют авторский экземпляр обратно, вот и все. Все права на роман отходят издательству сроком на пять лет, зато тысяча долларов в кармане! Ну и пусть пользуют героев в рекламных целях, пусть делают сценарии, фильмы, театральные постановки. Для него главное, чтобы герои существовали, жили, Глебу ничего больше и не надо. Счастье вперемешку с долларовыми купюрами просто сыплется с неба крупными кусками ему на голову сверх всякой меры.

Сколько на эти капиталы можно жить при трате, допустим, пяти тысяч рублей в месяц? Целых полгода!

Бешеная радость хлещет из космоса, счастье, упоительное счастье расплющило тщедушного Заваркина в своих долларовых объятиях! О, Маша, Маша, не забуду твоей торжественной красы и долго, долго слышать буду…

Опомнился от мечтаний про Машу, срочно распечатал договор и даже подписал его авторучкой Аллы, ничего не ведавшей ни о Маше, ни о его счастливых ночных бдениях на ее столе. Алла тоже конечно девушка ничего себе, со смыслом, университетский диплом ее сугубо алгебро-математический, но не то, далеко ей до необыкновенной Маши! Ему не терпелось отправить договор почтой в Москву. Все, напечатают с реальным гонораром! Сбылось!

Ну как тут не почувствовать себя настоящим профессионалом, которому платят за его работу и неплохо платят, между прочим, за один роман получается тринадцать тысяч долларов, почему тринадцать? Так он прошел в финал конкурса по двум номинациям!

В одной, основной по психологическим романам шесть авторов будут спорить за 10 тысяч долларов, а в другой дополнительной, за доброту еще две тысячи долларов причитается. И это правильно: доброта должна когда-нибудь, где-нибудь и кем-нибудь вознаграждаться, юные друзья мои! Хотя бы на литературном конкурсе. О, Маша, Маша, не забуду…

Итого 13 тысяч долларов светит ему… число, конечно, нехорошее, что и говорить. Но в рублях оно предстает гораздо лучше: четыреста двадцать тысяч – умереть не встать. Следует отметить, что Глеб закалённый в неурядицах человек, потому весьма нетребователен к удобствам жизни: почти не ест, обуви практически не бьёт, сидит на своем месте за пустым столом и знай себе пишет. Даже не курит, потому пишет без перерывов и всяких там файв о клоков. Стакан с холодной кипяченой водой на столе есть – и все, достаточно, остальное лишь заземляет полет неуёмной фантазии.

Куда ему пять тысяч в месяц? На что? Вполне достаточно общенародного минимума в четыре, да за глаза хватит, делим на четыре, получаем 105, чего-чего?

Сто пять месяцев спокойной обеспеченной жизни и увлекательной, самой лучшей в мире работы? По двенадцать часов в сутки за столом? Это если разделить на двенадцать, ибо в отпуск Заваркин не ходит, ему теперь каждый день будет отпускным более семи лет подряд!

За семь спокойных лет он еще семь романов накропает! Вон, Дашенька наша Донцова, в месяц по книге шпарит, берем пример! Ноутбук купит нормальный!

Как в столь замечательный момент не испытать истинного, ничем не сдерживаемого вдохновения? И ночной сторож, с утра рогатый холостяк Глебушка Заваркин не удержался, захмелел без вина от арифметических расчетов, в миг зашелся от счастья и полетел, полетел по мраморной магазинной зале в неистовом танце кругами, кругами, кругами…

Бац! Стучат! Бац!! Уже семь часов!! Бац!!! Директор припёрся!!! С любовницей!!!

Вот не спится же некоторым людям на семейной кровати с красавицей женой в обнимку! Мама родная, а у него компьютер офисный вовсю работает, договорные листы кругом разбросаны! Спасайся, рогоносец несчастный! Беги, открывай, не то подумают – спишь, ах, ты, образина! Распрыгалась мне тут!

Первой в помещение влетает любовница, и это спасает Заваркина от полного разгрома, потому что морской волк старается не отстать от бешеной леди, движется в ближнем фарватере, по сторонам ему смотреть некогда.

Любовница моложе и быстрее в движениях, значительно энергичнее и много злее. Вся из себя надменная, на том слава богу и всем святым: сторож для нее пустое место, и ничего более. Со змеино-каменным лицом простучала иноходцем по коридору в направлении директорского кабинета, кстати, там и туалет поблизости удачно расположен – оформлен в европейском стиле с джакузи.

Подводник успевал восхищенно трепетать бледным ликом в узком фарватере канонерки.

Удивительная он все таки личность, их директор, почти в той же мере, как и его кабинет, в который Глеб иногда заходит по ночам полюбоваться. Для Заваркина совсем не важен дизайн, представительская фирменная отделка, евро-евро-евро, что, конечно же необходимо в офисах строительного большого магазина, торгующего по немецкому прейскуранту. Главное здесь другое – прекрасные модели парусников, бригантин, каравелл, летящие на подставках. Верно, безумно дорогие модели, под стать романтическому внутреннему миру моряка, а по стенам темно-синие панно, на которых красиво завязаны десятки узлов из белых канатиков.

Шикарный кабинет, приют старого морского волка с трубкой в зубах, хотя директор вовсе даже не стар, ему где-то тридцать пять – тридцать семь, сорока нет точно – слишком гладки безукоризненно выбритые щеки, бывший морской офицер, подводник.

Дело несколько портит продолговатая лысина, которой, впрочем, он немало не стесняется, видимо давняя, с младых ногтей нарисовалась, зато уж одет всегда с иголочки, ездит на тойоте-камри с тонированными стеклами, курит дорогую трубку, распространяя запах добротного табака, благоухает мужской туалетной водой, у него приятная, весьма и весьма миловидная жена с тонкими, благородными чертами лица, на вид гораздо моложе любовницы, и сын десяти лет.

Как-то вечером Глеб помогал директорской жене распечатывать дипломную работу: интеллигентная, чудесная женщина, с изумительными локонами, без капли барства или манерности, и как здесь не удивиться странностям человеческой натуры: ведь поселившаяся в романтическом мире отставного моряка любовница – очевидная стерва, из которой данная наличность прёт и никакими силами ее не спрятать.

Со слов технички Милы, морской волк тайно купил любовнице салон красоты. Откуда про то знает техничка – Заваркин не спрашивал, сильно верить не стал, так принял к сведению. Конечно, не слабый подарочек по нынешним трудным временам. Ходит любовница всегда в черном, как палач, но более обтягивающем наряде, резка, груба, одна походка чего стоит! Мраморный пол искрит под каблуками, а впрочем, какое ему дело? Компьютер не заметили – и слава богу. Свалилось на человека личное счастье в виде неведомой, деловой Маши, финала конкурса, кучи баксов, договора с издательством, поездки в Москву за счет фирмы, где предстоит в отеле Шератон на Тверской фуршет с самим Калягиным, и пошла голова кругом!

Эх, Заваркин, Заваркин, чудо ты в перьях!