Читать книгу Бизнесмен - Сергей Майоров - Страница 7

Я сидел в комнате сына, тяжело облокотившись на компьютерный стол.

За окном было темно.

Сколько раз я здесь бывал? Заходил почти ежедневно и знал, казалось бы, каждую мелочь.

Теперь я смотрел на все другими глазами. Мне думалось, что где-нибудь здесь может быть нечто, в какой-то степени объясняющее происшедшее. Почему его похитили? Только из-за того, что я в состоянии выложить приличный выкуп? Или имелась другая причина, по которой выбрали конкретно его, а не другого ученика элитной школы? Ведь если оценивать родителей учеников, то я отнюдь не самый богатый. Множество пап, в плане богатства, значительно круче меня. Для меня сотня тысяч – почти предельная сумма, которую я могу собрать в установленный срок. Заломи они больше, и мне пришлось бы серьезно одалживаться, или вытаскивать деньги из-за границы, или вспоминать прошлое, когда проблема отсутствия свободной наличности решалась при помощи утюга и паяльника. Но они назначили ровно столько, сколько я был в состоянии выложить без серьезных напрягов. Что это, очередное совпадение? Или трезвый расчет, основанный на осведомленности о моем финансовом положении? И еще: я был не только не самым богатым, но и отнюдь не самым беззащитным среди отцов гимназистов. Казалось, логичнее, с точки зрения собственной безопасности, наехать на папу, за которым нет такой силы и такого авторитета, которым обладаю я. Не могут ведь они не понимать, что передачей выкупа история не закончится! Значит, уверены в своей безопасности? Или это просто бараны, вписавшиеся в блудняк без анализа ситуации и последствий?

Два часа назад состоялся еще один разговор. Позвонила та же «лошадка»:

– Собрал бабки?

– Собрал… – Я как раз сидел в офисе и наблюдал, как Рамис снимает ксерокопии купюр. – Ты за ними приедешь?

– Что? У тебя острый язык? А у меня жопа небритая, понял? Короче, на…

Из трубки донеслись шуршание и какие-то стуки, а потом я услышал голос Артема:

– Папа!

– С тобой все нормально?

– Только били немного…

– Держись, я тебя выручу! Завтра ты будешь дома. Делай все, что они говорят, хорошо? Главное – вернуться домой. Мы с мамой тебя очень любим.

«Лошадь» отобрала у него телефон и рявкнула так, что у меня чуть не вылетела барабанная перепонка:

– Достаточно!

– Послушай меня. – Я постарался говорить спокойно и твердо. – Не трогайте его больше. Что было, то было, но больше не надо, договорились? Если я получу его целым, то искать вас не стану. Но если…

– Ты условия ставишь, коз-зел?! Да ты у меня лизать будешь, если я прикажу, понял? Молчи в промокашку, урод! И помни о Кушнере. Чао!

О Кушнере я и не забывал. Но увязать его смерть с похищением сына удавалось с трудом. Находилось только одно объяснение: некая группа, состоящая из отморозков, не признающих понятий, получила заказ меня опустить. Это могло быть связано только с бизнесом. Некто, командующий отморозками, рассчитывал отобрать мое дело, лишив меня помощи аналитика-финансиста и организовав проблемы в личной жизни, которые я буду вынужден решать, позабыв о работе.

Я осматривал комнату сына…

Можно сказать, кроме дивана, так и оставшегося неприбранным с момента ухода Артема в школу, и компьютера с принтером, сканером и чем-то еще, расползшегося, точно спрут, по большому специальному столу, ничего больше в комнате не было. Одинокая стопка книг – тех, что требовалось читать по учебной программе, была задвинута в самый угол.

Беременность Инги спланирована не была, просто не оказалось в нужный момент под рукой «изделия № 2». А после травм, полученных мной в армии, детей у нас больше быть не могло. Все это наложило свой отпечаток на мое отношение к сыну. Слишком многого я от него ждал, и слишком слабо оправдались мои ожидания.

Весь в делах и проблемах, я уделял сыну мало внимания. Груз воспитания волокла Инга, я же сосредоточился на построении материальной базы. Нельзя сказать, что у меня все шло гладко. До середины девяностых мыкались по съемным хибарам. С деньгами было то густо, то пусто. Несколько раз мне приходилось всерьез шхериться от ментов, и Инга терпеливо сносила ночные обыски и длительные допросы, на которых от нее тщетно пытались добиться сведений о месте моего пребывания. Дважды меня основательно продырявили, и уж не помню, сколько раз я отлеживался, харкая кровью, после неудачных разборок с чужими бойцами. Но когда Артему стукнуло восемь лет, наша жизнь слегка устаканилась, и я начал с ним заниматься. Приучил к ежедневной зарядке, стал таскать в спортивные секции, отдавая предпочтение близким мне единоборствам. Ничего не получалось! Если я не стоял над душой, то он игнорировал утренние упражнения. В школе, успевая в точных науках, он имел железобетонный «трояк» по физре; тренеры же спортсекций в один голос твердили, что задатков у него нет и, что хуже того, нет никакого желания заниматься. Я нервничал, злился. Каюсь, я, бывало, распускал руки, пытаясь наставить сынулю на путь истинный, но все было напрасно. Последней попыткой был теннис. Когда стало очевидным, что и здесь от Артема проку не будет, я сдался.

Нельзя сказать, что я поставил на Артеме крест. Ну, не вышло из парня спортсмена – бывает! В конце концов многие ни разу в жизни не надевали боксерских перчаток и не знали худшего наказания, чем игра в волейбол. Если бы дело ограничивалось только неприятием спорта, я бы пережил. Но у Артема начисто отсутствовал интерес к жизни! Казалось, оставь его одного – и не в тайге, а на улице города, – и он умрет с голода, даже не попытавшись раздобыть кусок хлеба!

Инга его защищала. Твердила, что всему виной мое воспитание. Что если бы он рос в нормальных условиях, то не было бы и половины проблем. Слова про условия меня раздражали. Я начинал заводиться и говорить, что миллионы парней живут в миллион раз хуже нашего сына, но она вздыхала: «Я не про деньги». «А про что? – кричал я. – Про что? Чего ему не хватает? Надо было его в Суворовское училище сдать, там бы научился драться и бороться за жизнь! Подрастет – от армии отмазывать не буду!» – «Ты хочешь, чтобы его убили в Чечне?» – «Мой сын так просто не дастся!» – «Ты же видишь, как он на тебя не похож…»

Когда я, тщательно подбирая слова, объяснил, что его похитили и требуют выкуп, реакция Инги была моментальной:

– Это все из-за твоих дел.

– Ясен пень, что не из-за твоих! Ты бы предпочла, чтобы я работал на заводе? Или тренером в школе? Поверь, у них еще больше проблем, чем у нас. И значительно меньше способов с проблемами справиться…

Посидев молча какое-то время, она слегка успокоилась.

– Ты им заплатишь?

– Придется.

– И ты уверен, что после этого Тема вернется домой?

Я встал, подошел к ней, обнял за плечи. Она прижалась ко мне. Гладя жену по голове, я сказал:

– Ты пойми, это просто группа уродов, которые позарились на наши деньги. Сами заработать не могут, вот и придумали способ. Но я их предупредил: если с сыном что-то случится, достану из-под земли!

– Думаешь, испугаются?

– Малыш, в этом городе со мной пока что считаются!

– Хотелось бы верить… Господи, сначала Миша, теперь Артем. Да что ж такое творится?

– Что-то ты очень сильно по поводу Кушнера убиваешься.

– Да как ты можешь так говорить? Он ведь был нашим другом!

Я смотрел на нее и чувствовал давно забытую ревность, столь неуместную в нынешней ситуации. Инга всегда меня уверяла, что между ней и Кушнером ничего не было. Сперва я ей верил, потом засомневался. Потом снова поверил. Во всяком случае, если что-то и было, то очень давно, до моего с ней знакомства.

А если…

Сначала Кушнер, теперь Артем. Как сказал Мишкин отец, он всегда любил Ингу и не женился, потому что не мог найти девушку, похожую на него.

У Кушнера-старшего какие-то дела в Прибалтике.

Что объединяет Мишку, Ингу и Прибалтику?

Лет десять назад у нашей «бригады» были там определенные интересы, но тема быстро закрылась.

Инга родилась и окончила в Латвии школу. Там до сих пор живет ее отец, после смерти матери создавший новую семью и практически оборвавший все связи как с дочерью, так и с другими родственниками.

Мишку, Ингу и Латвию объединяют Холоновский и Муса.

Неужели нынешние события – продолжение той давней истории?

Я не мог в это поверить.

Я не видел Холоновского и Мусу с той нашей единственной встречи в конце апреля восемьдесят седьмого года. Вернее, не видел вживую. Оба промелькнули на экранах телевизоров. Холоновский – как один из активных участников избирательной кампании Ельцина в девяносто шестом. Ельцин совершал предвыборное турне и в каком-то городе, сняв пиджак, пошел отплясывать по открытой сцене. Телекамера на мгновение зафиксировала Холоновского, выглядывающего из-за кулис, а в следующем сюжете он дал короткое интервью, закончившееся призывом: «Голосуй, или проиграешь!»

А Мусу я с удивлением узнал, когда двумя месяцами позже смотрел репортаж о подписании Хасавюртовских соглашений. Отпустивший усы и бороду Муса, в каракулевой папахе и камуфляже, стоял среди чеченских полевых командиров, сопровождавших Масхадова. Его окликнули, он отвернулся и отошел, а потом мелькнул на заднем плане, разговаривающий по спутниковому телефону.

Я попытался навести о них справки и выяснил, что Холоновский считается преуспевающим столичным политтехнологом, консультирующим многих известных политиков и бизнесменов.

А вот про Мусу ничего конкретного узнать не получилось. Во всяком случае, в Питере его сто лет никто не видел. А в Москве, где он пользовался серьезным авторитетом в чеченской диаспоре, последние упоминания о нем относились году к двухтысячному. Может, он вообще погиб во второй чеченской войне…

Я не мог поверить, что спустя семнадцать лет они вспомнили обо мне и взялись отомстить за мелкие неприятности, которые я когда-то им причинил. Хотя один сумасшедший, с которым я разговаривал в декабре девяносто первого в тюремной больнице и предупреждал, что через десять лет они до меня доберутся…

Инга ушла в спальню, я же пробрался в комнату сына. Сидел, смотрел на экран монитора. Потом включил компьютер. Если существует подсказка, которая поможет вычислить похитителей, то она непременно содержится в «компе». Может, у Артема в последнее время появились какие-то подозрительные знакомые…

Я просмотрел все файлы, которые смог открыть, и ничего любопытного не нашел. Разве что обилие порнухи. Похоже, сыночек был частым посетителем запретных сайтов и перекачивал с них понравившиеся картинки. Следовало отметить, что его вкус в отношении женщин с моим совпадал. Только я в его возрасте давно не был девственником и имел теток покруче тех, что красовались на интернетовских фотках. Он же, как мне представлялось, до сих пор вряд ли даже целовался по-настоящему. Только открытки разглядывал, да шмыгал носом перед дыркой в стене женского туалета.

Мое занятие было прервано звонком сотового телефона. На дисплее вытянулся номер Рамиса, и я нарочито спокойно сказал:

– Слушаю. Какие-то новости?

– Мы пробили трубочку, с которой тебе эта шмара звонила.

– Что так долго?

– Быстрее не вышло. Номер зарегистрирован месяц назад, по левому паспорту: хозяин его давно умер. Поговорили с девчонкой из «эмтээса», которая регистрацию оформляла, но она ни хера вспомнить не может. Говорит, каждый день по десятку клиентов… Но якобы, если бы было явное несоответствие между паспортом и тем, кто его предъявил, она бы это заметила и регистрировать бы не стала.

– Ты ей веришь? Может, с ней по-другому поговорить, не так ласково? Если ей сунули денежку, чтобы она в документы туфту написала, то должна помнить, кто и когда ей совал…

– Понимаешь, она с одним пацанчиком живет, которого я знаю немного. Он клянется, что она не врет.

– А ему ты веришь?

– Он на правильных понятиях стоит. И нет ему резона воду мутить, помог бы нам, если б был в состоянии.

– Ну, как знаешь. Все?

– Еще не все! С трубочки этой за месяц было несколько звонков сделано. В основном тоже на трубки. Мы сейчас проверяем. Вот только…

– Ну что еще? Да не тяни ты, блин, время!

– Я думаю, они что, совсем на голову контуженые? Почему не выключили определитель? Боюсь, телефон давно хозяина поменял, и нынешний, который звонит тебе, с прежним никаким боком не связан…

* * *

Инструкции поступили в половине восьмого утра.

– Выспался?

Я промолчал. «Лошадь» скрипуче заржала.

– Давай ближе к теме, – поторопил я.

– Может, и дам, если попросишь как следует! – она перевела дыхание. – Бабки готовы?

– Готовы.

– Хорошо! Сам их нам привезешь.

– Привезу. Куда везти?

– Не суетись под клиентом. Приедешь один, на красном запоре…

Я не понял:

– Чего?

– Машинка такая есть, иностранная. Называется «запорожец». Усек? Вот на нем и поедешь. На красном, чтоб мы видели издалека.

– Да где ж я его возьму?

– Где хочешь. Времени тебе – три часа. В одиннадцать ты должен стоять у «Лесной». Найди место поближе к остановке восьмидесятого автобуса. Я позвоню. И чтобы никого с собой не брал!

Она отключилась.

…Машину купили по газетному объявлению. Дедок, который ее продавал, обалдел дважды. Вначале, когда мы подкатили к его дому на двух внедорожниках. И потом, когда выложили пятьсот баксов и за полчаса сначала отметились у гаишников, а потом оформили сделку у прикормленного нотариуса. Связавшись с нами, дед был уверен, что его неминуемо кинут, и хорошо, если обойдется без ударов по голове, одними угрозами. Только ощутив в руке тощую пачку банкнот, он начал возвращаться к жизни. Я заметил в его глазах слезы, когда он прощался с машиной. И хотя стоило думать о своих неприятностях, я представил, как он покупал это чудо советского автопрома четверть века назад и с гордостью катил на нем на дачу, набив салон родственниками и помидорной рассадой.

– Подожди, отец. – Он уже развернулся, чтобы уйти, когда я тронул его за плечо.

Порывшись в бумажнике, я достал тысячерублевку и сотню:

– Это тебе на такси, чтоб до дома доехал быстрее. А это…. – сказать слово «поминки» язык мой не повернулся. – А это – отметить продажу.

– Спасибо.

Если доллары он убрал чуть ли не куда-то под рубашку, то рубли положил в нагрудный карман заношенного пиджака. Я поправил зеленую тысячу так, чтобы уголок не торчал над кармашком и протянул для пожатия руку:

– Счастливо, отец!

Он ушел. Пока я занимался благотворительностью, Рамис забрался в кабину «запора» и, чертыхаясь, осваивал управление. Я посмотрел на часы: времени оставалось в обрез, только-только до «Лесной» добраться.

– Вылазь, Татарин! – Я хлопнул по крыше «запора».

Он выбрался из непривычной машины, сунул руки в карманы. Прищурившись, посмотрел вслед уходящему старику. Тот не воспользовался моим предложением добраться быстрее и чапал к остановке трамвая.

Рамис достал сигареты, предложил мне. Я отказался. Он тоже не стал закуривать и убрал пачку в карман. Зачем тогда вынимал?

– Почти как с завода, – он кивнул на «жопарик». – Идеальное состояние. Как будто не ездили.

– Сколько там на спидометре?

– Двадцать пять тысяч.

– Вряд ли он скручивал. И похоже, ни одного «мерседеса» на клык не насадил…

Я сел за руль. Машинально хотел отрегулировать кресло и рулевую колонку… Ругнулся и повернул ключ в замке зажигания. Мотор бодро заверещал.

Татарин принес из джипа спортивную сумку. В ней, на дне, под грудой старого шмотья, лежали деньги в целлофановом пакете. Я бросил сумку на заднее сиденье и хлопнул дверью.

У Рамиса зазвонил телефон. Он выслушал, угрюмо буркнул «Давай!» и пояснил мне:

– Цыган объявился. Он уже в «Пулково», несется сюда.

– Куда именно?

Рамис пожал плечами, а лицом выразил пренебрежительное отношение к Цыганкову. Дескать, я всегда предупреждал, что от бывшего опера проку не будет, он только и может, что суету разводить.

– Вовремя он… Кстати, а почему он позвонил тебе, а не мне?

Рамис опять пожал плечами. Понравился ему в последнее время этот жест. Прежде за ним такого не замечалось, он всегда отличался конкретикой. Даже когда не знал, что ответить, всегда что-нибудь говорил.

Я придавил педаль газа, и тарахтящий мотор натяжно взвизгнул на высоких нотах.

– Все-таки я не врубаюсь, на фига они эту байду с тачкой придумали. – Татарин поморщился от непривычного неблагородного звука.

– Чтоб издалека меня видеть и слышать. И чтоб я никого не смог догнать.

– А по-моему, они над нами просто издеваются.

Я оценил ненавязчивое «над нами».

– Посмотрим. Хорошо издевается тот, кто смеется последним. Давай!

Махнув рукой, я поехал.

Ощущения были незабываемые. Сначала я, забыв, на чем еду, пытался нестись в общем потоке. Но меня быстренько обломали, энергично вытеснив в правый ряд. Когда впереди оказывалась припаркованная машина, объехать ее мне никто не давал, и приходилось подолгу выстаивать, мигая левым поворотником.

Наконец я увидел свободное место и рванул, объезжая вставший грузовик. Не рассчитал: летевший сзади БМВ успел мигнуть ксеноновым светом, но даже не попытался затормозить и влепился мне в крыло.

Я приложился грудью о баранку. «Жопарик» дернулся и заглох. От удара что-то переклинило в его электричестве, и перед моими глазами, пока я медленно отваливался от руля на сиденье, замельтешили дворники, размазывая по стеклу сухую грязь.

Шумно пульсировала кровь в висках. Во рту пересохло. «Как глупо!» – думал я, выбираясь наружу. Боли в груди я не чувствовал – она проявилась потом, когда напряжение спало.

Машины, которых только что было вокруг великое множество, куда-то все испарились. Стоял у обочины грузовик – виновник аварии, вспыхивали аварийные огни «бээмвухи». А больше никого не было. Даже Рамиса, чей джип я лицезрел в зеркале буквально минуту назад.

От столкновения «жопарик» пострадал мало. Скособочился бампер, да фонарь рассекла трещина. Сверкающая БМВ выглядела похуже. Помимо битых фар и облицовки пострадало крыло – над передним правым колесом шла глубокая борозда. Вроде бы моему «запорожцу» прорисовать ее было нечем…

В «бомбе» оказалось шесть человек. Три пацана и три лярвы. Вылезли все, и водила сказал хрестоматийную фразу:

– Ну, мужик, ты попал!

Говоруну было лет двадцать, не больше. Тощий, в костюмчике и в очках, с блестящей прической волосок к волоску. Туалетной водой от него пахло так, словно он не брызгался ею, а принимал ванну. Даже я, своим трижды ломаным носом, это почувствовал. Будь он один – наверняка бы не выступал. Не та у него была масса, чтобы разборки чинить. Будь он один – заперся бы в кабине и верещал бы в мобильник, вызывая подмогу. Но за его спиной высились два амбала, и он чувствовал себя сильным.

Они стояли молча, перекатывая челюстями жвачку. Чувствовалось, что это не «анаболики», тупо нарастившие мышцы, чтобы покрасоваться на пляже, а вполне реальные бойцы, имеющие за плечами неплохой список побед. Они не намерены разговаривать, они постараются отбуцкать меня, а потом стрясти деньги. По одиночке я бы смог уделать каждого из них, но обоих сразу одолеть не получится…

Пистолета у меня с собой не было. Рамис предлагал взять, а я отказался. Конечно, «запорожцы» ДПС тормозит редко, но я решил подстраховаться.

Теперь пожалел…

В моем кармане завибрировал сотовый телефон. Наверняка Татарин проявился, будь он неладен! Ответить я уже не мог, началась потасовка.

Я не ошибся в прогнозах. Амбалы тренировались не понапрасну. Атаковали слаженно и мощно. Как будто готовились к нашей встрече и знали, чем меня можно поддеть.

При первом натиске я устоял. Разорвал дистанцию, сплюнул выбитый зуб. Голова гудела, как чугунный котел. Еще один приличный удар – и я потеряю ориентацию. Даже если не упаду, проку от меня будет немного. Превращусь, на потеху ребятам, в живую «грушу» для тренировок. Мельком подумал: каково было бы прежнему хозяину «запорожца», окажись он на моем месте.

И еще я подумал: бабы должны были бы голосить. Или подбадривать своих пацанов, или, наоборот, останавливать их, нервно оглядываясь по сторонам. Но бабы вели себя атипично. Стояли и внимательно смотрели, как меня бьют. Словно готовились встать на замену амбалам, если я окажусь половчее. И очкарик-водила молчал…

Одного я все-таки уронил. Провел серию в корпус, а потом саданул крюком в челюсть. Мою руку до самого локтя пронзила боль, и я понял, что в ближайшее время она не боеспособна и рассчитывать можно только на левую, которая у меня заметно слабее, и на ноги, от ударов которыми оба противника защищались очень эффективно…

Одного я уронил, а вслед за ним уронили меня. Я видел удар, но не мог уже ничего сделать. Только подумал: «Где этот чертов Татарин?».

И отключился, когда в голове взорвалась бомба.