Читать книгу Баловство небес. Избранное - Сергей Лазо - Страница 24

Какая синева!

Не шорох —

                     роскошь.

Пламенеют листья.

По ним —

            как по углям.

Походка лисья

У осени.

            По гребню. По мосту.

По тонкой кромке берега в тени,

Минуя позолоту редких клёнов,

Иду к тебе по огненно-зелёной

Траве.

            Не обожги.

            Не обмани.

Иду по тропке узкой и крутой,

Где только небо по земным расчётам,

И ветряки за видимой чертой

Нетерпеливо машут донкихотам.

Что-то раз в жизни должно случиться.

Шаг через грань —

                               я даю обет

Окнам ночным, которым не спится,

Окнам,

            в которых струится свет:

– Я подарю вам и сон, и воздух,

Хоть поначалу мести не с руки,

Я подниму обронённые звёзды

Словно рассыпанные пятаки.

Я разрешу всем осенним листьям

Рыжей листвою вокруг сорить,

Буду к утру раздувать рассветы —

Тлеющие фитили зари.

Стану чужим и друзьям, и домашним,

Правы они,

            что поделать со мной,

Всех опозорил —

            кручу ведь шашни

С глупой и ласковою луной.

Нате, что было.

И напрочь.

                   С корнем.

В ночь ухожу.

                        Мой прощальный жест.

Самый счастливый на свете дворник,

Трон – мне скамья.

И метла – мой жезл.

И спросишь —

                        не ответят,

И скажешь —

не услышат.

На крик —

                        не обернутся,

Протянешь —

                        не возьмут.

А если вдруг замолкнуть

И стать немее камня?

Как много их,

                        камней…

Время – зеркало. Я

Принаряжаюсь в воспоминания.

Вот это изъедено молью,

А из этого

Я уже вырос.

Опять позабыл про завтрак,

Лавина забот сутра,

Откладываю на завтра,

Что не успел вчера.

По времени, как по карте,

Без тормозов лечу.

– Я вас доцелую в марте, —

Из января кричу.

Потом. Всё потом.

                            Меня ли

Глупым часам обмануть…

И я без конца меняю

«Теперь» на «когда-нибудь».

До одури ноют ноги,

Горбом за спиной грехи:

Непройденные дороги,

Несложенные стихи.

А жизнь мчит, как лошадь в мыле,

Ей некогда, невтерпёж.

– Лети в мир иной, мой милый,

Потом за себя доживёшь.

У молчания —

                         привкус горечи,

Расставание —

                         откровением.

На мосту бесконечны поручни,

А внизу —

                 головокружение.

Для прощания с тем, что в памяти,

У молчания нет прощения,

Отлюбившим не ставят памятник,

Отлюбившим —

                         судьба забвения.

Тоньше струн

(тех, что тронуть боязно),

Самой горькой больнее истины

Этих любящих глаз прорези

И закат,

              затонувший у пристани.

У молчания —

                        облик горницы,

Где за окнами дождь сутулится,

Да фонарь одиноко горбится

На пустынной заснувшей улице.

Пустынный парк. Преддверие зимы.

Я со скамьи,

                   как будто с пьедестала,

Свои стихи читаю наизусть.

Стихи про обнажённые деревья,

Про равноденствие печали и тепла,

Про листьев пожелтевшие страницы,

Которые никто не перечтёт.

Слова, срывая с губ, уносит ветер,

Расплющивает в капли о стволы

И об ограду летней танцплощадки…

Пустынный парк,

                          спасибо за молчанье,

За пустоту и глянцевость аллей,

Спасибо за поклоны гордых статуй

И этот влажный поцелуй дождя…

Кружит и стелется листва.

Перрон пустеющий вокзала.

Оставь на память мне слова,

Которые не досказала.

И всем сомненьям вопреки,

Случайно, будто ненароком,

Оставь на память взмах руки,

Исчезнувший за поворотом.

Сохнут скошенные травы,

Пахнут горше всех отрав,

Мы с тобой обое правы,

И никто из нас не прав.

Ни улыбок, ни истерик —

Всё безжалостно на слом.

За тобою босый берег

Битым высыпан стеклом.

Сломаются часы.

              Споткнувшись, станут стрелки.

Не починить нам хрупкий механизм.

Любви претят резоны и подделки,

Ей – в облака,

              а нам ступеньки вниз.

Сломаются часы —

                       игрушка с нежным боем,

Усердный секретарь моих годов и трат,

И равнодушно смотрятся обои

В остекленевший бледный циферблат.

Он временем истёк,

                       как истекают кровью,

Он так устал ловить секунды ртом,

Сломаются часы —

                       и кончено с любовью,

Она ушла

И не придёт потом.

Твердят: мол, не дури,

                       пройдёт, всё – блажь, не боле,

Купи новей…

                       А мне их жаль до слёз.

Сломаются часы —

                       игрушка с нежным боем,

Где нам обоим

Места не нашлось.

Два незнакомца в интерьере комнат,

В которых даже стены их не помнят,

В которых этот странный разговор

Напоминает бьющийся фарфор.

И даже губы их не обманули,

Рождавшие слова и поцелуи.

Любовь на час

              и ключ в руках на час.

Роман, цензурой свёрнутый в рассказ,

Свиданье в окуляре циферблата,

Но время ни пред кем не виновато.

Исхлёстанная ветром, как плетьми,

Ночь высекает фонари из тьмы.

Чем выше, тем труднее каждый шаг,

Зато глаза становятся богаче,

И мира распростёртая ладонь

С вершины ослепительно прекрасна

И первозданна,

                          как сама земля.

Всё, что внизу, становится мне ближе,

Чем выше по камням взбираюсь я.

Счастье моё – словно два крыла,

Смешана горечь с любовью,

Я хочу заболеть, чтоб ты пришла

И склонилась у изголовья.

Я хочу заболеть, чтоб все доктора

От бессилья рыдали, как дети,

Если нет у нас завтра, пусть длится вчера

На все будущие столетья.

Я хочу, чтоб мосты не сгорали дотла

И разлуки не стали дольше,

Я хочу заболеть,

                          чтоб ты пришла

И не уходила больше.

Отсекли на полуслове,

Оказалось не со зла.

Оборвали бестолково,

Просто так —

                       и все дела.

Оскорбили между прочим

Тоже, видно, не со зла,

И улыбка даже очень,

Очень вежлива была.

– Не со зла! —

                       кричали всем.

Не со зла…

Тогда зачем?

Кто ты,

                        во времени не изменчива,

Взглядом – девочка,

                        статью – женщина?

Что тебе в судьбах безродных талантов,

Клавиатуру для музыканта?

Кто ты,

                        для боли чужой сукровица,

Чья-то гадалка,

                        чья-то любовница,

Чья-то жена

                        или чья-то сиделка,

С ветки на ветку летящая белка?

Золушка жалованных, непризнанных…

«Много званных,

            да мало избранных».

Ты, проживающая в портретах,

Может и впрямь дорогая примета?

Не отрекись.

                        Ведь тебе открыта

Тайна Мастера,

                        Маргарита.

И жалобы всё больнее

Из выгоревших садов.

И слышится всё вернее

Проклятие холодов.

И заморозки в ресницах,

И солнце уже не в счёт.

Такая пора.

            Мне снится

Не та.

            И тебе не тот.

Оправдываться нет силы,

Распутица —

            час вранья.

И осень заголосила

Руладами воронья.

Холодный дождь на улицах пустых,

Как будто вымер город.

                        Сплошь безлюдье.

В горшках засохли кактус и герань,

Двойные окна непрозрачно пыльны.

Здесь все часы —

                        песочные часы,

Осталась в них всего щепотка жизни,

И некому часы перевернуть.

Мы спим давно —

                               у нас не сон, а спячка.

В последний этот день, предзимний день

Мы превратились в голые деревья,

И каждый тихо плачет о своём.

О чём?

            О счастье, о тепле, о небе?

В который раз берусь за телефон,

Гудками, словно криком, рву пространство:

– Я из провинции!

                        Вы слышите меня?!

На том конце слова, как вспышки света:

                        «Ждите ответа…

                        ждите ответа…

                        ждите ответа…»

Крыши мокнут,

Крыши сохнут,

Крыши —

            серые полотна,

Нарисованные двери,

Нарисованные окна.

В окнах вечер,

Чёт и нечет:

Руки, жесты, тени, речи…

Нарисованные люди,

Нарисованные встречи.

Краски —

            страсти,

Краски —

            сласти,

В абрисе червовой масти.

Нарисованного сердца

Нарисованное счастье.

Неужто так и присно и вовеки,

Чтоб доказать, что кровь красна —

                                   рвать вены?

Чтоб самоутвердиться,

                                   человеку

И ныне биться головой о стену?

Неужто усреднённость стала меркой,

Деля позор и славу без остатка,

За годом год —

                          примерка за примеркой,

Стих за стихом —

                          перчатка за перчаткой.

Но верю я и в случай, и в призванье,

Высокий труд не убоится смуты.

Из тысячи веков непониманья

Да сложится прозрения минута.

Потухшие гирлянды,

Разбитые игрушки,

Растоптанные искры цветного конфетти,

Замолкнувшее эхо

Серебряной хлопушки,

Сгоревшие бенгальские огни.

Усталый Дед Мороз

У людного прилавка

С глазами воспалёнными без сна,

Протиснувшись сквозь очередь и давку,

Спросил конфетку и стакан вина.

Как надоела мне

Эта старуха-сплетница…

Каждый вечер у самых окон

Она выгуливает свою тень

На длинном поводке.

Чудесный голос старой скрипки

Узор в полночных окнах выткал,

И пела лаковая дека

Нежнее сердца человека.

Застыл один на тротуаре

Скрипичный мастер Страдивари.

Мечтал…

Да поздно.

                   Не резон —

В четвёртом ЖЭКе столяр он.

Две мысли постоянно крутятся в голове:

Одна —

              изменить этот мир к лучшему.

Другая —

              послать всё к чёрту.

И странно, что обе уживаются.

Мне говорили:

                        Ты не болен,

Ты просто спал.

                        Тебе приснилось.

И эхо дальних колоколен

Как зеркало с руки разбилось.

Мне говорили:

                        Всё минует.

И сон, и боль —

                        всё преходяще.

И губы той, что в лоб целует,

Пожалуй, губ других не слаще.

Я тоже что-то отвечал им

Не без резона и причины,

Горел закат пурпурно-алым

В ночном решётчатом камине.

Жизнь возвращалась бумерангом,

И время под откос катилось,

Мне позвонил мой добрый ангел

И вымолвил:

                        Тебе приснилось.

Ты просто спал —

                        и в том всё дело,

Дожди прошли и круг замкнулся.

Жаль, только сердце обгорело,

Но, слава Богу, ты проснулся.