Читать книгу Счастливая сколопендра - Сергей Конышев - Страница 4

Ко сну я всегда относился как к пище, ведь сон наполняет мозг, как еда – желудок. Соответственно, спать, как и есть, я тоже старался по графику, три раза в день: до завтрака, в обеденный перерыв и после ужина. И, надо сказать, в сон я погружался глубоко и никогда не жаловался на бессонницу. Обычно только коснусь постели, как сразу вижу сны. А снилось мне всякое: обычно кисель забытья в стиле абстрактного экспрессионизма; но, бывало, мозг показывал и натурализм. Иногда во снах я даже встречал знакомых.

Вот и в тот день – спустя полторы недели после двойного свидания – мне как раз снилась Галя. Она была голой, если не считать красных сапог и зелёного пояса, с которого свисала бахрома, напоминающая ножки сколопендры. Вдруг девушка наполовину превратилась в неё: туловище сколопендры, голова человека. Она зевнула, округлив рот, будто кого-то окликнула. Я испугался и попятился назад, а сколопендра Галя побежала в сторону загорелого мужчины, появившегося будто из-под земли. Он был внутри стеклянной банки, а на лбу у него мерцала надпись «Джанхот».

«Дзинь-дзинь-дзинь!» – вдруг зазвонил телефон.

Я подскочил с рабочего дивана и подошёл к столу: номер незнакомый.

– Алло! – я решил поднять трубку, хотя обычно этого не делаю.

– Привет! Это Иуда.

Фидель Уткин, или, как все его называли, Иуда, был моим одноклассником. После школы мы оба поступили в московские вузы и вместе год снимали квартиру, пока я не переехал в общагу. После разъезда общение происходило реже, но окончательно связь мы не прервали. Раз в полгода стабильно встречались с Фиделем, чтобы выпить и поболтать, вспомнить, так сказать, старые добрые. Я ни разу не отмораживался, всегда приходил. И не потому, что Фидель был каким-то особенным другом, а больше из чувства жалости к нему. Иуда был чист душой, но тотально невезуч. Казалось, что он живёт какой-то не такой жизнью и делает что-то не так. Даже кличка была антонимом его имени, ведь «Фидель» с испанского переводится как «верный». Оксюморон[5], который неожиданно придумал наш физрук Палыч, любитель водки, классических лыж и союза «и».

– И строимся! – скомандовал Палыч.

Наш класс, 7-й «Б», моментально выстроился вдоль стены.

– И на беговую и на дорожку и вызываются… и Смага, и Быстров, и Митин, и Уткин Фидель!

Физрук ухмыльнулся и тихо пробормотал себе под нос:

– Иуда-Фидель, и тебя и дери!

Все начали смеяться, а Фидель – сильнее всех. Так кличка Иуда к нему и приклеилась. Где-то через полгода об этом узнала его мама и была в ярости, но уже ничего не могла поделать. Как известно, фарш невозможно провернуть в обратную сторону: Фидель уже стал Иудой.

Что ещё можно про него сказать? Парень он был невзрачный: жилистый, тощий. Но далеко не дурак. Много разных книг читал, в основном фантастику, правда, родители не одобряли это его увлечение, даже, можно сказать, осуждали. Мать ругалась на него: мол, зачем он штудирует эти небылицы, пусть лучше идёт в детскую автошколу. Иуда и пошёл, а книжки забросил и вообще стал мало интересоваться внешней стороной жизни. Ему не требовался уют, тем более – комфорт. Лишь бы сухо было и никто не шумел.

Кстати, по такому принципу он и выбрал себе жильё после того, как мы с ним разъехались. Это была тёмная квартирка – скорее, халупа с бабушкиным ремонтом, площадью двадцать девять квадратных метров. Находилась она в относительно ближнем Подмосковье, городе Химки. То есть недалеко и недорого. Для Фиделя более чем терпимо, даже замечательно.

А вот работа у него была невыносимой, зверь бы такой не выдержал. Иуда работал водителем в похоронном бюро и ездил на катафалке со скоростью пятьдесят километров в час. Из напитков предпочитал травяные чаи, особенно иван-чай, постоянно его пил. А ещё он забавно удваивал слова при ответах. Его любимыми парами были «топ-топ»[6], «нет-нет» и «конечно-конечно» (он произносил как «коэшн-каэшн»).

* * *

– Привет, чувак! У тебя номер, что ли, новый? – спросил я.

– Да-да, – ответил Иуда. – Пришлось сменить. Так получилось.

– Понятно. Давно не виделись. Может, встретимся? Пивка всандалим!

– Тот-топ, – произнёс Фидель на автомате и тут же начал жаловаться. Он стал ныть, что мир к нему несправедлив, вокруг одни подлянки и лицемерие.

– Что случилось?

– Я разочаровался в людях. Чувствую себя луговым сухостоем. Я почти сломлен. Меня переломили через колено! Извини, что так напыщенно, но чувствую себя именно так: шматком… соломы!

– Успокойся! – прикрикнул я и процитировал мужской журнал GQ, который недавно читал. – Ты не сломлен, а просто опустошён! Мы тебя наполним, вернём тебя к жизни, реанимируем! Можешь рассказать, что случилось?

– Конечно-конечно, – Фидель что-то глотнул и чмокнул губами. – Меня… меня бросили. Меня девушка бросила. Обманула. Растоптала нашу любовь! Растоптала мою любовь! Вот зачем?

– Новая девушка?

– Конечно-конечно.

– Опять? – удивился я. Это был уже пятый раз за два года.

– Угу-угу.

– Ну ты даёшь, старик, – я тяжело вздохнул. – И как же теперь? Что думаешь?

Иуда шмыгнул носом и ответил, что хочет покончить с собой, а наш разговор – его последняя ниточка с жизнью.

– Ты чего это, серьёзно, что ли? – Я прошёлся по комнате.

Пауза. В телефоне тишина.

– Алло! Ты слышишь меня?

Обычно Фидель стойко переносил удары судьбы, но, видимо, достиг предела, нервы сдавали.

– Конечно-конечно.

– Не делай глупостей! Всё наладится! Ты найдёшь себе новую девушку, и она будет самой лучшей. Это на сто процентов! – стал я тараторить пошлые банальности. Ничего лучше человечество ещё не придумало для такой ситуации. – Что ни делается, всё к лучшему. Всё проходит, и это пройдёт, как говорил еврейский царь Соломон.

– Ты правда так считаешь? – Голос Иуды смягчился.

– Даю честное благородное слово, слово айтишника!

Фидель вздохнул свободнее. К нему сразу же вернулось желание жить. Его просто-напросто прорвало на тему «Как социальный статус влияет на любовные отношения». Я слушал этот поток сознания минуты три, пока Иуда не начал повторяться. Пришлось прервать его и предложить встретиться завтра в баре «Сколопендра», чтобы обсудить всё более подробно, проанализировать сложившуюся ситуацию и найти из неё выход.

– Конечно-конечно. Договорились, – ответил Фидель и повесил трубку.

Я опять лёг на диван и стал наблюдать за жирной неповоротливой мухой. Она кружила по всей комнате и скучно жужжала, не давая мне спокойно думать или спать. Единственное, что мне приходило в голову: мухи – это гадость, их нужно истреблять. Вдруг жужжание прекратилось, я посмотрел на стол: насекомое чуть походило по нему и начало чесать чёрное брюшко – отвратительное зрелище. Я осторожно встал и взял газету «Метро». Муха не реагировала, потирая лапки. Она недооценила меня.

«Бах!» – резким движением я прихлопнул её.

Муха разделилась на три части: крылышки отдельно, внутренности отдельно и глаза, выпуклые и мозаичные, будто живые. Они пугали меня, я накрыл трупик газетой и продолжил дремать. До конца обеда оставалось ещё девять минут.

* * *

– Привет-привет! – сказал мне Иуда на следующий день.

Он ждал меня около «Сколопендры», хотя моросил мелкий дождь, а на тротуаре было не протолкнуться. Всё вокруг бара кипело иностранной жижей: болельщики Бразилии праздновали победу. Особенно выделялся один, высокий и бородатый, – не человек, а тропическая птица. Он прикрепил к голове разноцветные перья, а за плечами нахлобучил крылья вроде ангельских.

– Здорово! – ответил я Иуде, и мы, пожав друг другу руки, зашли в бар.

Внутри кто-то курил кальян, поэтому воздух был слоистым от приторного дыма. Фидель поморщился.

– Чёртовы иностранцы! – прошипел он. – Когда они уже все разъедутся? Не жизнь, а зал ожидания в аэропорту.

– Ты чего такой злой? – спросил я, хотя тоже был не в духе. Меня долбило похмелье.

Иуда ответил, что ему плохо и грустно, а оттого что все вокруг счастливы – ещё хуже. Он заявил, что у него атипичная депрессия, из которой только два выхода: суицид или больничка. Впрочем, ни с харакири, ни с лечением Фидель решил не торопиться.

– Мудрое решение! – заметил я, когда мы сели за свободный столик. – Что будешь пить? Я угощаю.

– Нет-нет, ничего, – ответил он и вытащил из рюкзака термос с иван-чаем.

Я подошёл к барной стойке и купил себе яблочный сидр, потому что сидр – это метадон[7] после пивного запоя. Вчера я опять наклюкался «жигулями», как и позавчера, и позапозавчера, и четыре дня назад. С каждым новым днём организм всё хуже справлялся с «жигулёвским» похмельем. И я решил, что мне необходима передышка. Если уж не полный ЗОЖ, то хотя бы заместительная терапия. Нужно опохмелиться, но не уйти в крутое пике, в так называемый штопор.

– За тебя! – произнёс я тост и жадно глотнул сидра.

Сам факт попадания алкоголя внутрь организма уже ослабил похмелье, отпустил тревожные вожжи. Лицо расползлось в довольной улыбке.

– Кайф! – я вздохнул полной грудью и громко выдохнул.

Иуда пил иван-чай мелкими глотками, распространяя вокруг себя душистый аромат, как в бане. Не хватало только веника.

– За что ты так любишь этот напиток? – поинтересовался я.

Фидель ответил без раздумий:

– Иван-чай – это кладезь витаминов, в котором содержится две трети таблицы Менделеева.

– Полезная штука, значит? – уточнил я равнодушно, больше ради приличия.

Иуда взглянул на меня с выражением крайнего изумления, будто я усомнился в том, что Земля круглая.

– Издеваешься?

– Я просто никогда не пробовал иван-чай и ничего о нём не знаю.

Фидель недовольно мотнул головой и стал назидательно загибать пальцы, перечисляя, какую пользу несёт в себе это растение. Во-первых, укрепляет иммунитет; во-вторых, повышает мужскую силу, ну а в-третьих и самых главных, помогает с нервами. Иуда сделал большой глоток и шмыгнул носом.

– Если бы не иван-чай, я бы точно повесился, когда меня бросила Клава. В тот день я выпил четыре литра иван-чая. Он спас мне жизнь!

– Ну ты и монстр! – усмехнулся я. – Что за Клава? Рассказывай.

– Клава классная… топ-топ, – Фидель нервно мял ухо.

Вдруг он посмотрел на меня с напряжённым выражением лица, будто внутри него произошёл не словесный запор, а самый настоящий. Фидель хотел что-то громко выкрикнуть, высказать в грубой форме, но никак не мог на это решиться. Он глотнул иван-чая, и… напряжение его отпустило, тело расслабилось. Иуда откинулся на спинку стула и стал нежно рассказывать про туристку Клаву, про то, какая она красивая и добрая, просто лучшая.

– Мы-мы… мы должны были через неделю ехать с ней в Крым, Лисью бухту около Коктебеля. Ещё позавчера у нас с ней всё было серьёзно. А вчера она мне позвонила и сказала, что нам лучше расстаться.

Пауза.

– Почему же она так решила? – логично спросил я.

– Просто, – Фидель пожал плечами.

– Просто так даже мухи не трахаются! – возразил я и потребовал конкретного ответа. – Почему? Говори. Чистосердечное признание облегчает душу.

– Почему-почему, потому что она встретила другого! Какого-то альпиниста, ёбаного Лёшку! – выкрикнул Иуда, и дальше его речь размазалась картофельным пюре по тарелке.

Фидель распустил нюни: рефлексировал и корил себя, утверждая, что он сам во всём виноват, погубил их отношения, а Клава оказалась во всём права. Святая, непорочная Клава!

– Теперь мне только одна дорога – на помойку, а лучше – к дровам: чурбанам и прочим опилкам. Клава мне прямо так и сказала: что я туп и неотёсан, как дерево, что я для неё слишком лоховат и обычен.

– Прямо так и выдала? – удивился я, а про себя подумал: какие жестокие, бессердечные слова. Откуда в девушке столько желчи?

– Конечно-конечно! Так и сказала, – шёпот Фиделя стал напряжённым. – Гадина она! Гадина поганая!

– Что?

– Мымра-мымра! Мымра! – рявкал он. – Мымра она и гадина!

Фидель будто принял слабительного: его словесный запор прорвался.

– Шлюха клубная! Она никогда меня не понимала! Постоянно таскала по этим вонючим дискотекам. А мне они на хер не нужны! Я обычные места люблю! Парки, пляжи и бульвары. И людей я обычных люблю, а не всяких хитро сделанных! Поваров я люблю, слесарей и парикмахеров. С ними хоть разговоры понятные вести можно! А из тех, у кого высшее образование, так я только с тобой, Серёга, и общаюсь.

– Серьёзно? – не поверил я.

– Конечно-конечно. У нас в похоронном бюро все или после техникума, или сразу после школы. Один я с вышкой.

Помолчали. Я сходил за вторым сидром, а Иуда подлил себе иван-чая. Выражение его лица стало трагическим. Он всем видом показывал, что не прочь поговорить ещё и ему обязательно нужно облегчить душу. Его желание мне было вполне понятно: я и сам чувствовал нечто подобное, когда меня бросали девушки. Выговориться в такой ситуации очень важно, возможно, даже жизненно необходимо.

– Чего грустишь, товарищ? – шутливо спросил я, чтобы подтолкнуть Фиделя к исповеди, и даже процитировал Пушкина: – Чего тебе надобно, старче? Я – твоя золотая рыбка. Говори!

Иуда печально посмотрел на меня с выражением «шутки тут неуместны».

– Клава-Клава! Серёга, я очень любил Клаву. Больше всего на свете. И так ждал этого отпуска в Крыму.

Его лицо сжалось в комок боли, и он прошептал:

– Нет-нет. Я не могу больше. Я сегодня непременно повешусь. Душа разрывается. Нет мочи терпеть. Нет!

Я глотнул сидра и громко стукнул бокалом о стол.

– Запрещаю умирать! – приказал я.

– Ок-ок! – Фидель неожиданно быстро согласился, но потребовал альтернативу смерти. – Что же мне теперь делать? Мне не хочется жить!

Я завис секунд на двадцать: не мог придумать никакой альтернативы – как вдруг вспомнил про Джанхот.

– Есть одна идея, есть! – одним глотком я допил сидр. – И отличная! Едем с нами в отпуск? На хутор Джанхот, недалеко от Геленджика. Не Крым, конечно, но ведь тоже Чёрное море. Мы как раз искали пятого попутчика. Чтобы всё было как в советской комедии «Три плюс два». Мы все фанаты этого фильма! – соврал я.

Это была ложь во спасение. Так я считал тогда.

– Не знаю даже, – Иуда колебался. Идея ему понравилась, но ему было неудобно. – Я ведь никого не знаю, кроме тебя. И ведь с вами двумя будут две девушки. Я буду пятым лишним. Неловко как-то.

– Не стоит об этом беспокоиться! – заверил я Фиделя. – Ванчоус – мировой парень. Он точно не будет против, чтобы ты с нами поехал. Хочешь, я позвоню ему прямо сейчас? Это вообще не вопрос.

– Давай.

Я набрал номер Вани и объяснил ему ситуацию. В ответ он попросил поставить телефон на громкую связь и обратился к Иуде лично:

– Уважаемый чувак! Я буду очень рад видеть тебя в Джанхоте, на территории счастья! Донт ворри! Ю а велкам![8]

– Топ-топ, спасибо! Спасибо огромное! – Фидель расплылся в улыбке.

– Значит, решено! – подвёл я черту и пошёл за третьим сидром.

Машу и Галю не стали беспокоить по пустякам: не поставили их в известность об изменении количества участников отпуска. И хорошо, и очень правильно. Если бы поставили, то поездка в Джанхот вряд ли бы состоялась. И я, и Ваня это понимали: Иуда, очевидно, был пятым лишним, но… также очевидным было и то, что он нуждается в срочной дружеско-туристической помощи. Мы с Ванчоусом не могли поступить иначе. Это и есть так называемая мужская солидарность.

* * *

– Ну что, пойдём? – спросил Фидель. – Завтра на работу.

– Уже? – Я допивал четвёртый сидр. Мне было хорошо и хотелось продолжения. – Может, посидим ещё? Я бы ещё один сидо-рок оформил.

– Нет-нет, извини. Мне пора. У меня завтра катафалк на девять утра заказан.

– Ладно.

Я встал из-за стола и отнёс пустой стакан на барную стойку. Я – аккуратный человек, даже когда пьян. Мы с Иудой вышли на улицу. Ни я, ни он не курили сигареты, но теперь нам обоим захотелось табачного дыма внутрь. Мне – потому что я наклюкался, ему – чтобы расшевелить нервы после иван-чая.

– Do you have a cigarette? – спросил я у пузатого бритиша около бара. Он ответил «оф кос» и протянул мне пачку красного Marlboro. – Can I take two? One more for my friend. Thank you very much![9]

Мы закурили, у Иуды была зажигалка. Стояли и долго наблюдали, как толпа вокруг нас меняет очертания: одни болельщики уходили, другие возвращались после матчей. Все они орали до хрипоты и пили много крепкого пива. Иногда происходили мелкие стычки, но ни одна из них не переросла в мордобой. Всё всегда заканчивалось миром: болельщики братались, обнимались и жали друг другу руки. Некоторые даже плакали от нахлынувших чувств.

– Типичные международные отношения, – хохотнул я.

Вдруг загорелись фонари: Москва перешагнула черту, отделяющую день от ночи. Фидель прищурился от яркого света и выкинул бычок в мусорку. Потом вытащил из рюкзака банан и начал его быстро есть.

– Оголодал, что ли? – спросил я.

Голова у меня кружилась под воздействием алкоголя и табака.

– Конечно-конечно, – ответил на автомате Иуда.

В его руках уже раскачивалась пустая кожура. Она была равномерно усеяна коричневыми крапинками. Вдруг Фидель слегка присел и по высокой дуге бросил кожуру в мусорный бак, который стоял на углу здания.

– Попал, – пьяно ухмыльнулся я. – Трёхочковый.

– Топ-топ. Хоть где-то мне везёт, – мрачно произнёс одноклассник.

Мы попрощались и разошлись в разные стороны: я – на кольцевую линию метро, он – на радиальную. На следующее утро у меня было две вещи: жёсткое похмелье и сообщение от Фиделя, что он уже купил билеты на поезд, туда и обратно.