Читать книгу Маскарон. Роман - Сергей Курган - Страница 7

В первый момент Аня оторопела и застыла на месте. С минуту она в растерянности просто стояла у двери, тупо глядя на нежданного визитера, не решаясь ни на что. Затем она стала вглядываться в затылок сидящего, находившегося в тени – вне конуса неяркого света, который отбрасывал торшер.

Потом она осознала странность поведения гостя – тот никак не отреагировал на то, что кто-то открыл дверь и вошел в номер. «Может, это Макс, – мелькнула мысль, – в своем стиле, валяет дурака»? Но синяя птица надежды, взмахнув крылом, отлетела. Аня уже видела, что это не он. Чем дольше она вглядывалась, тем все более настойчиво в ее голову стучалось самое простое и естественное объяснение тому, что она видела, пока, наконец, на экран ее сознания не выплыло короткое и пугающее слово.

Ну конечно, только труп может сидеть, не шевелясь и никак ни на что не реагируя. Аня попыталась сглотнуть, но в горле пересохло, и ей это не удалось. Все же это усилие помогло: Аня смогла, наконец-то, сдвинуться с места и, зажав нервы в кулак, приблизиться к креслу и обойти его спереди.

В кресле сидела фрау Вайгель. Глаза ее были широко открыты, слишком широко, и навыкате. Ее явно задушили, что, уже совершенно бесспорно, подтверждала странгуляционная полоса15. Но более всего обращали на себя внимание ее руки: в левой она держала незаполненный бланк запроса на архивные материалы, а в правой – сумочку, ту самую, которая была у нее в кафетерии. Сумочка была раскрыта и словно приглашала заглянуть в нее. Внутри был листок бумаги с каким-то текстом. Еще одна записка? Аня выхватила бумажку, ожидая вновь увидеть тарабарщину букв и цифр. Но на бумажке был лишь распечатанный на принтере простой и короткий текст на немецком: «Фрау Вайгель с понедельника в отпуске».

Машинально сунув записку в карман, Аня поднесла руку ко рту и побежала в ванную. Только она пустила воду, как ее вырвало. Смыв рвоту, Аня умылась холодной водой и глянула в зеркало. Из рамки на нее смотрело бледное, растрепанное существо с испуганными, затравленными глазами, в котором она с трудом узнала себя.

«Боже мой, – подумала она, – во что я превратилась»? Еще два дня тому назад все было привычно-спокойно, и даже скучновато. О! Как она радовалось бы этой рутине, если бы каким-то волшебным образом удалось в нее вернуться! Но, увы, это невозможно.

Макс прав: она просто как магнит притягивает к себе проблемы, и немелкие. У нее в гостиничном номере в кресле сидит труп. И скоро сюда нагрянет полиция, идя по следу из кафе, где уже нашли первого покойника. Аня теперь почти не сомневалась, что «наблюдатель» мертв. Свидетели видели там их с Максом и покажут, что они пошли вслед за покойным к туалетам. Полиция выйдет на них очень быстро. И где Макс – неизвестно. Может быть, его уже задержали? Или с ним случилось что-нибудь похуже? И не позвонить! Телефон – в сумочке, а сумочку Аня оставила в комнате. А там – мертвец. Как туда войти?

И вот явятся полицейские, а у нее в номере труп человека, с которым она была знакома, и это тоже быстро установят и, в добавок, еще и выяснят, что она разыскивала убитую. И как ты докажешь, что ты не верблюд?

Торчать в ванной дальше было невозможно, от слабости у Ани подгибались ноги. Необходимо было присесть. Собрав силы, она вышла из ванной. Стараясь не смотреть в ту сторону, где стояло кресло с трупом, она сконцентрировала взгляд на диване, к которому и направилась. Бежать не было сил, да это и бессмысленно – далеко ей не уйти.

Сигнал поступил от бокового зрения: что-то было не так в обстановке. Аня повернула голову.

Кресло под торшером было пусто.

Сначала Аня подумала, что это «глюк». Только непонятно было, когда именно она галлюцинировала: тогда, когда увидела труп, или сейчас? «Вероятно», – думала она, – «мне так хотелось, чтобы никакого трупа тут не было, что сработало самовнушение, и мозг выдал желаемую картинку. А может, наоборот, я «глючила» тогда, когда увидела труп? Но стоп! Ведь я трогала ее сумочку! Или это – тоже галлюцинация?

Она подошла к креслу вплотную и, зажмурившись, протянула руку. Рука не встретила никакого препятствия. Тогда Аня продвинула ее дальше. Рука уткнулась во что-то твердое. Аня в страхе открыла глаза. Она стояла, уперев руку в спинку кресла. Тогда она заглянула под кресло, затем под диван. Наверное, она заглянула бы и под кровать, если б та была на ножках, но днище кровати покоилось непосредственно на полу. Только что, еще каких-нибудь пять минут назад, она страстно желала, чтобы никакого трупа у нее в номере не было, чтобы произошло чудо, и труп волшебным образом исчез бы.

И вот это чудо произошло – труп испарился. И теперь ей словно хотелось, чтобы он материализовался вновь, и она обшаривала комнату в поисках его. Ей, видите ли, непременно требовалось узнать, куда же он девался, как будто это было сейчас для нее главным. «Ты еще в мини-баре посмотри», – произнес голос у нее в голове. – «Может, ее запихали туда»? Аня попыталась выкинуть из головы эту идиотскую, издевательскую мысль, но какая-то сволочь внутри все нашептывала ей: «А ты все-таки туда загляни. И потом, не забыть бы еще про мусорное ведро».

Она открыла мини-бар, перевернула мусорное ведро, проверила еще раз шкаф и антресоль над ним, заглянула за шторы. Ничего не обнаружилось.

Тогда Аня решилась позвонить Максу. Взяв телефон, она села на кровать и попыталась с ним связаться, но Макс оказался вне доступа. И тут, внезапно почувствовав слабость и озноб, она свернулась на кровати, накрылась одеялом и через какое-то время провалилась в сон.

Фрау Вайгель была просто несносна и все время подкалывала Аню.

– Вы должны быть весьма продвинуты, милочка, – язвительно произнесла архивщица, глядя на Аню с издевательским прищуром. – Позвольте полюбопытствовать, что у вас было по странгуляции?

Аня почувствовала, что краснеет от стыда.

– «Отлично», – пробормотала она в крайнем замешательстве. Ей хотелось плакать от обиды.

– Позвольте вам не поверить! – заявила фрау Вайгель с невероятным сарказмом. – Вы ничего не смыслите в странгуляции. У вас в Саратове правильно душить не умеют.

– Неправда! – вскипая от негодования, выкрикнула Аня прямо ей в лицо. – У нас умеют еще лучше! У нас университет!

– И сколько часов вы прослушали?

– Много! Больше, чем вы думаете!

– А! – фрау Вайгель с пренебрежением махнула рукой. – Пустыня цивилизации.

– Это ложь! Пустыня цивилизации это Америка!

– Это у вашего Сержа Америка – пустыня цивилизации! Что он понимает?

– Он понимает все! Правда, Серж? Скажите ей!

Серж побарабанил пальцами по подлокотнику кресла и, отпив из рюмки коньяк «Реми Мартен», со своей неподражаемой иронией произнес:

– Что с ней разговаривать, Анечка! Она и при жизни-то в странгуляции смыслила, как испанская корова16. А что уж говорить теперь. Вы посмотрите, Анечка – она же мертвая! И, я бы сказал, уже протухшая.

– Но это не я ее задушила! – в отчаянии закричала Аня.

– Разумеется. Вы, простите великодушно, пока еще не вполне владеете этим искуством. Но при ваших способностях это придет со временем.

– Но кто-то ведь ее задушил!

– Только не говорите мне, что он учился странгуляции в гимназии!

– Какой вы странный сегодня, Серж…

– Вовсе нет. Но, прошу вас, скажите мне откровенно: Анечка, зачем вы засунули мадам Вайгель в мини-бар?

– Я не хотела. Так получилось…

– У тебя всегда получается какая-нибудь дрянь! – заявила с ухмылкой Зинаида – старшая из теток Макса. – Ты ничего не умеешь!

– Да плюнь ты, Зин! – отозвалась младшая тетка, Тамара. – Что с нее взять – с этого ходячего недоразумения? Надо ж было додуматься: засунуть уважаемого человека в такой дрянной холодильник!

– Анюш, ты, правда, зачем ее туда засунула? – Макс смотрел на Аню с мягкой укоризной. – Она испарилась!

– Бесследно?! – обрадовалась Аня.

– Нет!!! – заорала фрау Вайгель страшным голосом. – А записка?! Куда ты денешь записку?!

– Спасибо вам за помощь, фрау Вайгель.

– Не стоит меня благодарить, милочка – я с понедельника в отпуске.

– Анюша, – произнес Макс, – какая записка?

– Про отпуск.

– Не понял. Какой отпуск? Анюша! Ты меня слышишь?

Светильник на потолке был включен, и Аня почувствовала раздражение: свет бил в глаза.

– Неужели нельзя запомнить! Я сколько раз просила не включать верхний свет без надобности! Зачем эта иллюминация?

Аня приподнялась на локтях.

Макс сидел на краю кровати и смотрел прямо ей в глаза.

– Макс… – произнесла Аня.

Она ощупала его плечо, а потом взяла его за руку, словно опасаясь, что он тоже исчезнет.

– Это ты?

– Я, я, – заверил Макс, – во плоти и крови.

– Тебя не арестовали, слава богу.

– Почему меня должны были арестовать? – удивился он. – С какого такого перепугу?

– Ну как же?! После того, что произошло в кафе.

– А что там произошло?

– Как что?! Наблюдатель ведь умер! Или нет?

– Наблюдатель? А-а! Тот мужик, который за тобой следил! Земляк.

– Откуда ты узнал, что он земляк?

– А я сразу это заподозрил – больно рожа у него не западная! Ну, я ему и сказал по-русски, чтоб он остановился и повернулся, а не то я его пристрелю. И он живенько отреагировал! Потом я проверил: точно, русский. Но с немецким «Персональаусвайсом17». Его фамилия Сиваков.

– Ты что, посмотрел его документы?! – удивилась Аня.

Макс кивнул.

– Когда?

– В туалете. Когда я туда вошел, он уже лежал на полу. То есть, пока я подобрал пистолет, разогнулся и дотопал до двери сортира, он успел травануться.

– Он отравился?

Макс опять кивнул.

– Ты уверен?

– Уверен. У него губы посинели, а на щеках специфический такой румянец. Ну, и запах миндаля. Короче, все признаки отравления цианистыми соединениями.

– То есть, он принял цианистый калий?

– Ну да.

– Значит, ему нельзя уже было помочь?

– Ты издеваешься? Это «калий-це-эн»! У него уже глаза застыли. Я, для порядка, все-таки пощупал ему шею – пульса, конечно, не было уже.

– Самоубийство… Но почему?

– Я так понимаю, что произошло недоразумение – он принял нас за кого-то, представлявшего для него смертельную опасность.

– Смертельную?

– Именно – иначе он не стал бы травиться. Выходит, так он боялся оказаться у них в руках. Похоже, мы попали, в чьи-то очень серьезные разборки.

– Но полиция…

– Что полиция?

– Они должны быстро выйти на нас!

– Не знаю, что они должны, но прошло уже шесть часов, и…

– Шесть часов?! – пораженно перебила Аня. – Не может быть!

– Да, шесть, и даже чуть больше. И никому мы пока что не нужны. Но если и придут, то что с того? Мы никого не убивали, и вообще, мы не совершили ничего противоправного.

– Но…

– Ну, что «но»?

– А пистолет?

– Но ведь он отравился.

– А твои отпечатки?

– Какие отпечатки? На чем?

– Ну, на его документах.

– Аусвайс его я взял бумажной салфеткой.

– А незаконное ношение?

– Ношение чего? Кто видел у меня пистолет, кроме тебя? – пожал плечами Макс. – И вообще, это мелочь. К твоему сведению, он не заряжен. Так что его можно квалифицировать как муляж, или пугач.

– Он не заряжен?! – изумилась Аня. – Почему ты мне об этом сразу не сказал?

– А зачем?

– То есть, – смутилась Аня, – как это «зачем»? А если бы…

– Если бы что?

– Ты давно пришел? – спросила Аня вместо ответа.

– Уже больше четырех часов, как я здесь.

– И куда ты пошел из кафе?

– Я отошел в неприметное место, чтобы не светиться, и стал ждать тебя.

– Куда же ты делся потом?

– Никуда. Я там и стоял.

– Почему же ты ко мне не подошел?

– Но ведь я ясно сказал тебе идти в отель, не дожидаясь меня. Или нет?

– Сказал. Но мне стало так страшно, когда я вышла и увидела, что тебя нигде нет.

– Я видел, как ты вертела головой, осматривалась в тоске. У меня даже под ложечкой защемило. Но дело в том, что за тобой кто-то следил.

– Опять?!

– Да. Он пошел за тобой. А я пошел за ним.

– Кто это был?

– Мужик. Он довел тебя до отеля, но внутрь не вошел, а остался снаружи.

– А потом?

– Подъехала машина, он сел в нее и сорок минут сидел в ней, а потом они уехали. Тогда я, выждав еще пять минут, поднялся к тебе. Номер машины я, конечно, запомнил: мало ли. Может пригодиться. Номер, кстати, не немецкий, а итальянский.

– Итальянский?

– Да.

– Ты видел еще что-нибудь?

– Нет. Когда я вошел, ты спала. Я тоже задремал в кресле.

Услышав слово «кресло», Аня вздрогнула. Ведь был же еще труп фрау Вайгель. Теперь Аня уже не сомневалась в том, что никаких галлюцинаций не было.

– Почему ты меня разбудил?

– Ты металась туда-сюда, с кем-то бурно дискутировала во сне, выясняла отношения. Сначала слова невозможно было разобрать, но потом ты совершенно отчетливо прокричала слово «записка».

– Прокричала? – удивилась Аня.

– Да, – подтвердил Макс, – диким голосом, так что у меня мурашки побежали по спине. «А записка?! Что ты с ней сделаешь»?! Ну, я решил, что пора тебя разбудить.

Аня молчала.

– Что за записка, Анюша? Это та, которую тебе подложили? С набором букв и цифр?

– Нет. Это другая.

И Аня рассказала Максу о том, что произошло в ее гостиничном номере. Макс был ошарашен и не сразу поверил.

– Театр абсурда какой-то! Слишком уж это смахивает на галлюцинацию. А скорее, на сон. Особенно эта безумная записка. Она, вероятно, приснилась тебе. У тебя размылась граница между сном и явью – это бывает от переутомления. Спутанное сознание.

– Записка про отпуск была! – убежденно сказала Аня.

– И где она?

Тут что-то мелькнуло у нее в голове. Она засунула левую руку в карман – пусто! Аню начало лихорадить. Оставалось последнее: она опустила в карман правую руку. Записка была там.

– «С понедельника фрау Вайгель в отпуске», – расправив ее, вслух прочел Макс.

Он сглотнул и, подняв от записки глаза, посмотрел на Аню. Во взгляде его сквозила тревога и озабоченность.

– Веселые картинки, – прокомментировал он. – Я вижу, дела тут еще круче, чем я думал. И, главное, непонятно, кто и зачем это делал. Столько трудов – ради чего?

– О чем ты?

– Ну, ты прикинь: принести каким-то образом труп в гостиницу, занести его в номер… И, кстати, каким образом? Потом унести его – опять же, куда? И как?! И чтобы никто не видел. Я уже не говорю о том, что нужно было убить эту фрау Вайгель. Похоже, что им убить человека это все равно что комара прихлопнуть. Но ладно, оставим пока моральную сторону в покое. Как это чисто технически можно было провернуть? И, повторяю: главное – зачем? Так заморачиваться, чтобы устроить представление для одного зрителя? Не слишком ли?

– Наверное, они хотели меня запугать, – предположила Аня, – вынудить меня уехать и бросить расследование.

– Стоп! Какое еще расследование?! Ты тут накосячила?

– Ничего я не накосячила! – возмутилась Аня. – Я отыскивала свою родословную – я за этим и приехала.

– Никогда не думал, что генеалогические исследования могут привести к такому фейерверку! Ты точно все мне рассказала?

– Господи, да, Макс! Да! Мне все-таки кажется, что меня хотят затерроризировать. Чтобы я плюнула на все это и укатила…

– На что на «все это»?

– На дальнейшие поиски в архивах. Очевидно, я невольно вышла на след чего-то…

– Чего?

– Если б знать! Вероятнее всего, информации, которая может кому-то серьезно повредить.

– «Серьезно повредить»? Но ведь это все – «преданья старины глубокой»! Уже кости все истлели! Кому это может повредить?

– Но смотри: попытка убийства – тот пакет с песком, ведь это же чудо, что я осталась жива! Это раз. Дальше – самоубийство этого русского. Сивакова, да?

Макс кивнул.

– Так, – продолжила Аня, – это два. Наконец, убийство фрау Вайгель – это три. И это только то, что нам известно. Ведь это факты! Не просто так же они все это делали, должна быть причина. Я уже не говорю о слежке. Но, конечно, особенно этот спектакль с трупом фрау Вайгель. Для чего он мог быть нужен? Я вижу только одно возможное объяснение: попытка запугать. Ты можешь что-то еще предложить?

– Трудно сказать, – ответил Макс. – Мы знаем слишком мало. Но, согласись, это странно, непоследовательно: сначала тебя пытаются убить, а потом, вместо того, чтобы повторить попытку, с тем чтобы, наконец, добиться результата, начинают пугать. Где тут логика? И кстати, запугать можно… Как бы это сказать – куда более экономным способом. Я бы, уж скорей, предположил, что, подбросив тебе труп в номер, тебя хотели подставить, и таким образом, выключить из игры.

– Но я же ни в какие игры не играла.

– Но они могут этого не знать и думать, что ты в игре. Но тогда совершенно непонятно, зачем труп убрали! Фигня какая-то.

Макс задумчиво побарабанил пальцами по подлокотнику кресла.

– Разве что… – начал он.

– Ну, что?

– Да так, мысли всякие, не важно. А что та, первая записка? Можно на нее взглянуть?

– Можно смотреть сколько влезет! – прокомментировала Аня, отдавая записку Максу. – Был бы от этого толк.

Увидев текст своими глазами еще раз, Макс смог только почесать нос в недоумении. Несколько минут он рассматривал записку так и эдак, а потом махнул рукой.

– Темно зело, – пробормотал он.

– Вот-вот, – отозвалась Аня. – Без дяди Саши нам тут не разобраться.

– Ну, что же? Тем лучше! Съезжай отсюда и отчаливаем в Вормс, – заключил Макс.

Открыв свою сумку, он расстегнул один из внутренних кармашков и извлек оттуда обойму с патронами. После этото он достал из кармана брюк «Вальтер» и заменил в нем пустую обойму полной.

– Ты уверен, что это необходимо? – спросила Аня.

– Думаю, так будет лучше, – ответил он, ударом ладони вгоняя обойму в рукоятку.

В кабинете дяди Саши ничего не изменилось за те полгода, что Аня здесь не была. Взгляд встречал давно знакомые предметы, и на сердце становилось теплей. Здесь все было привычно. Картины и фотографии на стенах. В углу у окна компьютерный стол, в ячейках и на полочках которого в неизменном порядке стояло и лежало множество самых разнообразных вещей: флэшки, множество ручек и карандашей, лупы, всякие канцелярские принадлежности и даже зажигалки, хотя дядя Саша давно бросил курить.

Сверху, над компьютерным монитором, стояли фотографии в рамках. На них был запечатлен дядя Саша на фоне французских и немецких готических соборов. Эти фото были экспонатами одной из многочисленных коллекций хозяина. «Я по натуре своей коллекционер», – объяснил он Ане как-то раз. – «Большая часть моих собраний более-менее традиционна: монеты, значки, марки и прочее в таком роде. Но эта коллекция несколько необычна. Дело в том, что я коллекционирую… готические соборы». «Виртуально»? – спросила Аня. – «Нет», – сказал дядя Саша, – «вполне реально». И, в ответ на Анино удивление, пояснил: «Я приезжаю и осматриваю соборы. Созерцаю их в разных перспективах и при различном освещении, снаружи и внутри. Провожу в них какое-то время, сидя на скамье и размышляя. Погружаюсь в их ауру, проникаюсь их духом. И в заключение фотографируюсь с ними вдвоем, на память». – «Вдвоем»? – переспросила Аня. «Именно», – ответил он. – «Например, – и дядя Саша взял с полки одну из фотографий – вот эта: Мы с Шартрским собором». Или вот: – «Мы с Реймским собором, «Мы с Амьенским собором, Мы с Кёльнским собором и так далее. Часть их стоит тут, часть – в гостиной». «И сколько их всего»? – спросила Аня, пораженная. «В общей сложности 24». «А вот это где»? – поинтересовалась она, показав на один из снимков. Дядя Саша взял фото в руки и улыбнулся: тут он был снят в серебристом плаще, с элегантным шарфом и в зеркальных темных очках на фоне очень красивого собора, фотографий которого Аня прежде не видела. «А этот снимок я называю «Герцогом Орлеанским», – продолжая улыбаться, ответил он. – Хотя моя супруга предпочитает другой вариант: «Джеймс Бонд в Орлеане». «Это потому что в темных очках»? – спросила Аня. «Ну да, и вообще, весь из себя такой стильный», – усмехнулся дядя Саша.

При этом воспоминании юности Аня улыбнулась, а затем вздохнула. Хотя компьютер был, разумеется, уже другим, «Герцог Орлеанский» в желтой рамке по-прежнему стоял там же, где и всегда, и точно так же неизменно пребывал на своем месте воткнутый в карандашницу длинный резной деревянный мундштук ручной работы – реликт «дымной эпохи», как шутил дядя Саша.

И только Анино сердце было не на месте, и ее душевный раздрай резко контрастировал с этим комфортным и умиротворяющим антуражем. Вздохнув и собравшись с духом, Аня выложила дяде Саше все, что произошло с того момента как она приехала в Бамберг. Обе записки она, по ходу своего повествования, также передала ему. Он внимательно рассмотрел их, вначале невооруженным глазом, а потом – при помощи луп: сперва обычной, затем с большим увеличением и подсветкой. После этого он развернулся к компьютерному столу, на котором, помимо стационарного компьютера, находился ноутбук. Аня знала, что ноутбук был нужен для работы в интернете, так как большой компьютер не был подключен ко всемирной паутине. «Тут стоят все мои тексты. На нем я работаю», – объяснил как-то раз дядя Саша, – «Не дай бог, вирус! Я этого не переживу».

Он зашел в Сеть очень ненадолго, молниеносно прошерстив два или три сайта, а затем открыл «Мультилекс» и что-то уточнял в нем. Повернувшись обратно к Ане, он попросил ее рассказывать дальше, добавив, что о записках скажет в свое время.

После того как она закончила, дядя Саша пару минут сидел молча, раздумывая о чем-то.

– С чего начнем? – наконец спросил он. – Что ты хотела бы узнать в первую очередь?

– Про охоту на ведьм, – ответила Аня неожиданно для самой себя, словно это было сейчас для нее самым важным. – Я хочу понять, почему творился этот ужас. Я до сих пор не могу прийти в себя от того, что прочитала. Как такое могло случиться?

– Да уж, – вздохнул дядя Саша, – отчеты судов инквизиции – это чтение еще то…

– Откуда вообще взялась эта инквизиция? – спросила Аня. – С чего началась охота на ведьм?

– Охота на ведьм началась в XIII веке. Именно тогда пошли массовые преследования за колдовство, которые вскоре приняли характер истерии.

– Что же тогда произошло?

– Видишь ли, было время, когда Церковь не признавала реальной возможности колдовства! Ты удивлена?

– Честно говоря, да. Это как же?

– Да вот так уж: до XIII века вера в колдовство считалась ересью! Церковь тогда придерживалась того мнения, что колдовство, шабаши, полеты на палках или метлах и тому подобное существует лишь в воображении или во сне. Именно эта точка зрения закреплена в знаменитом каноне Episcopi, который считался наиболее авторитетным документом по этой теме.

– Канон? – переспросила Аня. – Что это такое?

– Канон – это некое суждение, решение или постановление, признанное достаточно авторитетным для того, чтобы быть включенным в свод законоположений Церкви, то есть, канонического права.

– А что это за канон «Эпископи»? О каких епископах тут речь?

– Считается, что этот канон был принят капитулом епископов на Вселенском соборе 314 года в Анкире – это нынешняя Анкара. Тогда это была еще Римская империя. И этот канон был очень авторитетным.

– А потом?

– Начиная с XIII века положение радикально меняется. Позиция Церкви в этом вопросе теперь диаметрально противоположная: теперь уже неверие в колдовство считается ересью.

– Почему так получилось?

– А потому, что именно начиная с XIII столетия Церковь стала быстро терять позиции, утрачивая свое доминирующее положение в обществе. Социальные отношения, культура, жизненный уклад стремительно обмирщались. Средоточие общественной и культурной жизни переместилось из стен монастырей в города, испытавшие тогда мощный подъем.

– Да-да, le beau Treizième siècle18 – воскликнула Аня. – Как я могла забыть!

– Совершенно верно. Европа вступала в новый этап своего развития: начался процесс, называемый урбанизацией. Сельская община начала разрушаться, паства стала меняться. Рычаги управления выскальзывали из рук. Мириться с этим церковь не желала и задалась целью восстановить свою былую роль и удержать уплывающее влияние. Добиться этого можно было лишь создав обстановку чрезвычайного положения, провозгласив состояние войны.

– Они хотели вернуть все в прежнюю колею, понятно. Но это же невозможно!

– Добиться этого «всерьез и надолго» невозможно, – согласился дядя Саша, – но можно этого добиться на какое-то время. Остановить колесо истории не получится, равно как и закрутить его в обратную сторону. Но вполне можно его малость подкрутить назад. Понимаешь?

– Да.

– Итак, война, – продолжил он. – Но для этого требовался враг. Кто мог им стать? Эту роль сыграли в свое время и евреи, и мусульмане, и тамплиеры. Но орден тамплиеров уничтожили, с изгнанием крестоносцев из Святой земли и изменением экономической ситуации крестовые походы против мусульман заглохли. Евреев то громили, то изгоняли, но они оставались чужаками, меньшинством, маргинальной групой. К тому же, евреи были необходимым звеном в экономической жизни Европы, и поэтому хотя их периодически изгоняли, все равно через некоторое время возвращали. Короче говоря, евреи не тянули на полномасштабного врага. Кроме того, враг нужен был такой, чтобы его хватило надолго – на века. Казалось бы, где же его взять? Но Церковь не растерялась: она такового нашла. Врагом назначили… думаю ты уже сама поняла, кого.

– Да, – вздохнула Аня. – я поняла. Врагом была назначена женщина.

– Конечно, – согласился дядя Саша. – Тут нашел свое выражение традиционный антифеминизм Церкви, заимствованный у древних переднеазиатских сообществ. Собственно, ничего нового, по сути, придумывать и не нужно было, так как Церковь всегда видела в женщине врага.

– Но почему?! – возмутилась Аня.

– А потому что женщина гораздо теснее связана с реальным миром, с его заботами и проблемами. Ей приходится гораздо чаще заниматься повседневными делами: детьми, семьей, хозяйственными вопросами, короче говоря, мирским. Именно поэтому женщины более рациональны и прагматичны, чем мужчины, то есть, по церковной терминологии, менее духовны, более суетны. По этой же причине женщины редко бывают фанатичны. Они очень нечасто основывают какие-либо духовные движения, религии или секты, и редко становятся их видными фигурами. У них мозги заняты другим – реальной жизнью. Они и мужчин отвлекают от всякой идеологической дури и мути и возвращают их к реальности – по-церковному, «тянут в болото греха». Это первая причина враждебности Церкви по отношению к женщине.

– Это, значит, еще не все… – горько усмехнулась Аня. – Что же еще?

– Женщина – это соблазн. Ну, ты понимаешь… Сексуальность, зов плоти. Могущественный инстинкт, с которым ничего нельзя поделать. Против которого не попрешь, потому что это природа, естество. И от этого никто не свободен – никто!

– И инквизиторы тоже…

– И они тоже. И епископы, и кардиналы. И сам папа римский. Как говорится, «homo sum, homini nihil a me alienum est».

– «Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо».

– Да. Но слово «homo» значит также и «мужчина».

– То есть, «я – мужчина, и ничто мужское мне не чуждо» – так?

– Так. И каждый мужчина против этого «зова плоти» бессилен. И зависим от него, какое бы положение, пусть самое высокое, он ни занимал. Все мужчины – игрушки и заложники вожделения, объектом которого является женщина.

– Поэтому они ненавидят женщин… – грустно произнесла Аня.

– Многие – да. Ненавидят и мстят им за это вожделение, которое они к ним испытывают.

– То есть, мстят им за то, в чем они не виноваты.

– Да. И никто не виноват.

Аня молча откинулась на спинку стула и отвернулась к окну, уткнув взгляд в городскую стену тринадцатого века, вид на которую открывался из кабинета дяди Саши.

– Боже, какая, все-таки, мерзость этот мир! – опустошенно произнесла она.