Читать книгу Чемпион - Сергей Майоров - Страница 4

1

За три дня через мою камеру прошла масса народа. Это были и покрытые татуировками беззубые мужики неопределенного возраста, и вздрагивающие от любого шороха интеллигенты, и мои сверстники, влетевшие за хулиганства и кражи. Одни лезли с расспросами или пытались установить собственные порядки, другие молча пялились в стенку, напрочь отрешившись от окружающей обстановки.

На второй день я разговорился с одним мужиком, отсидевшим два срока по тяжким статьям. Сейчас его подозревали в убийстве сожительницы. Прямых улик против него не было, только чьи-то расплывчатые показания и нож, от которого он неудачно избавился – выбросил, но менты смогли отыскать и пристегнуть к делу. Тем не менее мужик собирался признаться:

– Понимаешь, если признанка в деле имеется, то на суде не могут выписать больше, чем три четверти максимального срока. Главное, признаться и стоять на своем: да, убил, но не из корыстных побуждений, а потому, что сама, сука такая, меня довела. Никто ж не видел, как я ее, – мужик ткнул оттопыренным большим пальцем себе под ребра. – Как я скажу, так и было. Получу свои семь лет – и вперед. До суда в «Крестах» годика полтора покантуюсь, потом этап, вся херня, и останется мне на зоне пятерочку перетоптаться.

Кроме нас двоих, в камере никого не было, но я выразительно показал рукой на стены и постучал себе по уху. Мужик усмехнулся:

– Чего мы, шпионы какие, чтоб нас подслушивать? Кому мы, на хер, нужны? Да если б менты от тебя чего-то хотели, они б тебя так отмудохали, что ты б не одну, а пятнадцать мокрух на себя взял! Тебя трогали? Значит, им и так доказухи хватает!

– Не может у них ничего быть.

– Но ведь тебя не на пустом месте закрыли! Значит, что-то у них все-таки есть, просто тебе об этом пока не сказали. Мне ты можешь не говорить, но про себя-то подумай, где мог наследить… И готовься к тому, что послезавтра поедешь в «Кресты». С «мокрой» статьей на подписку не выпускают…

Я вспомнил слова Цыганкова о том, что Добрынин вел записи о каких-то наших делах, и до утра провалялся без сна, гадая, на что он намекал.

Я по секундам перебрал в памяти тот единственный вечер, когда видел Добрынина. Зачем он приходил в «Сказку»? Пожалуй, за всю свою практику вышибалы я не встречал более странного посетителя. Два часа проскучал в одиночестве и ушел голодный и трезвый. Сорвалась встреча? Не похоже, чтобы он договаривался с кем-то встретиться. Скорее кого-то искал. Я пожалел, что обратил на него слишком мало внимания. Расплатился, не дебоширит – и ладно, тем более, что в зале собрались две проблемные компании, требующие присмотра и быстрой реакции. Когда он ушел, наша барменша Светка отозвала меня за прилавок и тихо сказала:

– Заметил этого типа? Я вначале подумала, что это какой-то новый «обэхээсэсник»… – Светке стоило доверять, на обсчете и недоливе пива она съела собаку. – А потом присмотрелась… Знаешь, он на этих похож, которые из Афгана вернулись.

Как теперь выяснилось, она не ошиблась…

Утром, вскоре после завтрака, меня отвели в комнату для допросов. Минут через тридцать пришел Цыганков. В руке у него опять была папка с бумагами, но за весь наш разговор он ни разу ее не открыл. Выглядел он усталым, но был гладко выбрит, подтянут и благоухал одеколоном. По контрасту с моей провонявшей потом и камерным духом мятой одеждой это было очень заметно.

– Привет! – Он сел на привинченный к полу стул по другую сторону стола. – Как отдыхается?

Я пожал плечами и посмотрел на папку, в которой, я в этом не сомневался, он принес документы, определяющие мою дальнейшую участь:

– Меня куда, в «Кресты» переводят?

– Всему свое время. Следователь придет и объявит постановление.

– А вы?..

– А я с тобой поговорить еще раз хочу.

Разговор у нас вышел странный. Почти час Цыганков бомбардировал меня вопросами, уже звучавшими в первый день. Мои новые ответы не отличались от тех, которые были записаны в протоколе, хотя Цыганков иногда и делал такое лицо, словно прихватил меня на вранье. Чувствуя, что он вроде бы относится ко мне без неприязни, я выбрал удобный момент и осмелился повернуть разговор на интересующую меня тему:

– Вы говорили, что Добрынин вел какие-то записи о наших делах…

Сказал, и сразу пожалел. Я интуитивно почувствовал, что моя инициатива ничего хорошего не принесет. Так бывает в бою, когда понимаешь, что сделал ошибку, которой противник не замедлит воспользоваться, а ты исправить уже ничего не успеешь.

Цыганков кивнул:

– Ты хочешь узнать, что именно он записал? Я тебе отвечу. Но только в том случае, если ты перед этим ответишь на один мой вопрос. И ответишь честно. Годится?

Я отвел взгляд и кивнул.

– Отлично! Ты ведь в «Сказке» на воротах халтурил, а не просто так пиво пил. Правильно?

– Нет, – ответил я, глядя в пол. Мне почему-то было очень противно врать ему в этом вопросе, хотя и правды сказать я, понятное дело, не мог.

– Вот и поговорили, – вздохнул Цыганков. – Только ты забыл одну вещь, а ведь тебя о ней предупреждали. Если мы что-то спрашиваем, это не значит, что не знаем ответов. Иногда вопросы задаются только для того, чтобы проверить искренность собеседника. Все очень просто: раз ты соврал в малом, значит, нет тебе доверия и в большом. И про «Сказку», и про клуб ваш спортивный у нас была своя информация. Клуб, скажу честно, пока трогать не стали. А вот в кабаке вашем провели обыск и персонал допросили, как следует. Можешь поверить, нам рассказали много интересных вещей, не все ведь такие упертые… У Светланы Молчановой валюту нашли. Пятьдесят финских марок и двадцать долларов. Конечно, не особо крупный размер, но, с учетом ее прежней судимости, неприятности могут получиться серьезными…

Светка как-то рассказывала, что лет десять назад влетела за обман покупателей и получила два года условно. Смеялась, что с тех пор чувствует ментов за версту и предпочитает с ними дружить, а не обострять отношения. Вот и додружилась…

– И все это из-за тебя, – вкрадчиво сказал Цыганков. – Может, у нее когда-нибудь представится шанс сказать тебе за это спасибо.

Я поднял голову и непроизвольно сжал кулаки.

– Не надо на меня глазами сверкать. – Цыганков усмехнулся. – Таких, как ты, я не один десяток видал. И не одну сотню еще увидеть придется, так что не тужься, не испугаешь. А ведь мог бы не только себе, но и девчонке помочь!

– Как вы сказали, Молчанова? Не знаю такой. Я в «Сказке» с официантками не знаком.

– Она не официантка, а бармен… Последний раз предлагаю: будет у нас разговор? Хотя бы без протокола.

Я отрицательно покачал головой. Потом сглотнул застрявший в горле комок:

– Мне нечего больше сказать.

Цыганков встал:

– Тогда отдыхай дальше. А я, пожалуй, как следует займусь вашим клубом. Может, прямо сегодня там шороху наведу. Вечерком, когда у вас запрещенные тренировки начнутся.

2

Больше всего я переживал, что подведу Мастера. Он тренировал меня с девяти лет, а когда умер отец, фактически его заменил. Всем, чего я в жизни добился, я был обязан Мастеру. Я был готов сесть на любой срок, лишь бы не подвести его. Наверное, если бы мне твердо пообещали: сознайся в убийстве Добрынина и от клуба отстанут – я согласился бы, не раздумывая. Цыганков не дожал меня буквально чуть-чуть.

Меня отвели в камеру, и несколько часов я провел в одиночестве, мучаясь чувством вины. Я почти созрел для того, чтобы сообщить Цыганкову о готовности сделать явку с повинной. Остановила наивная вера в торжество справедливости. Должны же они разобраться! А потом я сообразил, что раз в «Сказке» уже провели обыск, то Серый, а от него и Мастер, знают о постигших меня неприятностях и к сюрпризам готовы. Во всяком случае, временно прекратили незаконные тренировки по восточным единоборствам.

Лишь бы потом их удалось возобновить. Иначе я никогда себе этого не прощу…

Вернулся мой сокамерник. С мрачным видом сел в угол и сообщил, что сознался в убийстве сожительницы. Криво усмехнувшись, я поздравил его.

– Зря скалишься! У этих козлов на меня оказалось столько накопано! Если б я и дальше шел в несознанку – точно дело труба. Получил бы срок по верхнему пределу, без всякого снисхождения. Представляешь, они старые эпизоды наковыряли?! Я про них сам давно думать забыл, а они знают откуда-то. Падла какая-то настучала…

– Теперь, с твоей помощью, они к старым эпизодам новый привесят. Тут уж точно получишь по полной…

– Дурак-человек! На фига им это старье? За него наград не дадут. Тем более, я с ними договорился. Они занимаются только Нинкой, а на остальное закрывают глаза. Между прочим, у меня там… – сокамерник понизил голос и заговорил о своих старых подвигах, среди которых были случаи посерьезней, чем расправа над подвернувшейся под горячую руку гражданской женой.

Я перестал его слушать. Я вдруг пожалел, что сам наговорил ему много лишнего. Ничего опасного я, кажется, не сказал, но все равно…

– Слышь, заткнись! Надоел тут трендеть.

– Ты чего, парень? Ты на кого гонишь?!

Сокамерник встал, и я подумал, что с удовольствием засажу ему в башню. Пусть только кинется! Мне очень хотелось подраться. И плевать на последствия.

Но в глазах его плескался страх, и я понял, что драки не будет. Плюнув ему под ноги, я отвернулся.

Так, молча, мы и просидели до шести часов вечера. А потом меня отвели к следователю. Он уже ждал в комнате для допросов, разложив на столе открытый портфель и какие-то протоколы.

– Здравствуйте, Константин Андреевич, – не поднимая голову от бумаг, следователь указал мне на стул и, как только я сел, протянул мне какие-то документы: – Ознакомьтесь, пожалуйста.

Я прочитал и не сразу врубился.

– Что это?

– Постановление о вашем освобождении.

– То есть… как это? – У меня дрогнул голос.

– Предъявлять обвинение мы вам не будем. Распишитесь внизу…А эта копия – вам.

Вместо обычной подписи у меня получилась невзрачная закорючка. Следователь протянул чистый лист:

– Обвинение мы вам не предъявляем, но некоторые вопросы остались. Поэтому я попрошу вас пределы города не покидать и являться по первому вызову. А если вам станет известно что-либо, представляющее для следствия интерес, вы должны немедленно сообщить. В милицию или нам, в прокуратуру. Понятно? Напишите обязательство, что будете выполнять эти условия.

Под его диктовку я нацарапал нужный текст. Следователь начал убирать документы в портфель. На меня он по-прежнему не глядел.

– И когда меня?..

– Прямо сейчас. Не забудьте получить все вещи, которые у вас изымали.

Я до конца не мог поверить, что свободен. Еще четверть часа назад я мысленно видел себя в «Крестах» и представлял, как окажусь в камере, битком набитой насильниками и убийцами. Настоящими насильниками и убийцами. Может, это какая-то хитрость? Этот следователь меня освободил, но сейчас появится новый, который отправит в тюрьму? Допустим, они отказались от обвинения в убийстве Добрынина. Но ведь на обыске краснорожий Петр Сергеевич говорил, что у меня уже есть пара статей…

– А как же нунчаки?

Следователь впервые посмотрел на меня. Взгляд у него был непонятный, какая-то смесь безразличия, тоски и брезгливости.

– Нунчаки не признали холодным оружием. Соединительная цепочка не выдержала испытаний на прочность, да и вес у них слишком легкий.

– Мне их вернут?

– Не борзейте, Константин Андреич! – Следователь щелкнул замками портфеля и встал. – Нунчаки, журналы и нож вам никто не вернет. Вас не станут за это наказывать, но к свободному обороту такие предметы запрещены. Радуйтесь, что все обошлось. И поблагодарите своих друзей из Спорткомитета…

Последние слова он произнес, уже выходя в коридор.

Как только он вышел, заглянул надзиратель.

– Пошли, – сказал он, подбрасывая на ладони связку ключей. – В камере вещи остались?

– Не было у меня ничего.

– Тогда вперед.

Я покидал КПЗ в большем недоумении, чем вселялся в него трое суток назад.

На улице было прохладно, солнце уже опустилось за крыши домов. Я постоял, вдыхая загаженный выхлопными газами воздух, и поспешил к остановке трамвая, чтобы «зайцем», с несколькими пересадками, добраться до дома.

3

Я позвонил в клуб. Ни Мастера, ни Серого не было, только один младший тренер.

– К вам милиция приезжала?

– Когда? – он явно был не в курсе событий, и я не стал вдаваться в подробности.

– Я скоро приеду. Если Серый появится, скажи, чтоб дождался меня.

После этого я напустил полную ванну горячей воды и полчаса отмокал, избавляясь от запахов камеры. Казалось, я был насквозь ими пропитан и окружающие до конца жизни будут подозрительно на меня коситься, как это делали пассажиры трамвая.

Ледяной душ, которым я закончил принятие ванны, взбодрил меня окончательно. Я растерся махровым полотенцем так, что защипало шею и плечи, надел свежее белье и прошел к телефону. Не успел я взяться за трубку, как аппарат зазвонил. Звонки были длинные, междугородние.

– Привет, мам!

– Господи, Костя, где ты был?! Второй день никто не отвечает…

Мне пришлось выслушать легкую проповедь. Несмотря на все свои спортивные достижения, для мамы я продолжал оставаться несмышленым ребенком, за которым нужен постоянный пригляд. А как она переживала, когда мы из военного городка переехали в Ленинград! По-моему, она года три оттягивала переезд, опасаясь, что в большом городе я попаду в плохую компанию. Если бы не мое настойчивое желание поступить в Институт Лесгафта, мы бы, наверное, до сих пор жили на берегу Татарского пролива, в городке с населением в полтысячи офицерских семей, где единственными развлечениями были спортзал и затертые индийские фильмы в клубе по выходным.

Я отвлекся и прослушал что-то существенное. Пришлось извиниться и попросить повторить. Оказалось, что сестра основательно заболела и мать хочет задержаться на месяц, чтобы за ней поухаживать.

– Ты справишься без меня? – с тревогой спросила она.

– Конечно, мам, справлюсь! Я ведь взрослый уже.

– И все-таки где ты был вчера и позавчера? Я до двух часов ночи звонила…

Я как-то выкрутился, не сказав, естественно, ни слова о своем задержании. Мы попрощались, и я тут же перезвонил Инге. Ответила ее тетя. Мне ее видеть не приходилось, мы только однажды разговаривали по телефону, но я был уверен, что она выглядит, как фрекен Бокк из мультфильма про Карлсона. Звали ее тетя Ингрид.

– Здравствуйте! Позовите, пожалуйста, Ингу.

– Ее нет дома, молодой человек. А кто ее спрашивает?

– Это Костя. А когда она будет?

После заметной паузы тетя Ингрид ответила:

– Она будет позже.

– Я позвоню…

– Звоните в любое время. Только не очень поздно. До свиданья, Костя.

Только я нажал рычажок, как телефон неуверенно тренькнул.

– Да! Алло!

Из трубки доносилось прерывистое дыхание, и ничего больше.

– Вы будете говорить? Кто вам нужен?

Ответом было молчание. Вместо того чтобы бросить трубку, я чего-то ждал. И несколько раз оглянулся на дверь: мне почему-то показалось, что за дверью, на лестнице, кто-то стоит. От хорошего настроения не осталось и следа. Я вдруг понял, что мои неприятности не закончились и три дня, проведенные в камере – это только начало.

Я вздрогнул, когда в ухо ударили короткие гудки. Осторожно положил трубку и на цыпочках подошел к двери. Прислушался: тишина. Я бесшумно открыл замок и, встав поудобнее, распахнул дверь.

За ней никого не было. Где-то высоко гудел лифт. Когда он остановился, я услышал шаги на площадке первого этажа. Сперва они были тихими, как если бы человек крался вдоль стенки, потом резко ускорились. Я бросился в кухню и встал у окна.

Из дома вышел черноволосый парень в коричневой куртке. Двигался он как-то напряженно, как будто чувствовал спиной мой пристальный взгляд. Руки он держал необычно: сунув выпрямленные ладони в задние карманы синих джинс.

Он пересек детскую площадку и скрылся за деревьями, ни разу не обернувшись.