Читать книгу Полтергейст в Прошмыркине - Сергей Михайлович Кравцов - Страница 3

Знакомящая читателя с горемычным трактористом Федей Колотушкиным и его персональным «поллитер-гостем»

Шумиха вокруг прошмыркинского «тарелкодрома» длилась не слишком долго. Как это часто бывает, стремительный взлёт громкозвучной славы села и его обитателей вскоре сменился столь же стремительным её закатом. Уже через неделю из телеэфира и со страниц газет исчезли последние о нём упоминания. И, кто знает? Возможно, уже никто и никогда и не вспомнил бы само слово «Прошмыркино», если бы не одно, чрезвычайно важное обстоятельство.

Не более чем через неделю после вышеописанных событий вновь возликовали жадные ловцы сенсаций: в Прошмыркине обосновался полтергейст! Да ещё какой! Говоря языком прошмыркинских всезнаек и обсуждальщиц на завалинках: с «кандибобером и фрындыбисером». Что такое «кандибобер» и, тем более, «фрындыбисер» – объяснить вряд ли кто из них сумел бы. Но! Зато всякий поклонник тайн и загадок «с полпинка» сразу же мог понять, что, это – нечто! Это – о-го-го! Это – ух, ты-ы-ы! И это – ой-ёй-ёй! То бишь, свалившаяся на Прошмыркино неведомая аномальщина оказалась необычайно нестандартной. Более того – склонной к неординарным выходкам и эксцессам, которые выходили за рамки обычных представлений о том, как должны себя вести энергетические сущности, явившиеся из других пространственно-временных измерений.

И вот, на место происшествия, по уже хорошо знакомой дороге (всё той же, вдребезги разбитой и раздербаненой), спешно прибыла толпа журналистской братии из числа и пишущих, и снимающих, как отечественных, так и «забугорных» информагентств. И реальность служителей СМИ не обманула: они воочию смогли убедиться в том, что именно в Прошмыркине потусторонний мир вновь вознамерился явить своё зловещее могущество. Представители «пятой власти» с ходу обнаружили картину неслыханного буйства потусторонних сил. И тем же вечером на областном и центральном телевидении, а затем и на ряде зарубежных телеканалов прошли видеосюжеты, посвящённые аномальным безобразиям в отдельно взятой советской деревне.

Ошеломлённые зрители увидели стоящего в окружении телекамер и микрофонов рослого сельчанина лет тридцати в цветастой ситцевой рубахе «а-ля Гаваи» навыпуск, производства хрюндюковского районного промкомбината. Сокрушённо всплёскивая руками, прошмыркинский абориген, назвавшийся Фёдором Колотушкиным, возмущённо повествовал:

– …И с чего это, блин, никак не пойму, привязался ко мне этот, как его? Этот чёртов полутор… полторатер… поллитер-гость?! Ну, никакого житья не стало. Середь ночи телек об пол – раз! – и вдребезги. Правда, я его года два уже только слушать мог заместо радио. Ну, так, хоть это-то было! А теперь откуда я узнаю о новых горизонтах наших славных свершений?..

Подошедший к толпе журналистов и окруживших их сельчан парторг колхоза Василий Аврорский, услышав последние слова героя дня о «славных свершениях», тут же отметил в блокноте: «Немедленно поставить вопрос о приёме Колотушкина в партию!»

– …Или, скажем, холодильник, – тем временем продолжал живописать абориген. – Уже под утро из дома сам за дверь выскочил вприпрыжку – вон он, на боку валяется. А я перед этим поставил в него непочатую банку кильки в томатном соусе. Догоняю, слышу – ёлки-палки! – внутри как будто кто-то чавкает. Эх, думаю, хоть холодильник уже и не морозит давно, занесу-ка я его обратно – вместо тумбочки сгодится. Так он, зараза, только рукой за него взялся, током меня бить начал! Ага!

Среди собравшихся послышались как удивленные, так и скептические междометия. Как видно, реакция скептиков ощутимо уязвила рассказчика, и он, дабы подтвердить подлинность своих слов, немедленно направился к валявшемуся неподалёку холодильнику невесть какой марки и года выпуска.

– Во! Во, лупит! – осторожно прикасаясь к облезлому боку холодильника и, резко отдёргивая руку, восклицал абориген. – Вольт триста выдаёт – никак не меньше. Ой, тварь! Аж руку сводит! Ну, что, кто-нибудь хочет попробовать? Нет, вы – проверьте, проверьте! – настойчиво предлагал он, однако желающих проверить так и не нашлось.

Оглядевшись и, заметив на лице одного из присутствующих журналистов недоверчивую ухмылку, Федя Колотушкин немедленно шагнул к нему. Схватив его за руку своей мощной, механизаторской пятернёй, он чуть не волоком, без особой натуги потащил перепуганного насмерть репортёра к холодильнику, приговаривая, что это вовсе не смертельно:

– …Приложи к нему только пальчик, и будет тебе «зайчик», – ласково уговаривал он отчаянно упирающегося скептика.

Позеленевший от ужаса представитель СМИ, лишь кончик его указательного пальца, прочно удерживаемого Федей, коснулся жестяного бока предмета домашнего быта, отчаянно взвизгнул и, запрыгав, замотал головой.

– О-о-о-й!!! Да, да! Бьёт! Ух, и бьёт, зараза!..

Теперь уже все без остатка смогли уверовать, что тут и в самом деле злодействует самый настоящий полтергейст! И не простой, а электронно-позитронно-нейтринный – Федя вдруг вспомнил, что на днях после грозы подле его дома кружилась шаровая молния.

– …Не она ли в него влезла и там в железе застряла? – с задумчивым видом предположил абориген.

      После показательного «эксперимента» и упоминании о шаровой молнии, вопросов к сельчанину стало ещё больше. Один из корреспондентов (на всякий случай, пряча свои руки за спину) вкрадчиво поинтересовался:

– А вот вы говорили, что ночью из холодильника доносилось чьё-то чавканье. Вы не проверяли, цела ли банка консервов?

– Да, где ж там было проверять-то?! Он меня током так шибанул, что у меня и глаза на лоб полезли, – Федя изобразил, как, примерно, это могло выглядеть. – А что? А, давайте, прямо ща все вместе и проверим. Минуточку!

Он сбегал домой за толстыми резиновыми галошами и электротехническими резиновыми перчатками. Натянув резиновые изделия на руки и на ноги, Федя провозгласил:

– Ну, что ж, рискнём!

Зрители тут же замерли и примолкли. Осторожно открыв дверцу холодильника, абориген изумлённо присвистнул и двумя пальцами извлёк из его нутра опустошённую консервную банку. Толпа ахнула. Колотушкин прошёл по кругу, показывая всем желающим зверски раскуроченную жестяную тару, явно, носящую следы чьих-то мощных клыков. Послышались испуганные охи. Однако герой репортажа был настроен оптимистично.

– Видно, шибко проголодался, бедолага, – улыбаясь, сочувственно отметил он. – Сдаётся мне, он не злой. С ним, думаю, поладить можно… – не снимая перчаток, Фёдор дружески похлопал по боку холодильника

Перечисляя нанесённый ему «поллитер-гостем» ущерб, Колотушкин показал изломанные и раздрызганные веники, изодранные в клочья половики, ни за что, ни про что разбитую бутылку первача. Рассказал он и о беззлобных проказах невидимого озорника.

– …Вечером чай сяду пить – а кто-то сахар с солью перемешал. Спать ложусь – в полночь водой окатывает прямо в постели, – особо отметил Федя. – А, бывает, как завоет из трубы – аж, мурашки по коже! Утром умываюсь, зубы начинаю чистить, а в тюбике вместо пасты – горчица. Ага! Хотел побриться – электробритву кто-то сжёг, а простые лезвия – затупил. Вот, уже неделю хожу заросший… – он огорчённо провёл ладонью по длинной щетине на щеках.

В этот момент со стороны его дома донёсся грохот падающей мебели и звон бьющейся посуды.

– Ну, вот, уже и до буфета добрался… – указав на свой дом простёртой рукой и, вздохнув, сокрушённо констатировал Колотушкин. – Вот, бандюга! Ну, я тебе покажу! – он погрозил пальцем таинственному проказнику.

– Расскажите пожалуйста о себе! – небольшого роста брюнетка, скорее всего, уроженка Рима или Неаполя, решительно оттеснила коллег и энергично сунула сельчанину прямо под нос микрофон, похожий на ручную гранату.

– Ну, чего тут особенного-то рассказывать? – чуть засмущался герой дня. – Я – потомственный механизатор, Колотушкин Фёдор Иванович, пятьдесят девятого года рождения, военнообязанный, отслужил срочную на флоте. Норму на вспашке зяби выполняю на сто пятьдесят процентов, боронование и снегозадержание – все двести…

– А сейчас, сейчас-то чем занимаетесь? – услышав о процентах, поспешно перебила его брюнетка.

– Да, пока ничем. Сижу, вот, дома. С полу… С «поллитер-гостем» и начальством воюю. Тут, оно, как вышло-то? Ишачил я без передыху всю осень, зиму и весну, а наш пред половину моей работы своему пьянчуге-свояку отписал. Ну, не утерпел я, и выложил начальству всё, что о нём думаю. За это из колхоза и турнули. Теперь, вот, без работы сижу. Думал в фермеры податься, а землю никто не даёт – ни колхоз, ни район. Кредиты не дают. Технику взять негде. Уж не знаешь, кто тут и хуже – «поллитер-гость» или эти бюрократы чёртовы!..

Василий Аврорский, вновь достав из кармана блокнот, старательно зачеркнул напоминание о необходимости принятия Колотушкина в партию. В самом деле! С такими антисоветски-смутьянскими рассуждениями в партии делать нечего! Таких не берут в коммунисты!

– Как вы считаете, – оттеснил брюнетку высокий блондин скандинавской наружности, – откуда здесь мог появиться полтергейст?

– Так, ясное дело, только – с «летающей тарелки»! – Федя убеждённо развёл руками. – Откуда ж ещё он мог свалиться? – добавил он, глядя на облака.

Телерепортажи о прошмыркинском полтергейсте наделали шума, как бы, не больше, чем видеосюжеты с «тарелкодрома». Особенно, после демонстрации этих материалов телекопорациями Си-Си-Би, Би-Си-Эс и Би-Си-Би. Обложки так называемых «таблоидов» украсились портретами Фёдора Колотушкина в его цветастой рубахе навыпуск, которая вскоре стала очень популярна на великосветских раутах и ленчах, затмив уже поднадоевшие всем фраки и смокинги. По пыльным сельским дорогам, подпрыгивая на ухабах, вновь засновали как заурядно-привычные «Жигули», так и высокомерные «Мерседесы», юркие «Тойоты» и «Фольксвагены». Теперь ежедневно целые табуны репортёров осаждали двор Колотушкина. Они дотошно проверяли каждое материализованное проявление неподотчётных науке сил, изучая обломки телевизора, осколки гранёных стаканов, обрывки половиков.

Припомнив недавнее заявление Феди Колотушкина о незапланированных водных процедурах, каковые хулиганистый «поллитер-гость» полночной порой устраивал ему прямо в постели, одна из репортёрш выразила своё категорическое сомнение в подлинности данного факта. А потому, она изъявила намерение проверить его лично, так сказать, на практике. И – сегодня же! Тем более, что намечалось полнолуние, а потому, по мнению медиа-дамы, именно сегодня полтергейст мог явить себя во всей своей, так сказать, красе.

Засмущавшийся Колотушкин, пожимая плечами, пояснил, что, не далее как вчера, «поллитер-гость», расходившись не на шутку, разломал его старый диванчик. И вот теперь ему, уступив свою койку репортёрше-экспериментаторше, придётся спать на сеновале. Снисходительно похлопав его по крепкому, трудовому плечу, репортёрша уведомила о том, что «Фьедье» коротать ночь на каком-то там «сьеновалье» вовсе не обязательно. Она его едва ли потеснит даже на односпалке, не говоря уже о чём-то более просторном. К тому же, ей одной, наверняка, было бы страшновато, и по этой причине его близкое присутствие пришлось бы как нельзя кстати.

Неожиданно у соискательницы ночных чудес на пару с Колотушкиным появилось сразу несколько конкуренток, которые рьяно взялись оспаривать приоритет на это необычное исследование эзотерически-постельного свойства. С одной стороны, каждая сознавала, что его результаты гарантированно попахивают сенсацией. А это, наверняка, в разы могло бы повысить их рейтинг в профессиональной среде и ускорить карьерный рост. Кроме того, каждая твёрдо знала, что она – полпред могущественного информагентсва, и за его интересы должна стоять грудью, а также, всем тем иным, чем её наградила природа. Ну и, разумеется, каждая помнила, что честь своей корпорации следует отстаивать, даже пожертвовав собственной, как говорится, без соплей и компромиссов.

Поскольку уступать друг другу никто из репортёрш и не помышлял, стихийно завязавшийся интеллигентный диспут мало-помалу перерос в неинтеллигентную склоку, вылившуюся в весьма вульгарный конфликт. Уже забыв о приличиях и самой первопричине инцидента, дамы награждали друг друга звучными эпитетами, самыми пристойными из которых были такие, как: «недоучка сорбоннская», «кембриджская выскочка», «гарвардская стерва» и даже «нимфоманка амстердамская».

В пылу словесной баталии каждая из скандалисток упорно стремилась доказать всем прочим, что именно ею движет чисто научный и профессиональный интерес к данному феномену, тогда как все прочие одержимы некими сомнительными намерениями, не имеющими ничего общего с наукой и журналистикой. Федя, оглушённый градом непонятных иностранных слов, лишь отстранялся и жмурился от мелькания дамских кулаков и сумочек. Он пребывал в полном недоумении и напряжённо размышлял о том, как же ему быть, и что бы такое предпринять, дабы прекратилось это безобразие.

Он уж, было, собирался, памятуя методу «поллитер-гостя», окатить не на шутку разошедшихся, излишне агрессивных дискутанток ведром ледяной, колодезной воды. Но тут дамский дебош внезапно закончился сам собой. И случилось это именно в тот момент, когда дамы уже начали переходить от слов делу. «Акулы пера» уже примерялись к причёскам своих оппоненток-конкуренток, чтобы как следует оттаскать «этих кошёлок» за их «патлы и космы». Но тут произошло нечто, для них весьма неожиданное.

Драчуньи, скорее, даже не заметили, а всем своим существом ощутили направленный в их сторону чей-то взгляд, который был преисполнен высокоидейной нравственной чистоты и несгибаемых моральных устоев. Оглянувшись, репортёрши увидели даму с величественной осанкой королевы Шмымряндии и взором игуменьи женского монастыря, которая осуждающе созерцала нарушительниц общественного деревенского спокойствия.

Её взгляд мгновенно отрезвил участниц словесной потасовки, которые внезапно испытали приступ непонятной робости и – о, ужас! – полузабытого чувства стыда, которое, большинство из них, не помнило, по меньшей мере, со времени окончания своих «альма матер». Разом опомнившись, «акулы пера» ринулись к своим авто, искренне недоумевая по поводу столь странного коллективного помрачения рассудка. Наверняка, спешно запуская двигатель, каждая из них в этот момент думала, примерно, одно и то же: «Что за бес в меня вселился?! Не иначе, и в самом деле, тут замешана нечистая сила!..»

Когда сорвавшаяся с места калькавада иномарок, вздымая тучи пыли, скрылась за ближайшим поворотом, Марфа Ларентьевна внимательным взором Иосифа Виссарионовича окинула представителей советских СМИ. Те, разом вытянувшись перед ней по стойке «смирно», ловили каждое её слово. Рассудительно, с расстановкой, (не хватало только дымящейся трубки в руке), Гранитова изрекла:

– Вот, товарищи, живой пример ущербности и неполноценности эгоистично-частнособственнической системы буржуазного воспитания. Эта мысль красной нитью должна пройти через ваши информационные сообщения. Вы свободны, товарищи!..

\      …Следом за газетчиками и телевизионщиками, к Фёдору Колотушкину пожаловали и, с некоторых пор бурно расплодившиеся в Советском Союзе, специалисты по аномальным явлениям – экзорцисты, контринферналисты, охотники за привидениями и тому подобная братия. На следующий же день, после нашествия СМИ, ранним утром, подле поверженного нечистью холодильника, затормозили фасонистый чёрный «БМВ» и новенькие «Жигули» седьмой модели тёмно-синего цвета. Из иномарки неспешно выбрались четверо бородатых мужчин в дорогих джинсовых костюмах и каких-то замысловатых шляпах, наподобие чалмы с островерхим шутовским колпаком, на котором не хватало, разве что пушистых помпончиков и звонких бубенчиков. Они обступили холодильник и начали что-то важно обсуждать, многозначительно озирая окрестности.

Прибывшие на «семёрке», напротив, не стали терять времени, и, без лишних слов, с ходу приступили к делу. Крепкий, словно старый дуб старик, с запорожским чубом-оседлецом и усами Тараса Бульбы, достал из багажника «семёрки» свежесрезанную ивовую рогульку с длинными концами. Держа её обеими руками развилкой к себе, дед пошёл вокруг дома, осторожно ступая по земле, словно по ненадёжному, тонкому ноябрьскому льду. Двое крепких парней с плечами высококлассных кулачных бойцов-удальцов, скорее всего, его ассистентов, шли следом. В тех местах, где торчащий вперёд конец рогульки начинал резко клониться вниз, старик кивком подзывал к себе кого-то из парней, и тот вбивал в указанное им место остро заточенный осиновый колышек. Замыкающая эту команду моложавая женщина артистической наружности держала перед собой подвешенное на шёлковой нити золотое кольцо. Раскачивая его как маятник, она очерчивала вокруг колышков какие-то загадочные контуры длинной серебряной спицей.

Бородачи, понаблюдав за ними и, снисходительно усмехаясь, открыли багажник «бэхи», откуда извлекли какие-то блестящие штуковины, похожие на большую букву «П» из толстой, начищенной до зеркального блеска медной проволоки. Взявшись за перекладину «П» и, выставив свободные концы штуковин перед собой, бородачи без особых церемоний направились прямо в дом Котлотушкина. Без стука войдя в горницу и, не обращая на хозяина никакого внимания, который в этот момент за обеденным столом уплетал жареную картошку, они начали обследовать стены, пол и потолок.

Впрочем, Федя Колотушкин, за минувшие дни привыкший к нескончаемому многолюдью, их тоже совершенно не замечал. А бородачи, перебрасываясь какими-то непонятными терминами, постепенно начали сходиться у посудной полки. Концы их, как они именовали, «эфирных вибраторов», почему-то старательно указывали именно на горку посуды. Когда гости сблизились у полки, рамки их «вибраторов» внезапно, как бы сами по себе, завертелись против часовой стрелки.

Осмотрев тарелки и, достав одну из них, бородачи стали водить над ней руками, а также замысловатой медной спиралью, торчащей из какого-то занятного приборчика с разноцветными лампочками и стрелочным указателем, наподобие вольтметра. Причём, судя по реакции всей этой команды, результаты обследования тарелки гостей очень удивили.

– А вы не могли бы сказать, молодой человек, – наконец, обратился к Колотушкину старший из бородачей, – где вы приобрели эту посуду?

– Ну, так, где и все берут, – Фёдор ненадолго оторвался от завтрака. – Известное дело – в сельпо.

– Та-а-а-к… – зловеще протянул, качая головой, старший бородач. – Вот в этой-то тарелке и таились все ваши беды, молодой человек! Она имеет мощное инфернальное поле. Если вы не возражаете, мы возьмём её с собой для дальнейших исследований.

– Да, берите! Жалко, что ли? – простецки ответствовал Фёдор, достав из банки малосольный огурчик. – Может, со мной перекусите? Картошечки жареной, с огурчиками… А хотите, сала отрежу?

Однако гости, поблагодарив за приглашение, вежливо отказались и, уложив тарелку в плоский контейнер из полированной нержавеющей стали, направились к выходу. Однако они едва успели отскочить в сторону, когда навстречу им, с торжествующим воплем, в дом, как девятибалльный ураган, влетел старик, потрясая над головой старой, банной мочалкой.

– Ну, что я говорил?! А?!! – с ликованием восклицал он. – Вот она, эта зараза! Слушай, мил человек, у тебя такая раньше была?

Едва не поперхнувшись от столь решительного натиска, Колотушкин отрицательно крутнул головой.

– Ага! – продолжал восторгаться старик. – Значит, точно! Это она и есть. Знаешь, где я её нашёл? Из-под крыши с тылу дома торчала. Это кто-то из ваших же, деревенских, тебе подпакостил. Наговорили, и подсунули. А ты – мучайся!

Прервав восторги деда, бородачи со сдержанными ухмылками возразили, что Феде – и впрямь, подсунули, но только не этот хлам, в котором вряд ли согласится обитать хоть один уважающий себя нечистый дух, а тарелку, которую некий чернокнижный злодей окропил, в соответствии с дьявольским ритуалом, смесью крови чёрной кошки и бурой свиньи. И вообще, они – учёные, а не какие-нибудь самодеятельные шарлатаны-кустари, и лучше знают, что к чему.

– Што-о-о-о?! – с безграничным возмущением в голосе возопил дед, сжимая здоровенные кулаки. – Это ктой-то тут учёный? Это ктой-то тут шарлатан?!!

Тут же, как по команде, в дверях появились насупленные рукопашники, и бородачи, лишь завидев их крепкие плечи и мощные бицепсы, невольно попятились назад.

– Что вы понимаете в колдовстве, олухи научные?! – орал между тем дед, тыча им в лицо мочалкой. – Вы бы ещё удумали, остолопы, что она из космосу прилетела, тарелка эта ваша! Да я – потомственный волхв, если хотите знать! Мой предок самому князю киевскому Олегу предрёк кончину от коня. Ещё Александр Сергеич Пушкин про тот случай всё, как есть описал. Я этих бесов самых разных сортов за свою жисть целу дивизию разогнал!.. Поняли?..

– Прохор Макарович! – послышался взволнованный женский голос, и в горницу вбежала спутница старика, осторожно держа кончиками пальцев какой-то маленький изящный предмет. – Вот, женская заколка лежала под крыльцом. На ней – сильнейший наговор, даже руку сводит!

– Бросай на пол! – гаркнул старик и, достав из кармана чёрный платок, завернул в него опасную находку.

– Да, парень… – женщина сочувственно улыбнулась, глядя на Колотушкина. – Не знаю, кто и за что на тебя имеет зуб, но тут, прямо, как будто не меньше дюжины ведьм ворожило.

– Вот видите! – старший бородач многозначительно воздел к потолку указательный палец. – Эта находка только подтверждает тот факт, что инфернальные проявления данного объекта имеют множественный характер. Только, кому он мешает, этот молодой человек? Впрочем, не так уж трудно выяснить и это.

– Нам рассказывали, – обернувшись к Колотушкину, заговорил бородач с косматыми бровями, – что вы собираетесь стать фермером. А не могло ли именно это обстоятельство стать причиной недовольства вами районной партократии, и её местных прихлебателей? Ведь, нельзя исключать и того, что среди них могут оказаться специалисты по чёрной магии.

– Ух, эти партократы, ни дна им, ни покрышки! – тяжко воздохнул Прохор Макарович. – Сколько они мне крови попортили!

– Мы из-за них тоже через край хлебнули лиха, – с некоторой скорбью покачал головой самый младший из бородачей. – Нашу лабораторию закрывали не менее десяти раз!

– Ну, теперь живи спокойно, самое худшее у тебя позади, – женщина умиротворённо улыбнулась Феде. – Все колдовские заговоры сняты, чёрная магия нейтрализована.

– Да, да! – бородачи тоже расцвели радостными улыбками и пожали Фёдору руку. – Удачи вам и счастья!

– Так, это, люди добрые! – забеспокоился Колотушкин. – С меня-то, наверное, за ваши труды чего-то причитается! Ну, магарыч там, или наличкой? Ежели чего, так я…

– Ну, что вы! – старший бородач изобразил великодушный жест. – Считайте это нашим подарком!

– Живи, мил человек, и не бойся никакой бесовщины! – Прохор Макарович стиснул Федину руку железными тисками своей пятерни. – А ежели чего – зови нас. Мы мигом любого беса отсюда выставим!..

Колотушкин, разминая онемевшие пальцы, подумал о том, что дед при таких мускулах мог бы изгонять нечистую силу и без помощи магических прибамбасов. А обе бригады изгнателей бесов, уже совершенно миролюбиво беседуя, пошли к своим машинам, попутно договариваясь о совместных акциях по борьбе со всякими потусторонними чёрными силами.

…Прошло ещё несколько дней, и взволнованная общественность, наконец-то, получила радостную весть о том, что под натиском белых магов и общественного мнения дрогнули и бесы, и бюрократы. Полтергейст, безобразничавший в доме Фёдора Колотушкина, присмирел, о чём было рассказано в новостных сообщениях на радио и ТВ, а также в газетах под громкими заголовками. Кроме того, новоиспечённый фермер наконец-то получил долгожданные гектары. Раскошелился и один из банков, выдав кредит, пусть и не в полной потребности, зато под божеские проценты.

Рискуя схлопотать на бюро райкома «строгача» с занесением в учётную карточку, сердобольный директор соседнего совхоза по символической цене продал Фёдору ещё восстановимый трактор и кое-какие агрегаты. Он уже давно присматривался к Фединым мытарствам, мучительно считая и прикидывая на досуге – а не податься ли и ему на вольные фермерские хлеба? Тем более, что при его теперешних возможностях, сразу же встать на ноги можно было гораздо быстрее и успешнее, чем этого мог добиться нищий бедолага Колотушкин.

…Казалось бы, после визита изгнателей бесов к будущему фермеру Феде тема чудес в Прошмыркине себя исчерпала полностью. Но не тут-то было! Полтергейст отчего-то не захотел бесследно исчезнуть – может быть, потому, что этот дух обладал общительной, компанейской натурой, и без общения с жителями села обойтись никак не мог? Как явствовало из дальнейших событий, он от Колотушкина перебрался к его соседям, во всей «красе» явив на их подворье свой бесшабашный, буйный норов.

Более того! Загадочные, необъяснимые с научных позиций явления как тараканы начали распространяться по всему селу. Скорее всего, полтергейст начал, как бы, размножаться – то ли почкованием, то ли простым делением, наподобие амёбы. Но, не исключено, что он нашёл себе молодую, симпатичную полтергейстиху, на пару с которой и начудесил всего за пару дней целую ораву полтергейстят. Впрочем, это навсегда осталось неразрешимой загадкой – даже видавшие виды чертознаи, столкнувшись с подобным феноменом, лишь сконфуженно чесали затылок, да разводили руками.

Однако, как бы там ни было, но факт остаётся фактом: теперь уже в десятках сельских домов начали хозяйничать проказливые невидимки. Они рвали одежду, крушили мебель, приёмники и телевизоры, вешали в сараях над стойлами животины пиковых тузов и дам, вытаптывали на колхозных посевах таинственные фигуры. А ещё «поллитер-гости» писали на стенах домов чем-то кроваво-красным скверные слова и непонятные иероглифы, наподобие египетских, по ночам ухали и выли на сельском кладбище и вытворяли массу иных, не менее загадочных бесчинств…

Всё более и более диковинные известия из Прошмыркина постепенно снова стали темой номер один всех мировых информагентств. Теперь ни одна уважающая себя газета не выходила без какого-либо сообщения об этой, совсем недавно заурядной, захолустной деревне. Мода «а-ля Колотушкин» внезапно стала повальной – по улицам западных столиц вышагивали модники в цветастых рубашках навыпуск, с большими старославянскими буквами поперёк спины – «ПРОШМЫРКИНО». Лица многих сельчан, без конца мелькающие на телеэкранах, стали не менее узнаваемыми, нежели лица известных политиков и голливудских кинозвёзд. Вокруг деревни, оккупированной нечистой силой и, одновременно, разноязыкой ордой журналистов, начался чуть ли не вселенский ажиотаж.

Колхозное общежитие, в котором обычно жили студенты, приезжавшие на уборку урожая, теперь было переполнено публикой совсем иного рода. В нём, как семечек в арбузе, было с избытком всякого рода специалистов по аномальным явлениям – экстрасенсов, курских, воронежских и всяких иных колдунов, астрологов, знахарей, а также среднеазиатских табибов. Из Сибири и европейского Заполярья прибыло более десятка знаменитых шаманов. Откуда-то даже заявился тип неопределённого гражданства, объявивший себя австралийским виринуном – магом племени тамошних аборигенов.

Не знающие покоя журналисты денно и нощно охотились за сенсациями, и спешно готовили материалы для своих изданий. Для этого премудрые японцы ухитрились даже наладить прямую связь между Прошмыркиным и Токио. Международные научные центры без конца «бомбили» Москву запросами о предоставлении въезда их исследовательским группам. Особенно усердствовали британцы, общепризнанные спецы по части замковых привидений, гномов, эльфов и фей. Не отставали от них и норвежцы, как земляки троллей и гоблинов. Но Москва по своей старой традиции прикинулась глуховатой, и на запросы: «Когда же нас пустят в Прошмыркино?», отвечала: «Да, не знаю я никакого Нашатыркино… Ах, вас интересует Просвиркино? Так туда – милости прошу!»

А вся суть заморочек с «глухотой» заключалась в том, что общесоюзная Академия Наук, с изрядным запозданием наконец-то осознав, что в деле изучения отечественного феномена она, как всегда, оказалась в хвосте, спешно начала готовить большую экспедицию в Хрюндюковский район Дуболововской области. Этому предшествовало большое совещание президиума АН с участием представителей ЦК, которые дали идеологические установки на весь цикл исследований прошмыркинской аномалии. Было чётко и однозначно определено, что любые, внешне – самые мистические факты непознанных явлений, должны были получить однозначно материалистическое обоснование с точки зрения диалектического материализма марксистско-ленинской философии, в духе решений последнего съезда и пленумов ЦК.

И вновь дрогнули дуболобовские и хрюндюковские бюрократы. Как бы в оправдание многолетних заверений и обещаний, из райцентра в сторону Прошмыркина началось строительство асфальтированного шоссе, нашлись и трубы для прокладки газопровода – давней мечты селян, ныне претерпевающих аномальный катаклизм. А в самом селе наконец-то подлатали, приведя в божеский вид водонапорную башню, восстановили уличные магистрали водопроводов и водоразборные колонки.

Впрочем, неприятности, причиняемые селянам полтергейстами, положа руку на сердце, можно было бы назвать лишь относительно бедственными. Те же журналисты уже давно заметили, что тутошняя нечистая сила ведёт себя как-то странновато. Бесы охотно колотили старые, испорченные радиоприёмники и телевизоры, отчего-то пренебрегая новой бытовой техникой. Они азартно ломали уже отжившую своё мебель, не обращая внимания на только что купленную. А фигуры вытаптывали преимущественно на тех полях, где, в основном, произрастали лебеда и осот…

Однако к подобным странностям корреспондентская братия особо и не придиралась – кто их разберёт, этих загадочных духов, к тому же, российского происхождения? Может, это заложено в основе их полтергейстской психологии? Да и вообще, чего придираться-то? Живёшь на природе, причём, получая великолепные командировочные и не менее крупные гонорары, совершенно не испытывая необходимости бегать за сенсациями – те и сами находят снимающих и пишущих на каждом шагу… Ну и к чему умничать не по делу, собственной рукой руша это райское житьё?

…А что же Федя Колотушкин? Постепенно он оказался «в тени» и его понемногу начали забывать. За прошедшие дни появилось много новых героев репортажей и новелл, которые ещё не успели примелькаться и приесться капризному западному зрителю. Однако забыли Федю далеко не все. Немало было и тех, кто о нём помнил. Недавняя громкая слава сыграла свою роль, и к Колотушкину продолжали время от времени наведываться самые разные визитёры. Да и корреспонденции на его адрес приходило предостаточно. Причём, самых разных цветов политического и начного спектра.

Первыми дали знать о себе «зелёные». Разумеется, не те «зелёные», что в годы гражданской войны призывали «бить белых, пока не покраснеют, бить красных, пока не побелеют», а современные, которые если и воюют, то (вроде бы!) только за здоровую экологию. Просматривая содержимое толстого пакета, содержащего в себе уйму инструкций, наставлений, рекомендаций, советов, а также научных статей о вреде всевозможных химикатов для экологичного земледелия, Фёдор обнаружил в нём также и адресованное лично ему письмо «зелёных». Те слёзно умоляли Колотушкина уничтожить все имеющиеся в его распоряжении пестициды и минеральные удобрения, дабы ни одна щепотка химического зла не осквернила структуру благородного гумуса. По прочтении этого послания Колотушкин лишь недоумённо пожал плечами. Он бы, может быть, и рискнул бы выполнить просьбу этих, несомненно, хороших людей, но… Уничтожать-то ему, при всём желании, было нечего – ни пестицидов, ни удобрений, ни солярки.

Новоявленные анархисты – идейные наследники Кропоткина и Бакунина, узнав из прессы о героической борьбе Феди с бюрократами из властных структур, восприняли данный факт как реальное, хотя и стихийное, торжество бессмертных идей анархизма, воскресшего в гуще народной. В знак солидарности с отважным фермером, а также в качестве моральной поддержки его анархических настроений, они вручили Колотушкину чёрное знамя с нарисованным на нём пиратским «Весёлым Роджером» и знаменитым девизом «Анархия – мать порядка».

Из далёких Штатов пришла бандероль от бывшего участника Белого движения, отставного хорунжего Войска Донского Афанасия Каурого. Узнав из телепередачи Би-Си-Эс о том, что мать Фёдора Колотушкина корнями происходит из донских казаков, причём, во девичестве была тоже Каурая, престарелый белогвардеец не поленился сесть за письмо. В своём послании, мешая воедино старорусские и новоанглийские слова, Афанасий Каурый написал своему, возможно даже, родственнику о том, что гордится им и молится за его грядущие успехи. К письму была приложена фотография автора письма со всеми его регалиями и дарственной подписью, а также родовые реликвии – чудотворная иконка Георгия Победоносца и большой нательный серебряный крест.

Новоиспечённая ассоциация магов и колдунов, в лице её главы Прохора Макаровича, презентовала Феде фиолетовую шёлковую ладанку с амулетом, способным оберегать от сглаза, изгонять бесов, а также повышать урожайность ржи, гороха и капусты.

Среди корреспонденции как-то раз обнаружился и тощенький голубой конвертик, украшенный изображениями сердец с пронзающими их стрелами Амура. Колотушкину как-то сразу не понравились ни конверт, ни сердца (какие обычно рисуют на картах червонной масти). В данном случае эти изображения органа романтической любви отчего-то ему больше напоминали не сердце, а профиль седалища. В своём послании недавно образованная конфедерация свободных геев и независимых лесбиянок призывала Федю, как выдающуюся прогрессивную личность, использовать свою популярность для защиты вопиюще попранных прав секс-меньшинств. Например, в плане поддержки им организации и проведения гей-парадов. Кроме того, учитывая его семейный (вернее, бессемейный) статус «засидевшегося» в холостяках (что, по мнению «однополых», таило под собой некие особые причины), Колотушкину было сделано весьма пикантное предложение. Как считали «нетрадиционалы», Фёдор был достоин занять пост почётного сопредседателя областного отделения их конфедерации.

Трудно сказать, насколько это «заманчивое» предложение прельстило Федю, но только после этого случая все без исключения конверты, даже с намёком на голубой оттенок, он просил вскрывать и прочитывать соседа, колхозного токаря Димку. Тот, будучи завзятым хохмачём, прикольщиком и, просто, шутом гороховым без каких-либо комплексов, мог бы прочесть даже собственный смертный приговор со смехом и прибаутками. Читая даже самое серьёзное из посланий, Димка без конца язвил и ухохатывался…

Прошмыркинские чудеса не оставили равнодушными и политически бесцветные, предпочитающие оставаться «в тени», но, в то же время, очень даже не хилые структуры. На «тайном» (для одной лишь милиции и прокуратуры) кустовом сходняке, который ясным днём состоялся в ресторане «Златой телец» (что в двух шагах от райкома партии и минуте ходьбы от райотдела милиции) рэкетиры, движимые филантропически-альтруистическими настроениями единогласно порешили вычеркнуть фермера Колотушкина из перспективного плана налётов и наездов на текущую пятилетку. Да и какой резон его трясти, если гол, как сокол?

Письмо невесть откуда вынырнувших «коричневых» не имело обратного адреса, зато было обильно оснащено изображениями свастики, виселиц, плетей и топоров на плахе. Доморощенные «наци» в форме прямой и однозначной, как пинок кованого сапога, потребовали от Фёдора немедленно включиться в процесс установления на территории всея Советского Союза «нойе орднунга» и власти их фюреров, истинных арийцев Кривохренова и Дурошлёпова-Пупужаева. В противном случае представители «нордической расы» обещали Колотушкину сразу же после их скорого прихода к власти близкое знакомство с одним из карательных предметов, каковые они взяли на себя труд изобразить. Читая письмо, Федя силился прикинуть – это сколько же классов и с какими оценками закончил его автор, если даже в своём фирменном нацистском приветствии с «хайлем» сделал аж с пять ошибок?!!

Златоглавая церковь в лице пастыря душ мирских отца Артемия, не дождавшись призывного гласа раба Божия Фёдора, решила сама навестить чадо своё возлюбленное, всё ещё не вышедшее из тьмы бесовского атеизма. В знойный полуденный час к белому домику с позеленелой шиферной крышей подкатил, умиротворённо урча мотором, старенький, пегий «Москвич». Раб Божий Фёдор в этот момент, отчаянно матерясь и, костеря на чём свет стоит советское машиностроение, менял у трактора очень некстати треснувший подшипник.

Выйдя из машины, отец Артемий размашисто осенил бездыханную технику крестным знамением, и уже хотел, было, памятуя своё недавнее инженерское прошлое, засучить рукава рясы, дабы оказать практическое содействие страждущему земледельцу. Но именно в этот момент упрямая железяка, как бы, повинуясь силе священного символа, наконец-то дрогнула под очередным ударом молотка, и ещё через минуту ремонт был благополучно закончен.

Благословив вольного хлебопашца, отец Артемий засим окропил святой водой углы его дома, дабы изгнать затаившегося в них диавола. Впрочем, следовало предполагать, что сие действие в некотором роде оказалось дежурной формальностью, ибо икона Георгия Победоносца, которой был отведён в доме традиционный «красный» угол, уже давно, оперативно и качественно выполнила эту архиважную бесогонную миссию.

Далее, между о. Артемием и р.Б. Фёдором состоялась душеспасительная беседа. Начав с тезиса о важности всемерного укрепления устоев веры Православной в среде селян, собеседники постепенно, как-то незаметно, отклонились на более мирские темы. В ходе их разговора всплыл весьма занимательный факт. Оказалось, что в свою студенческую бытность о. Артемий (некогда – просто, Артём) имел удовольствие трудиться на производственной практике в Прошмыркине. А когда доподлинно точно выяснилось, что они с Федей даже немного знакомы, поскольку оба любили посещать танцы в местном клубе, разговор немедленно перешёл в лирико-ностальгическое русло. Это послужило поводом к обоюдному решению «причаститься» во здравие и за упокой общих знакомых.

В тот же час местная, общепризнанная самогонных дел мастерица бабка Акулина (за безбожные цены на первач в определённых кругах именуемая «Акулой»), прослышав о прибытии в деревню духовного лица, опрометью поскакала к усадьбе Колотушкина. Ещё на дольних подступах к дому она услышала доносящееся из окна стройное хоровое пение. Акулина тут же смекнула, что батюшка у Феди правит молебен. Перейдя на степенный шаг, со смиренным видом она направилась к дверям, жаждая удостоиться батюшкина благословения и отпущения грехов, поднакопившихся за истекший квартал.

Но, лишь шагнув в сени, Акулина сразу же поняла, что совершенно напрасно в такую жару дегустировала свою продукцию, из-за чего её, и без того туговатый слух, не уловил мотива и смысла исполняемого «хорала». Пели-то, и впрямь, стройно и задушевно, только нечто, совсем не похожее на благопристойное «Иже херувимы»:

– …Вспоминай, коли дру-гая-а-а-а, друга ми-и-ло-ва-а лю-бя-а-а-а-а, будет песни петь играя на коле-е-нях у-у те-бя-а-а-а-а…

– Тьфу, прости Господи! – всплеснула руками остолбеневшая старуха. – Ох, силён! Ох, силён враг рода человеческого, бес окаянный. Ужо и батюшку, гляди-ко попутал…

Приблизительно это же самое, полчаса спустя, прижимая руки к сердцу, отец Артемий объяснял инспектору ГАИ. Но лейтенант был суров и непреклонен. Игнорируя ссылки батюшки на Священное Писание и Заповеди Божии, он приводил свои – на ПДД и КоАП, в соответствии с которыми стоял вопрос об изъятии водительских прав и иных, не менее грустных последствиях. Однако когда инспектор узнал, куда и к кому ездил батюшка, то, немного поколебавшись, всё же, сменил гнев на милость (блин, как можно наказывать человека, побывавшего на территории, где нечисти – как снега зимой?!!). Поэтому он ограничился лишь строгим внушением о пагубности дружбы с «зелёным змием», особенно, при управлении транспортным средством.

Этот акт милосердия столь растрогал о. Артемия, что он тут же, на месте, оптом отпустил добродетельному стражу дорожного порядка все былые и будущие грехи, в довершение, окропив святой водой служебный мотоцикл, полосатый жезл и даже кобуру с пистолетом. Но на первом же перекрёстке, трезво полагая, что «бережёного – Бог бережёт», свернул на просёлок, и добирался до дому окольными, травянистыми полевыми дорогами.

Лишь одно ведомство, осенённое красным, «серпасто-молоткастым» стягом, было сдержанно и молчаливо. Оно без особого энтузиазма взирало на происходящее в стране, внутренне не очень приветствуя «отпускание вожжей», но внешне всячески позиционируя себя как автора и авангарда перемен. Немалое число его функционеров-партократов, наблюдая за муравьиной вознёй низов, наивно вообразивших, что им и в самом деле кто-то даст настоящую свободу, терпеливо дожидалось того момента, когда «перебесившиеся» массы наконец-то остынут от перестроечной эйфории. Когда они вновь послушно заполнят привычные стойла колхозно-совхозной системы, и жизнь вернётся на круги своя. Оседлавшие высшую власть в стране «перестройщики» и «ускорители», из чиста тех же самых партфункционеров, оказались, во многом, не готовы к взятой на себя роли лидеров. Творя и вытворяя всевозможные «преобразования», они уподобились самонадеянному неумехе, который, кое-как освоив самокат, поспешил сесть за руль тяжёлого грузовика и нажал на газ, пустив машину под уклон. И она покатилась! Кувырком…

Впрочем… Несмотря на массу неурядиц и откровенных провалов, несмотря на уйму дуровщины, творимой как центре, так и на местах, к удивлению райкомовских «сидельцев», большинство населения всё равно никак не хотело возврата к прежнему, строго дозированному, когда на всё существовали разнарядки, пайки, лимиты, и бесконечные очереди.

Известие о том, что кандидат в кулаки-мироеды Фёдор Колотушкин не только не прогорел, но даже с соблюдением всех нюансов агротехники отсеялся раньше и лучше общепризнанных районных корифеев, взбудоражило хрюндюковский райком сверху донизу. На срочном расширенном заседании бюро партактив к данному факту решил отнестись со всей серьёзностью и ответственностью. Райкомовцы единогласно утвердили план организационных и массово-политических мероприятий, направленных на усиление идеологического влияния в среде малосознательных элементов.

Поскольку дурной пример Колотушкина мог оказаться заразительным и разрушительным (пагубным фермерским духом уже ощутимо потянуло по всему району) было признано, что он нуждается в идеологическом разоблачении. По мнению первого секретаря райкома Рубакина в Прошмыркино, названное им «логовом контрреволюции», следовало направить опытного партработника. Тому надлежало объективно выявить и изучить все обстоятельства, подвигшие незрелую личность бывшего колхозника в русло мелкобуржуазного перерожденчества.

Кандидатуру парторга прошмыркинской «первички» Аврорского (кстати, одного из основных клиентов Акулы) отмели без обсуждения, поскольку «первый» давно уже вынес свой приговор: «Из него такой же партийный лидер, как из меня – папа римский». К большому сожалению райкомовцев, такая ценная кандидатура как Марфа Лаврентьевна Гранитова в данное время отсутствовала по причине весьма уважительной. Как выдающегося педагога, воспитавшего замечательных, смелых парней, отважно вступивших в контакт с инопланетянами, её пригласили на работу в ОБЛОНО на должность – то ли зама, то ли пома. Поэтому на должность, так сказать, комиссара по работе с нео-кулачеством, утвердили инструктора идеологического отдела Нескучаеву.

      Антонина Константиновна, несмотря на молодость – всего полгода назад она была завотделом райкома комсомола – слыла закалённым бойцом идеологического фронта. Подобно Марфе Лаврентьевне, она тоже, в известной мере, являла собой ходячую легенду. Её чёрную, комиссарскую кожанку узнавали за версту. Злые языки поговаривали, что Нескучаева не снимает её даже ночью, при всём том, что никто не мог сказать уверенно – а спит ли она вообще? Тем более, с кем-то? (Впрочем, при её репутации материализовавшейся из прошлого свирепой амазонки, это было, в значительной мере, исключено).

«Пожалуй, за ней, пожалуй, поухаживаешь, за этой злыдней чёртовой! – втихаря шушукались меж собой признанные райкомовские донжуаны. – Как бы чего-нибудь не оторвала неподходящего или когтями не изодрала в клочья, эта тигра лютая!»

Огненно-красная «Ява» Нескучаевой наводила ужас на взяточников и бюрократов, поскольку Антонина имела обыкновение появляться в самый неподходящий момент.

Рассказывали, как однажды, без уведомления, войдя в кабинет некоего большого строительного начальника, она застала того за получением толстой пачки крупных купюр из рук бригадира шабашников. То, что было дальше, напоминало кадр из фильмов Альфреда Хичкока. Вскипев от негодования, Нескучаева так грохнула хозяина кабинета по макушке подвернувшимся под руку проводным телефоном, что бедный строитель коммунизма потом целых две недели не мог брать взятки. А ещё был случай в ГОРОНО… О-о-о! Там было такое!.. Впрочем, уже предыдущего примера достаточно, чтобы можно было понять – лучшую кандидатуру комиссара для работы с кулачеством райкому, и в самом деле, едва ли можно было бы найти.

* * *