Читать книгу Дофамин. и другие рассказы о Любви - Сергей Корнев - Страница 6
Случай
ОглавлениеВысокий, нескладный юноша с беспечно взъерошенными золотыми кудрями и такими же беспечными игривыми глазками, бесцельно шатаясь по улицам, случайно повстречал приятеля из соседнего района.
– Здорово, Рыжий, – хмуро протянул тот руку.
Юноша тоже нахмурился. Его детская беспечность вмиг куда-то улетучилась, уступив место по-взрослому обстоятельной важности.
Ноги, обутые в модные кроссовки, сами собой расползлись более чем на ширину неоформившихся плеч. Руки вальяжно полезли в карманы куртки и извлекли оттуда по очереди пачку дорогих сигарет, по-видимому, стоивших ежедневного родительского пособия, и прозрачную китайскую зажигалку с покорёженным пламегасителем.
Деловито прикурив, юноша сплюнул и наконец-таки пожал протянутую руку приятеля.
– Здорово, Мишань.
– Куда идёшь? Как сам?
– Да нормально. Решил прогуляться. А ты?
Хмурое лицо приятеля ещё более помрачнело.
– Предки достают. Задолбали уже орать.
– А чё такое?
– Да набухался вчера…
– Бывает, – юноша со знанием дела усмехнулся. – Поорут и перестанут.
– Ага. Так ведь ещё и сестра, сучка, с ними заодно! Как будто сама не гуляла в своё время! Больше предков развыступалась, жизни учить начала! Я еле стерпел, чтобы в репу ей не дать! Ну пьяный… сам понимаешь…
– Бывает. У нас вчера тоже случай был. Брат с балкона упал.
– Ого! И чего?
– Да ничего. Мы же на втором этаже живём. Поцарапался об кусты внизу и всё. Обошлось.
– А чё это он так?
– Дурак потому что. Пьяный был. Ладно, – юноша, докурив, закруглил и разговор, – давай, идти надо.
– Давай, – приятель протянул руку.
Тот пожал её с прежней обстоятельной важностью, снова полез в карманы, вытащил телефон и тут же потерял ко всему окружающему интерес.
* * *
Мишаня со своей сестрой сидел на кухне и, хмурясь, пил чай с бутербродами. Изредка он посматривал на телевизор, возвышавшийся на необходимой ему для возвышения большой белой подставке, именуемой холодильником. Телевизор хохотал. Но Мишане не было смешно. Ему было обидно.
– Чё молчишь? – спросила сестра, пристально рассматривая себя в маленькое зеркальце.
– Не хочу с тобой говорить.
– Это почему же?
– Потому же.
– Сам виноват. Надо меру знать – как гулять и каким домой приходить.
Мишаня обиделся ещё сильней и демонстративно уставился в хохочущий телевизор. Но долго так сидеть было трудно и неинтересно, поэтому он снова принялся за бутерброды. Но как только они закончились, стало неинтересней вдвойне. А сестра продолжала невозмутимо пялиться в своё зеркальце.
– Маш, сделай ещё бутербродов. Я что-то не наелся.
– Подними свою толстую задницу и сам сделай.
– Ну, Маш.
– Видишь, я занята.
– Ну, Маш.
– Хорошо, только отстань.
Она полезла в большую белую подставку для хохочущего телевизора, извлекла оттуда колбасу, сыр и стала их нарезать на опустевшую Мишанину тарелочку. Эти манипуляции ненадолго сделали сестру более чуткой и общительной.
– Что нового? Где был сегодня?
– Гулял. Рыжего видел.
– Какого Рыжего? Длинный такой, с волосами растрёпанными? У него ещё брат… как же его?.. Витя, кажется… да?
– Да.
– И чё?
– Брат с балкона упал.
– Да ты что! Витя? Насмерть?
– Дура, что ли? Они живут на втором этаже. Так, говорит, рожу немного разодрал и всё.
– А чё он упал-то?
– Не знаю. Пьяный, говорит, был.
– Ну пьяный и пьяный, а зачем с балкона-то падать? Такой сильно пьяный был?
– Не знаю.
– А чё он напился-то?
– Не знаю. Зачем люди напиваются?
– Это тебя надо спросить. Зачем ты вчера напился?
– Затем. Проблемы замучили.
Сестра захохотала громче телевизора.
– У тебя проблемы есть?
– Да пошла ты в жопу!
Мишаня снова обиделся. Благо, теперь можно было – бутерброды-то нарезаны.
* * *
Маша в перерыве между парами отправилась с подругой Светкой покурить. Заныкались подальше на заднем дворе университета, чтобы не попасться на глаза знакомым преподам. Нельзя перед преподами портить репутацию хороших девочек. Это может дорого стоить на сессии.
Светка достала из своей элегантной сумочки элегантную тоненькую пачку с элегантными тоненькими дамскими сигаретами и, брезгливо закурив, элегантно выпустила дым.
Маша всегда завидовала подруге из-за этой её элегантности. Но, втайне завидуя и раздражаясь, не скупилась на комплименты. Сегодня Светка пришла в универ в новой элегантной курточке, и это нельзя было не отметить.
– Классная курточка, – отметила Маша. – Где купила?
– Да тут недалеко, в обыкновенном магазине, прикинь, – Светка сделала брезгливую мину. – Сама не ожидала. Зашла просто так. Смотрю, висит. Померила. Прямо на меня, прикинь. Покрутила, покрутила, да и взяла. А ничего вроде, да? Похожу пару недель в ней, пока не надоест.
– Ничего. Мне нравится, – вздохнула Маша с тайной завистью и тайным же раздражением и назло подруге перевела тему. – Как там у тебя с Серёжкой?
– Сергей вчера пришёл ко мне пьяный, прикинь, – брезгливая мина Светки стала ещё брезгливей. – Ни стыда, ни совести. Знает же, что я пьяных не переношу.
– И чё он?
– Приставал, как всегда.
– А ты?
– Я сказала, чтобы он пьяный больше ко мне не приходил. Мало ли что может произойти.
– Ага, может. Тут недавно один пьяный чудик с балкона упал.
– Да? Кто это?
– Ты не знаешь, наверно. Недалеко от меня живёт. Витя Правдолюбов.
– Нет, не знаю. И что? Насмерть?
– Нет, повезло, что не высоко падать пришлось. Хотя так-то больно ударился. Головой прямо. Повреждения себе нанёс, но обошлось на этот раз.
– А чё он падать-то вздумал?
– Я не знаю. Напился… Как у всех, наверно… Проблемы замучили.
– Понятно, – Светка брезгливо выкинула окурок и, достав из своей элегантной сумочки влажные салфетки, элегантно вытерла тоненькие пальчики с элегантными длинными ноготками. – Мне тоже иногда совершенно не хочется жить.
Тут Маша увидела знакомую преподавательницу. Та, завернув за угол университета, задумчиво курсировала в сторону отдельно стоящего корпуса научно-методического отделения.
– Пошли скорей, а то вон, смотри, Скорлупа идёт!
Но Светка не умела ходить одновременно элегантно и быстро и миновать знакомую преподавательницу не удалось. Прямо на неё и напоролись. Вернее, она на них напоролась.
– Здравствуйте, девочки! – проскрипела Скорлупа уже давно немолодым голосом. – Что это вы не на занятиях?
– Здрасте… Мы… просто… – заволновалась Маша.
– Мы в библиотеку ходили, – произнесла Светка с достоинством и элегантностью.
– Это хорошо, – похвалила Скорлупа. – Хорошие девочки.
На этом и разошлись. Преподавательница, кажется, в библиотеку, а хорошие девочки, вдохновлённые никотином, на следующую пару. Репутация не пострадала.
* * *
Светка лежала на большой родительской кровати в скомканных ароматных простынях, обнажённая и трепещущая, в объятьях своего бойфренда Серёжи.
Элегантно запрокинув ножку ему на причинное место и с нежностью поглаживая скудную растительность на его массивной голове тоненькими пальчиками с элегантными длинными ноготками, она сюсюкала немного капризно, но женственно и соблазнительно:
– Ну, Селёженька, почему ты пьёшь? Я за тебя пележиваю, думаю всё влемя, волнуюсь!..
Он, большой и основательный, одной своей, тоже большой и основательной, рукой прижимая к себе хрупкое Светкино тельце, а другую запрокинув под массивную голову, блаженствовал, тяжело и сладостно дыша. Аромат простыней терзал его обоняние так настойчиво и неистово, что и не понятно, от чего опьянение было больше – от двух литров пива в баре перед свиданием со Светкой или от Светкиных же запахов.
– Не переживай, лапуля, – пробасил «Селёженька». – Понимаешь, я человек в себе уверенный и немного алкоголя, чтобы снять напряжение, мне не повредит. Я же не нажираюсь как свинья. Я меру знаю.
– От тебя из-за этого плохо пахнет, – не отставала Светка.
– От меня и не должно хорошо пахнуть, – снисходительно улыбнулся он. – Я же не гей. Я мужик. А мужик, сама знаешь, не должен особо за собой следить. Это женщины. Вот ты у меня – молодец! За собой следишь. Элегантная такая, женственная.
– Всё равно, Селёженька, когда человек выпьет, он себя не до конца контролирует.
– Да ладно уж. Я себя всегда контролирую. Просто, понимаешь, всякие проблемы там, пятое-десятое, надо же как-то расслабиться.
– Ага, вот и проблемы… Машка сегодня рассказала, что один парень из-за этих самых проблем с балкона прыгнул. Выпил и прыгнул. А не выпил бы, то и не прыгнул бы…
– Это кто же там у неё прыгнул?
– Витя какой-то Правдолюбов.
– Я знаю одного Витю Правдолюбова из того района. В технаре вместе учились. И чё? Насмерть?
– Да нет, обошлось. Машка сказала, что невысоко там. Просто покалечился.
– Вот Витя дурак! С какого этажа-то?
– Не знаю. Но невысоко… Может быть, с третьего… или с четвёртого…
– Да-а! – Серёжа задумался. – Ну и дела!.. А мне ведь кто-то вроде говорил, что у Вити какие-то там проблемы… С бабой какой-то у него вроде проблемы были… Или не у него… Ну и ладно, хорошо, хоть живой. Но всё равно дурак Витя!.. Из-за бабы себя гробить…
– Он просто выпил. Не выпил бы – не прыгнул бы, я уверена. И ты не пей, Селёженька, а то мало ли что может быть!..
– Да я не прыгну, лапуль! – засмеялся он. – Я что, дурак? Тем более из-за бабы…
Светка вдруг напряглась, и её немного капризный, но женственный и соблазнительный голос потяжелел.
– Ты из-за меня бы не прыгнул?
Серёжа опешил:
– Ты чего это, Свет?
– Ничего. Просто ответь, Серёж: ты бы прыгнул из-за меня или нет?
Он вздохнул и ответил:
– Из-за тебя бы прыгнул, лапуль. Но я надеюсь, мне не придётся этого делать. А, Свет?
– Я тоже надеюсь, – с загадочной и элегантной холодностью произнесла она.
Его это мгновенно расстроило.
– Ладно, мне пора. Ещё пару кружек на грудь приму. А то… родители твои, Светка, скоро припрутся.
Но Светка его удержала.
– Не скоро. Они в гостях сегодня, – она элегантно убрала ножку от причинного места с тем, чтобы элегантно положить туда ручку. – Давай ещё разочек, Селёженька. Я хочу…
Он, оторвав своё большое и основательное тело от ароматных скомканных простыней, с тяжеловесностью уверенного в себе человека погрузился на Светку, а она одновременно элегантно и быстро раздвинула ножки.
* * *
Серёжа выпил, наверное, уже не меньше семи или восьми кружек и твёрдо собирался отчалить из бара восвояси, оставив свою шумную компанию сиротливо поглощать пиво без себя, уверенного в себе человека, большого и основательного, а потому нужного в разных непредвиденных пьяных обстоятельствах, но его остановил неожиданный звонок.
Звонил старый приятель.
– Да, алло!
– Здорово, Серый! – голос приятеля прозвучал в ухе навязчиво и чуждо. – Как дела? Узнал?
– А как же, Лёнчик, узнал. У меня всё нормально. Работаю… все дела… бабло зарабатываю, ага. Вот пивасиком решил побаловаться вечерком. А ты как?
– Да я тоже вроде ничего. Вот решил позвонить, проведать, что да как. Слушай, может, встретимся как-нибудь, посидим, пообщаемся?
К навязчивости и чуждости в ухе Серёжа немного привык, но тут голос приятеля как-то озадачил.
– Да… Да я не против так-то. Можно… Как-нибудь… Созвонимся тогда.
– Хорошо, созвонимся. Наших, технарских, кого-нибудь видел?
– Нет, не видел никого. А ты?
– Я тоже. Так, кое-что слышал…
Серёжа вдруг оживился и торопливо пробасил:
– Слушай! Витю Правдолюбова помнишь?
– Ну?
– С балкона прыгнул.
– И чё? Насмерть?
– Не, живой. Хорошо, невысоко было. Там то ли третий, то ли четвёртый этаж…
– Насколько я помню, у него на пятом этаже квартира.
– Ну, может, и пятый. Я точно не знаю, мне люди говорили. Короче, повезло. Покалечился, но живой.
– Да, повезло. А чё там, ноги поломал?
– Да я не знаю. Поломал, наверно. С пятого этажа-то упасть!.. Там всё, что можно, поломаешь.
– А чё это он вдруг?
– Да чё!.. Проблемы. С бабой у него вроде чё-то… Кто-то говорил мне… Из-за баб всё говно. Кинула, поди, какая-нибудь сука. Они, бляди, не думают, когда говно пацанам делают!
– Всё равно дурак Витя. Из-за бабы себя гробить – последнее дело. Чё, других, что ли, нет? Пошёл бы, другой вдул, и ноги целы были бы и суку ту забыл бы.
– Да он просто пьяный был, говорят. Не контролировал себя. В башку стукнуло, он и прыгнул.
– Да, попьяни чего только ни сделаешь. Ладно, давай, Серый! Созвонимся тогда, посидим, выпьем, пообщаемся.
– Ладно, созвонимся как-нибудь. Давай, много не пей!
Серёжа сунул телефон в карман и так обрадовался окончанию тревожившей его всё это время навязчивости и чуждости, что на радостях заказал ещё кружку. А потом ещё одну. И домой в этот вечер пришёл, что называется, на рогах.
* * *
Лёня по прозвищу Бес, молодой человек приятной и располагающей к себе наружности и по совместительству охранник в небольшом супермаркете, откровенно скучал на рабочем месте.
Немудрено, всё ж таки ночная смена. В ночную смену рабочее место представляло из себя стул между двух автоматов – банковским и для оплаты мобильной связи.
До двух часов Бес ещё как-то держался, прошёлся раз десять по залу, потрепался с девчонками на гриле. К трём, когда покупатель стал немногочисленным, в немногочисленности же очень приметным, а в приметности однообразным, получать от работы «удовольствие» стало невмоготу.
Тогда он прибегнул к обычному для себя развлечению в это время суток – стал домогаться к девушке на кассе. Собственно, поэтому его и прозвали Бесом. К женскому полу он питал нескрываемую слабость, в которой с годами и опытом народилась внушительная сила обольщения.
Обольщение строилось на простоте, обходительности без излишнего пиетета и тонких психологических пассажах. Всё это в глазах обольщаемого женского пола работало так эффектно и безотказно, что лишь единицы могли сохранять хладнокровие перед обходительным натиском Беса.
В этот раз предмет обольщения вызывал особенный интерес. Юлечка пришла трудиться сюда недавно и поначалу заняла позицию «хладнокровной единицы».
На обыкновенный и рядовой Лёнин бесовский прилог она ответила сокрушительным «Леонид, что вам надо?», что на литературном бы звучало как «ах, оставьте ваши глупости!», но Бес на то и Бес, чтобы глупости претворять в разумнейшее времяпрепровожденье.
В другой раз он зашёл с противоположного угла. Юлечка сказала что-то типа «я замужем и вполне счастлива в браке», что его только раззадорило, так как вслед за этой фразой нередко падали самые неприступные крепости. И правда – с чего это она вдруг стала отчитываться о своём семейном положении? И что ещё страннее – добавлять двусмысленную ремарку о счастье? Можно подумать, что иносказательно, как бы без одежды, фраза сообщала следующее: «О, если бы я была не замужем, тогда… или меня что-то не устраивало с мужем, тогда… но меня всё устраивает… как бы…».
Бес, именно так и подумав, усилил давление. И не ошибся – Юлечка построила фразу иначе: «Лёнечка, ты, конечно, замечательный, но у меня есть муж». В сравнении с первоначальным «Леонид, что вам надо?» прогресс налицо.
Бесу уже было, от чего оттолкнуться. Он и оттолкнулся:
– Как там муж?
Она вздрогнула от неожиданности, но, кажется, не рассердилась, а наоборот только обрадовалась его приходу. Всё-таки скучно.
– Не знаю. Спит себе, наверно, посапывает.
– И тебя во сне видит, да?
Юлечка кокетливо засмеялась.
– Не знаю. Может быть, и видит.
– К нам охранником не собирается?
– С чего это? – она посмотрела Бесу в глаза недоумённо и заинтересованно.
– Как с чего? Тебя охранять.
Лицо её покраснело стыдливо, но удовлетворённо.
– Дурачок ты, Лёнечка!.. Я и сама себя могу охранять. Лучше расскажи мне что-нибудь хорошее.
– Легко. О чём же тебе рассказать? О любви?
– Давай о любви.
– О несчастной или счастливой?
– Ой, давай лучше о счастливой!.. Несчастной и так хватает…
– А чё так? Счастливой любви тоже много. Вот у тебя с мужем, например. Или… у нас с тобой, если бы мужа у тебя не было.
– Дурачок ты, Лёня! Ладно, давай о несчастной тогда.
– Хорошо. О несчастной… о несчастной… а вот! На самом деле, кстати, было. Недавно совсем произошло. Был у меня друг. Витя Правдолюбов. Может, знаешь? Нет, не знаешь? Ну и ладно. Так вот. И была у него девушка…
– Как звали?
Бес на секунду задумался, но тут же нашёлся:
– Да Юля, как и тебя. В нашем районе каждая вторая Юля. Но имя-то красивое.
– Да, красивое. И что? – Юлечкино стыдливое покраснение на лице приняло ещё более удовлетворённое выражение.
– Он её очень сильно любил. А она полюбила другого. Такое часто случается. Ну, она просто поняла, что Витя был ошибкой в её жизни. Она мучилась, но ничего не могла с собой поделать. Она не могла больше быть с Витей, хотела быть с тем, другим. Но и решиться на разрыв тоже не могла, потому что боялась сделать Вите больно, ведь Витя её очень сильно любил…
– Ну это понятно, – перебила она. – И что она сделала?
Бес многозначительно вздохнул.
– Ничего. Стала встречаться с тем другим.
– А как же Витя?
– И с Витей тоже. Потому что знала, что Витя не переживёт, если она его бросит.
– Ну уж она и деловая, конечно, эта Юля! – с негодованием всплеснула руками Юлечка. – Разве так можно делать? Дура какая-то!..
– Ну а что ей оставалось делать? Вот ты бы что на её месте сделала?
– Я? При чём здесь я? С мужем… то есть с Витей бы осталась!
– Да, но она не любила ведь больше Витю! Она другого любила! А с Витей была просто… потому что боялась за него! Из-за жалости, понимаешь?
– Ну, ладно. И что дальше?
Бес снова на секунду задумался и снова быстро нашёлся:
– А дальше Витя как-то всё узнал… Кто-то нехороший ему донёс…
– Почему это нехороший?
– Потому что хороший человек в чужую личную жизнь не полезет. Это легко со стороны рассуждать. А когда сам в такой шкуре окажешься…
– Это понятно, – снова перебила она. – И что он сделал?
– Напился с горя пьяный и с балкона прыгнул.
– И что? – Юлечка побледнела. – Насмерть?
– Не, чудом живой остался! Хотя лучше бы и насмерть, наверно… А так и девушку потерял, и калека на всю жизнь…
– А она что? Не вернулась к нему после этого?
– Нет. Теперь уже ничего не вернёшь… Ты бы вернулась?
– Не знаю… Какую ты мне страшную историю рассказал, Лёнечка… Я теперь всё время думать буду про это…
Бес легонько приобнял её.
– Не переживай. Прости меня, надо было лучше про счастливую любовь рассказать…
– Надо было…
Юлечка, в порыве расстроенных чувств наклонив было голову в сторону Лёни, стремительно отпрянула, потому что в магазин зашёл один из тех немногочисленных покупателей. Раньше всякий покупатель в это время её радовал, потому что скучно, теперь же он отчего-то показался не к месту и даже немного разозлил.
* * *
Как странно. Как нелепо. Как глупо. Как безрассудно. Как пленительно. Как тягостно. Как сладостно. Как безумно. Кажется, Юлечка сошла с ума.
Она, точно наивная девчонка, влюбилась в охранника Лёню. И сама себя ругала. И сама себя оправдывала. И не знала, что делать. Её любовь, её страсть перешла все границы…
Вот уже несколько дней она ходила по краю пропасти. И не могла остановиться. Пропасть насколько страшила, настолько и притягивала.
Ещё недавно всё ограничивалось поцелуями после работы. А потом вдруг поцелуи повлекли за собой и большее – сумасшедший, непередаваемый, кошмарный секс в Лёниной машине прямо возле дома, почти под окнами квартиры, где наивно, добросердечно и искренне ждали муж и маленький Ванечка.
Лёня оказался сногсшибательным, непредсказуемым, безгранично страстным любовником. Он хотел всегда и везде. И она вслед за ним тоже хотела его всегда и везде.
Сначала это происходило в туалете во время работы, затем в редкие подходящие дни у неё дома, когда по стечению обстоятельств мужа не было, Ванечка домучивал последние часы в детском садике, а ей самой время ещё не пришло выходить на работу.
О, безумие!.. На кухне, где столько прожито, сказано, переварено с мужем. В ванной, где за всё время с мужем были только робкие объятья, а потом робкий же конфуз. В туалете, куда она вообще никого никогда не впускала и думала, что никогда не впустила бы. В зале, на полу, где рос, ползая и обретая себя, любимый больше жизни Ванечка.
И, наконец, в спальне, на постели, где пережито немыслимое количество счастливых ночей с мужем, на той самой постели, где был самый первый раз, на той самой постели, где в трогательных чувствах положилось трогательное начало любимейшему Ванечке.
И этого оказалось мало. В довершение Юлечка привела Лёню домой в то время, когда Ванечку она уже успела забрать из садика, а муж ещё не вернулся с работы. Целый час ребёнок был заперт в зале и плакал, пока мама навзрыд, громко, в голос, стонала в спальне.
Ну что она могла сказать ему после на это его «злой дядечка»? Да, так не могло больше продолжаться. Хотя и продолжалось, пока Юлечка не преисполнилась внутренней противоречивой боли настолько, что больше не могла таиться, держать всё в себе. Иначе она просто лопнула бы. Или проще – сошла с ума.
Юлечка набралась мужества, поехала к родителям и рассказала всё своей матери, рыхлой пенсионерке в застиранном фартуке.
Та, побледнев, опустилась на кухонную табуреточку, бессильно ковыряя пухлыми, натруженными пальцами многочисленные дырочки в протёртой ткани фартука и молча выслушала причитания, слёзы и мольбы отчаяния дочери. Гробовую тишину нарушало лишь назойливое тикание настенных часов.
– Ну что мне делать, мамочка? – в который раз вся в слезах взмолилась Юлечка.
– Бросить этого Лёню, – ответила мать с каменным лицом.
– Но я люблю его, мамочка!.. Я жить без него не могу!.. Я всё хочу бросить, растоптать ради него!.. Я не смогу без него жить!.. Я убью себя!.. Выброшусь с балкона!..
И опять причитания, слёзы и мольбы. Мать, молча всё выслушав, с каменным лицом сказала:
– Тогда брось мужа. Живи с Лёней.
– Но он не переживёт этого!.. Он не сможет это понять!.. Он очень любит меня!.. Он не простит меня!.. Он не сможет без меня жить!.. Он убьёт себя!.. Выбросится с балкона, как Лёнин друг Витя Правдолюбов!..
– Да с чего ты это взяла-то? Балконы какие-то! Взяли тоже моду выбрасываться. «Лёнин друг»! «Выбросился»! «Витя Боголюбов»! Кто Бога любит, тот не выбрасывается! Кто такой этот Витя Боголюбов?
– Правдолюбов. Его девушка бросила. Он с горя напился пьяный и выбросился!.. И девушку тоже Юлей звали!.. Он не смог пережить и выбросился!.. Мамочка, я не знаю, что мне делать!..
Мать, бессильно ковыряя пухлыми, натруженными пальцами многочисленные дырочки в протёртой ткани своего фартука, думала. Юлечка беззвучно причитала, беззвучно плакала и беззвучно заламывала себе руки.
Наконец мать обречённо опустила руки и с каменным лицом сказала:
– Тогда обоих брось. Ваньку возьми, а тех обоих брось. Найдешь нормального себе мужика, время придёт. А не хошь – кидайся с балкона, раз такое дело. Выдумали моду всякие недоделанные Боголюбовы, а вы и перенимаете, своего-то ума нет.
– Мамочка, – Юлечкино лицо в изнеможении чувств застыло, – неужели я такая дура?..
– Дура. Если я была такая дура, как ты, тогда б я тебя ещё вот такохоньким грудничком с балкона выкинула. Сама не живёшь, так хоть Ваньке дай пожить. Обоих бросай, раз одного выбрать не можешь.
– А что мне сейчас-то с собой делать? Я прямо жить не хочу!..
– Иди вон картошку чисть. И хватит об этом.
Мать бодро вытащила из кладовки увесистую авоську с картошкой и вручила дочери нож.
Юлечка встала и, ощутив в руке твёрдую непосредственность рукояти такого привычного и родного инструмента, кажется, немного пришла в себя. Она ещё не знала точно, наверняка, как поступит с Лёней и мужем, но ей определённо стало легче.
* * *
В тихом зелёном дворике, втиснутом меж старых пятиэтажных «хрущёвок», приветливая, любимая местными пенсионерами лавочка подле детской песочницы была не по-вечернему одинока.
В пяти метрах влево, как всегда, «сосалась» парочка тинейджеров.
Она – худенький подросток в оттопыренных на заднице смешных, уродливых штанишках – бесстыдно и страстно теряя слюни на подступах к обожаемым устам своей, возможно, первой любви, мастерски, как опытная шлюха, запрокидывала ножку.
А он – высокий, нескладный юноша с беспечно взъерошенными золотыми кудрями – теряясь в возможностях неожиданно нахлынувшей свободы выбора, одной рукой обретаясь в распахнутой настежь ширинке тех самых смешных, уродливых штанишек, а другой конвульсивно елозя под курточкой, пытаясь нащупать там титьки, пользовался всем, чем только можно. Пока есть возможность, пока кто-нибудь из ненавистных «предков» не спугнёт несвоевременным звонком и не прикажет сию же минуту идти домой делать уроки.
В десяти шагах вправо, как всегда, тосковали трое «хануриков», с жалобным видом всматриваясь в заветное окошко на первом этаже, откуда смачно несло «чистоганом» и матерной руганью.
В самой песочнице, как всегда, с детскими упорством двое дошколят кунали в потемневший от времени песок третьего, визжащего на весь двор писклявым голоском вовсе недетские ругательства.
А лавочка была одинока. Но стоило только двум случайно проходившим мимо молодым людям с «сиськой» пива в руках блаженно опустить на неё свои «пятые точки», как с балкона ближайшей пятиэтажки раздался властный женский голос:
– Это вам, что ли, здесь поставили? Идите отседова! Нечего здесь безобразничать!
Молодые люди сконфуженно удалились.
Из подъезда же, победоносно охая, явились сначала рыхлая пенсионерка в застиранном фартуке, а потом тётенька неопределённого возраста с неестественно пышной шевелюрой и накрашенными губами.
– Скучаешь, Петровна? – зычным голосом справилась вторая.
– Да тут уж, Валь, поскучаешь, – приглашающе похлопала по лавочке первая.
– А чё так?
– Нам некогда скучать. Мы скучать не привыкли. Это вот эти вот сейчас моду взяли скучать.
– Что да, то да.
– Им бы только скучать, лишь бы дела не делать. Мы в своё время не скучали.
– Что да, то да.
– Мы – зубы стисни и делай. А эти чуть что не так, чуть что не по-ихнему, готовы детей сиротами оставить. С балконов взяли моду прыгать.
– Кто же это?
– Да вон, дочка сказала, Витя Боголюбов какой-то. Чуть не понравилось, чуть не по нему, взял и прыгнул с балкона.
– Оёй! Насмерть?
– А как же? Насмерть, конечно! Они не насмерть не прыгают.
– А чё это он?
– Чё, жена бросила, к другому ушла. А он, видите ли, пьяный нажрался, пошёл и прыгнул! Вот, мол, вам, какой я герой! С балконов могу прыгать! А ребёночка вырастить – это он не герой! Вот его бы спросить: раз тебе только прыгать, если что не по тебе, то зачем тогда дитя родил?
– Что да, то да. А у него и ребёночек был?
– А как же? У них у всех ребёночки! Это они умеют!
– Оёй, жалко! Как же ему теперь? А жена-то что?
– А чё жена? Причитает, плачет, руки заламывает. А поздно теперь, Юля-херуля! Наюлила, теперь не выюлишь!..
– Это что же за Юля такая?
– Да не знаю я, Валь. Мне дочка рассказала. Аж, всё сердце вынула, – с каменным лицом произнесла Петровна. – Измучилась. Пойду лягу, мочи нет.
Пенсионерка, охая, встала и проследовала к подъезду.
А тётенька неопределённого возраста, растерянно поправив свою неестественно пышную шевелюру, загребла из кармана горсть семечек и погрузилась в раздумья.
* * *
Тётя Валя, накрасив губы ярко-красной помадой, отдыхая от домашних дел, присела на диван к мужу, дяде Коле.
Дядя Коля смотрел телевизор. Телевизор хохотал. А дядя Коля нет. Его взгляд был колок, с желчным огоньком и с цепкой сосредоточенностью, а лицо дышало морщинистым напряжением и еле сдерживаемым гневом.
– Что смотришь? – спросила тётя Валя.
– Да опять мудаков каких-то показывают, – сквозь зубы процедил дядя Коля. – Зае**ли.
И с досадой переключил канал. Телевизор, запнувшись, снова захохотал.
– Вот чего мне Петровна вчера рассказала-то! Это вот не смешно.
– Оно и это не смешно. Зае**ли.
И дядя Коля опять с досадой переключил канал. Телевизор, запнувшись, теперь запел. Тётя Валя помолчала и продолжила:
– Да вот они всё про любовь поют. А любовь-то она вона какая бывает…
– Какая-то ещё любовь… Зае**ли.
Дядя Коля снова переключил канал. Телевизор, запнувшись, начал стрелять. Тётя Валя помолчала, тяжело вздохнула, поправила свою неестественно пышную шевелюру и пододвинулась к мужу.
– Вот у них одни убийства и убийства. А в жизни-то смерть-то тоже недалеко ходит. Раз – и нет человека.
– Человека и так нет. Одно зверьё. Зае**ли.
Дядя Коля в который раз переключил канал, и телевизор, запнувшись, громко и бесстыдно провозгласил: «Мои бёдра и ягодицы стали упругими!». Тётя Валя всплеснула руками.
– Вот, смотри-ка, что показывают! Задницу голую выставила и думает – хорошо! Смотри, смотри, растопырилась-то как! Вот они, эти шалашовки, растопыриваются, а ребята потом из-за них с балконов прыгают! Смотри, смотри! Оёй! Ни стыда, ни совести!..
– Чё там смотреть? Раздолбили уже вот такими… – дядя Коля согнул почти под прямым углом одну свою мускулистую руку, а другой хлёстко врезал по сгибу. – Аж всё свисает, через трусы вылезает. Ладно бы хоть детей много рожали, тогда понятно. А так… лучше бы без трусов вышла, не так свисало бы… Или не обтягивалась бы уж тогда.
И дядя Коля, не выдержав, принялся с гневом переключать каналы один за другим. Телевизор, запинаясь, то пел, то хохотал, то стрелял, то сообщал про ягодицы, пока не остановился на непривычной тишине.
– Ой, старинное кино!.. Это я люблю, – обрадовалась тётя Валя. – Раньше любовь так любовь…
– Раньше, позже… – пробурчал дядя Коля. – Ну и что тебе там Петровна опять натрепала?
– Почему натрепала? Ей дочка рассказала. Зачем она трепать-то будет?
– Ну? И что?
– Да парень какой-то с балкона прыгнул и расшибся насмерть.
– Какой парень? Из наших?
– Я не знаю такого. Витя Боголюбов его звали.
Дядя Коля с недоверием посмотрел на жену.
– У нас на работе есть Витя Боголюбов, парень молодой. Хорошо его знаю. Недавно только вот видел… Когда же он успел прыгнуть?
– Да может на днях. Для этого много времени не надо.
– Да, в пятницу его не было… А чё он прыгнул-то?
– Петровна сказала, мол, жена его бросила. Юля, по-моему… Жалко, ребёночек маленький остался…
– Да, жену у него Юлькой зовут… И пацанёнок маленький есть… Ну и дела! Чё же это он? Пьяный был, что ли?
– А как же? Трезвый бы не прыгнул!
Дядя Коля поник.
– Жалко. Хороший парень был…
– Что да, то да. Был…
Тётя Валя ушла на кухню и вернулась с кульком семечек. Телевизор многоголосно и елейно пел о том, как хорошо живётся на советской земле счастливым трудящимся сёл и городов. Из этой чарующей приторности диссонансом пробивался высокий женский голос, такой экзальтирующий, противный.
– На! – Дядя Коля раздражённо бросил пульт жене. – Зае**ли! Пойду покурю.
Он встал и, громко хлопнув балконной дверью, скрылся за белой пеленой развешанных простыней. Тётя Валя загребла из кулька горсть семечек и растерянно уставилась в телевизор.
* * *
Дядя Коля, электрик высокой квалификации и вообще ценный и незаменимый работник на прославленном в советские времена, но ныне деградирующем заводе-гиганте, в понедельник, как только представилась возможность, первым делом направился в цех, где трудился несчастный Витя Боголюбов, разузнать всё, что услышал от жены, как говорится, наверняка.
Поискав глазами самого Витю и с тяжёлым сердцем не найдя, выдернул из бригады ребят одного, более себе приятельского, кто мог бы знать всю горькую правду.
– Пошли-ка покурим!.. – с по-мужски скупым проявлением эмоций, отводя глаза, пригласил парня дядя Коля. – Разговор есть.
Они, пройдя грохочущий цех, обосновались в курилке на проходной. Здесь было тихо, и никто не мешал. Охранник в своей будке не в счёт. У него своя работа.
– Чего, дядь Коль? – прикурив, удивлённо выпучил глаза парень.
– Да ты это… садись, – неуверенно опустившись на исписанную пошлостями лавку, сказал дядя Коля. – Я вот чё тут слышал…
Тот послушно присел.
– …Что, мол, Витька Боголюбов с балкона прыгнул и насмерть разбился…
– Брехня, дядь Коль! – удивление парня сменилось нескрываемым облегчением. – Я точно знаю. Он на больничном. Кто сказал-то тебе?
– Да жена от баб услышала!.. – смущённо размяк дядя Коля. – Мол, жена его, Юлька, бросила, и он, пьяный, прыгнул из-за этого. Я, дурак, всю ночь не спал, пацан же маленький, думаю, сиротой остался… Вот бабы, суки, набрехали!.. Зае**ли.
– Да набрехали, дядь Коль! Я точно знаю. Чтоб Витька из-за Юльки с балкона прыгнул! Пацанам рассказать – они оборжутся! Если она его и бросит, он только рад будет! Она же блядища невозможная! Он и сам уже сколько раз уходил от неё – просто пацана жалко ему. Хотя ещё большой вопрос – от него ли он!.. Очень возможно, что и не от него, Юлька кого хочешь надует. А так бы ушёл!..
– Ну и дела! А я и не знал… Зачем же так набрехали-то?
– Не знаю. Вдруг не набрехали вовсе? Просто это про другого Витю, наверно, не нашего… Мало ли всяких Витей и Юлей? – парень заулыбался. – А Юльку Витькину я, дядь Коль, положа руку на сердце, сам е**л! И ничего. Он мне потом слова не сказал. Ему пох** на неё. И не я только… Ей уж полцеха вдуло!..
– Зачем же вы так парня обижаете?
– Да она знаешь какая симпотная! Такая блондиночка длинноногая. Родинка у неё над губами – как улыбнётся, как посмотрит! И ведь сама, видно, хочет! Как откажешься? А Витьке – ему пох**… В общем, не тот это Витя. Не Боголюбов. Не знаю даже, почему такое сказали… У меня в соседнем дворе Витя Правдолюбов живёт – вот, может, это он. Только я вперёд, наверно, услышал бы, если что… Короче, не знаю, дядь Коль.
Парень встал и, уважительно протянув руку, откланялся. А обманутый бабами дядя Коля, никак не в силах согнать румянец смущения с лица, закурил ещё одну.
* * *
Женя Криушенко, охранник прославленного в советские времена, а ныне деградирующего завода-гиганта, случайно подслушав в курилке на проходной разговор двух рабочих, находился в недоумённом смятении. Он никак не мог переварить эту странную и сумбурную информацию. Вначале он не придал особого значения услышанному, но когда до него донеслись два знакомых и нераздельных в его голове слова «Витя Правдолюбов», то попал в некую прострацию.
Дело-то в том, что Витя Правдолюбов приходился ему не кем-нибудь, а ближайшим родственником – братом жены. И тут такое говорят! Что Витя разбился насмерть, прыгнув с балкона. Женя же лучше всех знал, что этого не было и быть не могло.
Хотя вот месяца два назад Витя действительно упал с балкона второго этажа, будучи вусмерть пьян, но ничего серьёзного, просто поцарапался об кусты внизу и всё. Тогда ещё вся родня за смехом порадовалась, что не в старой квартире, где родители живут, такая оказия произошла – там всё-таки пятый этаж. Эта тема уже сто раз обсосалась и забылась.
Потом те черти обмолвились, что всё из-за жены Юльки. Она, мол, блядища, трахается со всеми по-чёрному. Да когда такое было? Да, Витя недавно женился на нормальной девчонке Юльке, тогда как раз на новую квартиру и переехал, но чтобы какое-то там блядство… Да ладно! Вся родня Юльку очень уважает.
Короче, не может такого быть. Однако опять же когда-то давно Витя встречался с одной шалашовкой, но это ведь прошлое…
И вот ещё, что насторожило – Юлька-то длинноногая блондинка, очень симпатичная, а над верхней губой у неё родинка: короче, точь-в-точь, как те черти и обрисовали. Но мало ли совпадений?
Сказали и про ребёнка. Да нет пока у Вити с Юлькой детей! Правда, она беременна и вот-вот должна родить. Вот и попробуй тут разбери! Вроде брехня, но кое-что сходится.
Черти вначале будто бы говорили про другого Витю, какого-то Боголюбова. И, возможно, всё это дерьмо как раз про того. Хотя они же сами от этого с облегчением и открестились… Что вовсе не про Боголюбова речь идёт.
В общем, у охранника Жени голова пошла кругом от сметённых, недоумённых и немало удивлённых мыслей, и он не знал, как ему впитать такую ересь. Проще было бы просто забыть, но вот не забывалось.
Поэтому, вернувшись со смены домой, он сразу же поведал весь расклад своей жене Вике, старшей сестре Витькиной. Но на его ироническую ухмылку она вдруг отреагировала заинтересованным и восторженным округлением глаз, не меньшим, чем когда нашлась её, казалось, безвозвратно утерянная любимая заколка. «Ах, вот, где она, зараза, была!» – просияло тогда Викино лицо с ликующей торжественностью.
– Ты чего это? – растерялся Женя.
– Ничего, – резко ответила она. – Дыма без огня не бывает. Ты можешь всё нормально рассказать, без этих своих ухмылочек?
Он обиженно нахмурился:
– А что там рассказывать? Ерунда какая-то. Люди, знаешь, чего только ни наболтают!..
– Люди-то болтают, а ты слушай внимательно и запоминай. Полезно бывает. Слухами-то, Женя, земля полнится. Давай всё по порядку! Что они про Витьку говорили?
– Да ерунда же! Что Витька из-за Юльки с балкона прыгнул попьяни и ребёнка сиротой оставил? И чего тут слушать? Бредятина, блин!
– Бредятина или не бредятина – это не тебе решать. Это они со своим… как его?.. Боголюбовым… перепутали. Люди-то как? Там услышал, здесь схватил. Дальше-то что?
– Да что Юлька там трахается со всеми подряд… Ну и это они про своего опять же!
– «Про своего»! – передразнила она. – Откуда ты знаешь? Свечку, что ли, держал? Ты сам же сказал – длинноногая, блондинка, симпатичная, с родинкой на губе! Чего ещё надо?
– Ну да. Но мало ли блондинок? Что ты мне лапшу на уши вешаешь? Про Юльку того Вити они говорили, я же слышал.
– Какого Вити?
– Как какого? – у Жени совсем опустились руки, он уже сто раз пожалел, что рассказал жене всю эту историю. – Ихнего. Боголюбова.
– Так Боголюбов с балкона упал?
– Нет, он не упал. Упал-то наш Витька два месяца назад! Просто, видишь, как странно всё…
– Ничего не странно. Всё как обычно. Слышу звон, не знаю, где он, называется. Я только одного не могу понять – прыгать-то из-за чего?
– Ну как?.. Жена изменяет… ребёнок от другого… тут прыгнешь с горя…
– С кем изменяет? От кого ребёнок?
– Да не знаю… с рабочим этим хотя бы… Он сам говорил, что её… того…
– Ах, вот, где она, зараза, была! – вдруг провозгласила Вика.
И её лицо с ликующей торжественностью просияло. Жене сразу поплохело.
– Кто?
– Юлька. Я как-то от тебя ехала, смотрю, а она в троллейбусе. Я, мол, куда ездила-то хоть? Она: да так. Вот тебе и «да так»! Я ещё подумала: «Что это ты, сучка, мне не отвечаешь? Я тебе, сучке, не последний человек, родня вообще-то!».
– Да ладно уж, не начинай тоже! – он попытался спасти положение.
Но поздно. Вика разошлась. Весь вечер она связывала между собой какие-то концы каких-то верёвочек, наплела целый клубок, сама же запуталась, сама же распуталась, и довольная легла спать.
А Женя долго не мог уснуть. Всё думал и думал о Витиной Юльке. Она ведь и вправду – как улыбнётся, как посмотрит… Захочешь – не откажешься! Из-за неё легко голову потерять и с балкона прыгнуть.
* * *
Криушенки отмечали трогательный семейный праздник – три годика дочке Лизоньке. На такое дело заявилась вся родня: оба деда, обе бабки, тётка Женина – крёстная всё-таки, Викин младший брат, рыжий оболтус, ну и Витя с Юлькой, конечно, – как же без них? – не вдвоём уже, а можно сказать, втроём – о чём говорил внушительного размера животик.
Начало было теплосердечным и душетрепещущим. Все были очень радостные и красивые. Лизонька светилась от счастья. И в тот момент, когда празднование блаженно карабкалось на свой зенит – когда у Рыжего заблестели глазки и покраснели уши, а оба деда удовлетворённо выпятили вперёд надутые животы, когда Вика перестала наконец всем действовать на нервы беспрестанным «ешьте, ешьте», а обе бабки с тёткой в придачу включили пятую языковую скорость трындычания, когда Витя стал пить не морщась, а Юлька перестала обращать внимание на то, что он вообще пьёт, расчувствовавшийся Женя решил сказать тост:
– Уважаемые наши родственники! Давайте все вместе выпьем за любовь. Без любви бы нас не было бы. Ничего не было бы. Даже этого стола не было бы. Одни Лизонькины дедушка с бабушкой полюбили друг друга, и появились Вика, Витя и…
– Я не появился, а произошёл, – поглумился Рыжий, бокалом с холодным пивом коснувшись своих горящих краснотой ушей.
– …ну ладно, не перебивай. Другие Лизонькины дедушка с бабушкой полюбили друг друга, и появился я. Мы с Викой полюбили друг друга, и появилась Лизонька. Витя с Юлькой полюбили друг друга, и у них скоро тоже появится маленький человечек. За любовь!..
– Только меня что-то любили быстро и мало, – насмешливо проворчала тётка, и все звонко чокнулись и торжественно опустошили бокалы.
– Ой! – вскричала Юлька, схватившись за живот. – Кажется, наш с Витей маленький человечек тоже попраздновать хочет! Толкнулся, наружу просится! Фу, отпустило!..
Все засмеялись. Кроме Вики.
– Ваш ли с Витей? – вдруг ощетинилась она.
– В смысле? – удивлённо повернулась к ней Юлька.
Женя поспешил вмешаться, исправить ситуацию, пока ещё жена не наговорила глупостей:
– Да Вика пошутила неудачно! Я тут на работе про случай один услышал… Глупость полная! Так, посмеяться и всё… Короче, трепали, будто Витя с балкона прыгнул из-за того, что ему, мол, жена изменяет, что, мол, ребёнок не его и прочие гадости…
– А кто это говорил-то? – подбоченилась тётка. – Языки им пооторвать.
– Да это вообще незнакомые люди… Они просто перепутали с кем-то…
– С кем перепутали? – вмешался сам Витя.
– С каким-то Витей Боголюбовым… Боголюбовым, а не Правдолюбовым!..
– Ага, – съязвила Вика. – Может, ты тогда и про рабочего расскажешь? С какой он Юлей… любовью этой твоей занимался? Не с блондинкой ли, длинноногой, симпатичной, с родинкой над верхней губой, а? Что-то на Правдолюбову она очень похожа!
Юлька с глазами, стремительно генерировавшими слёзы обиды, посмотрела на мужа. Витя посмотрел на жену, будто до этого никогда в жизни её не видел.
– Это неправда, – сказала она.
– Что неправда? – спросил он.
– Всё неправда! – ответил ему Женя. – Просто болтают люди! Чё ты веришь-то всему?
– А ты не лезь! Сами пусть разберутся! – заступилась за брата Вика. – Пусть она расскажет, что это за рабочий с завода? Есть у неё там с кем что или нет?
– Это как же? Это как же? – причитала одна Лизонькина бабушка.
– Это зачем же? Это зачем же? – вторила другая.
Лизонька заскучала, сделав личико капризным и несчастным. Вика тут же увела её спать.
Юлька отчаянно вертела головой по сторонам в поисках поддержки. Но один дедушка отвернулся, другой же зачем-то принялся разливать всем подряд, нахреначив водки до краёв и беременной Юльке, и Рыжему, и даже в Лизонькин стаканчик. Такой неуместной щедрости был рад, наверное, только один Рыжий. Ну, возможно, ещё и тётка.
– Может, это и хорошо, что меня любили быстро и мало, – проворчала она и маленькими глоточками высосала из своей рюмки всё до последней капли.
Никто не хотел смотреть Юльке в глаза. Только Женя. И пусть она не улыбалась, а только смотрела, и губы её были напряжены, родинка действовала на него безотказно.
Второй раз в жизни он так смотрел на неё. Как мужчина на женщину, которая безумно нравится. Первый был когда только-только познакомился с ней и ещё не успел привязать ассоциацию с Витей. И вот сейчас почему-то эта ассоциация сама собой улетучилась, исчезла.
Ей на смену пришла другая ассоциация – страстная, бесстыдная, безрассудная. Такая, что Юльке пришлось отвести глаза, настолько ассоциация была откровенна. Это и от Вити не укрылось.
– Ага. Пока вы тут так смотрите друг на друга, я пойду покурю, – сквозь зубы произнёс он. – Видимо, вам есть, о чём поговорить. Это же, Женя, о твоём заводе речь-то шла, да?
Но Женя ничего не стал отвечать ему. Он впился нездоровым взглядом в Юльку, одновременно растерянную и озлобленную. Ему очень хотелось пожалеть её. А Витю не хотелось жалеть.
Витя, с грохотом отворив балконную дверь, вышел.
– Смотри, не упади. Девятый-то – не второй, – поглумился Рыжий.
На балконе Витя продолжал чем-то греметь, и вдруг вслед за диким, душераздирающим криком наступила дикая, гробовая тишина. Юлька, кажется, когда он ещё гремел, бросилась к нему, но опоздала.
Витя прыгнул.
