Читать книгу И уйти в закат - Сергей Мусаниф - Страница 9

Женщина на экране телефона была похожа на меня, поэтому в первую очередь я и подумала о фильтрах. Те же глаза, тот же взгляд, тот же нос, та же форма губ… наверное. Только щеки впали, скулы заострились, и, в целом, наверное, фильтры старят не так. Если, конечно, перед ними не ставят задачу показать не только повзрослевшего, но и подхватившего какую-то смертельную болезнь человека. Я пристроила аппарат на стол, по мере возможности придерживая его загипсованной рукой, а пальцами здоровой ощупывала свое лицо.

Нет, никаких сомнений, это не фильтры.

Мне около тридцати, если я совершенно не слежу за собой. И вообще никто за мной не следит. А если за моей внешностью кто-то все-таки ухаживал, то гораздо больше.

Но это я. И похоже, что уже никто не вернет мне мой две тысячи седьмой год.

– Мне жаль, – повторил Грег.

А мне-то как.

– Авария на самом деле была?

– Да. – сказал он. – Но больше десяти лет назад.

– Насколько больше? – спросила я. – Сколько мне лет на самом деле?

Услышать точный ответ было немного… ладно, не немного. Было страшно. Я уже понимала, что потеряла сколько-то лет своей жизни, и не просто потратила их впустую, а вообще их даже не помню, словно меня засосало во временной портал, а потом выплюнуло обратно, и конкретная цифра сделает это предположение реальностью. Заставит мой мозг окончательно в это поверить.

Смогу ли я принять свой новый возраст? Что мне теперь делать-то вообще? Как жить?

– Тридцать один, – сказал он.

– Ну, не так все и плохо, – сказала я с уверенностью, которой не испытывала. – И сколько раз мы с вами вели уже подобный разговор?

– Не так уж много, – сказал он, улыбнувшись. – Раньше твоим лечением занимались другие мои коллеги.

Логично. Он не выглядел человеком, пришедшим в профессию больше десяти лет назад. Он в это время должен был в колледже учиться.

Я вернула ему телефон.

– Что у меня с рукой? – на последствия аварии, случившейся пятнадцать лет назад, эта травма не тянула.

– Ты поранилась.

– Спасибо, кэп, – сказала я. – А как именно?

Он замялся.

Так обычно делают люди, готовящиеся сообщить не слишком хорошие новости и мучительно подыскивающие нужные слова.

Еще так иногда делают люди, готовящиеся соврать, но я не думала, что это тот случай. Я имею в виду, если они, допустим, врут мне из раза в раз, то текст у него давно отрепетирован, и он должен шпарить по нему, как по писаному.

– Ты не всегда воспринимаешь эти новости так спокойно, – сказал он. – Иногда ты бываешь… э… довольно агрессивна, и в один из таких случаев ты травмировала сама себя, устроив в своих апартаментах… э… погром.

– Почему вы думаете, что на этот раз такого не произойдет? – спросила я. – Почему вы один? Где пятерка дюжих санитаров со смирительными рубашками и бейсбольными битами?

– Ждут за дверью, – улыбнулся он, и я так и не поняла, шутит он или нет.

Скорее всего, не шутит.

У меня даже возникло желание устроить небольшой показательный погром и посмотреть, как быстро они среагируют. Одна только беда, погром – занятие довольно увлекательное, а я и так на грани истерики и не уверена, что смогу остановиться на малом.

Интересно, если человека останавливает перспектива оказаться в смирительной рубашке, говорит ли это о его нормальности? Или всего лишь о том, что он – хитрый и осторожный сумасшедший?

Мне требовалось узнать о своем положении как можно больше, но проблема в том, что я уже однажды поймала Грега на лжи. Пусть на относительно невинной и легкопроверяемой, той лжи, которая в любом случае раскрылась бы если не к вечеру, то к завтрашнему утру. А если ты поймала кого-то на лжи, как можно верить всему остальному, что он говорит?

Возможно, этой маленькой ложью они пытаются замаскировать ложь гораздо крупнее.

Не такую очевидную и не такую безобидную.

А в шестнадцать лет люди точно должны быть такими подозрительными?

И гамбургеры что-то долго не несут…

Не успела я додумать мысль с гамбургерами до конца, как дверь открылась и дюжий санитар (без бейсбольной биты) поставил перед нами на стол два подноса. Набор на них был одинаковый: тарелка с гамбургером, горсткой жареной картошки и пятнышком кетчупа. Плюс прозрачный стакан с колой, в которой плескались кубики льда.

Есть вещи, которые и за пятнадцать лет ни черта не меняются.

Не обед, а мечта ребенка, особенно если его родители (как, например, мои) зациклены на идее здорового питания.

Ну, по ощущениям, блюсти линию мне сейчас совершенно не требовалось, и я могла поглотить это все без вреда для фигуры.

Санитар вышел, а Грег принялся за еду, вцепившись зубами в булочку с котлетой.

– Как врач, авторитетно тебе заявляю, – сказал он. – Некоторое количество холестерина тебе сейчас совершенно не повредит.

Еда не выглядела купленной в забегаловке за углом, для каких-то целей распакованной и переложенной в более травмоопасную посуду, но и подумать о том, что в больничной столовой могут готовить вот такое, было странно.

Я взяла ломтик картошки, макнула в кетчуп, положила в рот, сразу же наполнившийся слюной.

– Вкусно? – спросил Грег.

– Нормально, – сказала я.

Что-то тут не билось, и дело было вовсе не в картошке.

Когда он впервые достал из кармана телефон, я сразу поняла, что это такое, хотя в шестнадцать лет своего мобильного у меня не было. И сами мобильные в то время выглядели совсем не так. Это были совсем не сенсорные телефоны с огромными экранами. Скорее, это были здоровенные кирпичи с маленькими монохромными дисплеями и обилием физических кнопок.

И фотоаппараты были далеко не во всех.

Тем не менее, я знала, как пользоваться телефоном Грега. Как разблокировать экран и как включить камеру.

Может быть, мои воспоминания не полностью обнуляются до шестнадцати лет, а могут захватывать с собой и какую-то более свежую информацию. Скажем, мне уже доводилось пользоваться этой штуковиной в одно из прошлых пробуждений, и память об этом сохранилась.

– О чем ты думаешь? – поинтересовался Грег.

– О том, что завтра утром и не вспомню об этом обеде, – сказала я. – Я ведь не вспомню?

– Сложно сказать, – ответил он, глотнув колы. – Цикл не всегда длится ровно сутки, твоя память не каждый раз обнуляется сразу после того, как ты ложишься спать. Твой мозг может продержаться и дольше. Несколько дней, может быть, неделю. Случай на случай не приходится.

– И от чего это зависит?

Он пожал плечами.

– От сочетания множества факторов, – сказал он. – Уровень стресса, внешние раздражители, период ретроградного Меркурия…

– И каков мой рекорд?

– Тринадцать дней, по-моему, – сказал он. – Или что-то вроде того.