Читать книгу Небольшие обстоятельства - сергей михайлович жолудь - Страница 4

Глава 3

Оглавление

Голова полнилась пустотой. Даже наощупь казалась больше. Немного кружилась. Мутило. И вообще, ощущал себя не с похмелья, а как после тяжелой простуды. Такой, где высокая температура. То жар, то озноб, насморк и жжение в горле. Оперся на кушетку, поднял с пола бутылку воды. На донышке осталось два живительных глотка. Принял их за аспирин. Показалось, жар отступил.

Получилось присесть. Осмотрелся вокруг: пустые канистры, верстак, которым тысячу лет никто не пользовался, несколько больших масляных пятен на черном грязном бетоне под ногами. Пахло сыростью, плесенью. Или теперь это был его запах? Здесь же пустая бутылка водки. От одного её вида снова немного помутнело в глазах и срочно захотелось на свежий воздух. Продышаться, если, конечно, получиться.

Попытался встать, но не вышло. Плюхнулся на пружины раскладушки, и те противным скрежетом подняли по волнам. Едва удерживаемое в равновесии состояние оказалось не готово к качке, и его вырвало. Прямо себе под ноги. Заляпал все: штаны, ботинки, душу. Глядя на последствия, вспомнил, что вчера практически ничего не ел, лишь половину бутерброда. Затем сразу вспомнилась их ссора. Как теперь казалось, наверное, совершенно бессмысленная, но уже произошедшая. Потому оправдываться не хотел, даже перед собой. Думалось, не по-мужски это. Жалко и слабо. Не для него и не про него.

Вспомнил, как первый раз её увидел. Стояли с мужиками в курилке. Ругались матом. Она мимо прошла на склад. Все поутихли. Глаза напучили, по её следам захотели. Пошлые разговоры завели, он молчал. Дольше всех спиной любовался, пока оплеухой не взбодрили. Сразу понравилась, ёкнуло внутри. Знал, бывает такое и, непременно, оно настоящее. В холостую в сердце не ёкает. Боевой там заряд.

Стал захаживать, искал любые предлоги. Глядел со стороны. С каждым днем внимательнее, а заговорить боялся. Терялся пред её нежными глазами. Ждал время, чтоб храбростью наполниться и в один из дней сумел. Проводил домой. Тогда уже понял, что влюбился. Гуляли после часто, вместе, рука за руку. И чувствовал по ней, что небезразличен. Эмоции не прятала, не умела, что ли. Как чистый лист. То черной гуашью, то розовой – все на ней сразу очевидным мазком. Влюбились оба.

В один из дней остался на ночь. Дрожала под его руками. Первый он у неё был. Так это взбудоражило. Первый и единственный. Она его на всю жизнь. Она принадлежит ему. Полнилась голова ерундой, но так стало приятно. Ощутил в себе новую силу. Могущество, власть над человеком. Совершенно другим, чужим, еще ранее неизвестным. Ужаснулся этой властью. Избавиться не смог. Хотел играть её чувствами, утверждая свою главенствующую роль. Не очень приятно, но думал важно. Как в карты, начать с козырей. Главное, в конце не остаться в дураках. Жена должна быть послушной. Её, как ребенка, нужно постоянно воспитывать. День изо дня, строго любя. Но только в меру. По природе своей не мог ударить женщину. Не мог себе этого позволить. Даже, если она, как ему казалось, заслуживает. Даже, если вдруг, застукает её с другим, казалось, не сможет ничего сделать, просто впадет в ступор. Хотя измена для него была столь невыносима, что готов был на всё. Любой иной грех, кроме предательства. Эта была та черта, вернуться после которой назад уже невозможно. Настоящему мужчине жены не изменяют.

Но почему внутри тогда так скребло? Кричали ему, что было силы. Ты не правд, идиот. Нельзя так с ней, не заслужила. Не такая она, как ты. Другая. Вспомни то лето, тот день. Когда окончательно всё понял. Когда решил связать с ней свою жизнь. Тогда это было по-настоящему.

Тот жгучий знойный июльский день. Поехали за город. На речку. Её любимое место. Дорогу сама показывала. Одолжил у друга старый «Москвич» и плелись на нём. Не спеша, с часик. Пока мотор не начал издавать странные звуки. Словно один из музыкантов перестал попадать в ноты. Напрягся, вспотел. И если бы только этим отделался, но нет. Сперва появился легкий скрежет, затем неприятный стук. Будто набат. Спустя минуту пропали обороты. А впереди гора, конца не видно. Так в метрах в пятидесяти от вершины и заглохли. Не суждено доходягам покорить Эверест. Настроение, конечно, испортилось. А она улыбалась. Смеялась с него. По руке гладила. Всё для неё вокруг было прекрасно. Каждой минуте радовалась. Восхищалась яркостью того солнечного дня, трелями всех поющих птиц, жужжанием всех, кто умел там жужжать. Даже ветру, которого не было. Исчез, словно, не хотел нарушать идиллию набегами.

А он вспотел. Ему стало обидно. Все планы рухнули. Понял, что застряли на этой пустой проселочной дороге, где никто никогда не ездил. Понял, что помощи ждать не от кого. И эти лужайки вокруг стали говенными, и цветы невыносимо вонючими. Захотелось рвануть туда и растоптать всех и вся. Но вместо этого, полез под капот. Осмотрел внутренности. Хирургом не был, потому лишь подергал провода на аккумуляторе, проверил масляный щуп и постучал по крышке карбюратора. Как гроба. С небольшой надеждой провернул зажигание, но безрезультатно. Не ответили его стукам.

Гнев быстро заполнял все пустоты в уставшем теле, даже зачесались пятки. Захотел взбесится. Сперва на нее, что завела хрен знает куда, затем на себя и своё отменное везение. Заорал. Громко, громко, но про себя.

Видела его насквозь. Смеялась. Всей широтой души смеялась. Только она так умеет. Просунула ему за ухо ромашку, погладила нежно по щеке и потащила из машины. Чуть успокоился. Захлопнул дверцу и поплелся вперед. Она то шла под руку, то вырывалась на несколько шагов, оборачивалась и кружилась перед ним в танце. Зазывала присоединиться, даже рассмешила. Живая такая была, хотелось ей любоваться. Так и двигались. Все дальше и дальше. Потом вдруг свернула на обочину. Покатилась вниз к лесу. Легкая, как ресничка одуванчика. За собой звала. Утопала в траве. Даже на мгновение потерял из виду.

– Я здесь, – кричала.

Искал. Вертел головой. Нашел. Счастливую уже в метрах в десяти. За кустами шарообразного можжевельника, точно глобуса.

– Спускайся.

Звала. Только голова торчала. Больше ничего не видел. Красивая такая голова. Как в сказке. Даже для ясности ущипнул себя.

– Не бойся. Я настоящая.

Как она это почувствовала?

Поспешил к ней. Лишь легкое платье маячило впереди. Металось по ветру, не успевая за ней. И он не успевал. Перешел на бег. Тянула куда-то в лес. По тропинке. И тянулся, не думая. Магнитила. Долго бежали. Или только казалось. Она петляла, уворачивалась от шишек или еловых веток, будто знала заранее – где и откуда прилетит. А он напролом – ловил всё носом. И птицы с ней будто здоровались. Чирикали, завидев. А от него шарахались. Сволочи, обидно было.

Выбежали на поляну. Замерла, его дождалась. Повернулась и глазками стрельнула.

– Ты когда-нибудь ловил ветер?

Засмеялся. Забавная. Но ответил:

– Трезвый нет.

– Я научу.

Он хотел пошутить ещё раз, но смолчал. Лишь думал, точно не настоящая.

Недалеко шумела вода. То ли приветствовала гостей, то ли наоборот. Она рванула туда. На шум. Как-то, сразу понял, что это и есть её особенное место. Что-то в ней изменилось. Или в нём? Определенно, почувствовал. В тот самый момент всё изменилось в нём. Всё забыл, всё оставил там на дороге. Всё под капотом. Запер, захлопнул. Все тревоги и досады. Всё, что только мог. Лишь она осталась. Радостная и счастливая.

– Здесь живет ветер.

Кружилась на берегу, смеялась, кричала. И волосы ее медленно плыли по невидимым волнам невидимого океана.

Он стоял на месте. Не двигался. Боялся влезть в её мгновения. Натоптать там своими грязными подошвами.

– Смелей, смелей.

Всё чувствовала. Подбежала к нему, схватила за руку и увлекла за собой. Вместе с нежным прикосновением почувствовал свежий порыв ветра на коже. Такой сильный, такой бодрящий. Странное чувство, будто раньше и не жил. Завладела его телом. Снова зачесались пятки. Она смеялась. Смеялась и бежала, не отпуская его ладонь. Не противился.

Так и мчались по берегу. Вдвоем. Держась за руки. Навстречу ветру. Ловить ветер, держась за руки, гораздо легче.

Убрав, как вышло, следы отчаяния с одежды, он все же смог встать и выйти на улицу. Рассвело. Осеннее утро встретило весьма пронизывающим ветром. Еще не зимним, но уже изрядно бодрящим и по-морозному освежающим. Этого затухшему телу сейчас и не хватало. Наполнился. Приободрился. С трудом захлопнул тяжелую дверь гаража и поплелся домой. Благо, недалеко. В соседний двор.

Здесь уже суетились. Отец и младший брат. Выволокли большой сбитый с сороковки сосновый настил. Закинули его на сухие дубовые колоды и сюда же притащили газовый баллон.

– Где шляешся?

Хмуро спросил отец, накручивая по резьбе гайку резинового шланга, на другом конце которого уже расчехлилась местами ржавая горелка.

– Давайте, тащите.

Не дождался ответа или прекрасно знал его заранее. Кивнул сыновьям в сторону сарая.

Младший уже был возле двери, потому выкрутиться и забежать в дом, перевести дыхание или хотя бы умыться не получилось. Пришлось исполнять наказанное.

Кабан лежал на полу. В луже запекшейся, сырой крови, перемешанной с соломой и остатками зерна. Шерсть на нем была чуть взъерошена, местами запачкана. Голова как-то неестественно вздыблена. То ли от неожиданного удара, то ли просто в попытке спрятаться. Сбежать. Он еще пару раз дернул копытом. Мгновенно, коротко, прощально. Показалось, даже выпустил из пятака кровавые пузыри воздуха или самой жизни. Брат передал веревку. Не толстый, но довольно прочный льняной жгут. Привычно ловко и быстро закрутил его петлей и набросил кабану на ноги. Другой конец подал брату. Свинья стояла на изгороди. Уперлась передними копытами в клетку и молча наблюдала за их возней. Что в её глазах? Лишь блеск черных пуговиц. Тихая стала, до странности тихая. Вниз, казалось, не смотрела. По потолку рыскала. Страшилась. Всё понимала. Конечно, всё.

Выволокли тушу на улицу. Протащили несколько метров по грязи, оставляя за собой на земле кровавый след. Подтянули к настилу и перевели дыхание. Кабан был тяжелый, да и сил после вчерашнего не хватало. Кое-как уже втроем встянули тушу наверх. Отец принялся за лампу. Несколько раз чуть нервно чиркал спичкой по коробку. Без результатно. Повторил. Лишь с пятой вышло. Загудело, регулируемое вентилем на баллоне, пламя. Настроив его на нужный лад, он принялся смолить. Шерсть дыбела. Вскакивала строем, как рота почетного караула. Затем от жара волоски скручивались до исчезновения. И пеплом убегали по ветру. Шкура чернела. Быстро, почти моментально.

Он закурил. Запустил дым в легкие, выпустил через ноздри. Погладил их так приятно и сладко. Младший улыбался в стороне. Наверняка, потешаясь с его помятого вида или приметив следы блевотины на одежде. Да, он хотел умыться, переодеться, но пока не мог. Уж так сладок был дым этой сигареты, так одурманивающе приятен.

Небольшие обстоятельства

Подняться наверх