Читать книгу ЛАБИРИНТЫ. Роман - Сергей Кучерявый - Страница 5

Совершенно бесполезной кажется та армада вопросов, что нетленно присутствует в сознании каждого, вероятно они там бытуют ещё с тех времен, которые в принципе невозможно даже хоть как-то обозначить. Сколько-то там тысячелетий, эпох, лет до наших дней человек всегда размышлял о небе, о Земле, о стихиях, о жизни и о смерти. В различные сложные, тяжёлые периоды жизни почему-то мысль о смерти никогда не покидает внутреннее пространство человека и ведь совершенно не важно, какого уровня и в каком статусе он находится. Эти размышления или скорее фантазии то и дело всплывают на горизонте сознания человека в какие-то острые ассоциативные моменты, а после, когда жизненный накал проходит мимо, не тронув его эти незыблемые мысли вновь затихают и опускаются на донышко подсознания и находятся там до первого зова, неважно какого параноидального ли, осмысленного ли, или же так промежуточного требования. Да, смерть как момент неизбежен и любой разумный представитель в той или иной степени об этом факте задумывается, но вот если бы человеку, скажем, известна была бы примерная дата этой черты, о чём бы он задумываться? Свалился, к примеру, внезапно поставленный диагноз или волна эпидемии застала врасплох и вот он стоит с этой охапкой снега за шиворотом, о чём он думает? Наверное, всё зависит от его качества восприятия жизни. Одни ринутся в последний вояж, с головой окунаясь во все тяжкие, другие, не имевшие при былой жизни сил чтобы быть личностью начинают пускать реки слёз, охотно начиная от всех принимать сочувствия ища в этом спасение, а кто-то вообще замкнётся в себе или может даже кто будет в срочном порядке завершать какие-то дела, обещания и давно поставленные, но отложенные на неопределённый срок задачи. Особо сложно такие тупиковые испытания приходится тем кто, имея заболевание, сам в шкуре бесполезного врача начинает отчётливо понимать и осознать все происходящие и грядущие стадии развития этого финального трамплина.

Больничный изолятор был смежный, общая дверь, небольшой тамбур и два отдельных лазарета с разделяющей их стеной, в котором имелось окно, от чего пространство казалось больше. Главврач Николай Николаевич и его друг эпидемиолог Павел Степанович находились вроде бы как под арестом, но карантин допускал несколько иное к ним отношение. Дело никуда не двигалось просто шли дни.

– Николаич, а чего ты не бреешься, как папуас ходишь, а?

– Не нравится, не смотри! Я вообще давно думал к усам бороду отпустить, но все как-то не до этого было. Хоть перед смертью занятие.

– Да брось ты, перед какой ещё смертью? – потягиваясь на кровати, возмущенно зевал Степаныч.

– А то ты сам не знаешь?! – отрезал главврач, раздраженно переключая очередной новостной канал на висевшем под потолком телевизоре, – какая разница, что обычный суд, что высший, тамошний суд?

– Ты же врач! Ты же сам прекрасно знаешь и понимаешь, что нет там ничего! – в очередной раз за столько лет он вновь пытался оспаривать эту тему. Единственным и кардинальным отличием в этом диалоге было то, что он на этот раз просто не мог закончиться как все предыдущие по одной причине, в те разы любое тупиковое развитие противоположных мнений сглаживались по средствам алкоголя, и соответственно весь диспут заканчивался пьяными объятиями, но не в этот раз. Но Павел продолжал подначивать друга, – любая наука, любая нормальная философия тебе это докажет!

– Ооо, ты еще Канта вспомни!

– И вспомню! И даже процитирую, если понадобиться! – не на шутку заводился Степаныч, изредка болезненно откашливаясь.

– Твоя ошибка знаешь, в чем заключается? – ещё больше раздражая собеседника своей умиротворённостью, главврач получал явное удовольствие от беспокойства оппонента. Он, развалившись, сидел за стеклом напротив и поглаживал отросшую щетину, вероятно воображая, что у него уже есть симпатичная бородка.

– И в чем же?

– В том, что ты если и смотришь вглубь, то всё равно видишь там только поверхность, только гладь, которая охотно отражает привычную всем материальную реальность. И ты всё никак не можешь выйти за эти рамки, ты вроде оперируешь большим объёмом знаний, но всё равно перекладываешь их на материю, на осязаемые вещи, что не всегда правильно мой друг Горацио! Хи-хи…

– А на что мне их ещё проецировать скажи мне на милость? На ту мутную чушь, которую пропагандирует церковь? В которой всё так зыбко и не ясно? Где одно прикрывает другое, какая-то круговая порука под чьим-то, уверен весьма выгодным покрывалом!

– Да, я про религию и слова не сказал! Ты сам первый обмолвился, – с намёком на бесполезность разговора, нехотя продолжал Николаевич, – религия – эта система, она работает и нам незачем туда лезть. А тебе дураку тот же самый Кант русским языком по-немецки сказал, что Бог находится далеко за гранью нашего понимания! И что не нужно по отношению к этим высоким материям применять свою ущербную человеческую логику, не нужно!

– Хорошо умник, объясни мне тогда, почему существуют войны, убийцы разные, вся эта грязь, которая у нас повсюду, куда не плюнь? – часто мелькая перед окном и отрывисто жестикулируя Степаныч распалился до предела.

– Опять двадцать пять, как до тебя не дойдет, что простая подмена вопроса искажает твою тугодумную картину мира! Не почему? Не за что мне такое? А для чего!? Для чего! Элементарно Степаныч! И тогда вся грязь заставляет мозг иначе работать, если он есть, конечно, хи-хи… Всё, абсолютно всё придумано высшим разумом, чтобы нам тут не скучно жилось, – вновь главврач хихикнул, тем самым показывая, что устал от этого трезвого разговора, – и деньги твои любимые и эпидемию эту тоже дали нам для чего-то. Хотя чисто с профессиональной точки зрения, я не могу понять, почему вакцина себя так повела? Такого просто не должно было случиться! Да ещё такой эффект, паралич, лёгкие, не могу понять. Ну, вероятно уже и не надо, раз так!

– Да потому что я это сделал! Я добавил в неё ещё один компонент, в этот сука коктейль Молотова! – с криком взорвался Павел Степанович, – когда она после согласования находилась у нас в лаборатории, в эпидемиологии! Мне предложили, я согласился!

– Кто тебе предложил? Кто тебе вообще мог такое предложить? Ты чего несешь, придурок? – слегка на повышенных тонах недоумевая, выдал главврач.

– А ты сам не догадываешься кто? Я не спрашивал, для чего, для кого всё это понадобилось! Просто выбрал из двух зол ту, в которой и вознаграждение не хилое и карьера! А вакцину против того что у нас сейчас с тобой мы уже получили! Скоро выйдем отсюда здоровые, – смягчившись, словно вышедший на волю фурункул, Степаныч горделиво растекался, наивно предвкушая пополнение запасов своего тщеславия, – прости, ну не мог я тебе раньше этого рассказать, не мог, пойми.

– Хрен мы отсюда выйдем, – тяжело проговорил Николай, крепко охватив голову руками. Он потерянно и беспорядочно водил ладонями по лицу, по волосам, при этом что-то неразборчиво бормотал, – ты.., ты скажи, тебе сколько лет? Двадцать? Ты что, пацан зелёный?

– Чего ты взъелся? Я знаю, что ты не перевариваешь власть в любом её проявлении, в любых погонах, поэтому и не стал заранее тебе ничего говорить, я же знаю тебя.

– Нет, ты не проститутка, – огненной лавой взорвался Николаич. Он с грохотом ринулся к стеклу, словно хищник в клетке да так, что его собеседник тут же отскочил, – ты урод! Ты конченый урод! Ты сам понимаешь, что ты сделал?

– Чего ты орешь? Все нормально будет! – сквозь кашель пытался вставить тот.

– В крематории нам нормально будет! Какая вакцина? Кто там о тебе сука вспомнит? Я теперь понял, я теперь всё понял, все пазлы сошлись! – не прекращаемым потоком дико выдавал Николай, – посмотри ублюдок, эту вакцину, которую по официальной версии я утвердил, в которую ты тварина положил гос сука заказ, она уехала в страны Европы как гуманитарная помощь! Прежний, изначальный вирус да чёрт бы с ним его можно одолеть! И я это сделал, пока… Ты понимаешь, что это значит? Ты взгляни, взгляни на Европу, посмотри! Откуда у них там столько больных? Они пачками умирают! А симптомы идентичны нашим! Не знаешь, откуда это всё взялось? Не заметил, нет? Они у нас с тобой один в один! Если бы ты хоть каплю разбирался в медицине, не в твоих вонючих бумажках, а в настоящей практике то ты бы давно понял, что тебя использовали как презерватив и там же бросили, в подворотне, – весь красный, вспотевший от волнения он стремительно терял силы. Он, тяжело дыша, опустился на одно колено, пытаясь хоть как-то собраться.

– Не гони волну! Это вполне может быть совпадение! Они гарантию дали, что не оставят нас и знаешь, я им верю!

– Тебя что опыт коммунизма ничему не научил? Там тоже все искренне верили в светлое будущее. И что? – уже хрипя, он продолжал выходить из себя, в беспамятстве кричал и без разбора ударял о стены руками – нет, ты не проститутка, ты Иуда! Погнался за монетой! По трупам пошёл за грёбаной копейкой!

Главврач, опираясь о стену, находился почти на полу, задыхался и корчился то ли от начала активной фазы вируса, то ли от полного нервного истощения. Степаныч смотрел на него каким-то детским взглядом, в котором легко можно было прочесть искренность, привязанность к другу и одновременно полное непонимание всего того масштаба, всей серьезности слов о реальном положении дел произнесённых в его сторону.