Читать книгу Утоли мои печали. Или каким бывает счастье - Сергей Лемехов - Страница 3

После обеда Жора с дочкой ушли в общую комнату посмотреть телевизор. Попереключав несколько каналов, Жора понял, что смотреть нечего. Где-то кривляния, где-то трепотня, где-то «Санта-Барбара». Сделал ещё одну попытку – и она оказалось немного более удачной. Шла передаче о Леониде Когане, известном скрипаче, выдающемся музыканте и педагоге. Показывали чёрно-белые кадры хроники его выступлений.

– Пап, а почему ты не стал музыкантом?

– У меня данных для музыканта не хватило, Светочка.

– А каких данных?

– Ну, например, у меня была не кистевая вибрация, а локтевая. А это – приговор.

– Как у него?

Света показала пальчиком на экран телевизора.

– Действительно… Значит, ещё чего-то не хватило.

– А чего ещё чего-то?

– Понимаешь, я халтурил. Когда играл в оркестре со вторыми скрипками, то садился ближе к фаготам, кларнетам и валторнам, чтобы меня дирижёр не видел.

– Пап, если хочешь, чтобы тебя не видели, то садиться надо за первую парту, а не подальше.

– Да? А я об этом не знал.

– И что, как ты халтурил?

– Понимаешь, я в какой-то момент прекращал играть и слушал только оркестр. Не как все из зала, а изнутри. Представляешь, «Эгмонт», увертюра… помнишь, мы с тобой слушали недавно? И вот вся эта мощь, вся музыкальная лавина звуков зреет внутри, вокруг тебя, пока оркестр разыгрывается. Ты не играешь, а слышишь все инструменты. Вот сейчас они обрушатся на тебя – и мороз побежит по коже. А когда я играл, то слышал только себя. А мне хотелось чувствовать всё богатство звуков.

– А наука – это интереснее?

– Наука – это тоже гармония. Ты находишься внутри чего-то большого, ещё неведомого для тебя; пытаешься услышать и понять звуки отдельных явлений, чтобы постичь единство сущего.

– Пап, а почему она так жалостно написана, эта твоя увертюра?

– Она не моя. Её написал Бетховен в 1810 году, накануне большого похода Наполеона на Россию. Музыка скорбная, безнадёжная, и тональность необычная – фа минор. Представляешь? Сначала тему ведут деревянные духовые, а потом передают всю тяжесть неизбежного скрипкам. Медленный темп, низкий регистр у струнных, однообразные аккорды, мрачность испанских замков… В самой увертюре предугадан финал. Такое мог написать только немец. Сначала Гёте – слова, а потом Бетховен – музыку.

Появилась Лена.

– Хватит девочке голову забивать всем этим. Ты ещё Шекспира ей перескажи.

– А и правда. Пойдём, Светик, погуляем?

* * *

На улице было не по-осеннему тепло и солнечно. Взявшись за руку с дочкой, Георгий брёл туда, где больше людей – то есть к ларькам, которых в ту пору в Москве было немеряно много. Купили мороженое – рожки. Уж очень они их любили, с хрустящей вафелькой. В небольшом скверике схрумкали и пошли дальше в люди.

У длинного дома, что у станции метро «Народное Ополчение», заметил Жора вывеску над входом в подвальное помещение – «Пуховик». А раньше даже не обращал внимания, только по продуктовым специализировался. Рядом с «Пуховиком» была троллейбусная остановка и ларёк «Видео». Всё это опять напомнило о Паше.

– Здравствуйте. А у Вас есть «Последний дюйм»?

– Даже не знаю… Возьмите Ван Дамма, «Кикбоксер». Не пожалеете.

– Нет, нам бы для семейного просмотра.

– Тогда подождите. Сейчас пороюсь в коробках.

Прошло минут десять, и Жора уже хотел уйти от окошка, да и дочка дёргала за руку.

– Есть, есть! Берёте?

– Беру. А «Человек-амфибия» есть?

– Сейчас нет, а завтра будет. Придёте?

– Придём. Правда, Светочка?

– Придём, папа. Я люблю про рыбок.

* * *

В «Пуховике» их встретили неприветливо, но с улыбками. Для девочки здесь ничего подходящего не было, а для мужчины девочка не советчица. Подвал был длинный – где-то на полдома, и везде куртки, пуховики, тёплые штаны… Они прошли вдоль китайского пошива туда, где были большие размеры, и сразу же получили замечание:

– Это не Ваши размеры. Это XL и XXL. Вы в них утонете.

– А мы не для себя подбираем. В подарок, правда, Светик?

– Правда, папа, для дяди Паши.

– Ну, смотрите. Только мерять же надо. А какой у него рост?

– Рост… Кажется, выше Шварценеггера. Почти два метра.

– Это он у нас такой большой?

– Да, Светик. Большой, и ему теперь холодно.

* * *

Пакет с обновками они оставили в запирающемся предбаннике перед входной дверью, чтобы с Леной не объясняться. Вошли довольные и весёлые.

– А у нас есть что поесть?

– А мы тебе, мамочка, мороженое принесли. С хрустящей вафелькой.

– Ой, ты моё Солнышко! Умничка моя.

* * *

– Пап, а кто такой этот Эгмонт? Он твой друг, как дядя Паша?

– Эгмонт не мой друг. Он жил давно. Очень давно. Пять веков назад. Ни тебя, ни меня, ни мамы тогда ещё не было. Тогда в Европе – помнишь, я тебе показывал на карте? – везде творились войны. Могущественная Испанская империя дошла до берегов Северного моря. И Голландия, которая теперь называется Нидерландами, и маленькая Бельгия – всё было под испанской короной. Их главным соперником на море и на суше были британцы. Помнишь, это остров такой, чуть выше Франции? И был в те времена такой граф, то есть очень богатый человек, которого звали Эгмонт Ламораль. Он решил, что его страна должна быть свободной от чужого владычества. Он восстал.

– Это как?

– Он собрал своих друзей и они решили бороться.

– Они победили?

– Нет, их предали. Эгмонт попал в плен. В то время в Испании правил герцог Альба, то есть очень большой начальник. Все солдаты его слушались. Граф Эгмонт был брошен в тюрьму. Его пытали, требовали отречься от своих идей.

– А он?

– А он предпочёл умереть.

– Совсем-совсем?

– Да, совсем-совсем, но не совсем. Его помнят люди за такой несгибаемый характер, за любовь и преданность своему Отечеству.

– А ты, ты так мог бы?

– Я… я не знаю. Казнь графа Эгмонта Ламораля вызвала восстание всего народа, и Испания была вынуждена признать независимость Нидерландов и Бельгии от испанской короны. А моя казнь… как это может помочь стране?

– А что значит предать?

– Предать – это значит отречься: от тебя, от мамы, от всего, что нам вместе дорого. От этого я не отрекусь. Ради этого и умереть можно.

– Совсем-совсем?

– Да, моя любимая. Совсем-совсем.

– И мы больше не увидимся? Совсем-совсем?

– Конечно, увидимся. Потому что у нас с тобой есть большая страна. И мы ей нужны. Как в увертюре: от трагического пиано музыка устремляется к форте.

– Это когда громко и лавиной?

– Да, именно.

– И страна нас защитит? И дядя Паша защитит?

– Да, моя любимая, и дядя Паша. Он именно такой. Он первым придёт на помощь.

Среда, 26 октября 2022 г.