Читать книгу Лобное Место - Сергей Могилевцев - Страница 5

Если бы следователю Волоокому еще день назад рассказали о той чертовщине, в которую он вляпается завтра, он бы от души посмеялся и назвал рассказчика форменным психом, которому срочно надо лечиться. Тем не менее сегодня с утра старший лейтенант милиции Волоокий, работающий следователем на Петровке, столкнулся с делом, которое в итоге перевернуло всю его жизнь. Наряд милиции, обходивший рано утром Головинские пруды, обнаружил у одного из них окровавленного молодого человека, которого вначале посчитали мертвым, но который, внезапно очнувшись, стал умолять арестовать его, поскольку он якобы убил девушку. Безобразия, связанные с Головинскими прудами, особенно во время праздника Ивана Купалы, давно были известны в милиции. Сюда и в обычные летние дни, спасаясь от нестерпимой жары, устремлялись тысячи москвичей, которые распивали спиртные напитки, нередко безобразничали, а некоторые даже тонули на мелководье. Выгнать людей с прудов было нельзя, и поэтому все это считалось в порядке вещей, доставляя милиции привычные хлопоты. В последние же годы здесь все чаще и чаще отмечали ночь на Ивана Купала, жгли костры и соломенные чучела, прыгали через огонь, и веселились до зари, оставляя к следующему утру горы пустых бутылок, дымящиеся кострища, кучи мусора и множество пьяных, спящих на траве безмятежным сном, которых милиция безжалостно штрафовала. Но чтобы здесь произошло убийство – такого на Головинских прудах не бывало давно!

Молодой человек, совершивший убийство, оказался нигде не работающим Иваном Барковым, по профессии поэтом, живущим здесь же у прудов в соседней высотке. Лицо и руки Баркова были вымазаны кровью, и его, как уже говорилось, самого поначалу приняли за покойника. Но он оказался совершенно здоров, хотя и сильно возбужден, и стал уверять милицию, что вчера вечером здесь у пруда убил ножом родную сестру. Баркова, разумеется, немедленно доставили в отделение, а сами по компьютеру справились о его родственниках. Выяснилось, что никакой сестры у Баркова нет, и никогда не было, что он круглая сирота, и что единственная его тетка, от которой он и унаследовал однокомнатную квартиру, скончалась три года назад. Выходила явная неувязочка, поскольку не было ни трупа, ни орудия убийства, то есть ножа, ни самой мифической сестры, несомненно придуманной перевозбужденным поэтом. Были, однако, лицо и руки Баркова, выпачканные в крови, которая, как показал анализ, оказалась человеческой. Было, также, его сначала устное, а потом и письменное заявление о совершенном убийстве. Дело явно запутывалось, и распутать его поручили следователю Григорию Волоокому.

Волоокий числился в МУРе эдаким докой, распутывающим самые запутанные дела, чуть ли не выскочкой, применяющим нетрадиционные методы ведения следствия. Там, где большинство следователей действовали напористо, порой даже грубо, рассчитывая на быстрое достижение результата, частенько запутывая, и даже пугая подозреваемых вопросами, вроде такого: «Где вы были в среду восьмого апреля тысяча девятьсот восемьдесят второго года?» – там, где другие следователи пугали подозреваемых, Волоокий, наоборот, стремился к установлению психологического контакта. Он, кстати, заранее вызвал психолога, который, обследовав Ивана Баркова, сделал однозначное заключение: подозреваемый не является сумасшедшим, хотя, несомненно, пережил острый эмоциональный стресс, и до настоящего времени окончательно не успокоился. Мнение психолога, приехавшего, кстати, специально из института Сербского, с которым у МУРа существовало давнее соглашение, было таким: Барков вполне может содержаться в следственном изоляторе вместе с другими подозреваемыми, хотя, разумеется, и нуждается в некоторых успокоительных средствах. Успокоительные средства, кстати, были тут же выписаны психологом, и он уехал назад в свой институт Сербского. То, что Баркова можно оставить в изоляторе временного содержания вместе с другими подозреваемыми, совершившими аналогичные преступления, то есть убийства, разбои и кражи, было вполне логично. Ведь и они, в некотором смысле, пережили сильнейший эмоциональный шок, можно даже сказать стресс, и никто их сумасшедшими не считал. Дело, однако, заключалось в том, что во всех этих случаях убийств, разбоев и краж налицо были улики, которые в деле Баркова отсутствовали совершенно. Не было ни пресловутого ножа, ни пресловутого трупа, ни даже пресловутой сестры, якобы убитой подозреваемым. Не зная, с чего же начать следствие, Волоокий распорядился доставить к себе для допроса поэта. Предварительные показания у него, как уже говорилось, были получены, но это сделали другие следователи, а Волоокому хотелось еще раз начать все сначала, чтобы не пропустить какой-нибудь существенной детали. Через некоторое время поэт был доставлен к нему в кабинет и усажен по другую сторону стола.

– Вы – Барков Иван Тимофеевич? – спросил у подозреваемого Волоокий, с интересом разглядывая поэта, руки и лицо которого, несмотря на то, что их, очевидно, пытались отмыть, до сих пор были выпачканы в крови.

– Да, – ответил подозреваемый, и дико посмотрел на следователя, нервно потирая худые пальцы.

– Вы проживаете по третьему Лихачевскому переулку, дом номер три, корпус четыре, квартира четыреста восемнадцать?

– Да, – еще раз, все так же нервно потирая выпачканные в крови пальцы, ответил Барков, и еще более дико взглянул на следователя. – Все правильно, именно в квартире четыреста восемнадцать, и, между прочим, на четырнадцатом этаже. Лифт у нас, кстати, работает отвратительно, – добавил он почему-то, и странно подмигнул Волоокому.

– Лифт к вашему делу не имеет абсолютно никакого отношения, – ответил следователь, стараясь понять, что хотел показать подозреваемый этим подмигиванием, пытается ли он, как делают некоторые, начать имитировать сумасшествие, или это просто следствие стресса, в котором он все еще пребывает?

– Нет, не скажите, – нервно ответил Барков, – лифт для живущих на четырнадцатом этаже имеет очень большое значение. Особенно для разных больных старушек, которые сами наверх подняться не могут, и некоторых из них приходится иногда даже заносить на руках.

– При чем тут больные старушки? – резонно спросил Волоокий, – я с вами не о старушках сейчас беседую!

– Вот именно! – радостно вскричал поэт, и даже подался всем телом вперед, словно желая обнять Волоокова, но под его повелительным взглядом неохотно отстранился назад. – Вот именно, не о больных старушках, поскольку больные старушки тут решительно ни при чем!

– А кто при чем? – напрямую, нарушая необходимую последовательность вопросов, спросил Волоокий, устремив на Баркова пристальный, и, как многие считали в управлении, гипнотически действующий взгляд.

– Кто при чем? – нервно ответил Барков. – Конечно же он, господин в черном костюме!

– При чем тут господин в черном костюме? – резонно заметил следователь. – Вы мне, пожалуйста, отвечайте по существу.

– Так я же и отвечаю по существу! – радостно, и еще более нервно засуетился поэт. – Всему виной господин в черном костюме и эти его подручные: Гаспар, Кармадон, Лючия и Лепорелло. Лючия, между прочим, красивая девушка, а Гаспар совсем еще мальчик, не более пяти лет, но совершенно свободно изъясняется на древнегреческом и читает в подлиннике Гомера.

– Они что, и детей вовлекли в свою банду? – резонно спросил Волоокий, чувствуя, что начинает терять нить разговора, и надо опять переходить к вопросам по существу, иначе можно окончательно потерять контакт с подозреваемым.

– Детей? – Да. Хотя, впрочем, нет. Не думаю, что Гаспар может совершить преступление. Однако из лука он стреляет великолепно, и в кромешной тьме, прямо у меня на глазах, пронзил стрелой ворона, причем так метко, что тот упал прямо под ноги.

– Еще мальчик, но метко стреляет из лука? Знает древнегреческий и читает в подлиннике Гомера? – повторил Волоокий, поняв, что еще немного, и он уже ничего не будет соображать. – Вы женаты? Вы имеете сестру по имени Мария? У вас была тетя? Вы убивали кого-нибудь на прудах этой ночью?

– Ну наконец-то! – вскричал поэт. – Наконец-то вы задали тот вопрос, который ожидал я от вас так долго. А то, понимаешь ли, все ходили вокруг да около, и спрашивали не о том, что требовалось. Убивал, конечно же, убивал, но не по своей воле, а по приказу этого самого господина, который в белых манжетах, и который у них самый главный. Он, между прочим, и шабаш на прудах устроил.

– Глава шайки в белых манжетах, одет в черный костюм, и именно он приказал вам убить человека?

– Ну наконец-то, – еще раз удовлетворенно воскликнул поэт, – ну наконец-то вы начали меня понимать. Я же еще утром обо всем написал вашим коллегам: и про господина в манжетах, и про Лючию с Гаспаром, и про этих Лепорелло и Кармадона, который, между прочим, самый настоящий демон, и про убийство сестры, которое я совершил не по своей воле.

– У вас нет сестры, – устало сказал Волоокий. – Нет, и никогда не было.

– В том-то и дело, – загадочно и одновременно радостно встрепенулся Барков, – что это не имеет ни малейшего отношения к делу. Метафизическая сестра есть у всякого, и у вас тоже, между прочим, есть, хоть вы об этом и не догадываетесь. Существуют, знаете ли, высшие сферы, в которых все мы имеем сестер и братьев.

– Мы не в высших сферах находимся, – резонно сказал Волоокий. – Ответьте прямо: вы убивали на прудах кого-нибудь прошлым вечером?

– Убивал, – охотно ответил Барков. – Убивал собственную сестру, вот этими самыми руками и убивал, – он показал Волоокому выпачканные в крови руки. – Только, я думаю, в метафизическом смысле я ее совсем не убил, потому что действовал не по своей воле, а нож в руку мне вложила Лючия.

– Нож в руку вам вложила Лючия? – встрепенулся следователь, радуясь хоть такой малой улике, выуженной в процессе этого странного следствия. – Но куда потом делась эта Лючия? И куда делось тело, если, разумеется, вы вообще кого-нибудь убивали?

– Убивал, убивал! – радостно закричал Барков. – А тело упало в ящик с сокровищами, который потом господин в костюме раздал всем приглашенным. Лючия же, думаю, вместе с ним, а также с Гаспаром, Лепорелло и Кармадоном опять переселились в нездешний мир, где и будут обитать до следующего шабаша.

– Эх, молодой человек, – укоризненно сказал ему Волоокий, – не знаете вы бандитскую психологию! Никуда вовсе они не переселились, а затаились где-то поблизости, и готовятся в тишине к новому преступлению! А что это вы, кстати, говорили о приглашенных, которым главарь шайки якобы раздал украденные сокровища? И много их было по вашим оценкам?

– Не меньше тысячи, – ответил Барков, – и все абсолютно голые, как женщины, так и мужчины, за исключением некоторых, которые в туфлях и галстуках.

– Групповуха, значит, – загадочно сказал Волоокий, и записал что-то в бумагах, лежащих у него на столе. – Насчет тысячи, конечно, это вы сильно преувеличиваете, это вам он страха так показалось. В общем-то, картина постепенно становится ясной: сначала убили, и похитили ценности, а потом поделили и устроили оргию. Типичное, между прочим, поведение для такого рода дел. Ничего загадочного я тут не нахожу. А вас, между прочим, специально подставили, и руки со щеками, между прочим, специально выпачкали в крови. Вполне возможно, что вы вообще никого не убивали вчера. Тем более, что и сестры у вас нет никакой. Поторопились вы, молодой человек, себя преждевременно оклеветать, не надо было вам подписывать протокол!

– Да как же не убивал, когда убивал! – с досадой воскликнул Барков. – Вот этими самыми руками и убивал! – он вытянул вперед выпачканные в крови руки. – А нож, как я вам уже говорил, мне ведьма Лючия в руки вложила.

– А где же он, этот ваш нож? – рявкнул ему в ответ Волоокий. – Где нож, и где труп этой вашей сестры, которую вы назвали Марией? Нет у вас, молодой человек, ни ножа, ни сестры, но не волнуйтесь, мы это дело непременно распутаем. И шайку всю непременно поймаем. Ценности похищенные они, разумеется, уже частично истратили, но ничего, мы и ценности тоже разыщем.

– Ничего вы не разыщете, господин Волоокий, ни ценностей, ни Марии, – каким-то чужим и ехидным голосом ответил ему Барков. – И ценностей тоже никогда не увидите, поскольку они не ваши, и вашими никогда не будут. А если вы будете совать свой нос, куда не следует, вам этот нос элементарно оттяпают. Закройте лучше дело за недостатком улик, а не то быстро обо всем пожалеете!

– А вот это, молодой человек, вы делаете напрасно, – ответил Волоокий испуганному Баркову, который прижимал к губам ладони, опасаясь, что сейчас опять помимо воли скажет что-нибудь лишнее. – А вот это вы совершенно напрасно, ибо на меня такие угрозы не действуют! Будете своей бабушке угрожать, а милиции угрожать не советую. Милиция вас сама на место поставить может. Подпишите, пожалуйста, протокол, и подумайте на досуге, где вы спрятали нож и тело жертвы, – если, конечно же, вы вообще кого-нибудь убивали!

Он протянул Баркову исписанные листы, и тот, не читая, испуганный тем монологом, который, помимо воли, вырвался у него изо рта, поставил внизу размашистый росчерк. После этого Волоокий нажал кнопку, и вошедший дежурный увел поэта куда следует, и через какое-то время тот опять оказался в Бутырке. Сам же старший лейтенант откинулся на спинку стула, и постарался выудить из происшедшей беседы хоть что-нибудь положительное. Но ничего положительного у него почему-то не получалось. Более того – какой-то подленький страх перед всей этой загадочной историей начал заползать в его душу. У него вдруг противно задрожали колени, а совсем рядом, прямо в ухо, опять кто-то сказал ехидным и противным голосом: «Оставь, Волоокий, это дело, а то обожжешься так, как никогда еще не обжигался. Уйди лучше в отпуск, и отпусти поэта за недостатком улик. По-хорошему просим тебя, как человека, а не послушаешься, – по-плохому будем просить!» Волоокому стало совсем дурно, он наспех закрыл в сейф протокол допроса, и, выйдя за дверь, прошел, держась за стену, до конца коридора, а потом, спустившись по лестнице на первый этаж, добрался наконец-то до выхода. Свежий воздух немного освежил его, но противный страх окончательно не прошел. Купив в магазине бутылку водки, и попросив у продавщицы пластмассовый стаканчик, Волоокий уселся на скамейку в ближайшем сквере, и, жадно глотая безвкусную жидкость, выпил до дна всю бутылку.