Читать книгу Угрюмский род - Сергей Корнев - Страница 6

Моя бабка, Мария Дмитриевна, в девичестве Сидорова, пережила деда, как и прабабка прадеда, на десять лет, хотя с молодости имела какую-то хроническую болезнь, отчего постоянно как бы подкашливала. Или же это у неё не болезнь была вовсе, а стеснительный характер: прежде чем что сказать – надо покашлять, дабы привлечь к себе внимание. И так характер перешёл в привычку, а уж привычка и правда в болезнь. За это покашливание прабабка прозвала её чахоточной, хренов типун ей на язык.

Тут надо сказать и про других прадеда с прабабкой, родителях моей бабушки, а происходила она из интеллигентской семьи. Отец, дед Митя, был баянистом в Доме культуры и играл на свадьбах. Мать же, Нина Ильинична, работала учительницей в школе №1 и даже ещё успела поучить уму-разуму мою тёщу и разукрасить двойками её дневник.

Я их не застал, они оба умерли в 80-х. На фотографиях в бабкином альбоме дед Митя – круглолицый, курносый, с кудрявистым чубом, в общем, видный мужик, а Нина Ильинична – невзрачная, но глаза зыркие и суровые, как у красного комиссара, ведущего пламенную и бескомпромиссную борьбу против врагов советского власти и их пособников.

Ещё у моей бабушки была старшая сестра, Марфа Дмитриевна. Она вышла замуж за военного из Взвейска. В нашей семье все его уважительно величали по имени-отчеству – Борис Михалыч, даже прабабка и та называла благочинно – «генерал», хотя он дослужился только до подполковника.

По этой бабкиной линии у меня есть два двоюродных дядьки: дядя Миша и дядя Коля. А от них троюродные братья и сёстры. Мы их называем в шутку «взвейская родня», а если серьёзно, то по фамилии – Сердюковы. Они раньше приезжали часто, а как дед с бабкой умерли, то перестали. Впрочем, о них речь пойдёт позже.

А сейчас стоило упомянуть лишь потому, чтобы показать, какие все на бабкиной ветке характерные, так что голыми руками их не возьмёшь. Дед же мой бабку голыми руками взял. Всё равно что отрезал оттуда не своё.

Бабка была покладистая и будто немного пришибленная. Точно кто в молодости тюкнул её по головке, и она поплыла, ухватившись за дедовское бревно, сама не зная куда. Ну, может, это любовь её тюкнула. Но я не верю. В Угрюмске любви отродясь не было, а только святой долг перед родиной и продолжением рода.

Однако меня бабушка любила, это уж точно. Если вдруг нет защиты и понимания ни от матери, ни от отца, ни от деда, то беги к бабке, уткнись к ней в подол и реви безжалостно, она-то поймёт и защитит.

Её лицо – как тусклый ночник в моей комнате, засыпаешь под него тихо и спокойно. Её руки – как две мягкие подушки, от которых пахло чем-то вкусным. Её слова – как та сгущёнка, какую она приносила с работы.

Это в детстве, когда мы жили все вместе. Вскоре после смерти деда мы уехали жить в новую квартиру, а в старой бабушка осталась одна. Болела всё время и ждала в гости. Иной раз заедешь к ней, а там всё, как в прошлом: герань на подоконнике, запах «Ландыша серебристого» и позывные «Маяка» из радиоприёмника. Только она сама раз от раза делалась всё бледнее, точно вечерние сумерки, и уже мало была похожа на ту мою бабушку из детства. Я вырос и всё понимал: за сумерками всегда наступает ночь.

Как и все, долг родине она отдала: всю жизнь проработала поваром в столовой Рабрыбхоза. Продолжению рода тоже. Вот, собственно, и всё.

Похоронили рядом с дедом. Годы жизни: 1949-2017.