Читать книгу Уголь – не сахар. Просто (о) Кемерово. Сказки и былицы - Сергей Колков - Страница 9

Следующей надеждой в поисках отражения солнца русской поэзии в бронзе или, на крайний случай, в чугуне был Ленинград. Знающие люди сказали, что есть только одно место, где можно попробовать его найти, – это Творческие мастерские имени И. А. Крылова.

– Здравствуйте, я из Кемерово. Меня интересует памятник Пушкину.

– Очень приятно. У нас очень широкий выбор памятников, и многие есть в готовом виде: Гоголь, Маяковский и, конечно, Пушкин, – интеллигентный молодой человек неопределённого возраста в костюме с бабочкой, как у конферансье, был подчёркнуто приветлив, но границ гостеприимства не нарушал.

– Пушкин на коне?

– Ну, зачем же сразу на коне… Пешком. Хотя, если нужно…

– Ой, хорошо-то как. Да я тут только что из Тбилиси – так у них Пушкин на коне, представляете? Думаю, может, какое-то распоряжение было, чтобы повыше как-то выглядел, посолиднее что ли.

– А! Слышали. Это работа Ираклия Гурадзе. Известный мастер. Неоклассицист. Большой новатор. Постоянно переосмысливает заржавевшие догмы искусства.

– А у вас какой Пушкин?

– Обычный. Задумчивый.

– Отлично! Можно взглянуть? – в этот момент Карл Иванович ещё больше полюбил «культурную столицу», где новаторство знало своё место и не посягало на вечные ценности.

Хранилище готовых памятников находилось не в Ленинграде, а в Выборге. Договорились встретиться там завтра. Карл Иванович тотчас забронировал билет на вечерний рейс на Москву и дальше в Кемерово, в предвкушении скорого возвращения домой сытно отужинал в ресторане Астория, выпил за «Сергеича», как он теперь по-дружески панибратски называл Пушкина, водочки под осетровую икорку и, довольный собой, пошёл спать.

На завтра на огромном складе, где опять нужно был продираться через лес чьих-то отделённых и прикреплённых рук и ног, перед Карлом Ивановичем предстал памятник поэту, который заставил его усомниться в правильности отказа от грузинского предложения. Пушкин стоял на пеньке в окружении зайцев, один из которых, видимо, самый наглый, сидел у него на плече, другие же окружали его плотной группой слева и справа. В левой руке он держал морковь. Карл Иванович насчитал их двенадцать, потом сбился и бросил эту затею.

– А зайцы чьи? – грустно спросил он, понимая, что домой, скорее всего, не полетит.

– Некрасова. Памятник задумал для советской выставки во Франции наш молодой перспективный скульптор Дмитрий Петров. Символизирует преемственность русской поэзии от Пушкина к Некрасову – связь времён, так сказать. Некрасов, как и всякий литературный новатор, был крепко связан с традициями своих великих предшественников и больше всего – с традициями Пушкина. К сожалению, этой преемственной связи не замечали читатели-современники. Противопоставляли, в сущности, выдуманного, небывалого Пушкина выдуманному, небывалому Некрасову. А ведь именно из произведений Некрасова крестьяне узнали, как им плохо живётся. А кто предтеча? Правильно – Пушкин! Он был чувствителен к ним во многих местах:

Зима!.. Крестьянин, торжествуя,

На дровнях обновляет путь;

Его лошадка, снег почуя,

Плетётся рысью как-нибудь.

Заметьте, не бежит и не скачет, а именно «плетётся», символизируя угнетённое положение крестьян и лошадей при царизме. И Некрасов через годы протягивает ему руку соратника, также осуждая эксплуатацию кучкой бесстыдного дворянства широких народных масс:

Однажды, в студёную зимнюю пору,

Я из лесу вышел; был сильный мороз.

Гляжу, поднимается медленно в гору

Лошадка, везущая хворосту воз.

Чувствуете, как Некрасов подхватывает и развивает тонко замеченное Александром Сергеевичем? Сани явно перегружены дровами. А почему? Разрываясь между барщиной и оброком, крестьянин не мог позволить себе уделять должного внимания собственному хозяйству, и тем самым он осмысленно перегружал лошадь. Более того, среди советских литературоведов есть мнение, что он пишет о той же самой лошадке, что и Пушкин!

– А морковь – это, видимо, символ литературного наследия Александра Сергеевича? – предположил Карл Иванович, прерывая вошедшего в упоительный восторг представителя мастерских.

– Конечно! Вы глубоко правы! Морковь – это метафора питательной среды его творческого достояния для будущих поколений литераторов. Памятник – единственный такой в своём роде. Очень смелое решение – ваш город, как его, Кемерово, не пожалеет!

Карл Иванович понял, что без звонка на родину он на себя такую ответственность точно взвалить не сможет, и взял паузу до завтра.

Соединили с горисполкомом неожиданно быстро:

– Есть в Ленинграде один вариант, – начал бодро Карл Иванович и вкратце описал скульптуру из самого культурного города СССР.

– Ой… Карлуша, только зайцев нам не хватало. Я скоро сам уплыву куда-нибудь на льдине – наверное, прямо под воду. Комиссия, оказывается, уже через две недели будет в Кемерово. Найди нам нормального Пушкина. Разве я многого прошу? Умоляю!

Карл Иванович и сам понимал, что Пушкин с зайцами – это слишком смелый ход для его не избалованной высоким искусством малой родины. Сдал билет на Кемерово и в весьма подавленном состоянии уехал на вечернем поезде в Москву.